Цвет греха. Белый

Фактически скидывает её с себя. Та лишь чудом не падает, отлетев вниз. О необходимости держать равновесие вовсе не помнит. Словно маленькая девчонка, у которой отобрали самую вкусную конфету, капризно надувает щёки и поджимает губы, глядя на блондина с обидой. Тот на это никак не реагирует, переводит своё внимание на меня.

– Инцест – дело семейное, – невольно усмехаюсь.

Становится реально смешно. Несмотря на то, что по сути ничего смешного в происходящем как раз нет, если вспомнить ту же вероятность, при которой Антонио и Фара Янг в своё время усыновили пятнадцатилетнего парня для того, чтобы тот стал новым развлечением для взбалмошной Анны, по словам этого самого парня. Наверное, у меня банально сдают нервы. К тому же, ещё немного, и на мне концентрируется не только тот, кто меня сюда привёл. Хорошенькое круглое личико с бездонно карими глазами вытягивается с долей заметного удивления, пока брюнетка разглядывает меня с головы до ног, а затем замечает обручальные кольца. Их она рассматривает с особой тщательностью. Будто глазам своим не верит. Даже зажмуривается пару раз и моргает часто-часто, с особым усердием рассматривая их вновь и вновь, словно надеется, что они испарятся, если смотреть на них как можно дольше. Вряд ли она понимает то, что я говорю. Но уж точно не может игнорировать последующее:

– Знакомьтесь, моя жена – Нина, – произносит Айзек на безупречном английском.

Моя ладонь снова поймана его рукой и крепко сжата, а я только тогда осознаю, что в холле нас давно не трое и не четверо. Служащая успевает закрыть дверь и прижаться спиной ближе к стене, сложив ладони перед собой, с самым смиренным видом опустив голову, как только на верхних ступенях лестницы появляются ещё двое. И если худощавая темноволосая женщина с проницательным тёмным взором отдалённо напоминает Анну, и это как раз вполне ожидаемо, то стоящий позади неё высокий мужчина – как отдельное откровения для меня. Не просто высокий, с широким разворотом плеч, которые обтягивает лишь частично застёгнутая светлая рубашка. Ясный взгляд, устремлённый в мою сторону, даже с такого расстояния видится и ощущается, как безоблачное весеннее небо – пронзительно голубое и бескрайнее. Долбануться можно, насколько знакомо. Если добавить ему нотки льда – один в один будет, как у Айзека. Светлые волосы Антонио Янга в полнейшем беспорядке, длинная чёлка спадает на бок, и это тоже выглядит охренеть как похоже. Должно быть, в данный момент я выгляжу ничуть не лучше Анны, пока пялюсь на парочку, начавшую спуск по лестнице, но только и могу, что также бестолково хлопать ресницами, пока они к нам приближаются.

– Жена? – отмирает первой Анна. – Ты что, реально женился, братец? На… англичанке? – так и пялится на меня, словно глазам своим не верит.

Уверена, вместо «англичанки» она явно собиралась сказать что-то другое. Быть может, и сказала бы после, но её мать не оставляет такой возможности.

– Анна! – укоряет строгим тоном женщина. – Где твоё воспитание?

– Добро пожаловать, Нина, – подхватывает сопровождающий её мужчина. – Я – Антонио, это моя жена – Фара. С Анной, так понимаю, вы уже успели познакомиться, – улыбается мне.

Фара тоже улыбается. А вот их дочь опять кривится.

– А я что? Я просто не ожидала, вот и растерялась, – ворчит себе в оправдание и опять по-детски дуется. – Ты бы мог и заранее, нормально предупредить! – бросает в обвинении в адрес Айзека, ударив его в плечо кулаком.

У блондина, если и имеется какое-либо мнение на этот счёт, я его уже не слышу и не вижу. Анна в очередной раз удивляет. Опомниться не успеваю, как она виснет уже на мне, сперва чуть не задушив своими крепкими объятиями, а затем расцеловывает в обе щёки, да с таким особым усердием, словно отныне я – её любимая плюшевая игрушка.

– Прям вот жена, да? Настоящая жена? – сопровождается шумными расспросами каждый поцелуй мне в щёку. – Законная, да? Охренеть просто!

Не знаю, сколько бы это длилось, но меня опять спасает Фара. Хотя ритуал с обнимашками и целовашками продолжается. Даже Антонио, и тот приобнимает меня за плечи в качестве дополнительного приветствия, как только с этим заканчивает его супруга. Правда, и тогда поток расспросов от Анны не заканчивается.

– А вы когда поженились? Недавно, да? Сегодня? – очевидно, вспоминает о наличии свадебного платья на мне. – А к нам надолго? Надеюсь, не просто проездом? Останетесь хотя бы на пару дней?

Я различаю в её голосе непосредственный восторг и невольно улыбаюсь. В моей груди словно слабеет и распутывается туго затянутый узел, связавший все внутренности, пока мы поднимались на крыльцо этого дома до того, как оказаться внутри него. Семья Янг определённо нравится мне гораздо больше, чем семья Эрдман, и, кажется, это вполне может быть взаимно.

– Мы поживем здесь некоторое время, – слышу ответ Айзека на последний из вопросов Анны.

– А где ваши вещи? – спохватывается Фара. – В машине? – предполагает и разворачивается к служащей, чтобы продолжить уже для неё: – Мария, нужно…

– Не нужно, – перебивает её Айзек. – В машине ничего нет. Наш багаж потеряли в аэропорту, – врёт без зазрения совести, ведь нет у нас никакого багажа.

Если бы на месте его приемных родителей были те же мои, услышав такие новости, они бы задали не меньшее количество вопросов, нежели озвучивает Анна. Но Фара лишь изумлённо моргает и ничего не говорит.

– Ничего, твоя спальня осталась точно такой же, как была до твоего отъезда, – втягивается в диалог Антонио. – Там до сих пор полно твоих вещей. Новые вовсе не требуются, – заверяет заботливо.

– А Анна может одолжить одежду для Нины, пока не найдётся ваш багаж, – добавляет Фара. – Ох, что же это мы все застряли на пороге… – вспоминает и качает головой. – Вы наверное голодные? Идёмте, все вместе поужинаем, – тянет меня за собой под руку.

И я бы машинально пошла за ней, но другая моя рука в плену Айзека, а он и не думает уступать.

– А как вы познакомились? – любопытствует Анна.

Не только у неё есть, о чём ещё нас спросить.

– Чем занимается твоя семья, Нина? – одновременно с дочерью интересуется Антонио.

– До сих пор не верю, что ты женился… – продолжает Анна.

Поскольку сестра обращается к брату, то решаю, что могу ответить в первую очередь на вопрос отца семейства.

– Мой папа владеет компанией, занимающейся инвестированием объединенного капитала инвесторов в фин… – заикаюсь в детальном пояснении.

Но так и не договариваю. Ладонь Фары выскальзывает из-под моего локтя, ведь я притянута вплотную к своему спутнику с такой резкостью, что буквально впечатана в мощное тело. Только и успеваю приоткрыть рот, шумно выдохнув от такого стремительного манёвра, а все мои невысказанные слова окончательно теряются в закромах разума, едва мужская ладонь обхватывает меня за затылок, притягивая ещё ближе к её обладателю. Всего жалкий миг, а мои губы грубо смяты властным поцелуем. Между нами не остаётся ни дюйма свободного пространства, но Айзеку будто и того мало. Этот поцелуй совсем не такой, как тогда, у трапа. Он не пробует. Не ждёт отклика. Просто берёт. Порочно нагло. Низменно жадно. Не оставляя мне ни шанса на сопротивление. Я и не собираюсь сопротивляться.

Какой в этом смысл?

Тем более, что всё также быстро заканчивается. Вместе с едва уловимым полушёпотом, обжигающим мне губы:

– Херню не неси.

Прозвучавшее предупреждение сказано лишь для меня одной, едва ли его в самом деле слышит хоть кто-то другой, поэтому лишь мы двое знаем, что предшествующий поцелуй – всего лишь повод, чтобы заткнуть меня, а я не болтала лишнего. Та же Анна впечатляется куда ярче. Забывает обо всей своей болтовне, округлившимися глазами наблюдая, как Айзек отстраняется, но и тогда не отпускает меня от себя. Наоборот. По-хозяйски обнимает меня за плечи, притянув себе под бок, пока я гашу внутреннее желание долбануть ему под этот самый бок как минимум локтём, чтоб руки свои опять не распускал, но на нас же смотрят.

– Теперь верится легче? – как ни в чём не бывало сообщает он Анне.

Та приоткрывает рот, но поток её слов заканчивается ещё на нашем поцелуе. Ни звука не произносит. Проступивший румянец на девичьих щеках и без того выдаёт всё то, что она сейчас испытывает. Мне и самой вряд ли удаётся лучше держать лицо.

Нет, это же надо было додуматься до такой бесстыжей демонстрации!

Да ещё и при родителях, пусть и приёмных…

– Мы поужинаем наверху, вдвоём, – продолжает демонстрировать всю свою бестактность Айзек. – Дорога была долгой. Устали. Увидимся утром.

Ответа или одобрения ни от кого не ждёт. Подталкивает меня к лестнице. Замечаю, как Фара вымучивает из себя понимающую улыбку мне на прощание, а Антонио просто кивает. Мне же ничего не остаётся, как банально смириться.

Временно!

Глава 7

Нина

Лестница выполнена из того же белого мрамора, что и пол в холле. Я считаю каждую ступень, пока поднимаюсь по ним, прежде чем вижу перед нами развилку из трёх коридоров: слева, справа и прямо перед нами.

– Что это там такое было? – спрашиваю, как только удостоверяюсь, что кроме нас двоих больше никого нет.

– Что именно? – делает вид, будто не понимает меня, Айзек.

Он идёт прямо, не останавливаясь, и ведёт меня за собой. Все стены вокруг нас украшены таким количеством картин, словно мы прогуливаемся по выставке в музее дорогущей живописи, и я невольно отвлекаюсь на них.

– Там, где ты запихнул в меня свой язык так глубоко, что я чуть им не подавилась, – язвлю слегка запоздало.

Вовсе не рассчитываю воззвать к его совести, у него же её попросту нет. Но и промолчать не могу.

– Ты не обязана перед ними оправдываться. Уж тем более, если у тебя это настолько паршиво получается, – безразлично пожимает плечами блондин. – Антонио не стоит знать ни то, кто твои родители, ни то, кто ты. По крайней мере, не сейчас. Тем более, что ему ничего не стоит со временем выяснить это самому. Если будет использовать данную тобой информацию, это выйдет слишком быстро.

– Возможно ты прав, – не спорю. – Но если учесть, что мы собираемся жить в их доме, под их крышей, к тому же, чёрт его знает какое количество времени, тебе не кажется, что стоит хотя бы создать видимость нормального общения? – ехидничаю.

В конце коридора находятся двойные двери из тёмного дерева, высота которых, должно быть, в два моих роста, но открываются они бесшумно и с лёгкостью. Вместе всё с таким же безразличным от Айзека:

– Это не их дом и не их крыша. Мои.

Он перешагивает порог, а я чуть не промахиваюсь, практически натолкнувшись носом на приоткрытые створы, удивляясь услышанному.

– То есть как это? – переспрашиваю.

– Вот так, – не спешит делиться подробностями он.

Забиваю. Треклятый шлейф цепляется за угол одной из дверей, и я куда больше занята тем, чтобы освободиться, попутно ругая сам шлейф, себя, свою несостоявшуюся свадьбу и всё, что только сопутствует моему очередному маленькому несчастью. А когда всё же справляюсь с этим, ругаюсь снова, но уже вслух.

От неожиданности!

– Твою мать… – срывается с уст бездумное.

Двери закрываются за моей спиной также бесшумно. Или нет. Без разницы. Я забываю об этой мелочи. Мой неподготовленный к такому повороту событий разум слишком ошарашен видом почти полностью обнажённого Айзека Янга, который заканчивает с тем, чтобы окончательно избавиться от одежды, абсолютно не обращая на меня никакого внимания.

Надеюсь, я ляпнула свои слова достаточно тихо!

Пока он стоит ко мне спиной и бросает снятые брюки на одно из кресел, отправив их к пиджаку и рубашке, у меня ещё остаются время и возможность прийти в себя или отвернуться, не выдавая свою реакцию.

Но тогда почему я не отворачиваюсь?

Продолжаю стоять, как пришибленная и наблюдать за ним, в то время, как маленькая подлая часть меня услужливо напоминает, что нам не впервые наблюдать, как с упругих мужских ягодиц сползают боксеры, и мы вроде как большие девочки – нет в этом ничего зазорного, особенно если их обладатель совершенно не против.

Вот да!

Что я, голых мужиков что ли не видела?

Хотя конкретно здесь и сейчас начинается казаться, что именно так. Не видела. По крайней мере, таких – уж точно. Я помнила, что он высокий и сильный, но не предполагала, что скрытые ранее под одеждой стальные мускулы украшает столько вбитых под кожу чернил, опоясывающих мощное тело, как какое-нибудь грёбанное произведение искусства, способное сломать мой мозг. После того, как Айзек заканчивает раздеваться и идёт дальше по комнате, к дальней двери, мой мозг реально настолько ломается, что я невольно шагаю за ним вслед.

Очень уж хочется прикоснуться. Изучить каждый символ, рисунок, начертания. Узнать, чувствуются ли они такими же объёмными, как видятся, или же это моё заблуждение. А может, если я подойду поближе, то удастся рассмотреть что-то ещё, что взбудоражит меня куда глубже и ярче. Аж кончики пальцев покалывает, настолько вдруг необходимо становится это понять.

Да, мой мозг однозначно сломался!

Возвращаюсь в реальность в себя лишь после того, как перед моим лицом закрывается та самая дверь, за которой скрывается мой всё-ещё-не-верится-но-супруг-раз-уж-дерьмо-в-жизни-случается. Немного погодя слышится плеск воды в душевой.

Надо ли уточнять, что я снова зла?

На себя в первую очередь!

Пока стою посреди спальни и смотрю на оставленные им вещи, едва держусь, чуть не пнуть по той двери.

А его вещи я собираю. Все до единой. Старательно. Просто для того, чтобы себя чем-нибудь занять. Жаль, не помогает. Но я нахожу другой способ.

– Будешь везде разбрасывать свои шмотки, переедешь спать в коридор! – открываю дверь в ванную комнату и зашвыриваю мужские вещи туда.

Не особо, но всё-таки помогает. А я наконец сосредотачиваюсь на том, где мне предстоит жить. Здесь действительно красиво, как и во всём доме. Стены тёмно-бирюзового оттенка с белой отделкой и лепниной под высоким потолком вновь напоминают мне о теме с дворцом. Складывается впечатление, кое кто реально чувствует себя королём, вот и окружает себя соответствующим. Ковёр – идеально белый, но что куда больше выделяется на всеобщем фоне – это кровать. Вот уж что воистину королевского размера. Громадная. Размером наверное со всю мою кухню в квартире, в которой я прежде жила. Похоже, она вырезана из дерева, и я касаюсь каждого витиеватого изгиба, чтобы удостовериться в своей догадке. Оказываюсь права. Поверху лежит шёлковое покрывало золотистого цвета, которое так и манит также прикоснуться к нему. А ещё лучше, совсем как в детстве – прыгнуть на него и проверить, насколько оно действительно мягкое и гладкое. От последнего воздерживаюсь. Задумываюсь о другом.

Зачем вообще кому-то настолько большая кровать?

Напрашивающийся ответ мне совсем не нравится. Не то чтоб я была особо брезгливой, но всё-таки хочется верить, что мне не придётся спать там, где Айзек Янг в поте лица усердно имел парочку-другую девиц, возможно одновременно. И… Господи, о чём я опять думаю?!

Выбросив эту мысль из головы, оглядываюсь вокруг в поиске того, чем бы ещё себя занять. Взгляд натыкается на золотистого цвета в тон покрывалу портьеры. Они плотно закрыты, отдёргиваю их в сторону. За ними – балкон. Открываю его настежь, несмотря на ворвавшийся с улицы зной. Останавливаюсь на границе проёме, прикрываю глаза и глубоко вдыхаю, отсчитывая монотонные удары собственного сердца. Там, внизу раскинут роскошный сад, и он должно быть тоже очень красивый. Позже и на него посмотрю. Мимолётная идиллия наедине с собой слишком ценна для меня. Особенно теперь, после всей суматохи последних дней предсвадебной подготовки, извечной шумихи и полнейшей нервотрепки за последние сутки, когда я знаю, как дорого стоит тишина.

Впитываю её в себя столько, сколько могу.

Вода в душевой перестаёт литься, и я решаю закончить с обследованием спальни до того, как вернётся ещё один её обитатель. Помимо двери, за которой находится Айзек, имеется ещё две. Первая оказывается гардеробной. Она размером с ещё одну полноценную комнату. Повсюду полки и стойки, каждая доступная поверхность предназначена для использования под хранение одежды. На одной половине – мужская одежда, а вот другая – пуста, практически стерильна. Могла бы подумать, что это приготовлено для меня, если бы Фара и Антонио знали о нашем приезде. Но они не знали. И это… частично напрягает. Хотя не настолько сильно, как то, что я нахожу в последнем смежном помещении.

Там… детская!

Комната оформлена в стиле зоопарка: нижняя часть стены словно лес в джунглях, а верхняя – голубое небо с плывущими облаками и парящими по нему птицами. В первые мгновения я глазам своим не верю. Прохожу дальше, медленно оглядываюсь вокруг. И раз за разом испытываю дикое желание снова и снова протереть свои глаза, пока натыкаюсь на белую кроватку, люльку, пеленальный столик, миниатюрные качели, а затем комодик с пелёнками и распашонками. Все предметы, призванные в помощь после рождения малыша, выглядит, как… удар под дых. Я не знаю, почему я так реагирую, но словно весь воздух выходит из моих лёгких. Очень сложно дышать. Я не знаю, зачем я прижимаю пальцы к своим губам, которые совсем недавно касались губ Айзека в поцелуе, но будто заново чувствую все эти прикосновения, пока в груди неимоверно печёт и пылает.

– О, мой Бог.

У него есть ребёнок?

Пришедшее озарение настолько яркое и громкое, что буквально глушит. Я даже ударов своего сердца больше не слышу, пока отсчитываю секунды до появления того, кто обязан подтвердить или опровергнуть это моё открытие. Не уверена в том, как долго задерживается в ванной Айзек, но пока его нет, вспыхивающие в моей голове теории по поводу увиденного становятся лишь шире, множатся с такой пугающей геометрической прогрессией, что я едва ли себя контролирую, когда при его возвращении в спальню тут же бросаю в обвинении:

– У тебя есть ребёнок?

Дверь в ванную, которую блондин собирается за собой закрыть, так и остаётся открытой. Хозяин преступно шикарного и всё ещё полуобнажённого тела замирает, мрачно уставившись сперва за моё плечо, в сторону незапертой мной детской, а затем сосредотачивается на мне самой. Это занимает какие-то доли секунды, но ко всем моим ранее вспыхнувшим теориям добавляется ещё один факт – а именно то, что детская пуста.

– Был? – добавляю практически беззвучно.

Звучит… страшно. Как произношу вслух, так и проклинаю себя за сказанное, услышав в ответ глухое ругательство от Айзека. Он оказывается рядом в считанные мгновения. Обхватывает меня за плечи. Бросает ещё один мрачный взгляд в сторону детской, а затем заходит туда вместе со мной. Как и я недавно, озирается по сторонам.

– Вообще-то нет, – шумно выдыхает сквозь зубы, выдерживает небольшую паузу, продолжив с такой же мрачностью: – Хер его знает, откуда это всё взялось.

Верю ли я ему?

Не особо…

Просто потому, что:

– Серьёзно? – округляю глаза. – К твоей спальне примыкает детская, и ты не в курсе? – оборачиваюсь к нему. – То есть, хочешь сказать, детей у тебя нет?

В глубине души я понимаю, что моя реакция чрезмерна. Вряд ли я имею право что-то требовать от него. У каждого из нас до некоторых пор существовала своя отдельная жизнь, и Айзек Янг по сути не обязан передо мной за неё оправдываться. Опять же, когда связываешь себя узами брака, пусть и по договорённости, предупреждать о чём-то подобном всё же стоит. Чтоб я как минимум, не офигевала от таких сюрпризов и не ставила нас обоих в подобные ситуации. К тому же, на мой вопрос блондин по-прежнему сохраняет беспросветную мрачность, а его пальцы на моих плечах сжимаются настолько крепко, что это начинает причинять боль.

– Нет, – спустя минуту молчания произносит Айзек, и снова замолкает, на этот раз ненадолго. – Но, видимо, теперь будут, – заканчивает с издевательской насмешкой.

Всё пронизывающее его напряжение испаряется, как не было. А вот во мне наоборот – становится отчётливее.

– Очень смешная шутка, ага, – кривлюсь, закатывая глаза, и сбрасываю с себя чужие ладони.

Собираюсь вернуться в спальню, но блондин вовсе не думает освобождать занятый им проём. Обойти не удаётся. Сдвинуть татуированную гору мускулов тоже обстоятельство не из лёгких, особенно если в этот момент собственный разум, вместо того, чтобы придумать, как с этим справиться, вдруг решает предательски сконцентрироваться на том, что эта самая татуированная гора мускулов находится непосредственно перед моим носом и на ней совершенно нет никакого прикрытия. Если только намного ниже, там, где надпись из неизвестных мне иероглифов тянется от линии солнечного сплетения вдоль живота, заканчиваясь среди дорожки курчавых волос, ведущей к паху. Довольно низко затянутое на мужских бёдрах полотенце выглядит слишком ничтожным, чтобы действительно что-либо скрыть. То и дело скатывающиеся по загорелой коже капли воды лишь распаляют недостаток видимости, вынуждая подключаться воображению.

Да, мой мозг всё ещё сломан, раз я думаю об этом…

– Что они значат? – пытаюсь уцепиться за самое безобидное из всего, что витает в моём разуме.

По-хорошему, перестать бы пялиться на чернильный узор, поднять свой взгляд выше… но не поднимается же.

– Которые? – отзывается Айзек.

– Эти… – указываю пальцем на символы.

Они начинаются ровно там, где рассыпается в прах образ циферблата с римскими цифрами. Прикоснуться к ним… плохая идея. Всего миг, и я понимаю, какая же это жестокая ошибка с моей стороны. Будто разрядом тока шмаляет. Проносится по моим венам лютым потоком. Обжигает. Травит. Как самый безжалостный яд, который моментально передаётся, подобно неизлечимой заразе. Всё. Не вылечишь. Не избавишься. Оно уже в тебе.

– Эти… – повторяет он за мной.

Собираюсь убрать свою ладонь и попытаться спастись, но мои пальцы накрыты его пальцами. Не держат. Скорее слегка давят, помогают вести сверху-вниз, повторяя путь вбитых под кожу чернил. А я и сама не знаю, зачем поддаюсь. Вероятно, мне просто действительно любопытно. Не только чувствовать. Слышать ответ:

– Ливень льёт на святых точно так же, как и на грешников, – проговаривает Айзек.

Каждое слово – это пауза на отдельном узоре, и удар моего сердца, которое с каждым уходящим мгновением колотится в слишком часто вздымающейся груди всё скорей и скорей. Чрезвычайно быстро. Кажется, ещё немного, и не выдержит такой силы толчков. Перестанет биться. Оно ведь и правда пропускает последующий удар, как только наши пальцы провокационно и неприлично опасно замирают в конце татуированной фразы, всего на несколько жалких дюймов повыше, чем стремительно набирающий силу стояк. Мне требуется какое-то время, чтобы справиться с этим. Хотя нет. Вру. Ни черта я не справляюсь. Решаю выбрать куда более лёгкий путь.

– Мне тоже надо в душ! – отпрыгиваю, как ошпаренная.

И очень стараюсь не замечать похабную ухмылку, задевающую его губы. Вновь не мешает пройти, и то благо.

Хотя нет, рано я радуюсь…

– Тебе с этим помочь? – бросает мне в спину лениво-надменное Айзек.

– С чего бы вдруг? – огрызаюсь. – Обойдусь.

Пересекаю всю спальню. Хотя за нужной дверью так и не скрываюсь. Запоздало, но до меня доходит, о чём именно он говорит. Выдох, полный досады, срывается с моих уст наравне с ударом моего лба о деревянное полотно, в которое я утыкаюсь, в очередной раз мысленно проклиная всё на свете, в частности – своё платье. Мне ни за что не избавиться от него без посторонней помощи.

– Твою мать… – вдыхаю заново, сжимая ладони в кулаки, упираясь ими в дверь, а через короткую паузу добавляю вынужденно и намного громче: – Ладно, – сдаюсь. – Помоги.

Я не хочу оборачиваться, но пытаюсь различить мужские шаги позади себя. Тех, которых не следует.

– Прозвучало так, словно из нас двоих помощь требуется не тебе, а мне, и ты позволяешь, – даже не думает сдвигаться с места в моём направлении блондин. – Попробуй ещё раз, – предлагает охотно. – Не убедила.

Новый мой шумный выдох – сквозь крепко стиснутые зубы, с очередной порцией проклятий. Но с этим я точно справляюсь. И быстро. Даже цепляю подобие вежливой и разлюбезной улыбки, как если б собеседник и впрямь мог её увидеть и посчитать важным.

– Не мог бы ты мне помочь? Пожалуйста.

Мои кулаки всё ещё крепко сжаты. До боли в суставах. Хотя едва ли это чувство настолько же яркое, как долгая пауза, за которую хозяин дома покупается на мою насквозь фальшивую ложь и наконец сокращает расстояние между нами. Я так и не услышала его шагов. Он приближается практически беззвучно. А может это просто-напросто всё из-за моего сердца, которое предательски стучит настолько громко, что с лёгкостью затмевает их. Всему виной его пальцы. Мозолистые, сильные, твёрдые… они ведут по линии моего левого надплечья, рисуют замысловатый незримый узор, убирая мои волосы в сторону излишне медлительно, словно на самом деле заняты чем-то совершенно иным, а не тем, о чём я прошу.