Домашний арест или Новый папа по соседству

Домашний арест или Новый папа по соседству

Олли Серж

Глава 1. Гражданин Аронов

– Верочка, кушай, пожалуйста, нам пора в кроватку. Завтра маме на работу, а тебе в садик.

– Включи мультик, – прищуривается дочь. – Ну одинюсичек, пожалуйста…

– Вера, нет! – Повышаю голос. – Мультики сегодня уже были… Только «спокойной ночи, малыши…»

– А можно я тогда только сосисочку съем, а кашу не буду, – продолжает торговаться дочь.

– Так… – делаю глубокий вдох, чтобы разразиться воспитательным монологом, но вдруг в коридоре раздаётся звонок.

Размышляя, кто это может быть, я подбегаю к двери и смотрю в глазок.

– Здравствуйте, а вы к кому? – Спрашиваю, не открывая замка.

– Оперуполномоченный капитан Крачков, откройте, пожалуйста, – доносится с площадки.

– А мы никого не вызывали… – отвечаю растеряно.

– Девушка, – вздыхает мужчина, – если вы прямо сейчас не откроете, мы будем вынуждены вскрыть квартиру. Итак?

Чувствуя, как разгоняется сердце, щелкаю затвором замка и распахиваю дверь.

– Здравству… – начинаю и осекаюсь.

Вальяжно отодвинув в сторону полицейского, в квартиру входит второй мужчина.

Высокий, широкоплечий, хмурый. Возраст под щетиной угадывается с трудом. Но не старый. Где-то от тридцати пяти до срока. В чёрной меховой дубленке, классическом костюме и… с наручниками на запястьях! В мой нос бьет терпкий запах дорогого одеколона.

– Домашний арест господин Аронов Иван Дмитриевич, согласно решению суда, будет отбывать по месту прописки, – рапортует полицейский.

– Что? – Распахивается мой рот.

– Мам… а это кто? – Выглядывает из-за моей юбки дочь.

Машинально задвигаю ее обратно и во все глаза смотрю то на капитана, то на «господина Аронова».

– Вы простите, Иван Дмитриевич, за неудобства, – снимает с него наручники полицейский, – но протокол есть протокол

Мужчина в парке смеряет его тяжелым, презрительным взглядом и сбрасывает на мой комод большую спортивную сумку.

– Счастливо оставаться, – прикладывает руку к шапке капитан.

Осознав, что он сейчас уйдёт, висну у него на руке и начинаю тараторить.

– Постойте… Это какая-то ошибка. Этот мужчина не может быть здесь прописан. У квартиры всего два владельца: я и ещё одна девушка…

– Мужчина… – ухмыляясь, перебивает меня «заключённый Аронов» и всовывает мне в руки свой паспорт. – Свободен… – кивает капитану и захлопывает входную дверь прямо перед моим носом. Начинает раздеваться.

Я несколько раз перечитываю текст в печати на пятой странице паспорта. Третья улица Дорожников дом тридцать пять квартира двенадцать. На всякий случай даже проверяю город, но все верно! Аронов Иван Дмитриевич действительно является моим сожителем.

Кажется, меня просто подло обманули.

Господи, да как тебя не обмануть то было, Надя. Если ты, как овца счастливая этой девице поддакивала: «это знак, да, да. И нам и вам удобнее договор дарения…»

– Так, где обитаешь, показывай, – забирает свой паспорт из моих рук мужчина и заглядывает по очереди сначала в спальню, а потом в гостиную.

– Эээ… – плетусь я за ним следом. – Спим с дочкой в спальне…

– Я буду в зале, – обрывает меня мужчина. – Курить удобно на балконе…

– А «спокойной ночи, малыши…»? – Возникает между нами Вера.

– Спокойной ночи, малыши… – ухмыляется мужик и захлопывает дверь гостиной.

Вера поднимает на меня свои большие глазищи, которые молниеносно наполняются слезами.

– Я не посмотрю перед сном телевизор?

– Малыш, давай сегодня книжечку почитаем?

А дальше начинается истерика. Обменять у Вари «Хрюшу и Степашку» на сказку дело изначально провальное. Я не знаю, как успокоить уставшую и настороженную дочь.

Ещё меня до безумия пугает человек в гостиной. Кто он такой? За что арестован? Как отреагирует на детские капризы? Он вообще нормальный? А если нет, то куда нам деваться?

Вдруг дверь гостиной резко распахивается.

Я подхватываю дочку на руки, сбегая за поворот коридора, но за нами никто не бежит и даже не кричит. Дверь гостиной снова хлопает.

Выглядываю из-за угла и обнаруживаю на полу телевизор. Выдыхаю… Так, будем считать это хорошим знаком.

– Ну пойдём твои «спокойной ночи…» смотреть, – говорю Вере, стирая с ее щёк слезки.

На хитрой мордочке расцветает улыбка.

– Мультики в кроватке…

Да, я не разрешала, но теперь то как быть?

Глава 2. Что-то на мокром

Иван

Я дома. Ощущение полноценно. И это так странно…

Ещё неделю назад, если бы между домом на Рублевке и старой квартирой матери не было СИЗО, я бы сказал: «Что за дыра?» Столько лет стремился сбежать отсюда…

А сейчас я абсурдно рад старому дивану, обоям в цветочек, синтетическому ковру на полу, простеньким занавескам, да даже гирлянде на окне рад! Мигает так забавно… Как в детстве. А ещё едой здесь пахнет домашней и молоком. Жирного кота Маркиза, принесённого Линкой, только не хватает…

Хочется прилечь, но по всем поверхностям разбросаны детские игрушки. Расстилаю на полу большой плед и сгребаю их в него. Выставляю прям так, в тюке за пределы комнаты. Беспорядок страшно выбешивает.

На мгновение прислушиваюсь. В соседней спальне моя соседка уговаривает дочь пойти спать. Может, и нужно было как-то поговорить с этой молодой женщиной, познакомиться по-человечески, но объясняться не хочется. По крайней мере, сегодня. Может быть, завтра… Придётся ж как-то нам два месяца рядом существовать. На больший срок хата эта мне не впилась…

Дожидаюсь, когда в квартире наступит тишина и иду в ванную. Нормально помыться после казённого душа хочется страшно.

– Мдаа… – тяну, оглядывая ремонтный погром.

Плитка лежит на стенах «как бык поссал». Даже я со своими руками из жопы лучше уложу. Ванная стоит вообще без герметика и оклеена прозрачной пленкой на скотче, чтобы вода не затекала в швы.

Но почему-то никакой брезгливости пользоваться чужой сантехникой нет. Наоборот – все чистенькое и едва уловимо пахнет фруктовой жвачкой. Оглядев полки, я быстро нахожу источник запаха – детскую пену для ванн.

С удовольствием погружаюсь в горячую воду с мылом и расслабляюсь.

Электронный браслет на ноге мешает полноценно кайфануть, но, видимо, недосып в какой-то момент все-таки берет своё, и я отключаюсь.

Прихожу в себя от громкого стука в дверь.

– Вы там живой?! Что вы делаете? Мы затопим соседку! – Слышу голос своей сожительницы. Забыл ее имя…

Протираю глаза и смотрю за пределы ванны.

– Твою ж мать! – Присвистываю.

На полу налито воды примерно по щиколотку. И хрен его знает, откуда течёт.

Быстро вытираюсь и бросаю полотенце на пол. Помогает это, конечно, слабо. Натягиваю футболку с шортами и распахиваю дверь.

– О Господи… – залетает в ванную девчонка и сразу же кидается спускать воду. – Верхний слив не подключен, а вы плещетесь! Неужели так сложно было спросить?! А если бы я уснула?

Она сдёргивает с батареи полотенца и опускается на корточки, начиная собирать и отжимать воду.

Спустя минуту я ловлю себя на том, что просто бесстыдно стою и пялюсь на девичью упругую задницу под шелковым халатиком. Вот это ночная эротика! Потрогать хочется страшно! Мой оголодавший за неделю в СИЗО организм реагирует возбуждением мгновенно.

– Если не хотите помочь, то просто отойдите и не мешаете! – Шипит моя соседка, оборачиваясь и сдувая с лица выбившуюся из хвостика прядь волос.

Хорошенькая, молоденькая простушка с веснушками на носу. Отвык я от таких лиц. Но что-то цепляющее взгляд в этом есть.

Делаю шаг назад, наблюдая за манипуляциями соседки. В кружевном вырезе ночнушки красиво перекатывается мягкая грудь. Интересно… почему она без белья? А внизу? Его тоже нет?

Прокашливаюсь, заставляя себя поднять глаза выше, потому что фантазии в этом случае бесперспективны. Так зачем начинать?

– За такие шутки у нормальных бригад предусмотрены штрафы, – говорю и хмурюсь, потому что чувствую себя в некоторой степени виноватым. – У тебя есть договор?

Соседка откидывает мокрое полотенце в ванну и поднимается на ноги.

– Да какой, Господи, договор! Они брали дешевле всех. Обещали управиться до декабря. Мне их знакомые посоветовали, а у плиточника давление скачет на погоду. Его жена меня вторую неделю кормит обещаниями, что он приедет.

– А остальные рабочие?

– А остальные работать могут только после плиточника, – разводит она руками. – Надеюсь, что соседке снизу ничего не натекло. Она и так нас Верой ненавидит.

– Почему ненавидит? – Искренне удивляюсь.

Реально приятная девица передо мной стоит. Даже когда злится. А уж бабских истерик я видел тысячи!

– Потому что заняться ей больше, видимо, нечем, – вздыхает моя сожительница.

Забрасывает мокрые полотенца в стиральную машину и устало присаживается на край ванны.

– Вы хотя бы не опасный? – Поднимает на меня глаза и болезненно усмехается. – А то я последнее время крайне невезучая.

– А что? Похож на опасного? – Дергаю бровью и складываю на груди руки.

Какая прямолинейность!

– А разве все маньяки и извращенцы похожи на маньяков и извращенцев? – Замечает она резонно.

– За эти преступления домашним арестом не отделаешься, – пожимаю плечами. – Будь спокойна.

– Так что у вас? – Повышает девчонка голос и разгоняется праведным гневом. – Я бы хотела знать, уж простите! У меня маленький ребёнок. Девочка! И я – слабая женщина, которой больше некуда пойти. На двери нет замка. Как вы мне прикажите жить? Спать? Оставлять вещи? Готовить? О, Господи!

Я замечаю, как ее глаза наполняются слезами.

«Такая себе» с ее стороны картинка, согласен. Но почему-то совершенно не спешу раскрывать все карты. Кайфую, что передо мной, наконец, никто не присмыкается? Да, есть вполне такое… Забавное ощущение, когда на тебя кричат. Обычно, только Лина могла себе это позволить. Но она со мной вот как год не общается.

– Тебя как зовут? – Киваю девчонке.

– Надежда… – бурчит она.

– Значит, дочь – Вера, а ты – Надежда? – Хмыкаю. – А что с любовью?

– А она сегодня не пришла, – агрессивно пресекает шутку моя соседка.

– Ну вот что, Надежда, – заключаю. – Осужден я за банальную драку с тяжкими телесными. Я сам совершенно не рад, что мне придётся проторчать здесь два месяца. В том числе и Новый год. На продукты и вещи твои не претендую, сексуального интереса к молодым мамкам и детям не испытываю. Легче стало?

Пожимает плечами и болезненно улыбается. Сжимает виски пальцами.

– Как я так попала? Вас же даже в квитанциях не было.

– Они, скорее всего, на мать так и приходили, – поясняю ситуацию. – Мы с сестрой в наследство вступили, а никакими бумажками не занимались.

– Значит, Лина Дмитриевна – ваша сестра, – пытается переварить последние новости Надя. – Не легче, конечно.

– Сестра, – подтверждаю.

– Понятно… – вздыхает соседка. – И на долго у вас это? – Кивает на мою ногу.

– Два месяца.

– Терпимо…

На мгновение мы встречаемся с Надеждой взглядами, но я даже больше подумать ничего не успеваю, потому что за моей спиной раздаётся детский всхлип.

– Мамочка! Где моя мамочка?!

Начинает рыдать мелкая.

Я оборачиваюсь и наблюдаю, как ее пижамные штанишки начинают намокать. Вокруг босых маленьких ножек образуется лужа.

Надя вылетает из ванной, отталкивая меня в сторону.

– Я здесь, зайка. Ты чего расплакалась?

– Я тебя звала, писить хотела…

Соседка уносит дочку в спальню, а я шокировано смотрю им в след.

Ну треш!

Лучше бы я год назад дом официально оформил. Дались мне эти двести штук налога. Сейчас бы отдыхал два месяца как человек… возле бассейна.

Глава 3. Кухонный допрос

Иван

Открываю глаза от настойчивого, долгого звонка в дверь и ещё несколько секунд тупо смотрю в потолок, силясь осознать грань между явью и сном.

Раньше мне часто снилась мамина квартира… Особенно между звонками утреннего будильника, когда пытаешься урвать крупицы сна. И на полном серьезе хочется поныть, что нам ко второму уроку. И услышать голос Линки из соседней комнаты, которая обязательно спалит мое враньё. Коза…

Но запах молочной каши и диван с продавленным подлокотником на этот раз реальны. Сажусь, разминая затёкшее от неудобной позы тело, и прислушиваюсь к голосам в коридоре.

– Здравствуйте… – говорит моя соседка, – а вы, наверное, к Ивану Дмитриевичу… Я сейчас его позову.

Интересно, с чего она это решила? О моем местонахождении знает всего несколько доверенных лиц. И мне очень хочется, чтобы так и оставалось, а то журналисты будут спать под дверью.

– Нет, – отвечает Надежде неожиданно раскатистый и грудной женский голос. Прокуренный такой, как у следаков из убойного. – Мы к вам. У нас уже третье обращение от ваших соседей, что в квартире целый день плачет маленький ребёнок. Скорее всего, находится один. До двух ночи играет музыка, постоянные гости и шум… Орган опеки постановил провести проверку по обращению.

– Какой шум? Откуда? – Ахает моя соседка.

Мда… Я тоже что-то не верю. Совсем не похожа девчонка на ночную гуляку.

Подхожу ближе к двери, чтобы лучше слышать происходящее.

– Я с девяти до семи каждый день на работе. – Продолжает оправдываться Надежда. – Дочка в садике. Мы успеваем только поужинать, посмотреть мультики и пойти спать.

– И все-таки покажите нам квартиру, – настойчиво требует второй голос. – Давайте начнём с кухни. Посмотрим обстановку, что кушает ребёнок на завтрак. В чем одет…

Возня и голоса удаляются вглубь квартиры.

Мне категорически не нравится происходящее. Дело попахивает тупой подставой. Кажется, Надежда вчера говорила, что с соседкой снизу не ладит. Неужели все так плохо? А главное… какая у бабки причина действовать на столько подло? Сразу через опеку. Без участкового и подговаривания других соседей? Нужно быстренько порешать дела с этим персонажем, пока не пришлось никаким свидетелем выступать.

Прикидываю примерную длину действия трекерного браслета и выхожу из комнаты. Пока надеваю ботинки, всматриваюсь в происходящее на кухне. Женщины на столько увлечены, что меня даже не замечают.

Тётка из опеки выглядит, как классический госслужащий системы – максимально неприятно. Папка в руках, короткая стрижка, небрежные интонации и абсолютная беспардонность.

– Алкоголь в квартире имеется? – Гнусавит она и заглядывает в навесные ящики.

– Нет, конечно, – отвечает моя соседка. – Зачем он мне?

– А это что? – Довольно тянет инспектор.

Я бы так был доволен, если бы у себя в столе коньяк бочковой нашел.

– Это обычный асептолин для дезинфекции, – отвечает Надежда. – Дети, сами понимаете, постоянно где-то падают.

– И часто у вас ребёнок падает? – С интересом перебивает баба из опеки мою соседку.

«Оооо… капец.» – Усмехаюсь про себя.

Их всех разводить людей в одном месте, видать, учат. Вместе с погонами. Спецкурс.

– Весной и летом – да, – мямлит Надежда. – Зимой – реже, конечно.

– А сколько ребёнку?

– Три с половиной…

– Детка, скажи, – неожиданно наклоняется тётка к мелкой, – а мама тебя бьет?

– Неет, – слышу удивлённое детское.

Дело – хрень. У тетки задача докопаться.

Прихватив с собой на всякий случай комплект ключей, выхожу из квартиры и только начинаю спускаться вниз, как между пролетами замечаю седой старушечий пучок. Подслушиваем, значит…

– Доброе утро… – торжественно здороваюсь и срываюсь вниз за старушкой, которая пытается спрятаться в квартире.

В последний момент умудряюсь подставить ногу. Толкаю дверь и неожиданно узнаю во вредной старухе подругу матери. Я думал, что нет ее уже…

– Елизавета Семёновна?

От удивления осаживаюсь. Нормальная ж была тётка…

Она слеповато щурится.

– А вы кто, молодой человек?

– Не узнаёте? Сын Тамары, что выше этажом жила.

– Ох… Ванечка… – всплескивает она руками. – А ты как здесь? Квартирку то сестра твоя продала. Я одна тут доживаю.

– Не правда, – качаю головой. – Квартира мне принадлежит. Вот заехал опросить соседей, узнать, как жильцы мои? Не мешают ли?

– Да нормальные люди… – теряется женщина и пожимает плечами. Мать и дочь.

– А что же вы тогда, Елизавета Семёновна, на девочек органы опеки натравили? Не стыдно вам?

– Да же не знала, что так серьезно будет, – вдруг начинают трястись у неё губы. – Думала, поругаются-поругаются муж с женою то, да сойдутся. А у меня Мышка захворала.

– Мышка? – Переспрашиваю. – При чем тут мышка?

– Кошка. Старая уже таблеток выписали гору. А я с ней вместе, как на пенсию вышла… Лечить надо.

– Подождите, – перевариваю я информацию дозами, – что значит муж с женой помирятся? Вас кто-то попросил написать заявление в органы опеки за деньги?

– Так женщина, – отвечает Елизавета Семёновна и начинает шмыгать носом, – плакала тут. Как мать, говорила, прошу тебя. Невестка задурила. Нужно в дом вернуть… Я ж на неё милицию вызывала. А она не возвращается. Участковый, поди, думает, что я из ума выжила.

Значит, сожительница моя ещё и замужем. Вот как интересно.

– Так… – шумно втягиваю воздух через нос. – Вы знаете что, Елизавета Семёновна, больше денег ни у кого не берите. С кошкой я вам лично помогу. А то лишат женщину материнских прав. Грех этот на ваши плечи ляжет… С этими контрами не шутят.

– Ой, Господи… – крестится старушка. – Да не подумала ж я. И что делать то теперь? А? Ванюш?

– А вы как в опеку жаловались? – Хмурюсь. – Ходили лично?

– Женщина та, что платила, номер телефона оставляла… Сейчас, где-то вот тут на бумажке был.

– Звоните и говорите, что квартирой ошиблись, – говорю жестко. – Что соседи собаку завели, а вы перепутали.

– Да это ж я совсем дурой старой буду… – качает головой Елизавета Семёновна.

– Это тот самый случай, – говорю с нажимом, – когда лучше так. Чем обижать молодую мать. А деньги на кошку через пару часов занесу. Ну, не буду стоять над душой…

Выхожу из квартиры, закрываю за собой дверь и ещё стою несколько секунд, слушая, звонит куда бабулька или нет.

– Алло… Это Елизавета Семёновна, – раздаётся из квартиры.

Смотрю на часы. Восемь утра! Вот это уровень решения вопросов.

В моей квартире продолжается кухонный допрос. Даже не смешно уже…

– А гости у вас бывают часто? – Мучает мелкую инспектор.

– Вчера дядя приходил, – бесхитростно выдаёт Вера…

– Он к вам раньше не приходил?

– Да перестаньте вы, ей Богу! – Вдруг срывает Надежду. – И уходите отсюда вон! Займитесь действительно неблагополучными семьями. Разве не заметно, что мы нормальные?! Что нам с дочкой хорошо? И мужиков никаких я не приглашаю. Мне принадлежит только половина квартиры, а во вторую ненадолго заехал второй хозяин. Все!

Ай молодца! Я испытываю даже момент гордости за свою сожительницу.

– Собственно, – прокашливаясь, захожу в кухню и начинаю теснить опешившую сотрудницу органа опеки к выходу, – я и есть тот мужчина. Подтверждаю, что музыки не слышал, спал сладко и безмятежно. А вас, уважаемая… как вас там?

– Калерия Владимировна…

– Да да, – даже не пытаюсь я повторить, – если вы сейчас же отсюда не выйдите, будет ждать иск за превышение должностных полномочий и профнепригодность к общению с детьми.

– Да что вы себе позволяете? – Взвивается тётка. – Я действую строго по инструкции и с резолюции начальства!

– Не поддержит вас начальство… просто поверьте.

Всовываю ей в руки сумку и буквально выталкиваю на лестничную площадку.

Возвращаюсь на кухню и застаю свою соседку, обессилено сидящей на табуретке посреди погрома. Вера, пользуясь случаем, наяривает из банки клубничное варенье пальцами.

Последовав ее примеру, облизываю палец и плюхаюсь на табуретку.

– Спасибо вам… – шепчет Надя, полнимая на меня глаза. – Я так растерялась. А она как танк – все вверх дном переворачивает…

– Больше они к тебе не придут, не переживай, – обещаю.

– Откуда вы знаете? – Спрашивает Надя вымученным голосом. – Она столько всего написала. И фотки ванны сделала… будто специально… Все углы облазила. Чем мы этой старухе то снизу помешали? Хоть съезжай…

Надя подскакивает на ноги и отворачивается к окну, пряча слёзы.

Я подхожу к ней сзади.

– Вы не там видите проблему, Надя. Совсем не там.

– И где же проблема? – Хмыкает она.

– А ты замужем?

Глава 4. Фамильные ценности

Надя

– Какое это имеет значение? – Оборачиваюсь, вытирая слёзы, и киваю в сторону дочери. – Я бы не хотела говорить об этом при Вере.

Мелкая, скучая, размазывает по тарелке манную кашу с вареньем.

– Ты поела? – Подходит мой сожитель к ней.

– Не хочется больше… – вздыхает Вера.

– Тогда беги, – он отодвигает ее стульчик. – Мультики сами себя не посмотрят.

Дочка расцветает в шкодной улыбке и срывается в спальню.

– Вера, нет, нужно одеваться, – спохватываюсь я. – Ну зачем вы это сделали, – осуждающие качаю головой. – Мы и так опаздываем. У меня пересменка через пол часа. Вера, надевай колготки!

– Подожди, не суетись…

Вдруг перегораживает мне путь мужчина.

Я шарахаюсь от него на шаг назад.

– Не трогайте!

Он, показательно сдаваясь, поднимает руки вверх.

На столешнице начинает вибрировать телефон.

– Извините, нужно ответить, – хватаю я его. – Алло… Машенька, прости меня, – начинаю тараторить. – Задержись, пожалуйста, на часик. У меня тут форс-мажоры один на одном. Я все отработаю!

– Окей… – тянет моя сменщица. – Только не опаздывай. Сегодня должна Инга приехать. И отработаешь, когда скажу..

– Да да, – горячо обещаю ей. – Спасибо.

Что бы я без неё делала.

Кладу трубку и поднимаю глаза на своего соседа.

– Так что вы хотели о моем замужестве спросить?

– Все, что мне нужно знать, я и так уже понял, – внимательно смотрит на меня он. – Замужем. Муж – говнюк, раз в никуда сбежала с ребёнком. Хочешь развода, а он не даёт.

– Не он… – опускаюсь я на стул и нервно отламываю кусочек хлеба. Так и не поела… – Ему наплевать. Но свекровь считает, что каким бы гадом не был ее сын, я должна терпеть. В их семье разводов не бывает! А я такая овца неблагодарная возомнила… Посмела! Там у них только один нормальный человек, кажется, остался. Бабушка моего бывшего мужа. Но она в кресле инвалидном. Общаются с ней… – вздыхаю. – Ждут, чтобы померла побыстрее.

– И какая же у них фамилия? – Интересуется скептически мой сожитель.

– Шольц… Несколько поколений ученых и врачей. Клиника хирургии на Азовской, – взмахиваю руками, будто открещиваясь, – но мне ничего этого не надо. И Вере не надо! Ни перспектив, ни денег…

– Значит, раньше надо было? – Дергается вверх бровь моего соседа.

– Мы с Витором в лаборатории познакомились, – поджимаю я обижено губы. – Я на втором курсе меда училась. Пришлось в ночную к ним устроиться, чтобы за мамой ухаживать. Ей по квоте операцию в клинике делали. Бывший муж ухаживал красиво, буквально прохода не давал. Я сдалась. Дура. Да и забеременела практически сразу.

– Классика жанра… – Хмурится Иван Дмитриевич.

– Свекровь сразу мне пригрозила, – сцепляю я в замок руки, которые начинают дрожать, – что если не вернусь, суд Веру с отцом жить оставит. У меня ни жилплощади, ни работы официальной. Только деньги были от продажи маминого дома в деревне…

Вдруг догадка прошивает меня насквозь.

– О Господи… – издаю стон, падая лицом в ладони. – Это же не соседка на меня опеку натравила да? Это они?

– Через соседку, Надя, – подтверждает мой сожитель. – Я успел с ней поговорить, пока ты тут инспекторшу обхаживала. Старуха – подруга моей матери. Все выложила.

– А теперь у меня в квартире ещё и посторонний осужденный мужик, – зло смеюсь. – Класс… Суд сразу после праздников.

Поднимаюсь на ноги, забираю со стола тарелку дочери и кидаю ее в раковину. Конечно, тарелка бьется на осколки. Мне кажется, что это бьется не она, а мое сердце. Больно так, что дышать тяжело.

Я не смогу без дочки. Это не возможно. Меня проще сразу убить. Но и вернуться в дом Шольцев? Каждый день кланяться свекрови, ложиться в одну постель с мужчиной, на котором сама лично видела другую женщину…

Голова взрывается от этих мыслей резкой болью. Да, я вернусь к Шольцам, если не останется выбора. Никуда не денусь.

– Хотите кашу? – Машинально предлагаю своему соседу.

Все равно выбрасывать придётся…

– Не откажусь, – неожиданно соглашается он.

Накладываю ему манку, заливаю вареньем и кладу кусочек масла.

– Пожалуйста… – ставлю на стол. – Чайник горячий. Чай и кофе в шкафчике над плитой.