Дочь лучшего друга. Мое порочное искушение

Дочь лучшего друга. Мое порочное искушение

Даша Литовская

1

Софи.

Мне хочется улыбаться. Глупо и широко. А еще снова и снова вдыхать аромат кориандра, сандала и табака. «Эгоист». Этот запах впитался в ткань его белоснежной рубашки, за ворот которой я так упрямо цепляюсь. И в кожу его тоже впитался.

И в меня.

Впитался насквозь.

Я наощупь нахожу грубые губы. Целую. Кусаю.

Нутро плавится от порочных желаний. Нежную кожу лица щиплет от колкой, грубой щетины.

Да! Да! Это он! Он мой мужчина! Я это инстинктами чувствую! Какая логика?! Какие доводы здравого смысла?! Пошли они к чертовой матери, когда есть то самое животное, изнуряющее чувство внутри.

Чувство жажды по человеку.

И мне его хочется пить голодно, ненасытно.

Его влажный язык проникает в мой рот. Скользит по зубам. Заставляет губы дрожать.

Его влажный язык…

Стоп…

Его влажный язык…

Слишком влажный.

И на грудь что-то так сильно давит.

Я хмурюсь, стараясь утихомирить жгучее, прожорливое чувство внизу живота – погоди. Что-то не так.

Поцелуй становится совсем не таким, каким быть обязан у двух, горящих друг другом, людей.

Я жалобно хмурюсь, ведь мое «сознательное» уже взяло верх над «бессознательным». Дало сигнал к пробуждению.

– Ба-ани-и-ис! – дую губы, обидевшись на него. Ссаживаю с себя атакующего щенка.

Но двухмесячный настойчивый бигль со свисающими ушами и неумелым желанием меня облизать, так просто не намерен сдаваться. До последнего тянет мокрый длинный язык.

– Ну ты и… Блин, такой сон не дал досмотреть, – ворчливо переворачиваюсь на другой бок.

А Бани в это время, весело виляя хвостом, перемахивает через меня и снова принимается признаваться в любви телячьими ласками.

– Ладно, ладно, – зажмуриваюсь сильнее, – еще пару минут, хорошо? – Кладу руки под голову, – сейчас мы доцелуемся только… БЛИН! А который час?!

Подскакиваю на мягкой кровати немного пружиня. Хватаюсь за телефон.

– Епрст, Банис! – беру щенка на руки, целуя его. – Ты моя умница! Спасибо, что разбудил!

Настойчивой трели будильника я, как обычно, не слышала.

– Знаю, знаю, с тобой надо погулять, чтобы ты сделал свои делишки, – тараторю сварливо, натягивая длинное вечернее платье. Оно еще со вчерашнего дня ждет своего звездного часа, одиноко вися на дверце гардеробного шкафа. – Но я жутко опаздываю, родной! – извиняюсь перед своим подопечным. – Я кому-нибудь позвоню. Улю попрошу с тобой погулять, хорошо? Ты ведь не обидишься, правда?

Наспех сыплю Банису корм. Наливаю в миску свежей воды, вчерашнюю этот господин пить просто отказывается. Несусь чистить зубы. Споласкиваю лицо холодной водой и подкрашиваю ресницы.

Вот же растяпа. Умудриться проспать в такой важный день!

Уже в такси пытаюсь уложить волосы, доводя внешний вид до приемлемого человеческого.

– Где ты была?! Ты что, проспала?! – набрасывается на меня Ингрид, стоит только переступить порог галереи.

– Ой, мамочки, – прикладываю руку к дребезжащему сердцу. В галерее рабочие носятся как муравьишки – трудяги. Туда-сюда на спинах огромные картины таскают. – Эту на южную стену! – отдает Ингрид указы. – Так, через час уже открываемся, – она придирчиво глядит на меня. Волосы поправляет. Губы поджимает с долей справедливого скептицизма. – Соня. Ну Со-оня. Такой важный день. Твоя первая выставка в родном городе.

– В следующий раз вообще спать не буду ложиться, чтоб не проспать! – совершенно искренне ее уверяю.

Больше, чем я сама сейчас ругаю себя, не способен никто. Взывать к моей совести бесполезно – она вообще еще не проснулась.

– Ладно, – заминает девушка тему. – Это все потом. Скажи мне, – почти насильно мое тело разворачивают к центральной стене. – Я решила ее в самый центр. Ты не против?

По моей спине растягивается вереница мурашек.

«Она» – это картина. Мой «Поцелуй»

Картина, где сконцентрированы все эмоции к одному единственному мужчине.

Холодеют ладошки.

С тех пор как полотно появилось на свет, я старалась на него не смотреть. Просто отдала его Ингрид.

На картине мужчина и женщина.

Нет. Не я и Он. Просто абстрактная пара. Их губы соприкасаются. Взгляды плавятся. Тела тянутся навстречу друг другу, будто поддаваясь магнитам, вшитым в грудины.

Они бесстрашно несут свои души в самое жерло, не боясь оставить вместо себя горстку жалкого пепла.

– Я думала… – выдыхаю, – Ингрид, я считала, что ее вообще здесь не будет. Ну, или повесить ее во второй зал… Хотя бы…

Слышу, как она закатывает глаза.

– Милая, ты поехала крышей? Эта картина – твой бриллиант! Какие тона! Какая экспрессия! Сколько страсти! Эмоций! Нет, ты просто не можешь прятать ее от своих поклонников! Они возненавидят тебя.

Разглаживаю пальцами переносицу. Поднимаю вверх руки.

– Ладно, окей. – Все равно никто меня и Его на этом полотне не узнает.

Это же просто… картина. Искусство. Кому есть дело до того, что я чувствовала, пока писала ее?

– Ты заработаешь на ней состояние, – обнимает меня Ингрид за плечи.

И мне хочется привычно ответить: «Да кому это нужно?»

Но я себя останавливаю.

Нужно.

Чуть меньше года назад Ингрид совершенно случайно попала в клуб «Небеса». Со мной она связалась уже на следующий день, и попросила показать ей остальные работы.

Потом рассказала, что живет и работает в Венгрии, и предложила сотрудничество.

Ингрид продюсер, и, учитывая, сколько выставок она смогла мне организовать за последние месяцы – довольно успешный.

Мы успели открыться в лучшей галерее Берлина, съездили в Прагу, произвели фурор в Лондоне, и покорили всех критиков в искушенном искусством Париже.

Так что, да. Все-таки нужно.

У меня появилось много фанатов, а работы раскупаются с космической скоростью… Но я, кажется, до сих пор до конца этого даже не осознаю…

Часом позднее я придирчиво окидывала свое отражение в зеркальной стене.

Изумрудное платье.

Под цвет Его глаз.

Резко втягиваю воздух ноздрями от таких мыслей, и с силой отщелкиваю на запястье резинку. Делаю так каждый раз, когда думаю о чем-то, о чем не должна.

– Всё, всё, всё, милая, – торопливо хлопает Ингрид в ладоши, – потом на себя полюбуешься. Вечером. Когда в кармане будет еще пара заработанных миллионов. Я даю звонок. – Она подходит чуть ближе, и проникновенно обнимает меня. Наш ритуал перед каждым открытием. – Открываемся, дорогая.

* * *

– Ну? – с чувством глубочайшего триумфа, рисуется Ингрид, – что я тебе говорила?

Она застает меня в зале с бокалом шампанского в подрагивающей руке. Надо сказать, что такого ажиотажа я немного не ожидала. Здесь чуть ли не весь город собрался.

Нет, Улька, конечно, говорила, что я теперь местная знаменитость. Но я думала она, как обычно, преувеличивает. Да и самой оценить возможности не было. В город я возвращалась набегами, на пару дней, в перерывах между выставками по миру.

– Ее купили, да? – боязливо закусываю губу.

Пытаюсь распознать свои ощущения. Сомневаться, что полотно с поцелуем и правда приобретут, было бы глупо. У Ингрид глаз на такие вещи наметан.

Но я… Я будто видеть эту картину не хотела. И в то же время, не хотела ее отдавать.

Неправильно это… Будто вручить постороннему человеку частичку себя…

Ингрид достает телефон из сверкающей сумочки, и набирает на калькуляторе семизначную сумму.

Изумленно округляю глаза, а девушка лишь покачивает темными волосами, преисполненная чувством собственной важности. Гасит экран мобильника.

– Кто молодец? – играет бровями, – я молодец. Я и сама не думала, что так быстро заберут. Все-таки ценник заломила неслабый. Но-о… – заманчиво улыбается, – кажется, твои фанаты далеко не бедные люди, – с еврейским акцентом провозглашает.

Напряженно смеюсь.

В душе копошится что-то неясное. Что-то, что я сама еще не могу разобрать.

– Ладно, – с горящим взглядом, Ингрид выхватывает в толпе очередного известного критика, – развлекайся, – бросает мне, и скрывается среди гостей галереи.

Я тихо пробираюсь к картине.

Встаю напротив нее. Скольжу грустным взглядом по табличке «Продано» внизу полотна.

Сильнее сжимаю в пальцах ножку бокала.

Покупатель будет любоваться на эту картину, гадая кто эти мужчина и женщина. А может, мечтая хоть раз испытать те же жгущие чувства. Или придаваться воспоминаниям о своей безвозвратной любви…

Но я ее уже никогда не увижу.

Медленно прикрываю глаза, в миллионный раз транслируя в сознание мантру: «Пора отпустить. Он не любит тебя. А ты не любишь его. Эта была просто похоть. Запретная страсть. Маленький грязный секрет».

Но, почему-то от «просто похоти» так сильно ноет порой слева под ребрами.

И думаю я об этом секрете слишком уж часто. На запястье красный след от ударов резинкой вообще не проходит…

И в это платье влюбилась лишь из-за цвета, который так напоминает…

Щелк! Распахиваю глаза.

Привычка бить себя по запястью, наработанная длинными месяцами, как панацея спасает.

Я трясу головой, будто сбрасывая оцепенение. Цепляю на губы вежливую улыбку. Посылаю картине прощальный взгляд напоследок, и уже собираюсь вернуться к гостям, когда слышу за спиной короткое, но такое ласкающее:

– Софи…

Раз. И мир, наполненный живыми людьми начал меркнуть. Снова сузился до одного человека.

Я оборачиваюсь.

Вуаль вернулась.

А под ней – только Он…

Губы раскрываются сами собой, судорожно втягивая глотки кислорода. Ноги слабеют. Перед глазами дрожит наполненная людьми галерея.

И Он.

Данис.

Данис Асадов.

Миллиардер, разбивший мне сердце, и лучший друг папы…

Мужчина, которому я подарила невинность.

Человек, чье имя отпечаталась в моем сознании перманентно. Тут не поможет никакая резинка…

– Данис, – вуалируя рваный вдох, сорвавшийся с губ, говорю.

Улыбаюсь, въедаясь голодным взглядом в него.

Данис по-прежнему высок, красив, невероятно обаятелен, и все так же недосягаем.

Сколько бы я ни пыталась обмануть себя в прошлом, реальность неутешительна – он никогда не воспримет меня, как равную. Для него я так и останусь крошкой Софи. Умницей – дочкой лучшего друга.

– Здравствуй, – дергая уголком губ произносит.

За последние 10 месяцев эти губы снились мне ни много ни мало, всего лишь раза 304. Ну это навскидку… Примерно.

Я скольжу взглядом по небрежной укладке, по красивой щетине. По изумрудному взгляду, так похожему на цвет шелка моего платья.

– Здравствуй… – шепчу.

Мы молчим, глядя друг другу в глаза. Минуту. А может быть, вечность.

С ним время идет совершенно иначе.

Дан первым нарушает молчание. Сжимая в руке стакан виски, делает шаг навстречу ко мне.

Парализованное дыхание еще больше отказывается мне подчиняться. Кислород в тело практически не поступает.

Но Дан не спешит ко мне прикоснуться. Всего лишь рядом встает. Слишком, черт побери. Слишком близко.

И устремляет взгляд на картину.

И я смотрю на нее. И вижу нас с ним.

Все внутри дребезжит от мысли, что Дан может вдруг догадаться о героях этого полотна.

Узнать в них себя. Узнать нас.

Мы не спешим расспрашивать друг друга о чем-то, как старые знакомые, которые давно не общались.

Не улыбаемся друг другу натужено.

Просто смотрим на полотно.

Пока наши плечи соприкасаются.

Я на миг прикрываю ресницы, и только тогда делаю первые вдохи. Заранее знаю, что нос начнут щекотать ноты сандала и табака, а сознание будоражить оттенки той самой ночи…

– Красиво, – через паузу подает голос Дан.

Вскидываю взгляд на него.

– Спасибо, – произношу одними губами, слега улыбаясь. Сложно выдавать нормы приличия, когда внутри землетрясение по девятибалльной шкале.

Еще какое-то время мы продолжаем молча смотреть на картину.

Каждый думает о своем.

Или… Дан думает о чем-то своем, а я пытаюсь просто не растерять разбежавшиеся трусливыми зайцами в разные стороны мысли.

– Как ты, Софи? – неожиданно повернувшись, интересуется Дан.

Я теряюсь. Но только на миг. Делаю глоток щекочущего шампанского, чтобы выиграть время.

Я представляла себе эту встречу ни много ни мало… Навскидку – раза 304…

– Все хорошо, – банально, но ведь так все и есть. – А ты? Решил остаться здесь жить?

Он молчит. Лишь слегка улыбается.

– Ты очень… – спотыкается на полуслове, оставляя мой вопрос без ответа. – Талантлива. – Заканчивает, а мне до рези в глазах интересно, что он заменил этим словом.

– Спасибо, – снова облизываю пересохшие губы, а Данис пристально наблюдает за движениями моего языка.

Мы стоим рядом. По моим венам несется электрический ток.

Дан резко оборачивается к полотну. И, не прикрываясь больше нормой приличий, прямо задает свой вопрос:

– Это мы?

Обезоруживает меня. Раскрывает.

Я нервно смеюсь.

– Что? Нет, это просто… Просто… Просто картина. Искусство.

Неожиданно впускаю в мысли догадку. «Твои фанаты далеко не бедные люди». Смотрю на него ошарашено.

– Это… ты, Дан? Ты купил эту картину?!

На лице мужчины ни дергается ни единого мускула. Совершенно спокойно он говорит твердое:

– Нет.

Нет. Нет, это не он. Ты идиотка, Софи? Зачем Данису покупать эту картину, да еще и за такие баснословные деньги? Он сам когда-то признался, что не ценитель искусства. Так что вряд ли расщедрился бы на бесполезную, по его мнению, вещь.

Это только ты раза 304 (примерно) прокручивала в голове ваши общие воспоминания. Даже собаку в его честь назвала. Одну букву всего изменила. Никто же не догадается, правда?

А он… Он плевал на то, что вас связывало. Для него ты была одной из… Из десятков, а может, и сотен.

Не совершай ту же ошибку. Эти грабли и так уже набили на твоем лбу непреходящую шишку. Скоро пробьют там дыру.

– Жаль, что это не мы, – легко, то ли в шутку, то ли в серьез, продолжает говорить Дан, – иначе точно купил бы.

И пока я молча на него пялюсь, беззаботно бьет стаканом о мой бокал. Стекло раздается пронзающим «Дзын-нь», а у меня все внутри холодеет.

«Иначе точно купил бы…»

И что это значит?!

Как понимать эту туманную фразу?!

Может, стоит швырнуть ему в лицо прямо сейчас счет за психолога, который обогатился, пока пытался помочь мне не думать о моей «просто похоти»?! И которому это, к слову, так и не удалось!

Да он даже близко не представляет, что я пережила, после того, как он захлопнул дверь того номера! Даже близко не представляет…!

Иначе… Иначе не допустил бы этих полунамеков, вселяющих в меня веру, что еще что-то возможно…

Я часто дышу, пока наблюдаю за ним.

А уже через миг на мою талию ложатся мужские ладони.

И я бы многое отдала, чтобы это были руки Асадова. Но Дан стоит неподвижно. Лишь холодным взглядом скользит мне за спину, разглядывая того, чьи руки меня обнимают.

В щеку прилетает короткий отрывистый поцелуй.

– Привет, любимая.

Я отмираю. Сдержанно улыбаюсь.

– Привет… – отрывисто отзываюсь, – Дан, – перебарывая себя, говорю, – познакомься, это мой жених.

2

Софи.

– Янош Грос, – протягивает Ян Данису руку.

Отчего-то в моем горле образуется ком. Пытаюсь его проглотить, пока наблюдаю, как мужские ладони соприкасаются в крепком рукопожатии.

Рука Даниса сверху ложится.

– Данис Асадов. – Представляется он.

Мне будто бы стыдно должно быть за то, что я позволила себе идти дальше.

Не зациклилась (Ха-ха, не зациклилась?) на наших с ним больных и неправильных отношениях. Которые и отношениями то можно назвать лишь под ударной дозой наивности.

Мужчины задерживают рукопожатие на секунду дольше, чем того требуют нормы приличия.

В этом Дан виноват. Он пристально смотрит в глаза моему жениху, будто пытаясь считать его мысли.

И только после этого отпускает, переводя бездонные зеленые изумруды своего взгляда на мои пальцы.

Находит кольцо с большим сверкающим бриллиантом.

Нет. В его глазах нет вопросов. Нет огорчения.

Там нет вообще ничего. Они же, к чертям, не читаемы.

О чем ты, Софи? Это ведь Данис. С чего вдруг ему огорчаться твоим отношениям?

Коротко и безучастно мне улыбается.

– Поздравляю с открытием, – предпочитая проигнорировать факт моей помолвки, произносит Асадов. Еще раз поднимает выше бокал, как бы чокаясь.

И, не прощаясь, уходит.

Я смотрю в его спину, пока Дан окончательно не теряется среди посетителей.

Мысленно благодарю за то, что пришел.

А еще говорю искреннее «спасибо» за то, что однажды помог моему творчеству прорасти до масштабов искусства.

Неловко обнимаю его, может быть…

Признаюсь, что скучала.

В общем, делаю ровно все то, что делала в своей голове уже раза 304 (Ну вы поняли. Конечно, навскидку.)

Но и в этот раз – мысленно.

– Это был кто? – голос Яноша с легким акцентом будто за шкирку вытаскивает меня на поверхность реальности. Заставляет снова дышать.

Я вздрагиваю, тут же к нему прижимаясь. Понимаю, что жениха Дану представила. А вот жениху Дана просто забыла.

– Это хороший друг папы! – говорю торопливо. Надеюсь, Ян не заметил оплошности. С моей стороны это было верхом бестактности. – Я сегодня так сильно нервничаю…

– Ничего, малышка, – Янош обнимает меня, оглядывая гостей. – Кажется, все проходит отлично.

Я соглашаюсь.

С Яном меня познакомила Ингрид. Он тоже из Венгрии. Ее одноклассник. Ингрид посчитала, что мы отлично друг другу подходим.

Конечно, так все и вышло. Это же Ингрид.

Я перемещаю пальцы в ладонь жениха, чувствуя как кольцо врезается в кожу.

Это неправильно. Неправильно, что я до сих пор думаю о другом.

Я ведь Яна люблю. Мы идеально друг другу подходим. Лучше просто придумать нельзя.

В 29 он уже построил собственный бизнес, владеет крупным золотодобывающим производством. Он красивый, умный, высокий.

И лишь отдаленно напоминает мне Даниса лет десять назад.

Янош уверенный, добрый, надежный! Мой золотой мальчик! И относится ко мне как к принцессе!

Наши отношения развивались стремительно. Через неделю знакомства я уже в его объятиях просыпалась, а через три месяца – Янош надевал мне на палец кольцо.

– Твой отец еще не пришел? – интересуется Ян, заставляя меня спохватиться.

Мысли в голове буквально за хвосты приходится вылавливать, и обратно заталкивать. Куда побежали?

– Должен был, – растерянно озираюсь. – Может, задерживается…

– Кажется, я видел его машину у входа.

– Правда? Тогда странно, что он до сих пор меня не нашел…

Но, стоило мне только произнести эти слова, как папа появился словно из-под земли.

Родные покатые плечи, обтянутые тканью делового костюма, чуть выше – полностью поседевшая голова. Мне все еще непривычно видеть его таким… Постаревшим.

И каждый раз в груди что-то колет и пружиной сжимается.

– Папуля, – я тепло его обнимаю, – я так рада видеть тебя.

– Ну-у, – ворчливо отстраняет меня от себя, – всего-то день не виделись.

Это правда. Вчера мы ужинали вместе. А за неделю до этого, когда мы с Яношем прилетели, состоялось их официальное знакомство.

Папа Яна одобрил. Был очень рад нашей помолвке. И вообще, казалось, был за меня искренне счастлив.

– Ну что, удалец? – отец шутливо похлопал Яноша по плечу. – Смотри, какую звездочку себе отхватил, а?

– Сам своему счастью не верю, – засмеялся Ян. – Тут сегодня просто аншлаг.

– И не говори-ка, сынок, – с гордостью покачав головой, отозвался отец. – И это все к моей дочке пришли. А я всегда знал, что у нее большое будущее.

– Ну вы меня засмущали… – тихо вставила я.

Но мужчины на мои слова не обращали никакого внимания. Продолжали хвалить полотна на стенах, и, специально громче чем следует, говорили, что свою популярность я получила абсолютно заслуженно.

Отец побыл с нами недолго. Увидев старых знакомых в толпе, предпочел удалиться, обняв меня напоследок.

– Пап, завтра сходишь… со мной…? – осторожно ему прошептала.

Опустил взгляд на секунду теряясь. Знаю, что ему дается это не просто.

– Конечно, – согласился, предпочитая не показывать слабость.

– Тогда я утром заеду?

– Заезжай, родная. Буду ждать. Пашке позвоню. Может, с нами поедет. Хоть там все вместе побудем. Теперь…

Папа ушел, а я отвернулась, быстро смахивая слезы рукой.

Теперь только там мы и сможем все вместе побыть.

* * *

– Я поднимусь? – Янош заглушил двигатель, паркуя машину возле моей старой квартиры.

Арендовать новую, пока я в разъездах, было невыгодно. И в конце концов отец настоял, чтобы я отказалась от этой глупой затеи.

Да и наши с папой разногласия потеряли уже всякий смысл, после того, что случилось.

Так что я перевезла вещи обратно.

Зато оказалось, что моя солнечная Улька живет буквально в паре домов. Теперь мы не просто подруги, но еще и соседи.

– Я немного устала, – признаюсь откровенно, сжимая его теплую руку. – Но, если ты хочешь, конечно.

Ян по-свойски притягивает меня ближе к себе. Целует в висок. Запах вдыхает.

Он часто так делает. А у меня в такие моменты внутри теплота.

Посидеть вот так с ним минутку, посмотреть в вечернюю темноту за лобовым.

И на душе сразу спокойно. Вся тревога уходит.

– Я тобой горжусь, Соня.

Улыбаюсь смущенно. Опускаю глаза.

– Ладно, беги отдыхать, малышка. Ты права, я тоже не совсем хорошо себя чувствую. Наверное, последствия перелета.

– Акклиматизация? – щурюсь шутливо.

– Может быть, – неопределенно дергает головой. – Высплюсь и буду как баклажан!

– Как огурец, Ян, – смеюсь я задорно.

Янош легкий. Мне с ним тепло и приятно. Мы не ссоримся и не скандалим. Между нами все ровно. Спокойно. Всегда.

В мыслях не было даже крохотного сомнения, когда я говорила ему свое «да».

Но почему-то мои бесстыжие глаза весь сегодняшний вечер искали в толпе спину Асадова…

3

Софи.

– Привет, мам… – храбрюсь. Но голос все же ломается, съезжая в дребезжащие ноты. – Мы вот с папой к тебе…

Отец стоит сзади. Сжимает мое плечо.

Ничего не говорит. Только вздыхает.

Сажусь на скамейку, оглядывая кованую белую оградку и ровный газон. И фото мамы на памятнике.

Мамы не стало через месяц, после того, как они вернулись из Германии. Я лишь потом узнала, для чего они вообще туда ездили. Отец рассказал. Про то, что болезнь обнаружили поздно. Что от химии мама категорически отказалась. Вполне в ее стиле. «Лучше умереть счастливой, чем жить в мучениях» – сказала однажды.

Жаль, что я узнала обо всем слишком поздно. Когда уже любая терапия была бы бессильна.

Может быть, узнай я хоть чуточку раньше… Смогла бы ее уговорить, упросить попробовать всё… Лишь бы…

Может быть…

Но время назад не вернешь.

Поначалу на отца очень злилась. Как он мог не сказать?! Как он от нас с братом мог такое скрывать? А потом не до обид уже стало.

Папа буквально себя потерял. Посерел. Постарел. Когда мамы не стало – два раза за месяц в больнице с сердцем лежал.

Мне тогда нужно было на первую выставку уезжать. Но я готова была все отменить, лишь бы ему стало лучше. Он сам меня уговорил. Настоял.

Именно тогда произнес слова, которые я больше всего хотела услышать:

– Родители уйдут. Рано или поздно. Но главное, чтобы вы жили дальше. Судьбу свою строили. И счастливы были. Это единственное, что вы нам с мамой должны.

Я расплакалась, как пятиклассница, прикрывая руками лицо и громко хлюпая носом. Как же я ждала этих слов от отца. Всю свою жизнь. Но сказаны они были в такое темное время.

Дождалась, пока папу выпишут. И на свой страх и риск покинула город.

Когда пару дней выдавалось свободных – сразу билеты брала и летела домой его навестить.

Но отец сильный мужчина. Несмотря на такую потерю, продолжил жить дальше. Без былого азарта в глазах. Без прежней радости в голосе. Кажется, его даже бизнес уже особо не интересует… Но он старается. Вижу. Старается делать вид, что все хорошо.

– Жаль Пашка не смог с нами поехать, – сокрушался отец, когда мы шли по аккуратной дорожке от кладбища.

– Жаль, – подтвердила. – Но у него же все хорошо? – брата с тех пор, как вернулась, видела мельком.

– Сам удивляюсь, – откровенничает папа со мной, беря под руку. – С тех пор, как мамы не стало, он так… Изменился. За голову что-ли взялся. Повзрослел. Днями и ночами в офисе пропадает.

– А твоей гостиницей все еще занимается Данис? – уточняю, и сама не пойму зачем это делаю.