Ни о чем

Иди ко мне (монолог усопшего)

Иди ко мне…

Ты будешь дышать, пока я скрываю свои раны под вуалью храбрости.

Иди ко мне…

Ты пылаешь, и я чувствую, что твой жар вот-вот меня расплавит, но не могу противиться.

Иди ко мне…

Когда-нибудь я умру, но обещаю – до этих пор я буду жить и хранить твой лик кровью в своих артериях.

Твой голос играет музыку – я задыхаюсь. Когда ты спишь, я защищаю тебя, чтобы ни одна потусторонняя тварь не смогла забрать тебя у меня.

Ты – всего лишь мой мир, и этого более, чем достаточно, чтобы влюбляться в тебя каждый раз.

Посмотри на меня. Это все – для тебя одной.

Нелепая челка и по-детски наивный взгляд. Забери их. Они принадлежат тебе.

Кривые пальцы и кости под тканью моей одежды.

Я дарю тебе всего себя, но обещай – ты никогда не отрешишься от этого.

Иначе я сгину, исчезну, иссякну и пропаду. Иначе все рухнет и не останется ничего.

Но твой голос играет музыку, и я счастлив. Потому что твой голос – единственное, что доступно мне.

Ты чувствуешь меня? Чувствуешь меня, как прежде?

Нет. Конечно же нет…

Потому что ты все еще жива, а я – по-прежнему нет.

Тело мое исхолодало с тех пор, как меня закопали под землю. Но каждой клеточкой я продолжаю чувствовать твою причастность.

Ты не приходишь ко мне. У тебя совсем другие заботы.

А я все еще чувствую твои руки на своих плечах.

Я все еще слышу твой голос.

Он напоминает мне детство. Только его. Потому что мне больше нечего вспомнить. Ты целовала меня на поле подсолнухов, и я тонул. Ты позволяла прикасаться к твоим волосам, и я дрожал.

Мне не было ничего прекраснее с тех пор. Я остался там навсегда.

Я здесь один. Все еще брожу среди цветов и пытаюсь найти твои поцелуи.

Их здесь нет. Как и тебя самой.

Здесь все мертвы. Один я живой.

Почему ты перестала приходить ко мне?

Я ждал. Я ждал, как ждут только воссоединений после разлуки.

Ты – моя разлука.

А я все еще жду тебя.

Знаешь, это совсем не больно.

Страшно, но не больно. И все же я предпочел бы жить рядом с тобой, чем умирать вот так, как я умираю сейчас.

Ведь тогда, в тот самый день, я совсем не умер. Я научился ходить сквозь стены и скрипеть дверными петлями.

Я говорил с тобой. Ты меня слышала?

Нет. Конечно же нет…

Ведь ты все еще жива.

А я все еще люблю тебя.

Я умираю сейчас. Не тогда. В тот день вы закопали мое тело.

А я остался.

И вот мне придется снова умереть. Но, знаешь, ведь в этот раз куда больнее…

Я приходил к тебе. Видел твою дочь и сына. Как жаль, что они не наши. Твой муж хороший, но грубоват. И все же ты счастлива, поэтому счастлив и я.

Но почему же по ночам ты плачешь в свою подушку?

Неужто вспоминаешь обо мне?

Мне известна правда, но, пожалуйста, приходи.

Чтобы я мог любить тебя, как прежде. Чтобы мне не было больно умирать.

Ты видела меня?

Хоть краем глаза?

Я колебал в вашей комнате шторы, и ты смотрела куда-то сквозь, а целовал тебя в нежные губы, и ты просыпалась средь ночи.

Ты повзрослела, а мне так странно.

Ты взрослая замужняя женщина, а я – всего лишь мальчишка. Хоть и на год старше.

Твои дети взрослели на моих глазах.

С тех пор, как меня не стало, все изменилось. Кроме тебя.

Ты все еще любишь меня. Иначе бы я иссяк.

Скажи каково это – целовать других, представляя мое лицо?

Ты добавляешь в чай три ложки сахара, чтобы он не был соленым. Ты набираешь себе полную ванну и ложишься на самое дно.

Ты смеешься фальшиво. Я знаю.

Но не смей касаться ножа.

Ведь одному лишь мне известно, отчего тебе хочется умереть.

Спи, любовь моя. И пусть тебе снится вечность.

А я приду и снова тебя поцелую. Тогда ты проснешься.

Теперь задыхаешься ты.

Но не бойся, это скоро закончится.

Иди ко мне…

И позволь мне снова тебя любить.

Slivki

1. Без сахара

1

Тихим туманным днем каждый второй посетитель кофейни «Сливки» заказывал капучино и просил баристу только об одном:

– Без сахара, пожалуйста…

Без проблем. Тонкие пальцы бегали по столу, хватая сначала один прибор, затем другой, автоматы гудели как положено, и это естественно – ни одно заведение в Театральном квартале не простояло бы и минуты без холодильников, генераторов льда, шейкеров, капучинаторов и еще многих прибамбасов с замудренными названиями. Варили кофе они исключительно на газовой плите – в этом их фишка. В конце концов, люди, живущие здесь, закаляли свое эго не в проулках, где часто встречались дотошные ленивые задницы, а в номерах люкс отелей пяти звезд, не меньше. Дети богатеньких пап, удачливые инвесторы, вложившие свой капитал в крупные корпорации, молоденькие шлюшки, захапавшие себе старенького бизнесмена, который если не сегодня, то завтра…

В общем, репутацией это местечко обладало немалой, ну и еще бы – только у их парковки стояли с несколько десяток черных автомобилей класса S, а что творится между двумя врезающимися в небо зданиями – допотопным обывателям остается только гадать.

Хмурый на вид бариста, лет двадцати пяти, с комично-приветливой улыбкой встречал посетителей-завсегдатаев, решивших, что в пасмурную погоду сахар добавлять не требуется, потирал лоб от пота (стояла немыслимая духота) и то и дело засматривался на блондиночку, сидевшую за столиком у окна. Она пила из трубочки грейпфрутовый лимонад и кусала сэндвич с лососем. Он знал ее вкусы наизусть, считывал их с лица и вульгарного декольте, а потому, когда она заказала двойной эспрессо и гамбургер, предложил ей более деликатный вариант (дамочка решила перепробовать все меню, не иначе, однако не учла разносортность собственных вкусов и своего заказа). Она осталась довольна, и покачивающаяся под столиком ножка, висящая на другой, добавила его серому лицу щепотку уверенности в себе.

Однако интересовала его совсем не ножка, а то, что находится чуть повыше. Вонзив свой взгляд в перекрестия ляшек, он с предвкушением ждал того момента, когда ее ноги, наконец, начнут затекать, и она опишет ими две дуги, меняя местами левую с правой. Розовая юбка-клеш скрывала в своей тени объект его тяготения, секунда другая, и она выставит напоказ свои трусики, шелковистые, как он полагал. Попивая лимонад из трубочки, блондинка начинала ерзать, а парнишка глотал сухую слюну и ждал. Ждал так, как не ждал выпускного и лишения девственности, с крепко сжатой челюстью и нагревающимся пахом. И вот она подалась назад – он задержал дыхание – он заприметил движение носка ее туфли и перед взором его возникла женская рука с острыми ногтями, машущая прямо перед его лицом.

– Эй, оглох что ли? Я говорю вы можете заварить мне кофе?

В одно мгновенье он обернулся и увидел девушку, стоящую у стойки. Первым делом он увидел ее оценивающий взгляд, как у самой прожженной училки, и только потом ее лицо. С синевато-зелеными глазами глубиной с Марианскую впадину, сочными, как дольки апельсина, губами, окрашенными красной помадой и четкой линией ее длинного, по плечи, каре. Его разыгравшийся пыл мигом потух, моргая глазами, он пытался вспомнить, где вообще, черт бы его побрал, находится. Он пялился на гостью вопросительным знаком и с какого-то перепугу думал о ногах…

– Ч… Что, простите? – спросил он, краснея. Если она догадается о его желании повидать трусики блондиночки, ему придется пылать со стыда до конца рабочей смены. Какой ужас… И почему мне кажется, что она умеет читать мысли?

– Нет, ну вы точно глухой, – девушка кинула смешок уголком рта, покачала головой и повторила тоном, каким обычно разговаривают с умственно-отсталыми, но весьма сдержанно. – ВЫ… КОФЕ… ЗАВАРИВАЕТЕ?

Она говорила с расстановкой, голосом как у птички, парень подумал, что нагрубить этой девушке оказалось бы огромной ошибкой и поэтому молчал, проглотив обиду. Мысли о части тела, куда впиваются ножки его пассии, тут же исчезли, оставив осадок горечи в горле и неудовлетворенность его воображения. Но теперь его волновала не материя ее белья, нет, его волновало совсем другое – лицо девушки напротив…Оно… Оно прекрасное, думал он. Пусть она брюнетка, а не блондинка, но какого же интересно… Низ его живота горел так, будто вот-вот его дружок не выдержит.

– АУ! Мужчина! – к большому удивлению, она говорила не со злостью, но с отчетливой строгостью. На лице ее не было черт возмущения или придирчивости, она была спокойна, но хотела получить этот чертов кофе.

– Да-да! – отозвался он, оживший, как зомби. – В нашем заведении используются исключительно элитные сорта кофейных зерен… – улыбка засияла на его лице, – … привезенные из стран Южной и Центральной Америки, стран Африки и Азии. Мы используем все степени обжарки и все виды помола – грубый, средний…

– Пожалуйста, – перебила она с тоской, – можно мне просто кофе?

– К-х… Э-бэ… – он зашипел как поломанный радиоприемник и на лбу у него вновь выступила испарина (в этот раз не от жары). После паузы пустых переглядываний он ответил. – Конечно… – и добавил, – принцесса…

Обращаться к девушкам словом «принцесса» было его личной фишкой, и он привык видеть хихикающих дам после этой фразы, но сейчас…

Когда он, наконец, отвернулся делать этот проклятый кофе, то выдохнул с облегчением. Такого стыда он не чувствовал даже тогда, когда его мать застукала его за просмотром фильмов для взрослых, причем очень откровенных. Джеки, кричала она, как ты можешь? Тебе ведь всего шестнадцать…

Слава всем Богам, что я съехал оттуда, думал Джеки.

Отмеривая молотый кофе в турку, он радовался, что эти сине-зеленые глаза больше его не сверлят. Не сказать, что она серая мышь – это далеко не так, совершенный антоним, безупречная лань, если можно так сказать, или белая рысь… Он поймал себя на мысли, что эта девушка нравится ему даже больше одинокой блондиночки, хоть она и не была одета в вульгарную одежду и в ее голосе не чувствовалось игривой нотки, как у всех «нормальных» девушек. Джеки покосился на нее – белая широкая блуза, не облегающая ее прелестей так, как ему это нравится, и черные брюки, скрывающие формы ног.

– Вот ваш кофе, пожалуйста… – сказал он, подавая бумажный стаканчик с выдавленным рисунком кофейных зерен в стиле минимализм.

– Спасибо…

В голове его снова возник образ тех стройных ножек в розовой юбке-клеш и снова он опьянел, представляя, как раскрывает размытую туманом воображения тайну. Такие девушки, как она, предпочитают кружева, он точно не знал этого, лишь полагал. Пока, как он сказал, очередная «принцесса» рассчитывалась за кофе, он еле сдерживал трясущиеся от любопытства глаза, дабы не направить их в тень, кроющуюся между ногами. Он чувствовал себя наркоманом, желающим дозу, и лишь на долю секунду, в пол оборота шевельнул глазами…

– А! Я поняла! – вдруг сказала девушка с темными волосами. – Ты все ждешь, когда она раздвинет ножки и ты сможешь увидеть ее трусики? – она сказала это с вызовом, с женским вызовом, каким они обычно заводят мужчин. – Не будь таким наивным… – она прищурила веки, вчитываясь в имя на фартуке, – … Джеки!

– Но я…

– Т-с-с… – зашипела как змея, – предложи ей фирменный латте с двойной порцией сливок и шоколадной крошкой за счет заведения, не будь тряпкой, познакомься с ней! – ее интонация напоминала рычание львицы или гул мотора итальянского спорткара. – Если хочешь знать, она и сама на тебя время от времени поглядывает. Она часто здесь бывает, ведь так?

Джеки кивал, выпучив глаза. Она продолжила:

– И каждый раз она садится за столик у окошка, закидывая ногу на ногу? – Бинго! – Значит бери дело в свои руки, будь наконец мужчиной…

Она поманила его указательным пальцем и наклонилась к самому его уху, зашептав одними губами:

– Ярко-красные стринги, и натянуты они так, что ты увидишь не только их…

Под тонкой щетинистой кожей шеи дернулся кадык.

Затем она отстранилась и ласково улыбнулась ему, протянула руку и аккуратно согнула палец за пальцем, прощаясь с ним. Двери распахнулись и сомкнулись вновь. Джеки стоял смирно, словно обделавшийся посреди улицы ребенок, и медленно водил шокированными зрачками.

Спустя пять минут, он подошел к желанной блондиночке, сжимая в трясущейся ладони стакан. Кашлянул, она повернулась к нему.

– Привет… – сказал он ей, выделывая улыбку. Губы ее раздвинулись, обнажая ряд идеально ровных, белоснежных зубов.

– Привет!

2

Пока за окном в самых что ни на есть кишащих районах города вовсю бурлила жизнь, в Театральном квартале, который строился для «не таких как все» она медленно тлела сигаретой в безветренную погоду. Закрытая территория, личная парковка, панорамные окна и круглосуточная охрана. Вход только для своих. Из окон доносилось легкое благоухание дорогих парфюмов и изысканной выпечки. Шумные соседи здесь не то что не беспокоили – их в принципе не было. А если даже и были, шумоизоляции хватало настолько, чтобы проводить вечеринки человек на двадцать. В одной из таких квартир (достаточно зоркие соседи дома напротив могут это подтвердить, окна зашторены не были – висела вуаль) расхаживала юная девушка.

Наклонившись над барной стойкой, разделяющей кухню с гостиной, она в одних лишь белых трусиках звякала металлической ложкой, что-то размешивая. Босая, она касалась холодного кафеля, отчего по бархатистой коже бежали мурашки, и время от времени стояла на одной ноге в попытке согреть вторую. Темные волосы скользили по гладкой шее, остроконечные пальцы одной руки сжимали стеклянный стакан, другой – перемешивали его содержимое. Ее грудь подергивалась, соски твердили от холода. Поднеся приготовленный напиток к носу, она окунула в него сине-зеленые глаза, оценила на вид и вдохнула его аромат. Подчеркивая тонкие полоски ключиц, она пожала плечами и пошла на цыпочках, бесшумно, словно легкий летний сквозняк.

Шевеля бедрами с покровом персикового пушка, она поднялась по лестнице на верхний ярус квартиры, находящийся ровно над гостиной, и посмотрела на спящего в постели мужчину. На лице девушки блеснула улыбка, искренняя и теплая. Пройдя вдоль стеклянного ограждения, она поставила стакан на дизайнерский комод, наклонилась и зацепила пальцами лежащий на полу лифчик. Закинув руки за спину, надела его. Еще раз посмотрела на мужчину. Молодой, стройного телосложения, с темными растрепанными волосами, он сопел, подложив левую руку под голову, отчего мышцы на его руке напряглись и застыли. Внезапно дыхание девушки стало тяжелым, голова пошла кругом, и она лишь подумала о том, как бы ей не свалиться через ограждение прямо на журнальный столик в гостиной.

Вот это было бы доброе утро!

Он нравился ей, безмерно нравился, но был подозрительно молодым, хотя, по большей части, возраст ее не интересовал. Ох, Лиззи, Если бы вчера ты отдавала себе отчет о происходящем, тебе ни о чем не пришлось бы… Но она и так ни о чем не жалела. Эта мысль дрогнула в ней внезапно, как порою дергает в преддверии сна, когда тебе снится падение с большой высоты. Посмотрим, насколько опасным для меня окажется это падение, Думала Лиззи. Закусив губу, она вспоминала вчерашний вечер, вспоминала вчерашнюю ночь… Холод квартиры вдруг показался ей уютным теплом, затем все ее тело окутал жар. Она наблюдала за тем, как в мышцы его груди врезались кубики пресса, и снова она поймала себя на мысли, что ни капельки не жалеет, а наоборот – хочет еще.

Она плавно двинулась к помятой постели, задрожала всем телом, но не от холода, в низу ее живота нечто пульсировало огнем, заставляя стонать все внутренние органы. Сердце ее стучало так, что закладывало уши, ноги подкосились и она села рядом со спящим мужчиной, моим мужчиной – подумала Лиззи Стивенсон. Положив руку ему грудь, девушка почувствовала как он дышит и как нагревается воздух в его легких, из ее горла вырвался слабый стон. Она провела по его телу кончиками пальцев и приложила ладонь к его теплому животу. Все это время она смотрела на его лицо, на черные густые брови под шелковистыми локонами его волос, нос с небольшой горбинкой, и острые скулы. Казалось, притронувшись к ним, можно порезать руку.

Она выдохнула горячий воздух, словно снимая боль, и приложила ладонь на шершавую щеку. Лиззи могла вечно смотреть на его монотонно сопящее лицо, могла вечно касаться его тела, и могла вечно… быть с ним.

– Э-эй, – сказала она заботливым материнским тоном, – просыпайся!

Его левое веко приоткрылось, и бездна показалась в его черных глазах, губы растянулись в улыбке.

– Доброе утро, Сюзи, – сказал он и переложил свою руку на ее ладонь, что касалась его щеки. Он ожидал удар.

– Ты знаешь мое имя, Уилл, – внезапно с любящего материнского тона ее голос сменился сестринским, не злым, однако, по-прежнему добрым, – хорош придуриваться.

– Хорош придуриваться, – повторил он, растягивая свое тело в кровати. Лиззи не смогла сдержать глубины дыхания, наблюдая за его мышцами, она закусила обе губы, – поэтому ты называешь меня Уиллом?

Он улыбался. И Лиззи тоже улыбалась. Все знают правила этой игры, она называется «Заставь его ревновать». Смотря друг другу в глаза, они смущались и одновременно радовались. Будто сама безмятежность этого утра выпала именно на их долю, а не на долю кого-то другого. Красивые и молодые мужчина и девушка, проснувшиеся в одной кровати после долгой ночи, безумно долгой… Никто из них не знал, чем это кончится, но оба таили счастье в укромных уголках сердца. Будучи полураздетыми, их ни капли задевал тот факт, что до прошлой ночи они виделись всего несколько раз и толком друг друга не знали. Их волновало совсем другое – внезапный огонь, вспыхнувший у каждого в груди вчерашним вечером. Под светом уходящей луны они не пользовались телами, а любили их, он – девушку, шея которой искрилась от поцелуев, она – мужчину, чьи руки сжимали ее бедра.

– Я приготовила тебе кофе, Оливер. – Лиззи протянула ему стакан, от своего имени, льющегося с ее губ, ему стало тепло. – Вчера ты просто ныл, что не можешь без кофе по утрам, и я не смогла поступить иначе, – она иронично закатила глаза, говоря это.

– Прямо-таки ныл? – спросил он, принимая кофе. Его пальцы коснулись ее руки, оба посмотрели в глаза напротив и утонули в них на неописуемый период времени. Им хотелось этого, хотелось тонуть в них, хотелось набирать их воду в легкие и медленно опускаться на самое дно. Без криков о помощи, без ударов руками об их поверхность, тихо и беспристрастно предаться самозабвению.

– Как мальчишка, – она наиграно хихикнула, – мы оба были пьяны до беспамятства, Олив…

– Вчерашнюю ночь я запомню надолго…

Лиззи смутилась, опуская глаза вниз, он последовал ее примеру и повел свой взгляд от ее лица к плечам, от них – к ее груди, к талии, к закруглившимся ягодицам и стопам ног. Его обдал жар, он напряг скулы и они стали еще острее.

– Вот только не нужно смотреть на меня как на дешевую шлюху, – она оборвала его мечтания, хотя сама желала предаваться ему вновь и вновь, вновь и вновь… – Хоть ты и ныл, как мальчишка, ты уже далеко не мальчик и должен знать, что девушки не просто так надевают красивое белье…

– Очень красивое… – Оливер перебил ее и она снова смутилась.

– Просто хочу, чтобы ты знал – я сама этого хотела, так что это не ты уломал меня, а я тебя, – она говорила это серьезно, надменно улыбнувшись в конце.

Она уделала тебя, Оливер, она уделала тебя…

– Получилось забавно…

– Наш секс? – ее бровь вопросительно выгнулась.

– Нет, я совсем не про него говорил, – Оливер выждал паузу, любуясь ее губами, он до сих пор помнил их вкус – горьковато-сладкий, настолько сладкий, что кофе без сахара в это утро – самое то. – Я про свадьбу Сюзан и этого кретина Джонотана.

Лиззи засмеялась, и ее смех отражался эхом в его ушах еще долгие-долгие месяцы.

– Так и надо этой стерве, – ответила Лиззи, – она столько раз уводила у меня парней, что получила по заслугам.

– Надо же! Бывший парень и бывшая лучшая подруга целовались на ее свадьбе на глазах у всей толпы родственников и друзей. Мы произвели фурор!

– Да, и кстати про Сюзан, мы обещали приехать с утра, чтобы праздновать дальше.

– И мы поедем?

– Разумеется.

В утренних тучах отражалось отчаяние города. Природа не плакала, но однозначно впала в депрессию. Возможно, какой-нибудь олух прямо сейчас попал в нелепую передрягу и теперь ломает мозг над тем, как ему лучше поступить. В автомобильных пробках вовсю орали клаксоны и голосили раздраженные работяги. На все это им двоим было глубоко плевать.

– Лиззи, – сказал Оливер и уставился в нее настолько строгим взглядом, что пробудил в ней страх. Если он что-то прикажет ей – она сделает, и дело даже не в глазах цвета ночного неба, а в нем самом, в его натуре. – Оставайся у меня…

– Я и так у тебя, если ты не видишь, – ему нравилось как она язвит, как она бьет его по тем местам, что у других ее мужчин оказывались больной точкой.

– Я про другое… Оставайся со мной. В моей квартире. Жить.

Так сразу? Парень, да ты больной, Думала Лиззи. Либо он и вправду влюбился в меня так сильно, либо в его механическом черепе отсутствует парочка шестеренок.

– Нет уж, – отрезала она, – я знаю ваши мужские уловки…

Каждая женщина знает про мужские уловки, но не каждый мужчина знает про женские. На этот вопрос она заранее знала ответ, потому что иначе он не сможет влюбиться в нее сильнее. А она хотела, чтобы он втрескался в нее, как малолетний мальчишка влюбляется в первую попавшуюся порномодель. Она должна сказать нет, отказаться от этой затеи, чтобы поиграться с ним, замариновать, а потом, когда он настоит на этом – она согласится.

– Это не уловки, Лиззи. Я говорю это вполне серьезно, – и это действительно было так, выражение его лица ни капельки не изменилось, голос остался тверд. – Оставайся со мной, я хочу, чтобы ты была моей.

В подростковом возрасте Лиззи мечтала об этих словах. Сказанных ровным голосом, без дрожи и сомнений, без страха перед отказом. Ей еще тогда надоели эти самопровозглашенные охотники за девичьими сердцами, чьи слова оказывались пустышкой, чьи действия способны загнать молодую красотку в угол, но не способны оттуда вытащить. И сейчас, когда Лиззи услышала их, она собрала все свои силы в один комок, чтобы не проиграть самой себе, она скомкала этот комок своим языком и выплюнула одним словом:

– Нет.

– Надо же! – Олив произнес эти слова с удивлением и досадой, однако не стал трепаться. – Ну раз так, Элизабет Стивенсон, я сделаю так, что ты сама этого захочешь.

– Если ты сделаешь так, я буду твоей, Оливер О'Конор, и ты разделишь со мной не только эту постель, но целую жизнь.

Господи! Я наконец-то сказала эти слова. В голове ее пищала маленькая девчонка, однако на вид она оставалась неукротимой. То же самое проделывал и Оливер – в его голове ревниво стонал он сам.

Ну, ты слышал, парень. Такие люди, как ты, должны держать свое слово, тем более что сам ты… В мыслях его возникла вчерашняя ночь, их мокрые тела, прижатые друг к другу, но кроме того – в них возник образ семейной жизни и Лиззи в роли его жены. Он желал этого, как не желал ничего на свете…

Оливер поднес стакан к губам и отпил глоток. Сначала на его лице отразилось отвращение, затем – удивление, и, наконец, он изобразил такую гримасу, как будто изысканнее ничего не пробовал.

– Какой кошмар… – разочаровавшись, сказала Лиззи. – Мне только что сделали такое предложение, причем такой солидный мужчина, а я сварила ему отвратный кофе… Ну ничего, Олив, придется немного подавиться, если ты и правда собираешься со мной жить.

– Нет-нет, – он замахал руками, – это прелестный кофе…

– Ой да ладно тебе! Я варила его впервые в жизни и даже не знаю чего туда накидала. Ладно, уговорил. Я схожу в кофейню и принесу тебе нормальный кофе.

– Не утруждайся, все нормально. Спасибо тебе.

– Я хочу немного проветриться, – сказала она с задумчивым видом.

Он не стал протестовать.

На скорую руку она накинула вещи, которые он предложил ей надеть (бери все, что видишь, – сказал он, указав на шкаф), а именно белую рубашку и черные брюки, подкрасила губы красным и ускользнула из квартиры Оливера. Он остался лежать, пытаясь собрать воедино пазл – каким таким образом он умудрился влюбиться в эту женщину и получить отказ. Признаться, это укололо его в самое сердце. Он не вырабатывал никаких стратегий, как часто делал за своим рабочим столом, не организовывал план действий. Оливер решил, что у него есть только один шанс, и этот шанс реализуется, если просто… просто любить ее.

3

Лиззи возвращалась в квартиру с чувством стыда. Кто знает, как поступит Оливер после того, как его жестко отшила такая простушка. Она не думала об этом, скорее крутила в голове их сегодняшний разговор и представляла, как могло бы быть, если бы она согласилась. Одно она знает точно – в ее сердце что-то хрустнуло, и этот хруст она чувствовала не только сердцем, она слышала его ушами, чувствовала запястьями, он вибраций прошелся по всему ее юному телу.