Кафар

Елизавета Бам

Кафар

Quis hic lоcus, quae

regio, quae mundi plaga?1

Луций Анней Сенека «Геркулес в безумии»

Глава 1

«Здравствуйте, разлюбезная моя Катерина Матвеевна, (Слушай, а у тебя отчество есть вообще?).

Итак, вот свежие новости из пустыни.

На сегодняшний день в израильском обществе произошел раскол: по одну сторону я, по другую – они. Пока до открытого вооруженного противостояния не дошло, но конфронтация налицо. Для начала ОНИ настаивали, чтобы я поменял имя, видите ли, Ростислав слишком неудобоваримо для еврейского уха. Так что может быть, я скоро буду зваться Мордехай или Ихавод (сокращенно Мордик и Иха). Ситуация обострилась, когда я попытался подделать чек на тысячу шекелей от имени своего работодателя и обналичить его в банке. Ладно бы у меня получилось, так нет же, ОНИ сразу схватили меня за руку, и теперь на мне висит Уголовное Дело. В суд я так и не пошел. Но я так просто не отступал, я злостно не ходил на работу и не платил за комнату, чтобы поставить их в тупик и заставить задуматься о том, с кем они связались. Частично мне это удалось, но ОНИ и тут выкрутились: заставили меня сдать какие-то тесты, запихнули в Иерусалимский университет и теперь мучают со своим ивритом. А еще мне светит армия. Представляешь мне – старому толстовцу! Тут сейчас всех моих друзей должны забрать в армию, так они радуются, как котята, и не потому что родину собираются защищать или там арабов убивать, а потому что им нравится ходить в камуфляже. Здесь это считается очень престижно. А мне нравятся джинсы, что тут поделаешь…

И вот о чем я думаю, ворочаясь ночью на своей студенческой кровати: когда мальчик-араб, сгибаясь под тяжестью Калашникова, пустит пулю, которая окажется для меня последней, я закрою глаза и увижу....

..... узкий переулок с серыми, нависающими зданиями и зеленый дом, маленький двор, коричневую дверь, лифт как всегда сломан, но ничего, идти-то на пятый этаж, налево и обшарпанная дверь, приобретшая неопределенный цвет от многочисленных ударов ногами нетерпеливых гостей…»

Ну в общем все верно, только дверь в подъезд стала черной и железной с кнопочками домофона. И лифт починили, поставив блестящую серебряную кабину, в которой непонятно едет она или уже застряла, как будто она не перевозит, а телепортирует тебя с этажа на этаж. А все потому, что у Кати почти не осталось соседей – на их место пришли офисы, они заняли все три первые этажа (выше это уже не престижно) и теперь мальчики в костюмчиках и девочки в юбочках целый день курят на лестнице, там где раньше играла в карты местная шпана и ломались наркоманы.

Катя дочитала письмо Ростика и осторожно положила его обратно в конверт. С Ростиком всегда было так: она не очень хорошо понимала даже, о чем он говорит, а то, что он пишет, вообще походило на криптограмму. Она вспомнила, как год назад, нет полтора, пыталась позвонить по телефону, который он ей прислал, потом оказалось, что был неправильно указан код города, а когда она все-таки дозвонилась, ей ответили, что Ростик уже съехал, притом женщина, с которой Катя разговаривала, упорно называла его Костиком. А через неделю пришло безумное письмо еще со старым обратным адресом, где Ростик четырехстопным хореем рассказывал о прелестях работы на обувной фабрике в отделе стелек.

«Я хожу гулять по лесу. Это очень помогает. Стельки шить еще ровнее».

Катя иногда думала о том, чтобы поехать в Израиль и его там разыскать. Напоить, накормить и привезти домой. Один раз эта безумная идея чуть было не осуществилась, когда она познакомилась с бизнесменом, утверждавшим, что у него есть связи в израильской мафии. Она тогда быстро сочинила историю про пропавшего без вести кузена, волнующуюся тетю, последние дни убитой горем бабушки, но в силу какой-то слабости характера так и не сумела довести ее до конца.

А сейчас… о, Господи, что же ему ответить?

Глава 2

– Катя, ты понимаешь, сейчас в России возможно выпускать только два вида журналов: для супер бедных и супер богатых. Для середнячков не канает – их просто нет. А богатые и бедные, это, в принципе, одно и то же. Это люди, которым все пофигу. Потому что у одних бабло из всех карманов вываливается и они знают, что могут себе все позволить, потому что не убавится, а другие тоже не особенно парятся, потому что знают, что хуже уже не будет.

– И что? – Катя грустно смотрела на свои бумажки.

– И что? И то, что мы будем делать экстремальный журнал для богачей и нищих. С этого и начнем: «Денег масса. Они лезут из всех щелей. Или вы не видели денег вообще уже несколько месяцев. И то и другое – две стороны одной монеты. И с тем и с другим пора смириться». А журнал так и назовем: «Богач-бедняк». Как, кстати, это будет по-французски?

– Понятия не имею. Что-то вроде «риш-повр». А зачем тогда нам нужна французская тематика в журнале? Причем она здесь?

– При том, что надо запузырить еще какую-нибудь фишку. Франция – идеально! Сделаем французское название, рубрикатор на французском, даже можем подрисуночные подписи делать на французском. Английский уже всем приелся, немецкий – немного некутюрно смотрится, а вот французский – очень даже цепляет.

– Ага. При том, что половина народа не сможет это все правильно произнести.

– Да, плевать, пусть хоть они вообще читать не умеют! Ты же не книжки пишешь, черт возьми, а сраное СМИ. Под журнал для богатых и нищих нам кто угодно даст денег. А французское оформление – так это ж просто красная тряпочка для спонсора. Ну что ты тут написала? «Интерес к Франции как к политическому и экономическому партнеру сильно возрос после встречи Путина и Жака Ширака. В культурной сфере происходит замещение французской культуры от «кино не для всех» до «для широкого круга всех возрастов». Франция перестает ассоциироваться со страной, ставшей последним приютом для русской интеллигенции. В глазах молодого поколения она становится неизведанным интересным самостоятельным государством. Проспекты туристических агентств не дают полного представления об этой стране». Какая, к черту, дружба Путина с французским народом и приезд Ширака в Москву? Все уже во Франции этой сраной побывали. Все на Эйфелеву башню попялились. Париж увидели – никто не умер. От этого надо отталкиваться. Типа «заведи Францию у себя дома».

– Ну есть еще новые русские, которые французский учат. На курсах, где я преподавала, они просто пачками ломились. Особенно жены. Делать им особенно нечего, так они учат френч. А, главное, знаешь, зачем? Не чтобы по Каннам мотаться, там они все равно только пальцами тыкают, а чтобы, придут к ним вечером гости, а они им в дверях «bonjour».

– Епть… я так от этого языка во Франции затрахался, слышать его больше не могу… Если бы какая-нибудь фря мне в гостях такое слово сказала, зарубил бы ее на месте… Так, короче, надо закругляться. Я тогда сам все напишу, фишку придумаю, концепт, деньги посчитаю. От тебя только – название и рубрикатор на французском. И манки про то, откуда мы будем брать информацию – типа насчет будущего штата там пошуруй. Кто у тебя про что писать может, ясно?

Катя погрузилась в размышления о том, почему она никогда не могла сказать Лене о том, что он – долбанутый идиот, а она сама – серьезная девушка и не хочет с ним связываться.

С Леней она познакомилась три года назад, когда ковыляла домой. Впереди шел молодой человек в черных джинсах, который вдруг резко обернулся и спросил: «Вы не в этом подъезде, случайно, живете?». «В этом», – ответила Катя, на что строгий юноша широким жестом открыл дверь и предложил: «Тогда зайдем?». Потом они сидели на лестнице, пили пиво и курили, хотя Катя была в каком-то элегантном костюме, блузке и даже, кажется, на каблуках. За первые пять минут разговора Катя узнала, что молодого человека зовут Леня, что он имеет французского дедушку, сбежавшего еще в 70-е от семьи из совка, который спит и видит, чтобы пригласить внука на вечное поселение и полный пансион, что Леня учился во ВГИКе и вообще человек умный, умеет отличать истину от фальши и пошлое от прекрасного. Поэтому Катя – несомненно прекрасное создание, вполне достойное того, чтобы стать верной боевой подругой будущему французскому гражданину.

– Ну и как тебе Леня? – спросил вечером брат, глядя на Катину расслабленную нижнюю челюсть.

– Откуда ты…?

– Это мой приятель. Лепший кореш, можно сказать. Мы с ним вместе церкви грабили, то есть занимались антиквариатом. Ему очень хочется жениться, притом выгодно, вот я подкинул ему идейку насчет тебя.

– А что во мне такого выгодного?

– Ну, смотри. Квартира у нас с тобой большая, недалеко от центра. Родителей нет, так что с тещей проблем не будет. Бабушка того и гляди откинется, так что еще одна хата перепадет. Ты девка умная, без комплексов – жить с тобой вполне можно.

– А я что с этого буду иметь?

– Любящего французского дедушку. Леня говорит, он сидит на миллионах. Ты его очаруешь, и обеспечишь нам светлое будущее.

– Нам?

– Конечно. Кроме того, у Лени всегда есть, что покурить. Идеальный муж.

Катя обещала подумать. Но она, как обычно, думала так долго и так обстоятельно, что расстроенный Леня, в конце концов, один укатил в Монпелье, на прощанье сообщив ей, что она все-таки «баба с гнильцой».

Незадолго до этого Катя как раз вписала в квартиру Ростика, приехавшего в Москву с одной зубной щеткой. Ростик кидал куриные кости из окна, а посуду мыл, складывая тарелки в унитаз и нажимая на спуск. Первую неделю он провел в размышлениях, кем же ему все-таки стать: писателем или рок-звездой.

Глава 3

Что за моря, что за берега, что за серые скалы и что за острова

Что за вода, плещущая за борт…2

«Катя говорит: даже когда человек несчастлив, даже когда он думает, что несчастлив и улучшения не предвидится, он все равно счастлив. Сломленные жизнью развалины, алкоголики и неврастеники вызывают у нее больше уважения, чем сильные личности, способные справляться со своими проблемами. В принципе, она не против того, чтобы умереть, харкая под забором. Надо бы уточнить у нее, под каким.

Рассказывают, что Катины родители умерли, когда ей было лет десять. Я не знаю, насколько серьезно можно углубиться в эту тему. Однажды у нас с ней был разговор о родителях, правда, мы были очень пьяные и по большей части смеялись. Мне было, конечно, интересно узнать, что с ними произошло, и как она на все это отреагировала.

Я слышал две версии, одну от самой Кати, а вторую от каких-то ее знакомых. Катина версия гласит, что маму – женщину красивую, но с головой поссорившуюся еще до ее рождения, зарезал любовник, потому что она отказалась бросить семью. После этого любовник, тщательно спрятав тело, пришел к папе каяться. Они выпили водки, поговорили по душам, после чего папа пошел и тихо вскрыл себе вены в уборной. Совершенно обалдевший любовник сдался в милицию и вроде бы до сих пор коротает дни в дурке.

Друзья Кати, с которыми я общался, утверждают, что маму сбила машина, пока папа умирал в больнице от тривиального рака. Есть даже некоторый трогательный момент: как будто бы Катя видела смерть мамы, стоя на другой стороне улицы.

Интересно, насколько смерть родителей повлияла на ее характер. И тот факт, что взросление ее прошло под флегматичным присмотром бабушки и полоумного братца. Вот я совершенно не знаю, расстроюсь я или нет, если мои родители умрут. Одно время я даже представлял себе, как они умирают. Как я приезжаю в свое Кукуево, под стук могильной лопаты стряхиваю пепел с пальцев и ухожу, ни разу не оглянувшись. Не потому что я их так ненавижу, совсем нет, сейчас по прошествии стольких лет разлуки и практически полного молчания мне даже иногда хочется, чтобы они… хоть бы возмутились моим поведением и тем, что со мной происходит.

Катя однажды познакомилась с моим папой. Он приезжал в Город на два дня (и одну ночь, слава Богу) и я не мог вписать его в свою комнату. Поэтому любезная Катя предложила папе переночевать у нее. Папа привез здоровенную бутыль самогонки, от которой пронзительно пахло свежими опятами, мы вначале чуть не блеванули с Девушкой моей мечты, но после третьего стакана вроде даже втянулись, тем более, что на предмет прохождения по небу она была довольно мягкая. Что же рассказывал тогда папа? О моем детстве – о том, как мы вместе удили рыбу, ходили на охоту, как он мне разрешал вместе с ним ездить в товарняках и ходить по железнодорожным путям. Папа мой – в прошлом путевой обходчик. Еще он рассказывал о том, как я как-то красил проржавевшие знаки и мне проходящим поездом чуть не снесло голову. Катя тогда заметила, что он говорил об этом не то с гордостью не то с сожалением.

Для меня, простого мальчика из деревни, тот факт, что я и мой неотесанный папа пьем его самопал с Катей и ее братом на их кухне, сам по себе был примечательным.

Если не принимать серьезно Катину версию (не думаю, что она ее придумала, у нее вообще отсутствует фантазия, она просто составляет коллажи из того, что где-то услышала), то я бы вообще предположил, что родителей у Кати с самого начала не было. Может, Антоновы родители и закончили жизнь на больничной койке, Катя же просто в какой-то момент возникла. Она – порождение своего Города.

Вот, скажем, анализируя Городской уклад жизни, я находил в нем так много бессмысленных пустот и одновременно – прекрасных завершенных форм. Странно, что москвичи считают Город ограниченным и закольцованным, мне он представляется пучком, неким узлом дорог, расходящихся в бесконечность. В отличие от Ростова, Киева, Питера или Иерусалима, расположившихся на карте подобно отдыхающей пиявке, Москва ни в какие масштабные рамки не влезает. Это я понял, скорее почувствовал в первый же день.

Мне очень нравится история из Старого Завета о нечестивом царе Вассе и коварном Боге. Последний давно хотел наказать Вассу за его нечестивость. И вот он дождался пока Васса во время какого-то семейного праздника вышел из дома отлить на заднюю стену и в это время небесным огнем уничтожил все: дом, семью, друзей, даже хлев пожег. Васса стряхнул, одернул платье, обогнул стену, а там – только пепелище. Подражая Шопенгауэру, я представляю себе сцену изгнания из рая: Адам, напялив фиговый лист, на минутку отлучился по малой нужде, застыдившись Евы, выскочил за ворота, а когда собрался назад – стена по-прежнему есть, а рая – уже нет. Так и Москва для меня с самого начала стала городом незыблемых стен, за которыми то и дело мелькает ускользающая пустота».

Глава 4

Леня позвонил в начале марта. Позвонил сухо, деловито, даже трубка телефонная была какая-то жесткая, и сказал, что вернулся в Москву, а к Кате у него есть очень заманчивое деловое предложение.

Катя очень удивилась: в их последнюю встречу Леня как раз долго разорялся, что с ней совершенно невозможно «делать дела». Собственно, Кате и самой совершенно не хотелось их делать. Закончив институт, она не стала долго придумывать, чем заняться, и пошла в рекламу. Точнее не пошла, а ее туда буквально принесло – текст для буклетика о телевизорах, потом статейка о химическом пиллинге, дайвинге, стиральном порошке, салоне интерьеров…

– Не понимаю, как ты можешь этим заниматься. – возмущался брат. – Это же даже не продажная журналистика – ты если и продаешь, то не свое барахло. Ты за какие-то гроши пишешь статьи, которые даже не можешь никому показать. Или они вообще без подписи. Пройдет еще пару лет, и что ты скажешь о себе? Кто ты такая? Что ты сделала? Кому ты будешь нужна?

– Сколько напрасных вопросов, – отмахивалась Катя, разворачивая свой личный, честным трудом заработанный гамбургер.

Брат ее был не то, чтобы человеком богатым – иногда ему не платили несколько месяцев, так что даже приходилось отключать мобильник, но он всегда был каким-то непостижимым образом накормлен и пьян. То есть укурен: водку Антон переносил плохо и срубался после четвертой рюмки. Не то что Катя – вот она была выпить не дура, сама не понимая как в ее хилом организме берется столько сил на то, чтобы напиться до свинки, проспаться, опять напиться, проблеваться, напиться, проспаться… вот в какой-то из таких моментов она и обнаружила себя лежащей на двух стульях в офисе рекламного агентства своей подруги.

Рекламное агентство было хиленким и убыточным – это следовало из того, что подруга не получала зарплату уже второй месяц. Вообще Катя заметила, что бумажных денег они в последнее время видели крайне мало и обычно в течение непродолжительного времени. А жили за счет каких-то необналичиваемых бонусов: например, бесплатные обеды в японской забегаловке в течение месяца, ваучер на приобретение шмоток в Галерее «Актер», или там, скажем, по паре часов или флакончику пробников, всученных щедрыми клиентами, ну и плюс, конечно, многочисленные приглашения на презентации, конференции, выставки, где щедро или скупо наливали, накладывали на тарелочки, даже иногда давали с собой. Вот на такой «прессухе» Катя с Лялей и нажрались вчера до такой степени, что свалились под стол, откуда звали официанта и просили не наливать им коньяк каплями, как цезий, а принести сразу целую бутылку.

Ляле за такие фокусы грозило увольнение, а вместе с ней и Кате, потому что писала она откровенно плохо, без вдохновения, да еще и хамила клиентам с похмелья.

– Так жить нельзя, – сказала Ляля, выглядывая из-под куртки, трясущимися руками прижимая к губам чашку с растворимым бульоном, налитым сердобольной рукой вялого верстальщика.

– Нельзя, – согласилась Катя, хотя, собственно, почему же…

– Мы зря тратим здесь время. Не делаем ни хрена, только надираемся каждый вечер. Так работать нельзя.

– Это у тебя похмельный стыд, старушка. А работать здесь вообще нельзя. Да и зачем? Денег все равно не платят. А уйти тоже невозможно. Куда? Тут хоть кормят…

– Не в этом дело. Ты посмотри, как мы живем. У меня так бедро болит, после того, как я вчера об стол ударилась. Кстати, я этот стол сломала или нет?

– Кажется, сломала… – равнодушно сказала Катя.

– А ты этого оператора с ТВ-6 вообще чуть не изнасиловала. Ты хоть помнишь, как вы с ним целовались в их машине и ты мне все в окно кричала: «Какой профиль! Какой профиль!»?

– Ну вот зачем.... зачем… че вспоминать? Хорошо, что ты меня вовремя увела. А то они бы меня всей съемочной группой… ой, ё…

– Вот в этом все и дело. Деньги все тратим на бухло в сигареты. То есть портим печень, легкие и цвет лица. Так главное, как мы не нажремся, нас все время трахают. Хорошо еще, что не бьют. Хотя и сами мы себя обо все углы стукаем, так что посторонней помощи не нужно…

– Вот к чему ты все это?

– Кать, ну тебе самой не противно?! Вот, если бы бросить пить… Курить я , кажется, уже и так не могу. А те жалкие гроши, что мы зарабатываем, тогда можно было бы откладывать…

– Чтобы через два года аскетизма купить машину? Купить и в первый же вечер нажраться до белочки и разбить ее о ближайший столб? А это мысль…

– Нет, перестань… я не об этом. Ну ты понимаешь, о чем я?

– Ну да. Что уж непонятного. Не скажу, что меня это тоже не волнует. Дожить до 25-и лет и ничего, ну вообще ничего не сделать! Даже не хотеть. Просто жить с моментами просветления, когда тебе становится стыдно. Хотя, может, только это и свидетельствует о том, что ты живешь… Если хочешь, для разнообразия можно попробовать: не пить. Не курить. Только сок и колу. Есть тоже очень мало. Таким образом сокращаем расходы. Зато сексом заниматься надо только за деньги! Поднимаем таким образом планку доходов, – задумчиво пояснила Катя. – представляешь, приходим мы с тобой на какую-нибудь тусу, нам там наливают, а мы отказываемся, нам накладывают, а мы нос воротим, зато симпатичным мальчикам сразу говорим: пятьдесят баксов два часа. И тратиться на ублажение нас и спаивание не надо. Это же идеальные отношения! Никаких ложных иллюзий, недомолвок, игру в «нравлюсь -не нравлюсь» и как там насчет симбиоза душ.

– Ну да. Проституция называется.

– Да не… во-первых, мы будем спать только с теми, кто нам самим нравятся. Пожалуй, начнем со старых друзей. Сработает – расширим клиентуру…

От мысли о возможном начале новой светлой жизни подруги так приободрились, что нашли в себе силы доползти до «Русского бистро».

Одна идея у них уже была несколько недель – открыть свое альтернативное «рекламное агентство». На базе того, в котором они работают сейчас: ведь есть вся информация, есть контакты с прессой и телеканалами, факс и интернет, начальство подтягивается крайне редко. Оставалось только придумать название, напечатать прайсы с логотипом и осторожненько разослать по клиентам. Первой эта идея появилась у Ляли, когда она через голову руководства разместила ролик своих старых клиентов с Кавказа на РЕН-ТВ. Интересно было не то, что она это провернула, в конце концов, продинамить родную фирму – святое дело, а то, что денег она, в итоге, так и не получила. Просто в тот день, когда надо было ехать подписывать договор, Ляле стало страшно лень вообще выходить из дома.

Она пролежала до вечера на диване, рассказывая по телефону несчастным производителям высокогорной минеральной воды, что у нее жуткая температура, и не могли бы они для простоты сами подъехать в рекламный отдел телеканала и все там подписать. Что они конечно и сделали, недоумевая, зачем им в таком случае вообще нужна была эта сумасшедшая девушка. Теперь Ляле почему-то казалось, что, если бы у них с Катей было подпольное «агентство», дела бы пошли более энергично. Только вот названия достойного никак не подбиралось…

Так что на встречу с Леней Катя шла с твердым намерением ниже пятидесяти не опускаться. Ну тридцать – по старой дружбе. В его деловые предложения она верила не больше чем в чек по почте.

Как ни странно Леня ее встретил не один – с ним была хмурая женщина в темных очках, как оказалось – юрист. Вот с этим юристом они и пошли обедать в «Hola Mexica!» – Катя почему-то была уверена, что платить за всех будет худосочная юридическая блондинка, и не ошиблась, хоть что-то в этом мире остается незыблемым.

– Катя, я собираюсь открывать журнал. Здесь в Москве – это золотое дно. Сейчас мы с Ларисой делаем юрлицо, чтобы зарегистрировать журнал на нас. Спонсоры у меня практически уже есть – осталось только подписать бумаги.

– Ну а я тебе зачем?

– Мне Антон сказал, что ты хорошо пишешь. Так что это для тебя реальный шанс. Журнал будет пафосный, о французской культуре в Москве, то есть для таких вип-приезжих. Ты там будешь всякие статейки тискать, тексты обрабатывать, переводить – в общем, мне нужен человек с образованием. Пока от тебя нужно вступление для бизнес-плана: каким ты видишь журнал, и какую хочешь в нем иметь должность. Только имей в виду – главным редактором буду я. А ты себе что-нибудь придумай.

С этим-то у Кати и были самые большие сложности. Она совершенно не понимала, как можно постоянно что-нибудь придумывать. Взять то же название для агентства, или скажем, название для журнала, а теперь вот еще должность себе какую-то. Ну, например, хорошо писать «джинсу», там все ясно и просто, именно такой человек клиентам и нужен: обыкновенный лжец, а не вдохновенный выдумщик. Ляля вот была богата воображением, или, как она сама говорила, креативом: устроить акцию, придумать красивый слоган, запоминающийся рисунок… Катя же была из тех, кто только может написать: «эта стиральная машина очень хорошая» или «учить английский язык в австралийском колледже в Сингапуре – это просто и престижно». Самое забавное, что подобная прямота всегда оказывалась страшнее любой фантазии и ничто по силе убеждения в сознании Кати не могло сравниться с древнейшей рекламной втираловкой: «возлюби ближнего своего как самого себя».

Каким образом Леня, чьим величайшим достижением на жизненном пути пока считалось полное освобождение от оргтехники и наличных денег американской конторы, которая в начале 90-х имела несчастье взять юношу к себе курьером, собирается делать собственный журнал, она совершенно не представляла. И, тем не менее, это произошло: в течение месяца был зарегистрирован издательский дом, найден спонсор, который и выделил помещение под редакцию.

Со спонсором по имени Василич Катя познакомилась только месяца через три, да и то просто случайно столкнулась на лестнице. Милый человек с трогательный пивным животиком пришел проверить, как идут дела у «рабочей группы» под чутким Лениным руководством, и тут же и был представлен Кате, пока Леня одной рукой выталкивал ее на улицу.

– Не светись перед ним особо, – сказал потом Леня, догнав ее у метро. – Будет вопросы задавать: скажи, что не в курсе, и посылай ко мне.

– Не поняла. Он же меня про статьи на первый номер хотел спросить. Я бы ему и ответила.

– Вот этого нам и не надо. Он ни фига в этом деле не понимает, и просвещать его не зачем. Я ему втер, что я наполовину француз, Сорбонну закончил с красным дипломом, поэтому знаю, как это все делается в цивилизованных странах. Василичу это просто бальзам на душу – он мне верит, а у тебя вид не того… не слишком… Я ему сказал, что девочка ты профессиональная, пишешь хорошо, но вот проблема – сильно заикаешься. Так что увидишь его еще раз, скажешь: «ззззззздддддддравствуйте», ясно?