Запертые

– Грыничкин тебя затопил, – отвечает соседка, дымя мне в лицо сверху вниз. – И укусил тоже он.

– Что? – не понимаю я.

– Так мы его зовем. Его наш покойный Федор Палыч Грыничкин обнаружил лет пять назад. Он учителем биологии в школе работал. Его эта тварь укусила, а через пару недель он умер в страшных мучениях. Я сама видела, как у него кожа пузырилась, а потом вытекал зеленый гной. Ладно хоть перед смертью предупредил нас, чем от укусов зверя колоться надо.

– И как это выглядит?

– Отвратно. Как будто человек гниет заживо от какой-то экзотической заразы.

– Нет, я про существо.

Голубые глаза тетки буравили меня взглядом.

– Маленький,– отвечает она нехотя, – не выше колен. Похож на обезьянку с голой мордой. И челюсть у него выступает вперед, как у пса дворового.

От её слов спина у меня взмокла. Тетка увидела мою тщедушную бледность и улыбнулась.

–Не бойся, с уколом тебе ничего не будет. Наверное. Но лучше убирайся отсюда, потому как людей новых дом не терпит.

– Вы о доме, как о живом существе, – усмехаюсь я. – Видать правду про призраков брешут. Да что мне ваш дом сделать сможет?

– Лучше тебе не знать, – мощная грудь тетки вздулась на глубоком затяге. – Но если решил остаться, послушай моего совета.

– Я весь внимание, – говорю, а сам все пытаюсь от дыма отмахнуться.

– С Грыничкиным не шути, – продолжает серьезно соседка. – Я сейчас дам тебе варенья в банке. Отливай ему в блюдце и ставь на ночь в угол. Если продержишься ночь, то может и выиграешь спор с другом.

Я поблагодарил за совет, прошел с ней на кухню, где на плите в огромном тазу булькало земляничное варенье. Тетка набрала половником двухлитровую банку, обмотала тряпкой, чтобы не обжечься и вручила мне.

– Спасибо, – говорю. – Вы очень добры.

– Ладно, сосед – отвечает. – Хватит тебе выкать. Зови меня Серафима. Не знаю, что ты за фрукт, но на репортера вроде не похож. А теперь иди домой, у меня еще без тебя дел не переделать.

Она проводила меня до прихожей, снова открыла всю эту кучу замков. За открытой дверью темнота вновь разинула пасть. Но прежде, чем выйти, я задержался еще на секунду.

– Извините, – говорю, – а что это за женщина внизу?

– А что она тебе сделала? – с настороженной заминкой спрашивает Серафима.

– Ничего, – пожимаю плечами, – просто она, кажется, плачет.

Мой ответ сразу снял напряжение с лица халатной соседки.

– Ольга бедовая это, – махнула она рукой, словно речь шла о собачонке. – Библиотекарша. Она вечно плачет. Не обращай внимания. Покойной ночи. Сосед.

Как только я вышел, дверь за мной резко закрылась. Послышался скрежет запираемых замков.

Глава 2. Грыничкин

После упоминания о Грыничкине я, конечно, был не в состоянии сохранять полное хладнокровие и прежнее присутствие духа. Однако я все еще планировал принять ванную, а после уже готовиться ко сну. Желая задобрить кусачее существо, я тут же разлил еще горячее варенье в несколько голубых блюдец из сервиза покойной хозяйки. Одно блюдце я оставил в теткиной спальне, другое на кухне, еще одно в прихожей и, наконец, в углу гостиной, где собирался провести ночь.

Я снова разделся, накинул на плечо полотенце, но по пути к ванной остановился посреди коридора с чувством тревоги. Свет горел во всех комнатах, в гостиной работал телевизор, и все же ощущение дискомфорта не покидало меня. Для верности я вернулся в гостиную, взял нож и вместе с ним отправился в ванную. К моему удивлению с потолка здесь больше не капало, хотя мокрое пятно оставалось на месте.

Закрывшись на щеколду, я оставил нож на стеклянной полке под зеркалом, затем залез в ванну, включил душ, отрегулировал воду и намылил голову шампунем. Внезапно холодная вода отключилась, меня обдало кипятком. С криком я отпрыгнул назад, поскользнулся и едва не сломал себе копчик. Со злостью, в пене, матерясь, я отключил воду и тут же замер с полуоткрытым замыленным глазом. Где-то там, за дверью, в квартире, что-то глухо падало, бегало, затихало и снова бегало.

– Гадство… – сказал я очень тихо потому, что мне было страшно.

Медленно и осторожно я вылез из ванны, вытер пену полотенцем, натянул трусы, взял с полки нож и, скрипя сердцем, отодвинул щеколду на двери.

Все звуки в квартире сразу стихли.

С тонким жалобным писком дверь отворилась в темный коридор. Свет отрубился во всех комнатах, кроме ванной.

Прежде, чем выйти наружу, я с неким подобием мужества изрек в пустой коридор:

– Оставь меня в покое! Слышишь? Я тебе варенья налил! Чего еще надо?

Собственный голос слегка приободрил меня. Нож в руке не казался таким уж страшным оружием, однако лучше с ним, чем без него. Пользуясь языком света из ванной, я быстро добежал до прихожей и вновь зажег лампочку. После прошелся по каждой комнате, возвращая свет и проверяя блюдца с вареньем. Все они оставались не тронутыми. Однако журнальный столик в гостиной снова лежал на боку. Я поднял его на место, собрал все выпавшие газеты и кинул их на лакированную столешницу.

Ладно, думаю, посмотрим, чья возьмет. После поднимаю с пола пульт и включаю телевизор. Обычно я смотрю канал центральных новостей, но тут случайно попал на местную программу.

Яркопомадная дикторша в прикиде 80-х с сильным уральским акцентом рассказывала, в каком жутком страхе находится город после череды загадочных убийств….

– Местные правоохранительные органы просят соблюдать бдительность, – чеканит тетка с героическим самообладанием. – Пока маньяк не пойман, людям рекомендуется воздерживаться от прогулок после девяти вечера. Напоминаем, что пятнадцатого мая на берегу речки Утоя был найден обезглавленный труп мужчины. Жертва была иссечена в районе брюшной полости. Вскрытие показало отсутствие сердца и желудка. Несмотря на то, что голова так и не была найдена, жертву удалось опознать по одежде и найденным в кармане документам. Погибшим оказался тридцатипятилетний слесарь Волков. У него осталась жена и двое детей. По отзывам друзей и родственников, Волков вел здоровый образ жизни и был хорошим семьянином. Многие эксперты сходятся во мнении, что убийца – душевнобольной. Этой версии придерживается и следствие, тем более, что в районе работают целых три психиатрических лечебницы. Однако тщательная проверка всех вышеозначенных учреждений не дала никакой зацепки. Тем временем, спустя всего два дня, на городской свалке обнаружили другой обезглавленный труп. Второй жертвой стала сорокадвухлетняя женщина, работавшая инженером-контроллером на трубном заводе. В найденном теле отсутствовало сердце. Имя жертвы по просьбе родственников не разглашается. После второго убийства следователи жестко засекретили детали расследования. Однако, по неподтвержденным данным, после убийства на свалке в разных районах городах, преимущественно на окраине, нашли еще четыре трупа. Если это правда, то на сегодняшний день можно говорить о шести жертвах: четырех мужчинах и двух женщинах. Следователи не сомневаются, что это дело рук серийного убийцы. В настоящее время из областного центра направлены дополнительные силы для помощи следствию….

Я переключил канал на длинноногую певицу и постарался вытряхнуть из головы эту чернуху. Да, думаю, ещё маньяков мне здесь не хватало. Ну, теперь, по крайней мере, ясно, почему тут гостей с ножами встречают.

В свете последних новостей мои соседи приобрели еще большую ауру загадочности. Я сделал телек потише, опустился на пол и прислушался. Девушка внизу по-прежнему плакала, но кроме плача я к своему ужасу расслышал звон цепей. Обладая от природы диким воображением, я запретил себе думать о том, что происходит внизу. К счастью, в животе у меня заурчало и я вспомнил, что хочу есть. Я знал, что вряд ли засну на голодный желудок, поэтому в полночь решил сварить макароны с тушенкой.

В кухне было что-то не так. Я пока не понимал, что именно, а просто стоял и слушал, как сгорает газ, который нагревал кастрюльку с водой. Затем в капающую раковину хлынул резкий поток. Я уже привычно по-быстрому закрыл кран и огляделся по сторонам. Мои глаза вдруг увидели деталь, прежде незамеченную. На синей скатерти стола у самой стены лежала опрокинутая солонка, но соли вокруг почему-то не было. Я искал её глазами, потом зацепился взглядом за жужжащую муху, затем обратил взор на потолок и обмер…..

Множество белых крупинок соли парили под самым потолком, образуя некое подобие звездного скопления в миниатюре. Впервые в жизни я наблюдал подобное чудо левитации. Соленые кристаллики висели в воздухе не больше пяти секунд, после чего разом упали на стол с характерным сыпучим звуком. Я подошел ближе и уже не так сильно удивился, когда понял, что соль просыпалась в слова:

«НЕ ТУПИ»

Теперь я точно знал, что это не Диман. Но кто бы это ни был, я начинал на него злиться.

– Да иди ты, – говорю. – Сам не тупи, – после чего сгребаю всю соль со стола и бросаю её в кипящую воду.

Поужинал без особых происшествий. В стенке-шкафу нашел свежее белье, застелил постель на диване, спрятал нож под подушку и перед сном решил записать все события дня в ноут.

Сижу, значит, в постели по-турецки, клацаю по клавиатуре, про Виталю гопника пишу, про соседку Серафиму, а сам нет-нет да в угол гостиной поглядываю, где блюдце с вареньем стоит. И спать уже охота, а ложиться все равно страшновато.

Часы над дверями показывали почти два ночи, когда я решил лечь. Я закрыл ноут, положил его на журнальный столик, отодвинул подальше от края и случайно сбросил кипу газет.

– Чертовы газеты, – говорю, а после встаю и поднимаю их, чтобы выбросить на лоджию.

Чисто из природной любопытности к печатному слову я взглянул на верхнюю газету. Называлась она «Коммунистический вестник». На первой полосе синей шариковой ручкой было обведено название статьи:

«В тупиковом доме на …оской улице снова пропал человек».

Я посмотрел на черно-белую фотографию под названием и едва не поперхнулся от удивления. Это была моя верхняя соседка, которую фотограф поймал в момент безудержного рыдания. Статья рассказывала о том, что некий Георгий Сергеевич Ханжонков из двадцать седьмой квартиры (как раз надо мной), известный в городе мастер-гробовщик, безвестно пропал несколько дней назад. Следователи опросили всех соседей, включая безутешную супругу. Никаких следов преступления в квартире не найдено. Случай бы не имел такой огласки, будь это первая пропажа. В печально известном доме, говорилось в статье, подобным образом пропали уже более десятка человек. Эта цифра может быть больше, поскольку неизвестно, что стало с теми, кто якобы переехал в другой город. Местные следователи, следуя стандартной процедуре, проверили на причастность к пропаже всех знакомых исчезнувшего и в первую очередь саму супругу. Никаких следов борьбы в квартире не обнаружено. Это исчезновение кажется тем более странным, ведь товарищ Ханжонков ( по словам коллег из ритуальной конторы) планировал на неделе взять отпуск и скататься на море.

Я с ужасом стал перебирать еще выпуски «Коммунистического вестника». Вскоре нашлись статьи с фотографиями других соседей. Все они были обведены синей шариковой ручкой. Газета осветила шестнадцать случаев исчезновения людей в этом самом доме, где я взялся прожить целый месяц! Не удивительно, что тут так не любили репортеров! Кроме соседки Серафимы на одном из снимков я узнал замкнутого подростка Виталю. В газете он получился угрюмым и каким-то обиженным. В статье писали, что подросток клянется, что его родители уехали в гости к родственникам в Астраханскую область, а его оставили дома, чтобы приучить к самостоятельной жизни. Его слова подтвердила Серафима Федоровна Ханжонкова, которая официально осталась за ним присматривать, пока родители не вернулись из поездки.

Репортер высказывал мнение, что родители Витали уже никогда не вернуться и дело здесь нечисто. Я перечитывал эти статьи раз за разом, пока не понял, что последний случай исчезновения произошел примерно полтора года назад. Таким образом, в доме оставалось только три человека. «Кто из них пропадет следующий?» – риторически спрашивал местный газетный писака. Однако с тех пор никто больше не исчез и видимо со временем газетчики оставили тему в покое.

Время уже перевалило за три ночи. Возбужденный до крайности, я разложил газеты на полу. Почти все заголовки статей были обведены синей пастой. Каждая помеченная статья – о пропаже людей. Я пересмотрел даты исчезновений. Выходило так, что люди стали пропадать где-то спустя месяц после смерти учителя-биолога Грыничкина. То есть после появления того самого существа. Исчезновения фиксировались не реже, чем раз в три месяца. Почему же тогда они прекратились в последние полтора года?

Неожиданно я вспомнил слова рыжей соседки: «Если продержишься ночь, то может и выиграешь спор с другом». Что она имела ввиду? Может, я должен опасаться не зубастую тварь под кроватью, а своих странных соседей?

Не зная ответов на эти вопросы, я на всякий случай еще раз проверил замок на парадной двери, затем запер выход в лоджию на щеколду. Перед сном я погасил в гостиной свет, но оставил гореть лампочку в коридоре.

Ну, думаю, одну ночь я уже почти продержался. А с летающей солью и с падающими столами я вполне справляюсь. Жаль, что не взял камеры, чтобы заснять всё это, а то ведь ни одна сволочь потом не поверит.

Пытаясь заснуть, я лежал на боку, рука под подушкой сжимала рукоять ножа. Эта полированная рукоятка из слоновой кости успокаивала меня. После того, что со мной случилось в лесу, я научился орудовать ножом вполне сносно.

Мои веки тяжелели, я думал о соседке Серафиме, пытаясь представить её в роли жестокого убийцы. Потом вспомнил про гробы в её гостиной. Зачем она их держит так долго? Затем мысли перескочили на газетные статьи….Елизавета Петровна…тетка Димана…выходит, она собирала эти статьи. Может, ей что-то было известно? Затем я вспомнил о местном маньяке…

Вскоре мозг мой почти отключился, утомленный бесчисленными вопросами, но в какой-то момент двустворчатая дверь гостиной скрипнула. Я прикрыл эти двери на ночь как раз на этот случай. Чтобы услышать вторжение. С безмолвным воем внутренней сирены я раскрыл глаза и уставился в темный экран телевизора в центре шкафа-стенки.

Дверь скрипнула еще чуть-чуть, и стало ясно, что вошедший ступил на мягкий ковер.

Рука сжала нож под подушкой сильнее. Я прикрыл глаза, прикидываясь спящим, надеясь, что вошедший двинется к блюдцу с вареньем и не пойдет ко мне. Меня съедало жгучее желание подорваться и взглянуть воочию на зверя, но я медлил. Страх тормозил меня. Моя реакция могла спровоцировать нападение, а я не знал на что способно существо.

Через несколько секунд невидимый интервент ступил на голый паркет. Я услышал легкий скрип и почти испытал облегчение, полагая, что существо идет к блюдцу. Но оно не пошло к блюдцу. Шаги приближались к изголовью дивана. От страха я промок насквозь. Капли пота катились со лба, пропитывая подушку солью. Рука слилась с ножом в одно целое.

Существо добралось до изголовья, и я услышал, как оно закарабкалось по обивочной ткани дивана. Вот, оно забралось на диванную спинку и теперь встало прямо надо мной. Я почти видел его в отражении темного экрана телевизора. Серафима не соврала. Это было нечто похожее на обезьянку. Я не сомневался, что это тот самый Грыничкин, от укуса которого умирают в страшных мучениях. Существо вытянуло лапы над собой, готовясь прыгнуть мне на голову.

Я знал, что ему конец. Я рассчитал несколько траекторий удара задолго до того, как существо поднялось на спинку дивана. В последнюю секунду я ловко извернулся с бока на спину, моя рука с ножом выскочила из-под подушки, как мускулистое жало со стальным наконечником. В одно молниеносное движение я проткнул нападающего насквозь, пригвоздив его к стене острым широким лезвием. В момент удара я кратко вскрикнул. Это был единственный звук схватки. Полный напряжения, скрипя зубами, я продолжал держать нож, упорно всаживая его в стену. Мохнатое существо, которое я проткнул, дергалось в конвульсиях, исторгая из себя невероятное количество вязко-красной жидкости. Кровь или что-то на это похожее выливалась плотным потоком изо рта, из смертельной раны, а так же из коротких ушей. Теперь, видя его так близко, я не был уверен, что оно похоже на обезьянку. Существо представлялось таким странным и страшным, что сравнивать его с представителями животного мира значило выказывать неприкрытую лесть. Тетка Серафима видимо видела его вскользь. Морда существа действительно была лишена растительности, но вместо волос на нем сочились гнойные язвы с белыми личинками, которые дергались в отвратительных желто-розовых выделениях. Но больше всего поражали не язвы, а выпученные желтоватые глаза. Даже умирая, эти глаза испепеляли желчной ненавистью.

Грыничкин истекал густой кровью около минуты, затем его тело обмякло, глаза закрылись. Одновременно с этим пол подо мной вместе со стенами и потолком мощно тряхнуло, словно от землетрясения. Толчок был такой сильный, что я упал, отпустив нож. В серванте зазвенела посуда, я услышал, как в кухне что-то разбилось. Однако толчок был единичным. Я подождал на полу еще несколько минут, затем встал, опасаясь, что Грыничкин ожил и скрылся. К счастью мои страхи не оправдались. Грыничкин лежал в окровавленных простынях с торчащим из брюха ножом, весь залитый собственными выделениями. Его глаза, наконец, закрылись и теперь со стороны труп походил на бесформенный кусок меха, из которого торчали маленькие антропоморфные конечности. Борясь с рвотными позывами, я вновь схватился за рукоять ножа и, поддерживая труп рукой в простыне, вытащил лезвие из мертвого тела.

На этом, к моему удивлению, метаморфозы Грыничкина не закончились. Я заметил, что изо рта и из раны снова засочилась жидкость, только теперь желтоватого оттенка. Тут язвы на лице стали лопаться, выпуская жуткий вонючий запах. Вскоре мертвый организм начал вулканировать гнойной кровью по всему телу. Видимо в нем запустились какие-то некротические реакции, сопровождаемые выработкой едкой кислоты. Это привело к тому, что за пару минут Грыничкин буквально испарился. Мне ничего не оставалось, как собрать всю кроваво-желтую постель в большой комок и с отвращением выбросить его в стиралку.

Не буду приводить то количество мата, которое я высказал по поводу этого грёбаного дома с мохнатыми уродцами, но ругань меня немного успокоила. Спустив пар, я просто перевернул диванные подушки обратной стороной, застелил новое белье и с ножом под подушкой заснул блаженным сном.

Глава 3. Соседи

Проснулся я от грубого барабанного стука в парадную дверь. Обычно сон крепко держит меня по утрам, но в этот раз я подорвался по какому-то животному рефлексу с такой силой, что грохнулся на пол.

«Бум- бум- бум!» – продолжали долбить в дверь.

За какие-то несколько секунд я вспомнил всю вчерашнюю ерунду. Рука моя по-прежнему сжимала нож, часы показывали полдень. Черт, ну и вырубился я. Давно уже так не спал…

Стук, тем временем, ни на йоту не прекращался, а только усиливался.

– Алексей! – слышу голос Серафимы. – Открывай, давай, разговор есть!

– Да иду я, иду! – кричу громко, а сам наспех натягиваю джинсы и бросаю взгляд на газеты старые. Я их вчера так на полу и оставил.

С ножом расстаться не рискнул. Так с ним к двери и пошел. В глазок глянул: там моя рыжая соседка в розовом халате дубасит по двери тяжелым кулаком, а левая рука у неё за спину спрятана. С чего бы это?

– Да чего вы так стучите то? – кричу, отпирая замки. – Открываю же, сказал.

Дверь я открыл не на всю катушку, а так, в легкий просвет, чтобы нож свой не показывать.

– Что случилось? – спрашиваю, как невинный агнец.

– Что случилось? – грозно переспрашивает Серафима и теперь я вижу, что в другой руке у нее тот самый кривой нож. – Кто ты такой, черт тебя возьми?

– Я не понимаю …– говорю и язык у меня к небу присыхает. Думаю, закрыть дверь уже не успею, а с такой теткой тягаться ножами – себе в убыток. И почему в подъезде до сих пор темно?

Мой недоуменный вид рассердил тетку не на шутку.

– Ах ты, гаденыш, – начинает она кипишевать и нож мне в шею направляет, – будешь делать вид, что ничего не знаешь? Говори, кто ты такой!?! – в конце она уж кричала в открытую, как психованная.

– Эй, успокойся, тётя! – говорю, а сам назад чуть отступаю. – Я же сказал, я просто пожить приехал…

И тут слышу, в подъезде кто-то сверху энергично спускается. Серафима даже ухом не повела, просто испепеляла меня глазами. А шаги скоро в Виталю угрюмого выросли. Только теперь он был не угрюмый, а какой-то злобный, да еще в руке сжимал тяжелую монтировку.

В этот раз подросток со мной даже не поздоровался. Просто чуть отодвинул тетку в сторону и с ходу зарядил мне железкой по черепу.

Очнулся я от голосов, связанный по рукам и ногам, лёжа на старых газетах и щурясь от яркого света люстры. На лбу горела шишка, к груди прижималась какая-то нервная девка, которая (как я скоро понял) пыталась меня защитить от насильственной смерти. Сквозь туман в глазах я узнал её. Это была та самая девушка из окна на втором этаже. Ольга бедовая. Её худое вытянутое лицо с подтеками под глазами было словно создано для рыданий. Русые непослушные волосы, собранные сзади в пучок, волнисто свисали по сторонам и щекотали меня по лицу. Она буквально лежала на мне своей маленькой грудью, спрятанной под строгим серым платьем с застегнутыми пуговичками на крошечном декольте. Прямо над ней возвышалась крупная розовая фигура Серафимы с мясницким ножом, который пока был опущен острием вниз.

– Не дам! – кричит на мне нервная Ольга, выкидывая одну руку вверх и назад. – Он нам поможет! Убери нож, Серафима, заклинаю тебя Богом Христом, убери!

– Уйди, Ольга, по-хорошему, – более спокойно отвечает грозная соседка. – Говорят тебе, уйди! Это Он. Тот, кого убить надо! Я дура, сразу его не признала. Но теперь знаю. Мы должны отсечь ему голову и спустить прямиком в ад.

–Нет!? – с нервным надрывом орет моя защитница и плотнее ко мне прижимается грудями то и обнимает меня, как живое покрывало. – Не тот это! Нету в нём дьяволова! Я бы увидела! Убери нож, Серафима, или меня заколи!

Вдруг к дамской беседе присоединился посторонний голос:

– Он очнулся.

Я не сразу узнал Виталю. Каким-то он был слишком вдумчивым для обычного гопника. Но тут я головой повертел и вижу, точно он, всё в той же куртке и в отцовских брюках. Даже ботинки не снял, наглец. Сидит на диване с монтировкой и с серьезным видом на меня смотрит.

Тут все на меня давай пялиться: и та, что на мне лежала и та, что надо мной стояла.

– Какого хрена тут происходит? – говорю сдавленным голосом. Девка на мне хоть и была щуплой, а к груди плотно прижалась, не продохнуть.

– Иш ты, кто у нас тута заговорил!? – Серафима давай снова молнии из глаз в меня метать. – Темная твоя душа!

– Я ничего не знаю, – говорю, а потом к девушке обращаюсь:

– Извините, не могли бы вы приподняться?

Она к моему удивлению не приподнялась.

– Ага, сщас, – говорит. – Я встану, а Серафима тебе тут же бошку отсечет. Нет уж, потерпи, пока мы всем советом не решим, что тебя не тронут.

– Хорошо, – киваю, а сам думаю: хорошо хоть джинсы успел одеть.

Тут Виталя сверху нарисовался. Холодный угловатый конец монтировки ко лбу моему приставил и спрашивает:

– Ты, правда, не знаешь, что случилось?

– Я читал про вас в газетах,– отвечаю, подумав немного. – В этом доме пропадали люди, но вы почему-то остались. У меня больше вопросов к вам, хотя я и не репортер.

– Черт! – Виталя убрал монтировку от лица и ботинком рядом притопнул. – Не он это! Городской пижон, мать его, я сразу понял, что он левый какой-то.

– А я что говорила! – воодушевленно восклицает моя защитница. – Не тот! Этот пришел спасти нас, а не губить!

– Спасти нас? – ехидничает громадная Серафима, ножом размахивая. – Да он себя спасти не способен! Если бы я вчера укол не поставила, давно б уж загнулся.

– Да что случилось то!? – кричу я, совершенно сбитый с толку.

– Ладно, – говорит Виталя, в глаза мои сверху глядя. – Ольга уйди, не тронем мы его.

А девка все равно лежит на мне, как супруга страстная, и в пол оборота опасливо на Серафиму поглядывает.

– Слово даешь? – у Витали спрашивает.

– Даю.

Видимо, этот гоповатый подросток пользовался среди женщин авторитетом. Во всяком случае, девушка после его обещания с меня слезла.

Виталя моим же ножом перерезал веревки на ногах и руках, а после помог подняться. Я встал и руку протягиваю.

– Нож верни, – говорю невозмутимо.

Виталя хмыкнул только, но нож вернул.

– Итак, – говорю с чинностью свободного человека. – Что я должен узнать?

На мой вопрос Виталя ответил наглядно. Подошел к горчичным шторам, что закрывали лоджию, и в сторону их отодвинул. За оконным и дверным стеклом я увидел аккуратную кирпичную кладку. В увиденное я поверил не сразу. Подошел, открыл дверь на лоджию и ладонью потрогал шероховатый красный кирпич, толкнул его от себя…. Стена.