Талант для ковбоя

Татьяна Лунная-Ким

Талант для ковбоя

Часть первая

Глава 1

Миниатюрные боксерские перчатки, прикрепленные к зеркалу заднего вида, бешено раскачивались в разные стороны. «Газель» неслась по ухабам не хуже отечественных автокаров на ралли «Дакар». В салоне Елена Дмитриевна пыталась усидеть на месте и не дать свалиться собранным по узелочкам вещам. «А впереди еще три дня и три ночи, и шашлычок под коньячок – вкусно очень», – орало во все горло радио. Миша почесал ухо и поморщился.

– Что, сынок? – тут же на его движения отреагировала мать.

– Мам, попроси сделать потише.

Елена Дмитриевна сразу же наклонилась вперед к водителю:

– Дииим, сделай потише!

– Че? Не слышу!

– Сделай, говорю, потише!

– Че, сыночку не нравится? – водитель, не сбавляя скорости, обернулся к женщине и криво улыбнулся, обнажая передние золотые фиксы.

– Не барыня. Потерпит, – и выкрутил звук на максимум.

Миша недовольно посмотрел на мать: ничего не может добиться от мужчин.

– Мишаня, уже скоро приедем, – женщина сделала попытку погладить по голове тринадцатилетнего сына-подростка. – И вправду, потерпи чуть-чуть.

Мишаня резко отдернул голову. Впереди показалась деревня.

В населенный пункт въезжали также разухабисто, не сбавляя скорости, распугивая местных кур. Дважды на повороте попадались магазины музыкальных инструментов. А когда проезжали центр, в глаза бросились белоснежные колонны недавно отреставрированного дома культуры. Свежая афиша на доске объявлений приглашала всех желающих на конкурс пианистов. Ближе к дому на самой окраине деревни скорость пришлось сбросить – разбитая дорога обещала разнести подвеску автомобиля в пух и прах, если не включить мозги.

– Все, хозяйка, приехали. «Газель» остановилась перед скромным одноэтажным дощатым зеленым домиком. – Давай, выгружайся.

Елена Дмитриевна не без труда открыла дверь маршрутки и попыталась вытащить за собой огромный баул с вещами.

– Кореш, ты чего сидишь? – обратился водитель к подростку. – Матери подсоби!

Мишаня неохотно попытался помочь матери.

– Оставь, я сама, – мать замахала на сына, – ничего не трогай, иди лучше калитку открой. – Она протянула ему связку ключей: – И стой там.

Мальчик взял ключи и послушно поплелся открывать калитку их нового дома.

Диман закурил и презрительно сплюнул.

– Слушай, Елена, ну кого ты растишь? Не стыдно? Ушла от мужика, теперь девку из парня делаешь.

– Музыканта, Димочка, музыканта. Руки Мише берегу.

Елена Дмитриевна по узелку переносила вещи из машины к дому. Складывала перед калиткой. Диман, как и Миша, не торопился помогать хрупкой женщине, которая, видимо, решила поработать за троих.

– Свихнулись вы все на этой музыке. Лавры Жигана покоя не дают?

Елена Дмитриевна сделала передышку, чтобы лишний раз полюбоваться сыном, который стоял со скучающим лицом и задумчиво отбивал пальцами какую-то мелодию по обшарпанному зеленому забору.

– А чем мы хуже? Тем более у Миши талант.

– Ну да, здесь все таланты. Видел, понаоткрывали магазинов. Если все пианины покупать начнут, кто работать будет?

– Найдутся, ты не переживай.

– Как скажешь. Все выгрузила? Мне еще обратно ехать.

Елена Дмитриевна внимательно осмотрела внутренности «Газели».

– Кажется, все.

– Тогда рассчитаемся?

Елена Дмитриевна достала из сумки грустный кошелек, отсчитала пять сотен и протянула водителю.

– Как договаривались, – сказала она. – И ты обещал ничего не говорить мужу.

– Могила! – Диман взял деньги и со словами «не потоните тут, музыканты» в последний раз презрительно сплюнул в сторону подростка и укатил. «А впереди еще три дня и три ночи…»

К дому и вправду местами было не пробраться, слякотно: видимо, где-то прорвало трубу, вот и развезло. Но Елена, впервые почувствовав свободу и оттого полная воодушевления, очень быстро отыскала рядом с домом доски и соорудила дорожку. Дверь долго не хотела открываться – от запущенности дверной замок заржавел. Все время, пока мать суетилась, Миша оставался безучастным. Только два раза пересел с одного баула на другой, сравнивая их ветхое убогонькое жилище с соседскими крепко срубленными хоромами. Их дом, с тонкими, видавшими виды стенами в клубах пыли и опавших листьев, отдавали за бесценок, и мать уцепилась за возможность сбежать от мужа-алкоголика и дать возможность сыну учиться в местной музыкальной школе.

Это была необычная деревня. Мировая знаменитость, пианист Валера Цыганков по прозвищу Жиган родился и вырос именно здесь. Позже, став известным человеком, Валера не забывал и не стыдился своей родины: отремонтировал в деревне дом культуры, открыл и стал спонсировать спец музыкальную школу. Он же учредил ежегодный конкурс пианистов. Победители в качестве приза получали возможность учиться бесплатно в музыкальных школах столицы: им оплачивали проживание в общежитии и даже выдавали стипендию. Музыка для жителей деревни стала своеобразной путевкой, лотерейным билетом в лучшую жизнь, а конкурс – отправной точкой к покорению мира. «Если у Жигана получилось, то чем мы хуже?» – думали местные мамаши и натаскивали своих детей кто на аккордеоне да баяне, а кто на пианино или, в самых редких случаях, – на скрипке.

У Миши интерес к музыке проснулся рано. В пять лет он вовсю уже играл на балалайке. Единственный доступный в их семье инструмент. Потом три года сосед учил его играть на баяне. Этот же сосед сказал, что «у Мишутки музыкальные способности» и «надо развивать». И рассказал про чудо-деревню, которая находилась в трех часах езды. После очередного мужниного побоя и запоя робкая в душе Елена Дмитриевна поняла – надо бежать. Стала искать незаметно от мужа жилье, и когда нашла, то просто собрала, какие могла, вещи, взяла заем в местной конторе, забрала сына и уехала.

И вот теперь она ковыряется в замке, стараясь открыть дверь, а сын сидит сложа ручки и думает о том, какая жизнь его ждет впереди.

Наконец замок поддался, дверь с протяжным вздохом скрипнула, и мать с сыном смогли зайти в дом. Прошли по трескучим половицам прямо в комнату. Несмотря на ветхость, дом внутри был симпатичным, но требовал генеральной уборки. Повсюду валялись загнившие яблоки, паутина разрослась до размеров всемирной, грустили по углам пустые бутылки из-под водки, минимум мебели, драматично присыпанной слоями пыли. И все это скромное богатство освещалось природным софитом послеполуденного солнца. Оно прорывалось через хорошо сохранившееся двухрамное окно и ярким пятном высвечивало центр комнаты.

– Здесь мы поставим пианино! Прямо в самом центре! – Елену охватила волна предвкушения, как будто она разглядела прекрасное будущее. Она стала тормошить сына: – Ты рад? Скажи, ты рад?

Слова про пианино вывели Мишу из задумчивости. Желая сделать маме приятное, он выдавил из себя:

– Рад, конечно, я рад. Когда же его привезут? Ты точно на сегодня договорилась?

Елена посмотрела на часы.

– Должны уже быть.

В ту же секунду за окном раздался резкий и протяжный гудок.

– Мишаня, идем скорее, привезли!

Елена с сыном выбежали навстречу грузовику, из которого вальяжно вылезали водитель и его напарник, сорокалетний мужчина с недовольным грубоватым лицом.

– Пьяно вам?

– Нам, нам, – радостно закричала Елена Дмитриевна и бросилась к кузову.

– Полегче, – осадил ее напарник, – наиграетесь еще! Он сдвинул с кузова скобы и опустил бортик. Запрыгнул внутрь кузова. Миша от нетерпения заскочил следом, скорее заглянуть под покрывало, где стояло оно – гладкое, коричневое. Миша сдернул с инструмента покрывало. Не новое, со следами пользования, но такое долгожданное. Он нежно провел рукой по крышке, ощущая на поверхности легкие шероховатости, и внутри у него все задрожало от волнения.

– Мальчик, дома налюбуешься. Думаешь, мы тут до вечера будем торчать? Посторонись.

Мужчина чуть ли не оттолкнул Мишу от инструмента, схватил покрывало за концы и завязал над крышкой внушительный узел. В кузов запрыгнул водитель, и вдвоем они потащили спускать пианино на землю. Торжественной процессией понесли в дом. Миша шел следом, то и дело поправляя покрывало. Елена шла впереди, показывая, куда нести и ставить. Расплатилась. Денег оставалось совсем ничего. На день-два хватит, а потом надо будет что-то делать.

Наконец все посторонние ушли. Мать и сын остались одни. Солнце почти совсем спряталось за горизонтом. Елена вышла на кухню и вернулась с кособокой табуреткой. Сиденье было обито войлоком и пованивало кошачьей мочой.

– Сыграй, Мишань, сыграй.

Миша сел на краешек табуретки, поднял крышку, погладил клавиши, которые оказались не белыми, а слегка бежевыми, цвета пожившей слоновой кости, а черные, наоборот, выцвели и были белесоватыми. Он мягко взял пару аккордов, как будто еще не веря, что все произошло, и он получил то, что хотел. Жизнь дает ему шанс, теперь главное постараться, мама рядом, она на все готова ради него, а уж он-то, талант, он пробьется, он сможет. Миша улыбнулся и смелее заиграл самое любимое из того, что когда-то подобрал на слух. Он еще не знал, что играет «Марш» из балета Чайковского «Щелкунчик», пам-па-ра-рам-пам-па-па-па. Солнце окончательно закатилось, в комнате стало темно. Елена, прислонившись к дверному косяку, не сводила глаз с сына. «Триста рублей, полгода кредита, Валентине вернуть, тете Маше вернуть, найти работу, развестись, работа, неужели это я его родила, Господи, только не подведи, только не подведи, Господи…» Пам-па-ра-рам-пам-па-па-па.

Глава 2

Миша проснулся ни свет ни заря. Рассвет только занимался. Солнце стояло на низком старте и нехотя набирало обороты. Лениво потягивалось, перед тем как вынырнуть в новый день. Миша оглядел свое новое пространство, где ему предстояло жить. Небольшая проходная комнатка, между коридором и кухней. Места как раз достаточно, чтобы разместился диван, пианино и рабочий столик. Рядом совсем крохотная спаленка для матери. Сколько они здесь пробудут? Пройдут ли годы, или уже на следующий год он сможет… Дальше он запретил себе думать, побоялся сглазить. Нельзя сказать, что судьба не баловала его, но лучше не загадывать, не дразнить ее излишними ожиданиями. Он считал, лучше один раз попросить у судьбы верняк, крупный куш, чем размениваться по мелочам. Откуда он взял эту идею, Бог ведает, может, как многие одаренные дети, интуичил. А был ли он на самом деле одаренным ребенком? Он сам часто задумывался над этим. Вот и сейчас, перед тем как встать с дивана, который выделили ему в качестве кровати, он, вытянув вперед свои красивые и утонченные пальцы, снова задумался о своем предназначении. У него действительно были красивые руки. Длинные пальцы с мягкими, еще не натруженными долгой игрой костяшками. Тонкий мизинец, аккуратные лунки и блестящие ногти, размером почти во всю верхнюю фалангу. Руки явно не трудовые, да и не созданные для тяжелого труда. Любуясь своими пальцами, он легким движением наиграл в воздухе невидимую и только ему одному слышимую мелодию. Глядя на пианино, полуприкрыв правый глаз, он провел кистью, как будто смахивая с глянцевой поверхности за ночь налетевшую пыль. Он должен обязательно, во чтобы то ни стало вырваться отсюда. Эта обстановка явно не для него – живого, тонко чувствующего музыканта, почти со стеклянной, легко ранимой душой. Он бы и дальше так лежал, витая в облаках и наигрывая пальцами мелодии по воздуху, но на кухне упала кастрюля и вернула своим неблагозвучием в реальный мир, который требовал к себе нестерпимо. Пора вставать.

Сунув ноги в ветхие тапочки, он поплелся на кухню, на ходу поднял крышку пианино и сыграл пару аккордов, оповещая мир, что главный человек в семье проснулся. Сейчас мать от звуков встрепенется и что-нибудь придумает, задаст ориентир, и жизнь перестанет расползаться, как лизун, в нечто пугающе бесформенное и снова соберется в пучок.

– Встал? А я вот уже вожусь, – показывая на ведро с водой и тряпками, встретила сына на кухне мать. – Есть хочешь?

Миша, как все дети и мужчины, заходя на кухню, задрал майку и почесал живот.

– Съел бы что-нибудь.

– Надо будет сходить за хлебом, сына.

Миша поморщился. Только не это.

– Я не знаю, где здесь хлебный.

– Так я тоже не знаю. – Елена Дмитриевна села на табуретку. Она выглядела озабоченной. – Миша, ты знаешь, я всю ночь думала. Нам надо серьезно поговорить.

– Ма, может, сначала чай хоть попьем?

– Да-да, конечно. Я сейчас. – Она бросилась ставить на плиту чайник. – Здесь тугая колонка, пока сам не зажигай. Еще пожар устроишь.

Миша сел за пустой стол и увидел, что есть совершенно нечего.

– Ладно. Схожу за хлебом.

– Ты мой сынуля. – Елена Дмитриевна бросилась целовать Мишу в макушку. Он не сопротивлялся. Иногда ему приятна была мамина любовь и поддержка. А поддержка сейчас была нужна. Будучи по природе стеснительным, он ненавидел незнакомые места, незнакомых людей и выход на улицу. Но иногда в нем просыпалась даже не совесть, а порыв «сделать одолжение», как он сам это про себя называл. Ему нравилось «делать одолжение» матери, как будто таким образом он платил ей за то, что она живет его жизнью. Видя себя большим музыкантом, он не хотел быть неблагодарным.

Глава 3

– Будешь проходить мимо соседей, может, зайдешь, узнаешь, где продуктовый?

Миша поморщился, но угукнул. С неохотой натянул на себя вчерашнюю рубашку, пропахшую сигаретным дымом и «Газелью», и мятые брюки. Гардероб был скудным. Хорошо, что зима еще нескоро, и пару месяцев можно протянуть. Напоследок, еще раз погладив гладкие бока и зеркальные прожилки музыкального друга, Миша вышел во двор.

Оглянулся. Их дом был самым последним и самым сутулым на улице.

Ближайший соседский стоял метрах в пятидесяти. Это был добротный дом из сруба за высоким железным забором. «Наверняка во дворе злая собака, – подумал Миша. – Ненавижу собак». Миша робко постучал, но никто в ответ не выскочил и не бросился на него с лаем. Тогда он слегка осмелел и тронул дверь калитки. Она открылась. Просунув голову во двор, Миша крикнул: «Есть кто дома? Дома есть кто?». И тут появились собаки. Бесшумно из-за дома выскочили два тигровых мастифа. В два прыжка они пересекли ухоженные, покрытые гравием дорожки и оказались прямо перед Мишей. От страха он лишился дара речи и возможности бежать. Ноги буквально приросли к земле.

– Фу, фу, я сказал, – следом за мастифами из-за угла дома показался хозяин. Мужчина средних лет, в трико и белой майке. Легко поигрывая десятикилограммовой гирей, он направился к застывшему подростку.

– Ты чей? Что здесь забыл? Не слышу.

Мужчина подошел совсем близко:

– Ты немой? А, – по тому, как Миша не сводил с собак широко раскрытых глаз, хозяин догадался, что мальчик сильно напуган. – Не бойся, не укусят. Но ты тоже, зачем вошел без стука? А ну, пошли отсюда. – Мужчина поставил на землю гирю, достал из кармана теннисный мячик и что есть силы кинул. Мастифы сорвались с места, как два метеора, и наперегонки бросились за трофеем.

– Ку-ку, очнись, они ушли, – сосед потряс Мишу за плечо. – Что же ты такой трусливый? Хотя… мало кто бы не испугался… Ты чей?

Тормошение подействовало, Миша стал приходить в себя.

– Я ваш новый сосед. Иду за хлебом.

– А, видел вчера тут «Газель», так это вы приехали. А женщина с тобой была, это кто? Мать?

– Да, это мама.

– Красивая она у тебя.

Миша сразу и не понял, о чем говорит сосед. Мать у него красивая? Вечно занятая – да, суетливая – да. Но чтоб красивая… – Вы не подскажете, где здесь у вас продуктовый?

– А, да, за хлебом. Это тебе до конца улицы, а там повернешь налево и сразу увидишь. Почти с километр. А велик у тебя есть?

– Я так дойду.

– Хорошо. А что, мама сейчас одна?

– Да.

Сосед достал из кармана денег.

– Купи еще там колбасы. Для меня. Приноси все домой, я пойду мать твою навещу. Вдруг ей помощь какая нужна. Отец у тебя есть?

Миша на секунду задумался.

– Так что, есть отец?

– Не, нету. Спился.

– Понятно. Тем более пойду, по-соседски поздороваюсь.

Уже закрывая дверь, сосед, видимо, что-то вспомнив, крикнул напоследок: «В конце улицы иди аккуратней, там рядом коровник. Коров не сбей, ковбой».

Миша остался стоять на улице. В этом месте она была достаточно пустынна. Какая-то вялая жизнь начиналась метров через двести, которые нужно было пройти. Но у Миши после слов соседа окончательно пропали силы.

Еще больше, чем собак, он ненавидел и боялся коров. До жути, до икоты. Мычащая в лицо корова напоминала дракона из фильма ужасов. Однажды в детстве мама оставила на улице маленького Мишу на каких-то пару минут, и они стали роковыми. К мальчику, сидящему на корточках в дорожной пыли, сзади незаметно подошла корова и лизнула его. На всю жизнь запомнил Миша это слюнявое, шершавое, омерзительное прикосновение. Когда мама вернулась, она нашла сына лежащим в обмороке.

После этого деревенская жизнь стала кошмаром. Спасало только то, что поголовье рогатого скота на их прежнем месте жительства было незначительно. И если Миша видел, что неподалеку паслась ко…, он просто обходил это место за километр. А тут выясняется, что целый коровник, главный коровник деревни находится в конце его улицы, по которой ему придется каждый день ходить в школу и за хлебом! Миша стоял и не решался сделать шаг в сторону магазина. «Черт побери эту деревню».

Наверное, он бы еще так долго стоял, но вдруг в его в голове заиграла музыка. Когда-то он услышал ее у соседей по телевизору, своего не было. Тогда под эту мелодию на сцене дружно и весело маршировали юные оловянные солдатики. И он сразу очаровался ею, запомнил, можно сказать, на всю жизнь. А потом, когда дорвался до древнего пианино в старом брошенном доме, то подобрал ее на слух, и с тех пор она часто звучала у него в голове. Как призыв, как марш, как путеводная звезда. «Пам-пара-ра-рам-пам-па-па-па». В тот момент он еще понятия не имел про Петра Ильича Чайковского и «Щелкунчика». Миша был хоть и одарен музыкально, но о музыке не знал почти ничего.

Немного приободрившись, мальчик огляделся по сторонам, снова вспомнил о мечте вырваться отсюда и приказал себе: «Иди, иди, тряпка, трус!»

Оказалось, это совсем не страшно – просто иди вперед по пыльной проселочной дороге. Метров через двести улица, как и ожидалось, стала оживленнее. Из-за заборов, гогоча, выходили гуси, за ними, размахивая прутиками, бежали босоногие девчонки, топали, переговариваясь, бабы с ведрами, шатаясь, ковыляли мимо полупьяные мужики. Все были при деле, и мало кто обращал внимание на худенького паренька, торопливо семенившего по кромке дороги и глазевшего по сторонам. Иногда через отрытые окна деревянных домов доносились чьи-то неумелые потуги сыграть пассаж. Миша морщился, но в душе радовался, что, может, окажется так, что и конкуренции здесь у него не будет, и он с легкостью выиграет главный конкурс. От этой мысли он совсем повеселел и ускорил шаг. Он почти дошел до заветного поворота, когда его нагнал грузовик и засигналил прямо в спину. Миша от неожиданности бросился вперед и тут же увидел перед собой надвигающееся прямо на него стадо. Одновременно коров тридцать, а может и больше, плотным клином надвигались на Мишу и захватывали в плотное живое кольцо. Мычание, казалось, разорвет барабанные перепонки, и бедное сердце не выдержит двухсот ударов в секунду. «Пампа рара…», – Миша пробовал начать про себя проигрывать спасительную мелодию, но она не помогала. Не хватало решимости взять себя в руки. Мишу накрыло чувство паники, и он в ужасе, закрыв глаза, закричал: «Мама!»

На обочине дороги, пропуская стадо, стояли два подростка с велосипедами. Они с любопытством наблюдали за сценой с Мишей.

– Лех, смотри, больной какой-то на голову. Че он орет?

– Не слышишь, что ли, мамкину сиську зовет.

– Что вы ржете? Мальца сейчас коровы потопчут, – позади ребят оказался мужчина и дал одному из ребят подзатыльник. – А ну, расступись!

Он поднял с земли палку и, работая волнорезом, направился прямиком в глубину стада. – А ну, пошли, пошли отсюда, рогатые.

– Те че, жить надоело? Малахольный! Хватит орать, – наконец мужик добрался до Миши и схватил его за рукав. – Стой теперь твердо, а то снесут и затопчут. Всхлипывая, Миша ухватился за руку своего спасителя. Так они стояли вдвоем, пока стадо коров, подобно течению реки, не прошло сквозь них.

Зрелище закончилось. Все, кто наблюдал за происходящим, как будто вспомнили, куда шли, и возобновили движение. Мальчишки на велосипеде, подъехав к Мише, поближе сделали вокруг него пару кругов.

– Дядь Вась, круто ты!

Дядя Вася поднял с земли авоську и засунул ее Мише за ремень.

– Идти можешь? Куда ты шел? Рожа вся испачкалась. – Ладонью он вытер Мише слезы, оставляя на лице мальчика грязные разводы. Похлопал по плечу: – Считай, в рубашке родился, сучонок.

Глава 4

Первое, что он услышал, когда вернулся, были звуки музыки – кто-то играл на пианино. На ЕГО пианино. Забежав в гостиную, Миша увидел соседа, тот сидел за пианино и играл. Рядом стояла мать и внимательно слушала. Они не сразу обратили внимание, что Миша вернулся.

– Это что? Мама! Почему? Мое!

Миша подбежал к инструменту и закрыл крышку. Сосед едва успел убрать руки.

– Миша, как ты себя ведешь? – Елена Дмитриевна была в ужасе от поведения сына. Они никогда не видела его таким. – Что с тобой? Почему ты такой грязный? Где ты был?

– Аа, ковбой, – сосед, наоборот, совсем не выглядел смущенным. – Твой инструмент?

– Мишань, а где хлеб?

– Мама, какой хлеб? Там были коровы! – закричал Миша.

Елена Дмитриевна растерялась еще больше.

– Миша, успокойся, как ты себя ведешь? Валера, Валерий Максимович, вы простите. Миша, да что же такое? – Елена Дмитриевна бросилась, наконец, к сыну. – Что с тобой? – Она стала тормошить его, разглядывать со всех сторон. – Смотри, тебе Валерий Максимович учебники по музыке принес. – Она схватила с пианино пару книг и стала их показывать сыну.

– Не трогай меня! – Миша, возможно, впервые почувствовал ярость. Еще детскую, но довольно жестокую. Ту, которую он часто наблюдал у отца, когда тот бросался с кулаками на мать. Он сам испугался этой злости и от того стал еще грубее.

– Не трогай меня! Предательница! Ненавижу тебя! – и выбежал вон из комнаты.

Он просидел за сараем, пока солнце не начало клониться к закату. Призывно замычали коровы, требуя к себе доярок на вечернюю дойку, громче стали голоса подвыпивших односельчан. Где-то даже заиграла гармонь, видимо, приглашая отдохнуть деревенских от дневных забот, к звукам музыки присоединились звонкие женские голоса, хохочущие и напористые мужские.

Миша был растерян. Раньше, стоило ему, обидевшись на мать, уйти из дома, как через десять минут она сломя голову носилась в поисках, расспрашивая всех соседей. Сейчас же прошло почти три часа, а входная дверь даже не скрипнула. В какой-то момент Миша даже забыл о собственной печали и захотел вернуться в дом. Но упрямый, привыкший к тому, что мать перед ним заискивает, он решил, что будет сидеть хоть всю ночь, но первым на мировую не пойдет. К голоду он был привыкший – когда отец был не в духе и гонялся за матерью, Миша часто отсиживался где-нибудь в сарае, напевая себе под нос, и обходился без еды и питья. Он мог сидеть так очень долго, постукивая пальцами по дощатой стене и слушая одному ему слышимую мелодию. И он дождался. С появлением первой звезды на ночном небе дверь скрипнула, и в проеме показались две фигуры. Мать прощалась с соседом.

– И не слишком балуй его, Лена, ради него самого же.

Миша видел, как сосед наклонился и поцеловал Елене Дмитриевне руку.

– Вот увидишь, он скоро вернется. Негде здесь пропасть, поверь моему слову. – Сосед зашагал в сторону своего дома.

Мать смотрела ему вслед и не торопилась уходить. Когда вокруг все затихло и ненавистная фигура скрылась за своим забором, Миша вышел из укрытия. Увидев сына, мать вскинула руки к лицу, но не запричитала, как бывало раньше. А, наоборот, даже затолкала себе в рот подол фартука, лишь бы не сказать лишнего слова. Миша был окончательно сбит с толку. Прошел всего лишь день, а мать как будто подменили. Молча он прошел мимо матери и резко дернул плечом, когда она хотела его приобнять. Зашел в комнату и бросился на диван.

– Ты же голоден. Целый день не ел, – попробовала Елена Дмитриевна поговорить со спиной сына. И, конечно, не получила никакого ответа. Мать подошла к пианино и открыла крышку.

– Может, хочешь сыграть? – она не смела даже прикоснуться к клавишам, только гипнотизировала их, чтобы хоть они заставили сына встать с дивана. И, кажется, подействовало. Миша повернулся к ней лицом. Не теряя времени, пока он еще не убежал в свой внутренний мир, Елена Дмитриевна присела перед сыном на корточки.