Она уходит со мной-2

Она уходит со мной-2

Алиса Ковалевская

Глава 1

Вероника

Укрывшись в тени старого тополя, ждала открытия аптеки. По-хорошему, открыться она должна была уже несколько минут назад, но отпускающая препараты девушка всё ещё не появилась. Тётя Лена всегда приходила вовремя, но проблема заключалась как раз в том, что в её смену я сюда бы не сунулась. Мама одной из моих бывших одноклассниц, она бы не постеснялась задать пару неловких вопросов, а потом… О том, что я связалась с богатым взрослым мужчиной, знала уже каждая собака. О том, что он снял мне квартиру – тоже. Детали разнились, а суть оставалась прежней: любовница влиятельного денежного папика.

Наконец у аптеки появилась высокая полная девушка. Я её не знала. Надеюсь, и она меня тоже. Выждав пару минут, собрала в кулак решимость.

– Всё равно придётся это сделать, – шепнула, подбадривая саму себя.

Но зайти в аптеку не успела: меня опередил мужчина и две женщины. Пришлось подождать ещё немного.

Перебирая в кармане ветровки монеты, я обдумывала, куда ещё могу попытаться устроиться на работу. Все предыдущие попытки провалились. Со мной даже не разговаривали – просто отказывали. Причина была та же – слухи. Кому здесь захочется наживать себе проблемы? А от любовниц влиятельных папиков проблемы быть могут. И плевать всем в этой поганой дыре, что никакая я не любовница! И что мне нужны деньги, тоже плевать.

Переговариваясь, из аптеки вышли вначале две тётки, потом мужчина. Поправив на переносице очки, он посмотрел на часы и быстро пошёл к припаркованному у обочины автомобилю.

– Надеюсь, никого больше не прижмёт, – зло процедила, как только он сел внутрь.

Злость осталась единственным доступным мне чувством. Ещё боль, грусть, отчаяние и любовь. Но их я себе запретила. Особенно любовь. Что толку от любви, если она не нужна? Герману моя любовь всё равно что колесо от разбитой шестёрки иномарке премиум-класса. А мне зачем эта любовь?!

Подойти к окошку я решилась не сразу. Прошлась вдоль витрины, глянула на дверь.

– У вас есть гематоген? – спросила, заставив продавщицу оторваться от телефона.

– Сорок два рубля, – на прилавок шмякнулся батончик.

– Хорошо. Ещё анальгин и тест на беременность.

– Какой? – она подняла взгляд.

– На ваше усмотрение. Главное, чтобы был надёжный и, насколько можно, недорогой.

Не знаю, как со стороны, самой мне казалось, что я мямлю. Неспешно девушка ушла к полкам. Выдвинула одну, за ней другую.

– Возьмите этот, – коробочка легла рядом с батончиком гематогена.

Дверь скрипнула, в аптеке появилась женщина с ребёнком. За ней зашла ещё одна.

– Или могу предложить…

– Я возьму этот, – поспешно. – Сколько с меня за всё?

Расплатившись, сгребла покупки в пакет и, ни на кого не смотря, вышла на улицу. Выдохнула, только оказавшись на порядочном расстоянии от аптеки. Теперь домой, а там…

Первые три недели всё шло своим чередом. Слёзы, попытки устроиться хотя бы посудомойкой или уборщицей. Сад, дом… А ночью бесконечные мысли о Германе, сметающие подобие чувств к Кеше, в которых пыталась себя убедить. Пару раз он уговорил меня сходить с ним в парк прогуляться. И я… Я согласилась. Нужно было продолжать жить дальше. Жить реальностью, а не сказками и мелодрамами. Это только в кино случается красивый финал.

Тест лежал на столе прямо передо мной, а я ловила себя на мысли, что не хочу. Не хочу ничего знать. Сидела напротив и, чем дольше смотрела на него, тем яснее понимала это. Можно же, в конце концов, уверить себя, что ничего не случилось и жить. Месяц, два, а то и три. Какая разница? Ведь убедила же себя, что мы с Кешей можем попытаться. Убедила…

Губы сами собой искривились. Вздохнув, схватила коробку и пошла в ванную. Папа всегда говорил, что я смелая. Так чего теперь прятать голову в песок? Бегло прочитав инструкцию, сделала так, как было написано, и стала ждать.

Воспитательница скинула в группу в мессенджере сегодняшние рисунки. На рисунке Платона нас было трое: напоминающая меня криворукая фигура с жёлтыми волосами, маленькая, с ёршиком на голове, и третья, самая высокая. Тут он старался особенно: брюки, пиджак. А рядом – большой чёрный внедорожник, больше похожий на танк или, в данном случае, маршрутку. Но какая разница, если суть одна?

– Ненавижу тебя, Вишневский, – отчаяние прорвалось. Оно всегда прорывалось в такие вот моменты. А за месяц их было немало. – Ненавижу, – откинула телефон и заставила себя посмотреть на тест.

Одна – яркая, вторая…

Судорожный вдох. Пыталась дышать, но воздуха не было. И пустота, появившаяся в утро, когда Герман наотмашь хлестнул меня правдой – я ему не нужна – , стала невыносимой.

Вторая бледно-лиловая. Бледно-лиловая полоска, не оставляющая сомнений.

– Зачем ты это? – коснулась живота. Кого спрашивала, не знала сама. Себя ли, Германа или то крохотное существо внутри, которое было никому не нужно, как и я. – Ну зачем? – сквозь слёзы.

Зарычав, схватила тест и сжала. Запрокинула голову, пытаясь не дать волю слезам. Ненавижу. Как же его ненавижу! Будь он проклят! Да лучше бы… Лучше бы я в тот день умерла, чем встретила его. Мужчину, до основания разрушившего мой мир и разбившего сердце.

Слёз не было. Наверное, если бы меня прорвало, стало бы легче.

Всё, что делала, я делала в полузабытье. Как кукла с чётко заданной программой, погладила и разложила вещи Платона, приготовила ужин. А потом дела вдруг кончились…

Осмотревшись, нашла себя на едва ли не до блеска вылизанной кухне с рулоном бумажных полотенец в руках. Сжала их и сделала глубокий вдох, должно быть, первый за последние несколько часов. По квартире разливался аромат творожной запеканки. Какого лешего?! Почему я не сделала курицу или картошку?! Почему запеканка?! Ещё и пиала со сгущённым молоком на столе…

Горло всё-таки предательски сжалось, но не успела расклеиться, молчавший почти месяц домофон ожил. Вместе с ним беспокойно заколотилось глупое сердце. Наивная надежда встрепенулась быстрее, чем я успела резануть её по крыльям ещё лежавшим возле раковины ножом.

Герман был последним, кто стал бы звонить в домофон. Если бы он решил вернуться, то сделал бы это иначе. Он бы… Он бы просто вошёл в эту проклятую дверь, в эту проклятую квартиру и… И сделал бы всё, что захотел. Как захотел. Но только в том случае, если бы захотел.

– Лёня? – сняв трубку, неуверенно спросила я.

Кретинка! Ведь надеялась до самого последнего момента. Знала, что это не Герман, и всё равно надеялась. Но что это окажется старший брат… Вот этого не ждала совсем.

– Открой, – он шмыгнул носом. – Открой эту дверь, Ника, чёрт тебя дери.

– Нет, – с решительностью, которой во мне не было. – Зачем ты пришёл?

– Открой, Ника, – он снова шмыгнул носом. Вытерся рукавом и нервно тряхнул головой. – Ты… меня крутит, сестрёнка. Пусти ты меня. Или боишься?

– Если честно, да, – пошла напрямую. Хотя признаваться в страхе было той ещё глупостью.

Брат усмехнулся. Как обычно и по-новому. Его губы просто искривились. Поднеся к губам остатки сигареты, одну за другой сделал три быстрые затяжки. Мотнул башкой, как шелудивый пёс.

– Поговорим просто. Ничего я тебе не сделаю. Чёрт, Ника! – он поднял руку с окурком. Его трясло. Взгляд прямо в камеру.

– Ты заболел?

– Заболел… – сквозь зубы, с ядовитой усмешкой. – Типа того. Давай поговорим. Нам надо поговорить.

Поговорить нам было, и правда, нужно. Признаться, я ждала его звонка уже несколько дней. Месяц кончился, а это значило, что объявиться братец должен был хотя бы за тем, чтобы потребовать дань за следующий. Если раньше ещё могла таить надежду, что органы опеки оставят Платона со мной, сейчас нет. Любовница… Ни работы, ни отдельного жилья, только клеймо и вереница слухов. Поначалу даже думала взять билет в один конец и уехать из этого города. Только уехать без Платона не могла. С ним тоже. А теперь…

Пока ждала возле приоткрытой двери квартиры, безотчётно держала руку на животе. Теперь я не просто связана по рукам и ногам. Теперь у меня под сердцем крохотное существо, что делать с которым ума не приложу.

– Хорошо ты устроилась, – выдавил брат, едва пустила его за порог.

– Ты в порядке? – сама понимала, что нет.

Глаза у Лёни были красные и слезились, из носа текло. Впалые щёки покрылись густой щетиной. Он потёр шею, вытер нос и почесал кисть. Прошёл по коридору и вернулся.

– Что с тобой? – нахмурилась. Он казался простуженным, напряжённым и невыспавшимся. – У тебя температура?

– Мне деньги нужны, – с ходу заявил он.

Я отвернулась. Да кто бы сомневался! Отложенная двадцатка давно лежала в кармане рюкзака. Боже, как же мерзко! Только я, было, потянулась, чтобы швырнуть деньги ему в рожу и выставить за порог, он схватил меня за локоть. Развернул к себе.

– Ты не понимаешь, Ника! – уловив нотки отчаяния, я не поверила. Вгляделась в бледное лицо с лихорадочно сверкающими глазами. – Не понимаешь, – процедил он, сжал руку до боли и выпустил. – Бабло кончилось… Чёрт! Я пытался соскочить. Пытался, Ника…

– Тебе нужны деньги на…

Наши взгляды встретились. Я поглубже вдохнула. Брат выглядел озлобленным, больным и изнеможденным. Вытер нос, почесал шею и выматерился.

– Пойдём, – показала в сторону кухни. – Только разуйся. Я только что убралась. И руки помой.

Пока Лёня был в ванной, обдумывала, чем могу ему помочь. Наверное, стоило послать его на все четыре, отдать двадцать тысяч, взять расписку и всё. Наверное. Но я заставила себя вытащить из глубины памяти счастливые моменты. Одним из них был день, когда мы все вместе поехали на мои соревнования. И Лёня тогда… Он гордо говорил всем, что девочка, занявшая первое место, – его сестра. И ещё он подарил мне тогда связанный им из кожаных ремешков браслет. Когда-то всё было по-другому…

Я успела налить чай и разложить по тарелкам запеканку, а брата всё не было. Прислушалась и поняла, что вода в ванной не шумит.

Подозрения оправдались – в ванной брата не было. С нехорошим предчувствием я проверила спальню. Если он решил сделать из меня дуру и обчистить квартиру, не прокатит. В первую очередь, потому, что брать тут нечего. Но спальня тоже оказалась пустой. Лёню я нашла в комнате Платона. Широко расставив ноги, он сидел на постели и рассматривал морду собаки-подушки.

– Ты что тут делаешь?

– Да так… – Лёня отложил собаку и поднялся мне навстречу. – Жалко, мелкого не застал. Хотя, оно и к лучшему.

Если бы Платон был дома, я бы просто не пустила его. Но говорить этого не стала.

– Я не разрешала тебе разгуливать по квартире.

– Так вышло.

Его хозяйские замашки раздражали. И всё-таки заставила себя промолчать. Показала Лёне в коридор, а когда мы зашли в кухню, на стул у стола. Брат сел. С отвращением посмотрел на запеканку, но чай взял.

– Так у тебя есть деньги?

– На наркотики нет.

– Значит, есть, – заключил он.

Я не ответила. В кухне повисла тишина. Только с улицы раздался гудок машины. Лёня дёрнулся. Вытер нос и швырнул салфетку на стол.

– Мне надо, Ника, – прорычал. – Немного. Так сразу с этого не слезают. Ты видишь, в каком я дерьме?! А будет хуже.

– Так зачем ты залез в это дерьмо?! – сорвалась я. – Зачем?! Ты разве не понимал, с кем связался?! Я же тебе говорила…

– Ты говорила! – он вдруг подскочил на ноги, заорал. Схватил меня за плечи и стал цедить слова сквозь зубы: – А ты думаешь, мне было нормально?! Я хотел вот этого всего?! Ты хотя бы раз задумывалась, сколько на меня свалилось, когда родители погибли, Ника?! Да чёрт… – оттолкнул меня, провёл по волосам рукой и зверем обернулся. – Платона хотели забрать в дом малютки, тебя – в детский. И… Дьявол, да надо было отдать вас! Устроил бы свою жизнь, а там… – не договорив, дёрнул головой.

У меня дрожали губы. Я поняла это, когда попыталась ответить. Лёня скривился, усмехнулся. Потёр шею.

– Чёрт… – едва не смахнув со стола чашку, прошипел.

– Сядь.

Он послушался. Упёр локти в колени.

– Я, как загнанный, искал работу, чтобы мне вас отдали. А потом… Потом всё пошло не так.

Думала ли я когда-нибудь в этом направлении. Да. Но… Раньше всё казалось другим. Сделала нерешительный шаг к Лёне и остановилась, наткнувшись на его колючий взгляд. Достав сигареты, он закурил.

– В этом доме не курят, – не знаю, откуда у меня взялась решимость. Я забрала у него сигарету и затушила.

– В этом доме… – с издёвкой.

Проигнорировав её, взяла свою чашку и встала у подоконника. Смотрела на брата, не зная, что сказать, что сделать.

– Сколько тебе нужно? – спросила спустя долгую минуту.

Он прищурился. Зря задала этот вопрос. Зря.

– Я весь в долгах, Ника. Думаешь, почему я пришёл к тебе? – сказал и отвернулся. – Пацаны больше не занимают. Сказали, чтобы катился ко всем чертям, – с пренебрежением, отвращением. – Твари… Когда у меня на хате тусовались, было по кайфу… – скорее, себе, чем мне. – Мне нужно много, Ника. Чем больше, тем лучше. Куплю дури, чтобы полегче стало, хоть часть отдам, а там…

– Ты же врёшь. Ты врёшь мне, Лёня.

– Да не вру я, – повысил голос снова. – Клянусь.

– Клянёшься ты…

В бессилии я вышла в прихожую. Вернулась с конвертом и протянула ему.

– Здесь двадцать.

Лёня взял. Мрачно хмыкнул.

– Даже расписку не потребуешь? Давай. Где там у тебя писульки. Подпишу и пойду. – тяжёлый взгляд.

Я вздохнула. Брат буравил меня взглядом ещё с минуту, потом сунул конверт в карман и пошёл в коридор. Не зная, что делать, стояла у накрытого и почти нетронутого стола.

– Подожди, – нагнала, когда он уже обулся. Достала оставшиеся деньги и, оставив немного себе, подала ему остальное.

– Пожалуйста, Лёня, возьмись за голову. Ради родителей. Да… Да ради себя хотя бы. Мама… Она же так тебя любила. И папа тоже. Лёнь.

Молча он взял деньги. Вытер нос рукавом и почесал кисть.

– Так бывает, – усмехнулся. Щёлкнул меня по носу. – Ломка… чёрт… дерьмовая штука.

– Пожалуйста, Лёнь, – шёпотом. – Я отдала тебе всё, что у меня было. Прошу тебя. Ты пообещал. Пожалуйста, лечись. Давай вместе что-нибудь…

– Всё ок будет, – дотронулся до моего плеча и кивнул на дверь. – Отпирай давай. Чем быстрее я со всем разберусь, тем лучше.

Глава 2

Вероника

– Ты как поросёнок, – глянула на Платона.

Уж не знаю, чем он занимался во время прогулки в саду, все джинсы были уделаны. Закинув их в стиральную машину, взяла ветровку. Дырка. Большая дырка по шву. Несколько раз уже зашивала её, но края с каждым разом трепались всё сильнее. Давно нужно было купить новую. Я ведь поэтому и не отложила деньги Вишневского: можно сколько угодно кичиться гордостью, только смешки за спиной от этого не прекратятся.

Но денег больше нет. Того, что осталось, хватит на необходимые продукты, не больше. Зря я, наверное, отдала всё Лёньке. Но…

– Ника, что это? – Платон сунул мне тест. – Что это за штука?

– Кто разрешил тебе это брать? – буквально выхватила тест. – Вначале весь извозюкался, теперь берёшь мои вещи без спроса. Я тебя в угол отправлю!

– Я просто спросил, – насупился брат.

– Не нужно просто спрашивать. Бери свои кроссовки и чисти, – кивнула ему на вымазанные грязью кроссы, купленные пару недель назад.

Брат посмотрел исподлобья. Насупился сильнее.

– Бери, – повторила строго. Протянула щётку и, подвинув к раковине низкую пластиковую приступку, показала на неё. – Или что, ты будешь в грязи валяться, а я тебя отмывать?

– Я не валялся…

– А кто валялся? Я? Приступай. Как отмоешь, приходи ужинать.

Убрав тест в карман толстовки, я запустила машину. Брат так и стоял на месте, обиженно наблюдая за мной. Что давило больше: его взгляд или лежащий в кармане тест с двумя полосками – не знаю. Но я чувствовала себя идущей ко дну Алёнушкой с камнем на шее. Хорошо бы только, чтобы Платон не превратился в козлёночка. Козлов с меня достаточно.

Судя по грохоту, время от времени доносившемуся из ванной, борьба с кроссовками развернулась ожесточённая. Я даже порывалась пойти помочь брату. Но одёрнула себя. Если у меня будет ребёнок, повзрослеть Платошке придётся быстро и окончательно. Если будет… А какие ещё варианты? Самым верным было бы взять остатки денег и поехать в соседний город сделать аборт. Возможно, удалось бы обойтись даже медикаментозным. Скорее всего, удалось бы. Просто сходить на приём к гинекологу, купить таблетки и… Вот на этом «и» меня начинало выворачивать.

– Я всё, – брат припёрся мокрый, с кроссовками в руках. По полу за ним тянулся шлейф из капель, сам он был мокрый чуть ли не по пояс.

– Покажи, – потребовала.

Взяла пульт и хотела приглушить звук телевизора. Выпуск новостей… И снова лицо местной журналистки, снова надоевшие фразы и усталая скорбь на лицах.

– Они так никого и не нашли, – констатировал брат.

– А ты меньше слушай, – забрала кроссовки. Надо же… У меня бы лучше не вышло. – Возьми с батареи тряпку и вытри. А потом засунь внутрь несколько маленьких. Они лежат в углу. Как сделаешь, приходи. Я пока разогрею ужин.

Как только брат скрылся в ванной, вернула звук.

«Это уже шестое убийство, – продолжала журналистка. – Тело последней из жертв – местной жительницы Веры Кузнецовой – было найдено в лесополосе неподалёку от заброшенной туристической базы два дня назад. По горячим следам следствию…»

Я выключила телевизор. Слёзы, которых не было весь день, резко навернулись на глаза. Да что мне делать в этом городе?! Если среди кучки неудачников люди в форме тут не могут найти режущего девчонок, словно скот, психопата?! По вечерам на улицу я не выходила, как и многие женщины младше сорока. Страх делал нас ещё больше похожими на стадо. Если и существовало на земле место, про которое Бог забыл, это наш город.

Рыдания так и рвались наружу. До крови закусила нижнюю губу, но плечи дрожали. Сжала край столешницы, запрокинула голову и стиснула зубы. Что мне делать?! А если этого живодёра так и не найдут?! Кто он? Когда всё это началось?

– Я вытер и напихал тряпки, – пробубнил Платон.

– Молодец, – выдавила и, пряча лицо, махнула на стол.

Сама склонилась к духовке. Украдкой вытерла слёзы. Достала противень и нарезала запеканку крупными кусками. Руки подрагивали, как у припадочной, когда взяла лопатку. Некстати почувствовала запах табака. Показалось, но он был такой явный…

Лопатка полетела в раковину. Так и не положив запеканку, я всхлипнула. Накрыла рот рукой и зарыдала.

– Вероничка, – Платон подлетел ко мне. – Вероничка… Я… Я больше не буду пачкаться. Ты поэтому?

Он что-то лепетал, обнимал меня за ноги, смотрел в глаза. А я мотала головой и рыдала. Уеду отсюда! Увезу! И его увезу и свою малявку! Или… Или ещё что-нибудь придумаю. Обязательно.

– Я… Я обожглась просто. Видишь? – показала руку. – Вот. Просто обожглась.

Брат ничего не видел. Не мог видеть. Но аккуратно обхватил мои пальцы, потянул меня вниз, а когда присела, подул на ладонь. Надул щёки и старательно подул снова.

– Так тоже болит?

– Нет, – дрожащим голосом. – Так… Так уже не … не болит. Почти не болит.

Как бы было просто, если бы он мог подуть на моё разбитое сердце, на растерзанную душу. Если бы только могла почувствовать его мягкое, пахнущее апельсиновой карамелью дыхание, а не холодный ветер, размётывающий пыль и пепел внутри меня.

– Спасибо, не знаю, что бы делала, если бы не ты, – вытерла слёзы. Они всё равно продолжали течь, как вода из прохудившегося корыта. Но я поднялась. Подтолкнула брата к столу и щедро полила запеканку сгущёнкой. Надеялась, что это отвлечёт его.

Платон и правда принялся за еду, только напоследок спросил ещё пару раз, не болит ли у меня рука. Ответив, что нет, я не солгала. Ведь рука у меня не болела, а про сердце… Про сердце знать ему было необязательно, как и про душу. С этим поделать было уже ничего нельзя. Зато… Глянув на брата, с аппетитом уминающего запеканку, уже знала, что делать.

На смену вечеру пришла ночь. Телевизор больше не включала, дом был погружён во тьму. Принятое решение было сродни камню, утянувшему на дно Алёнушку. Но в моём случае оно могло спасти. Может быть, не меня. Может быть…

«Привет», – отправила я Кеше. Ненавидела односложные сообщения, но на длинные не было моральных сил. Поэтому следом послала ещё одно: «Может, завтра встретимся?»

Повесить чужого ребёнка на шею хорошему парню… Тяжело вздохнув, я потёрла лицо ладонями. Сделала большой глоток воздуха, мысленно попросила прощения у родителей, у Кеши.

– Он любит меня, – пробормотала вслух, стараясь вбить это себе в сознание металлическими гвоздями. Металлическими, покрытыми ржавчиной, будто кровью, гвоздями. – Он любит меня. Так всем будет хорошо. И я… Я ему хорошей женой буду.

Почему-то легче не становилось. Я, словно наяву, вдохнула запах табака, свежести, дорогого мужчины. Словно наяву почувствовала прикосновение к плечам, дыхание на затылке. Резкий сигнал телефона выдернул меня из полузабытья.

«Неожиданно, но приятно, – пришёл ответ. – Неужели ты это предлагаешь сама?»

«Да вроде. Ну так что?»

«До завтра, Вероника Прекрасная»

Поморщившись, оттолкнула телефон. Вероника Прекрасная… Как бы я хотела услышать сиплый бархатный шёпот в шею. Девочка… Он назвал бы меня девочкой, а не Вероникой Прекрасной. Или ещё как-нибудь, только не этой грёбаной Прекрасной Вероникой! Но…

– У тебя будет папа, – дотронулась до живота. – Обещаю. И всё у тебя будет хорошо.

* * *

Ко встрече с Кешей я не готовилась. В привычном понимании того, как должна готовиться девушка к свиданию. Потому что свиданием это не было, и я не ждала ничего, кроме того, что должно было наконец случиться. Желание у меня было одно: вырядиться в чёрное в честь похорон собственных мечтаний. Но вряд ли смогла бы объяснить это Кеше, так что пришлось остановиться на обычных джинсах и белой блузке без рукавов.

– Держи, – вернувшись к лавочке, на которой сидела, протянул мне Кеша стаканчик с чаем и булочку.

– Спасибо, – буркнула в ответ. – Может, лучше домой пойдём?

– А чай?

– Дома попьём. У меня сегодня весь вечер свободный, – с многозначительностью. – Платон у друга ночует, а на работу так и не устроилась. Так что…

Кеша странно прищурился. Будто бы даже раздражённо. Выражение его лица стало неприятным, но не прошло и секунды, как уголки губ приподнялись в улыбке.

– То есть ты приглашаешь меня к себе? То я к тебе набивался, ты никак, а тут… Что это с тобой, Вероника Прекрасная?

– Кеш, не называй ты меня так, – отхлебнула чай. И едва не скривилась. Каркаде, да ещё и с шиповником. Хуже придумать было сложно.

Кеша поджал тонкие губы. Лицо его, до недавнего времени гладко выбритое, покрывала щетина, которая не просто ему не шла – уродовала. Сидя на лавочке, я смотрела на него из-под ресниц, с трудом сдерживая желание извиниться, отдать деньги за мерзкий чай и уйти. Но вместо этого мне пришлось давиться горячей гадостью и улыбаться. Несколько глотков всё-таки не осилила.

– Пойдём уже, – всё-таки выкинула стаканчик. – Посмотрим какой-нибудь фильм. А то как-то ветрено… Не хочу заболеть. У меня завтра собеседование.

Никакого собеседования у меня не было и в помине. За этот месяц я ткнулась везде, где могла. Осталось пойти по сомнительным заведениям, но существовала вероятность, что работать там мне пришлось бы не только той, кем устроилась. Поёжилась. Была бы на мне кофта с длинными рукавами, натянула бы на пальцы. Только причиной тому была не погода. Кеша отвернулся, проводил взглядом двух громко смеющихся девушек, а когда снова посмотрел на меня, в руках у него что-то блеснуло. Присмотревшись, поняла, что это кастет.

– Это ещё тебе зачем?

Он будто опомнился. Глянул на собственную руку, убрал кастет в карман и передёрнул плечами.

– Сама знаешь, в городе неспокойно.

– Да тебе, вроде, бояться нечего, – поднялась. Ноги затекли, и я потянулась. – Ладно – мне.

– Я и не боюсь, – хмыкнул, – скорее, соблюдаю меры предосторожности.

Ничего не сказав, пошла к выходу из парка. Ещё вечером договорилась с Любашкой, что она заберёт Платона из сада. Впереди были выходные, и Люба предложила оставить брата с ней на пару дней. Они собирались на дачу, компания Мишане была кстати. А мне кстати была пустая квартира. Тянуть дальше я не могла. Времени на сомнения не осталось. Да не развалюсь я в самом-то деле! Тем более это даже не первый раз. Слава Богу, не первый.

Носки у Кеши были белые. Не просто белые – белоснежные. Звук выскочившей из горлышка бутылки пробки заставил меня вздрогнуть и поднять взгляд от его ног. В воздухе чувствовался запах табака и бензина. Запах табака исходил от свитера Германа, который я вытащила из шкафа ночью, да так и забыла убрать. Бензина – от Кеши. Хотя, может быть, это мне всего лишь казалось. Вряд ли от парня в таких носках может вонять бензином.