Небесное чудовище

– Мой? Твой? Разве мы уже…

– Т-с-с. Идем.

– Куда?

– А куда бы ты хотела?

– Домой.

– А где твой дом?

– Наверное, там же, где и твой… – Заглядываю в глаза, с радостью ощущая его руку на своей талии и слушая шум ветра в ушах. Я не умею летать, я же не бог, поэтому сейчас наслаждаюсь – и полетом, и красивым мужчиной рядом.

Мир с такой высоты вовсе неплох. Ночь сегодня удивительно светлая. Или это сияет тот, кто обнимает меня сейчас?

Я не знаю, сколько мы летим, завороженная самой возможностью оторваться от земли и воспарить, но через время все-таки приземляемся на лесной поляне. Светлячки кружат над ней, наполняя воздух волшебным сиянием. Ветви деревьев образуют полог над ложем из цветов и листьев.

Мы стоим рядом. Теперь мне приходится задирать голову.

– Это твой дом?

Пепел улыбается.

– Мой дом везде, где захочу. Я же странствую, так что весь мир может быть моим домом. И твоим тоже. Нравится?

Оглядываюсь, наслаждаясь видом, и киваю.

Он наклоняется, поддевает пальцами мой подборок и целует. Так, будто имеет полное право. Впрочем, имеет – сама отдала его. И тело отдам. Он должен быть первым, последним, единственным. Навсегда. Если не ему – разве можно кому-то другому позволить вот так же касаться?

– Тебе не кажется, что эта одежда, – Пепел указывает на мои лохмотья, – грубая и лишняя?

– Да, но… – Договорить не успеваю, взмах руки – и я нагая. В чем мать родила! Были бы волосы длиннее, завернулась бы в них. А так – лишь до плеч, поэтому приходится прикрываться руками.

Ну вот, а говорила, что не ханжа, «не вспыхиваю пожаром». А что же сейчас?

Он отводит мои руки в стороны, перехватывает запястья – не больно, но так властно, по-хозяйски, подчиняя.

– Не прячься от меня. Ты прекрасна.

И прежде чем успеваю сказать что-то внятное, подхватывает на руки и несет на ложе. Укладывает прямо на шелк лепестков и смотрит так, что невольно верю – прекрасна.

Это подтверждают и его руки, скользящие по моему телу. Он словно ваяет меня, создает из первозданной глины.

– Я тоже хочу… – Тянусь к нему, просовываю ладонь в вырез одежд, тащу их прочь – лишние, ненужные, мешающие. Он подчиняется и обнажается сам.

Немею.

Надо же, какой! Широкие плечи, литые мышцы, твердый живот… Вот только шрамы портят гладкую совершенную кожу.

– Кто мог ранить бога?

– Нашлись умельцы, – отвечает он, снова притягивает к себе и целует. Головокружительно, без нежности, властвуя надо мной.

И я отдаюсь в его власть.

– Смотри на меня, – то ли просит, то ли приказывает он, – хочу видеть твои глаза.

А дальше здесь, под деревьями, на ложе из трав, творится древнее таинство, которое соединяет мужчину и женщину в единое целое. Ветер запоминает мои стоны и вскрики, заучивает нежные клятвы, а звезды подмигивают с пониманием. То, что происходит между нами, космически и сакрально. И настолько невыносимо огромно, что я взрываюсь, распадаюсь на частицы, разлетаюсь по вселенной. Чтобы слиться с нею, вместить в себя и самой стать космосом…

– Спи, – ласково приказывает Пепел, когда, вернувшись в его объятия, я сворачиваюсь клубочком под боком.

Мой мужчина обнимает меня, прижимает к себе, целует в макушку. Сон приходит мгновенно.

Пробуждение, как всегда, внезапное и кажется несвоевременным. Когда ты судорожно тянешь руки вперед, хватаешь сон, пытаешься удержать грезу… Но разве так бывает?

Если бы не легкая боль и не следы от его губ на моем теле, и впрямь бы подумала, что все приснилось, ведь проснулась я в своей хижине, на привычном топчане. И жилище в порядке – ни следа от пожара. И дядюшка Жу по-прежнему радует слух храпом.

Спешно одеваюсь, выхожу наружу.

Так и есть: ничто не напоминает о вчерашнем побоище, ни клочка сажи вокруг. Будто и не было ничего.

Твой подарок за девственность, да, Пепел?

Что ж, я его приму.

А вот другой, когда возвращаюсь обратно в дом, вызывает возмущение: изящное шелковое платье, заколки из серебра и нефрита… Ну уж нет, милый, так дешево я не продаюсь! Даже глаза начинает щипать от обиды.

Ну зачем, зачем ты все испортил?!

Со злостью сгребаю дорогие подарки с твердым намерением пойти на рынок и выручить за все это добро кругленькую сумму. И уже почти завязываю покрывало в последний узел, как буквально застываю, выхватив взглядом один предмет: женскую шпильку. Тонкая вязь бамбуковых веточек из состаренного серебра, легкие вкрапления пейзажной яшмы… Такие вещи обычно делают под заказ для конкретного человека. В частности, эту шпильку я видела на госпоже Чжао.

Нет-нет-нет!

Пепел, ты же не мог подкинуть мне эти вещи? Слишком нелепо и мелочно для такого, как ты.

Слышу голоса – ими полнится двор.

Вскоре распахивается дверь, и в проеме появляется местная красавица собственной персоной, а с ней – с десяток вооруженных дубьем мужчин. Кто бы сомневался! Старейшины среди них, кстати, нет.

– Вот, полюбуйтесь! – Тычет в меня пальцем госпожа Чжао. Она тяжело дышит, ее большая грудь ходит ходуном, и сейчас я совсем не завидую ей. – Эта мерзавка хотела сбежать с моими вещами!

Не мог же? Или все-таки мог? Но зачем?

Криво усмехаюсь и выступаю навстречу непрошеным гостям.

Эпизод 3

Госпожа Чжао выпячивает грудь и источает…

Наша крохотная хижина, кажется, вот-вот лопнет от такого количества людей. Прям вижу, как по хлипким бамбуковым стенам бегут кривые трещины.

Дядюшка Жу все еще спит, лежа на спине, запрокинув голову и развалившись. Громкий храп сотрясает крышу. Мне становится стыдно перед чужими за его неопрятность.

Это все волнение. Когда я волнуюсь, голова звенит и наполняется всякими глупостями.

Решаю пока что быть вежливой, сначала нужно все прояснить. Разобраться, что происходит и что на самом деле они знают о вчерашнем.

Кланяюсь и произношу как можно учтивее:

– Что заставило столь почтенных людей отправиться к Никчемной Ю?

– Ты смеешь спрашивать? – злобно хмыкает госпожа Чжао и тычет тоненьким пальчиком в сверток, который все еще лежит на моем топчане. – Это ты как объяснишь?

Знать бы как. Хотя догадка есть, и к Пеплу она отношения не имеет. Если бы он хотел отомстить мне за то, что я его сожгла, как он считает, сделал бы это куда более изощренно и тонко. А вот такие недалекие людишки, как моя сегодняшняя гостья, на подобное способны вполне. Понять бы еще, чем я ей не угодила?

Но сейчас нужно что-то ответить, и я говорю:

– Ю не понимает, о чем речь. Утром Ю нашла эти вещи в своей хижине. И когда увидела вашу заколку, собиралась отнести ее вам. Вот, возьмите. – С поклоном протягиваю на открытых ладонях ту самую шпильку с вязью из бамбуковых листьев. – Ю не берет чужого.

– Наглость! – восклицает госпожа Чжао, и ее идеальное, будто у фарфоровой куклы, лицо вспыхивает, становясь красным и некрасивым.

Луна и звезды, значит, ну-ну. Меня наполняет ехидство. Кто-то даже умудрялся называть ее небожительницей, мол, родителям своим она вовсе не дочь, а родилась в Небесном Дворце, но ее похитили злодеи и забросили в Мир Смертных. Хорошо бросили, метко так, ага.

– Ю говорит правду, – продолжаю я, не распрямляя спины. Мазнула только взглядом по госпоже Чжао и снова таращусь в земляной пол, словно на нем начертаны великие истины. – Ю не знает, как эти вещи появились здесь. Этой ночью Ю не ходила в деревню.

Госпожа Чжао фыркает и, изящно махнув по воздуху рукавом из розового шелка, складывает на животе свои тонкие ладошки.

Да что же я лукавлю? Не иначе как от зависти. Когда не идет красными пятнами – хороша же. Чудо как хороша! Особенно в этом розовом одеянии из легких и тонких тканей. Будто сама Богиня Рассвета заглянула в гости. И нефритовые подвески на ее цзи[3] позвякивают тоненько и приятно.

– Кто может подтвердить твои слова? – чеканит госпожа Чжао, гордо вскинув голову и глядя на меня, как на грязь.

Мужчины за ее спиной поигрывают дубинами, а кое-кто даже холодным оружием. Но они мне не ровня. Страха перед смертными у меня нет – есть страх за них.

Внутри, утробно урча, ворочается Она, хихикает, подсказывает мне:

«Могли бы подтвердить те два идиота, что приходили к нам вчера. Но – ой, – она будто прикрывает пасть когтистой лапой и выпучивает глаза, – кажется, от них остался только пепел. Я давеча хорошо повеселилась!».

От них и того не осталось. Мой Пепел об этом позаботился.

Но я должна удержать Ее, поэтому не остается ничего другого, как притворяться никчемной глупышкой и давить на жалость.

– Слова Ю, – лепечу, по-прежнему глядя в пол, – мог бы подтвердить дядюшка Жу. Но, как видите, – указываю в сторону его лежанки, – он сейчас спит.

Госпожа Чжао брезгливо морщится, будто увидела дохлую крысу.

– Да если бы и не спал – кто поверит старому пьянице?

Мужчины за ее спиной подхватывают: «Верно-верно», «Истинно так!», «Пьянчуге веры нет!».

С достоинством императрицы госпожа Чжао подходит ко мне и грубо хватает за волосы, тянет вверх – я ведь все еще гну спину в поклоне – заставляя взглянуть ей в лицо. Красивое, злое, неживое лицо.

Я терплю. Пока еще терплю. А вот Она уже на пределе.

– Мало ли что может померещиться спьяну. А ты, дрянь… – Госпожа Чжао сжимает сочные губы в узкую полоску и пребольно треплет меня за волосы. – Помню, твой взгляд на рынке так и шастал по мне. Ты уже тогда присматривала мои вещички, да?

– Что вы, что вы, – бормочу, даже не пытаясь освободиться из ее захвата, не то сочтет мои действия оскорблением, и станет только хуже, – всему причиной ваша красота. Ю просто завидует вам. У вас есть грудь, а у Ю нет.

Хижину сотрясает мужской гогот. Луженые глотки громки и неблагозвучны. Они будят дядюшку Жу.

Он вскидывается, таращится на всех непонимающе и удивленно. Грязная засаленная шевелюра всклочена. Глаза, и без того узкие, сейчас и вовсе превратились в щели. Босые ступни шарят по полу – разыскивает свою соломенную обувку. Только вот они совсем износились, и я выкинула эту дрань в последнюю уборку. Поняв, что обувь не найти, как есть, босой, дядюшка Жу встает с лежанки и, смачно рыгнув, оглядывает все почтенное собрание.

– Эй! – вскрикивает, сообразив, что произошло что-то неладное. – Если эта Никчемная что-то натворила, скажите мне. Только я могу ей наподдать!

И на том спасибо. Ехидничаю мысленно, потому что хватка на моих волосах наконец ослабевает. Благодарю, дядюшка.

– Тогда вам надо как следует ее наказать, господин Жу. – Госпожа Чжао переходит на приторно-воркующий тон – она всегда так разговаривает с мужчинами, даже с такими жалкими, как мой дядюшка. – Этой ночью негодница пробралась в мое поместье и ограбила меня. Вон доказательства. – Снова указывает холеным пальцем на узел с вещами.

Этой ночью я занималась любовью с таким красивым мужчиной, какой тебе, грудастая, и не снился. А еще раньше расправилась с двумя олухами, которые возомнили себя охотниками на чудовищ.

– Ай-й-я! – тянет дядюшка Жу и качает головой. – Никчемная! Как ты могла? Разве я этому тебя учил?

А ты хоть чему-то хоть когда-то меня учил? Я даже читать и писать сама выучилась!

– Ю виновата, – бормочу вслух, – но Ю правда никогда не была в поместье старейшины. Даже не знает, где оно находится. К тому же Ю не нужны чужие вещи. Ю будет благодарна, если госпожа Чжао заберет их.

– Ну вот видите, – дядюшка разводит в стороны свои короткие пухлые руки, – все и разрешилось! А о наказании я позабочусь, не волнуйтесь.

– Ничего не разрешилось! – громогласно заявляет высокий мужчина в форме стражника, бесцеремонно входя в хижину. И та будто становится еще меньше. Он, конечно, не так высок и широк в плечах, как Пепел, но тоже весьма внушителен. Особенно в сравнении с моей тщедушностью. Его лицо можно было бы назвать привлекательным, если бы не жуткий шрам, который тянет угол рта вверх. Это напоминает злобный оскал.

– Господин Вэй! – ахает госпожа Чжао.

Они переглядываются так, что у меня не остается сомнений: между этими двумя есть связь. Та самая, что всегда возникает между самым сильным мужчиной и самой красивой женщиной – недаром же наша Богиня Рассвета так мило краснеет и отводит взгляд, прикрывая рот рукавом.

– Господин Вэй! Господин Вэй! – раздается со всех сторон. Собравшиеся, кроме нас с дядюшкой Жу, кланяются мужчине с разной степенью почтительности.

А я вспоминаю вчерашний диалог тех двоих. Так, значит, вот о ком они говорили. И что у него за письмо такое? Неужели из гильдии охотников? Как нас выследили? Мы же нарочно вот уже семьсот лет пребываем только в Мире Смертных. Для чудовища это лучший способ спрятаться, можно годами жить, и тебя не почуют. Смертные не способны распознавать нашу темную ци. Даже если спровоцировать Ее, все будет выглядеть как пожар. А это неудивительно при открытом очаге в бамбуковой хижине. Да и кому какое дело до двух нищих отшельников, живущих у самого леса?

Нет, тут определенно есть кто-то еще. Кто-то из бессмертных. Кто-то очень сильный, почти бог. И это плохо, потому что наводит на мысли о том, кого я почти семьсот лет пытаюсь забыть. И если моя догадка верна, то все еще хуже, чем я думаю.

По спине невольно продирает холодком, и даже Она ежится внутри.

– Господин Вэй, – хмыкает дядюшка Жу, – а у вас-то какие претензии к этой Никчемной?

– Она обвиняется в убийстве! – заявляет тот, буквально испепеляя меня взглядом.

Мысленно усмехаюсь: если бы я решила тебя испепелить, ты бы уже превратился в серую кучку на полу.

Смертные…

Не знаю, то ли это Она шипит внутри, то ли я сама в мыслях, но сейчас мы единодушны: смертные зарвались. А я даже не могу преподать им урок. Только и остается, что в бессилии сжимать кулаки и усмирять свой гнев.

– В убийстве? – Дядюшка Жу заходится смехом, даже глаза трет от слез. – Вы слышали? В убийстве! – продолжает он, хватает меня за плечи и выставляет перед собой. – Это она-то – убийца? Да вы посмотрите на нее! Ее ж веткой перешибешь! Кого она могла убить?

– Двоих человек, – отвечает Вэй Тянь. – У меня есть свидетели, которые видели, как вчера вечером Сяо Ка и Ли Муй направлялись в сторону вашей хижины.

– А потом? Что было потом? Кто видел? – Дядюшка Жу отпускает меня и обходит толпу, заглядывая в лицо каждому из собравшихся. – И трупы? Где трупы?

– Вот и я хочу знать, где трупы? – рычит Вэй Тянь. – Обыскать здесь все!

Люди, пришедшие с госпожой Чжао, дружно отвечают: «Есть!» и кидаются исполнять.

Сам же Вэй Тянь бесцеремонно усаживается на единственную скамейку в нашей хижине, складывает руки на груди и закидывает ногу на ногу.

– Что ты такое? – пристально смотрит на меня, будто хочет выпростать, как рыбешку, и порыться во внутренностях.

– Ю просто жалкая и никчемная. Ю не вредит. Ю просто собирает хворост, – лепечу, делая вид, что напугана. Но на самом деле мне любопытно. Я хочу увидеть то письмо, хочу узнать, кто его написал, хочу понять, кто за этим стоит. Подтвердить или опровергнуть свою догадку.

Вэй Тянь вскакивает, переворачивает ногой наш маленький столик, так что стоявшие на нем глиняные миски слетают на пол и раскалываются.

Невежливо. Из чего нам теперь есть?

– Не смей мне врать! – орет он. – Те парни, что ушли вчера за тобой, были глупцами, но честными и хорошими людьми. Они просто хотели оградить свои семьи от чудовища!

– Чу-чудовища? – Невинно хлопаю ресницами.

– О чем вы? – подключается к разговору госпожа Чжао. Она напряжена, как струна гуциня. А глаза? Недаром она прячет их сейчас за длинными ресницами.

– Недавно, – начинает Вэй Тянь, – мне пришло важное сообщение, что в нашей деревне промышляет бес. Вы наверняка слышали, благородная госпожа, обо всех странных смертях, которые происходили последнее время?

Она кивает, не произнося и слова. Чего боится? Что голос дрогнет? Прекрасной госпоже есть что скрывать?

Дядюшка Жу усмехается:

– Помилуйте, я с ней рядом каждый день. Она, конечно, не подарок, но чудовище? Это преувеличение!

– Преувеличение? – хмыкает господин Вэй. – Вы посмотрите на ее волосы! Она же носит в себе огонь! Разве это не признак бесовщины?

– Все-таки цвета волос маловато, чтобы назвать кого-то чудовищем или бесом, не находите? – упрямится дядюшка Жу. – Нужны доказательства повесомее.

– Молчать! – снова повышает голос господин Вэй. Должно быть, его и самого нервирует, что никаких доказательств нет. – Столько людей было убито! Их будто иссушили! Тела – как сухие корни.

Хмыкаю про себя. После меня если и остаются тела, то как головешки. Если остаются вообще. Не туда копаете, господин Вэй. Возможно…

Порыв ветра врывается в распахнутую дверь, и мне в нос ударяет запахом благовоний госпожи Чжао. Очень сильным. Будто за этим запахом пытались замаскировать другой. Тот, который тело источает на самом деле, – мерзкий и тошнотворный запах беса.

Я ведь права, госпожа Чжао?

Вскидываю на нее взгляд, усмехаюсь криво и замечаю, как она вздрагивает.

Даже так? А это становится интересным.

Эпизод 4

Откуда ты пришел в этот мир?

Бес в Мире Смертных? Это почти как коза на грядке с капустой. Как небесные могли такое вообще допустить? Чем они там заняты в своих золоченых чертогах? Как обычно, сплетнями, интригами и игрой в вэйци?[4]

Сделать бы так, чтобы вода ушла да камни выступили, а на них следы маленьких ножек госпожи Чжао обнаружились. Но все, что у меня есть, – это запах, который простой смертный даже не распознает. Госпоже Чжао не стоило тратить дорогие благовония, глуша его. Значит, причиной ее злоупотребления духами были вовсе не жители деревни? Кто же тогда? Дядюшка Жу? Да нет, судя по всему, он так до сих пор ничего и не унюхал. Неужели я? Но зачем?

Вопросов пока что больше, чем ответов. А соперник у меня хитер и изворотлив. И чтобы поймать такого, лучшая стратегия – заставить потерять бдительность. Или же, как в нашем с ней случае, удалить с поля битвы второго игрока. Удобно ведь вешать все на Никчемную Ю. Кто защитит бедную девчонку? Кто поверит?

Отлично. Заметьте, госпожа Чжао, правила предложили вы. Я лишь сыграю по ним. И сейчас лучшее, что могу сделать, – исчезнуть из поля зрения. Например, в тюрьму. Под бдительную охрану людей Вэй Тяня.

Мои размышления прерывает выкрик:

– Доклад!

Один из мужчин, пришедших с госпожой Чжао, вбегает в хижину и склоняется перед Вэй Тянем. Тот милостиво машет рукой:

– Поднимись и говори.

Докладчик, однако, так и остается в полусогнутом состоянии.

– По вашему приказу, господин Вэй, мы обыскали двор и окрестности. Нет и следа тел. Вообще нет признаков, что здесь кто-то дрался. Все чисто.

Вэй Тянь барабанит по столу тонкими смуглыми пальцами, бормоча:

– Как такое может быть?

Дядюшка Жу подливает масла в огонь:

– Вот видите, я же говорил. Никчемная моя ни при чем. Благородные господа, могу ли я просить вас покинуть мое жилище?

Порой дядюшка Жу, должно быть, памятуя свое небесное прошлое, заносится над смертными и тем самым все портит. Вот как сейчас.

Вэй Тянь действительно поднимается, и хотя весь его вид демонстрирует крайнее разочарование, предъявить ему и впрямь нечего.

– С вашего позволения, госпожа Чжао, будем считать сегодняшний случай недоразумением, – говорит он. – Я рад, что вы обрели свои вещи, а нам нужно продолжать поиски Сяо и Ли… – на несколько секунд он осекается, но все же заканчивает: – И поскольку нам по пути, осмелюсь предложить сопроводить вас.

Госпожа Чжао дает сигнал одному из своих спутников забрать узел с ее сокровищами и, гордо выпрямившись, шествует к выходу. Мимо меня. Обдавая запахом беса – его не спутаешь ни с чем и не заглушишь благовониями. Конечно, смертные будут обонять лишь нежный цветочный аромат, который, будто покрывало из тончайшего шелка, окутывает стройную фигуру госпожи Чжао. Особенно если они влюбленные глупцы, как Вэй Тянь, или восторженные поклонники, как ее спутники с дубьем наперевес. Но я-то не они. Меня не провести. Точнее, нас. Она внутри тоже потирает когтистые лапки: давненько мы не жгли бесов, да?

Я увлеклась и едва не упускаю момент – если они сейчас уйдут, придется ждать, когда в следующий раз госпожа Чжао вздумает подставить меня. Теперь, унюхав истинный запах, я уверена, что это именно она все устроила, а не Пепел.

Не хочу ждать.

Поэтому хватаю край ее воздушной накидки, которая при ходьбе развевается, будто трепещущие крылья, и кричу что есть сил:

– Бес! Бес! Это она бес!

На краткий миг госпожа Чжао сбивается с шага, выдавая себя. Едва не падает, но верный Вэй Тянь вовремя оказывается рядом: подхватывает, утешает.

Дядюшка Жу теряет дар речи и замирает с открытым ртом.

– Да как ты смеешь, грязная мерзавка?! – Вэй Тянь готов убить меня взглядом. Прямо вижу в его глазах все пытки и кары, которые он намерен применить ко мне за осквернение его идола. Идол же показательно пребывает в полуобмороке в объятиях своего любовника – беззастенчиво и прилюдно.

Конечно, кто их сейчас обвинит? Кто подумает грязное? Только подлый и невежественный человек.

– Но это правда! Любой бес смердит хуже, чем сточная канава, – не унимаюсь я. – Понюхайте сами. Только хорошо нюхайте!

Он хмыкает, наклоняется и вдыхает ее аромат, прикрыв глаза. Так интимно и даже… мило, что иного на сей раз уже и не подумаешь. Потому-то и начинают ползти шепотки. Они отрезвляют бравого Вэй Тяня.

Быстро сообразив, как выглядит картина со стороны, он сначала краснеет, потом бледнеет, наконец передает госпожу Чжао парочке стражников и взрывается:

– Если кто-то посмеет сказать хоть слово о том, что видел сегодня, – замолчит навеки. Я сделал… – Вэй Тянь осекается и смущается, судорожно подбирая слова, – я понюхал ее, чтобы опровергнуть слова этой нахалки.

– Да-да, – заверяют со всех сторон, – все так.

– Госпожа Чжао всегда окружена ароматом цветов, любой подтвердит. Ее благовония нежны и изысканны. Она сама создает их.

– Так и есть, – вновь раздается со всех сторон.

Мне даже слегка жаль этого по уши влипшего малого. Такие, как госпожа Чжао, идут по спинам таких, как Вэй Тянь, двигаясь к своей цели. А после – даже не оглядываются.

– Так о каком бесе может быть речь? – зло заканчивает главный страж деревни свои восхваления.

– Верно. – Госпожа Чжао приходит в себя и теперь невинно хлопает ресницами. – Клевета! Наглая клевета! Ее, – указывает на меня, – надо наказать. Это отродье совсем не знает приличий!

– Взять ее! – командует господин Вэй.

И люди, пришедшие сюда за мной, с удовольствием подчиняются. Им тоже не хотелось уходить без добычи, не завершив начатое.

Пока меня бесцеремонно скручивают, связывая грубыми веревками, дядюшка Жу пытается вмешаться, но я осаживаю его взглядом. К счастью, он все-таки мудрая Черепаха и правильно считывает некоторые действия, поэтому, воя и причитая, только ползает рядом да умоляет наказать его вместо меня.

Идти связанной не очень удобно. Веревка на шее немилосердно трет, кожа у меня слишком нежная. Как вчера ночью шептал Пепел – созданная для поцелуев и ласк. Ну что ж, когда он явится в следующий раз, будет повод зацеловать еще нежнее… Мысли о Пепле погружают меня в блаженную негу, и я даже не замечаю, как мы оказываемся в деревне Бамбукового Ветра.

Госпожа Чжао и господин Вэй уехали вперед в ее повозке. Полагаю, им было что обсудить дорогой. Вэй Тянь неплохой малый – честный, верный, отважный. Жаль, спутался с бесом. А это кривая дорожка, очень кривая!

Меня заводят в какое-то темное и холодное помещение, грубо толкают вперед. Кувыркаюсь, приземляюсь на колени, но не удерживаюсь и падаю дальше, ударяясь грудью и прикладываясь лицом.

– А-а-а-ай… – вырывается невольно.

Ну вот! От мыслей о любви и сама неженкой стала. Когда меня семьсот лет гоняли по Трем Мирам, получала увечья и посерьезнее. Не будь у меня Ее, вся бы в шрамах ходила. Но Ей нравится беречь свой сосуд.

Вот и сейчас ворчит там внутри, но лечит. Миг – и ни ссадин, ни ушибов. Цела и невредима. Остается только порадоваться, что охранникам у двери до меня и дела нет. А то бы, конечно, заподозрили неладное.

Я отлично вижу в темноте, поэтому внимательно оглядываю место своего заключения. Крохотная комнатка – две меня в длину и полторы в ширину. Ну и на том спасибо, хоть лечь можно во весь рост и даже раскинуться. На полу – истлевшая циновка. И все, больше никаких удобств. Решетки на двери такие крупные, что я без труда пролезла бы между ними. Наверное, никто не рассчитывал тюрьмы на таких тощих пленников. Что ж, хорошо.