Сборник. Рассказы, сказки, причти, миниатюры

– По чем яблоки, местное население?

Старушка, пораженная дорогой машиной и внушительным видом покупателя, выпаливает цену явно большую чем предлагала прежде:

– Тыща рублей ведро.

– Бабуля, побойся Бога. Нет таких цен нынче. Год на яблоки урожайный.

– А мне-то чё Бога бояться? Я чай на заработанные денюшки живу, – с вызовом отвечает бабуля.

– Так и я на заработанные, – покупатель парирует без тени смущения.

– И чем же можно честно заработать на такую машину? – строго спрашивает представитель местного населения.

– Всё очень просто. Я никогда за яблоки не плачу больше, чем они стоят. От и накопил, – убедительным тоном объясняет, вроде как обличенный, покупатель.

– Ага, сильно ты накопишь по 250 рублей с ведёрка яблок, – в сердцах выдаёт бабуля.

– Понятно, значит ведро за 750 продаём, – подытожил покупатель и даёт тысячерублёвку.

Старушка, глубоко вздохнув, достала из кармана телогрейки платочек с выручкой и принялась отсчитывать сдачу. Затем высыпав из ладошки мелочь и честно посмотрела в глаза покупателю.

– Здесь всё? – спрашивает покупатель, не убирая руку.

– Тридцать рубликов не хватает, – также глядя в глаза, отвечает продавец, почти пойманный на обмане.

– Так нужно добавить, – не убирая руки и глядя в глаза настаивает покупатель.

– Так, тогда нужно домой идти, – выдает веский аргумент продавец.

– Так, я подожду, – всё в той же позе и с той же интонацией настаивает покупатель.

– А товар-то, как? – ещё весомей аргумент выдает старушка.

– А я посторожу, – не сдается покупатель.

– Как же посторожит он, – ворчит бабуля, – от таких-то как раз и сторожить нужно, – достаёт из другого кармана телогрейки старый потертый кошелёк с металлической застежкой откуда моментом появляются искомые три монеты по десять рублей и перекочевывают во всё ещё протянутую ладонь нудного покупателя. Тот, взвесив имеющуюся мелочь, как будто убеждаясь в точности суммы сдачи, спрашивает:

– А если с ведром?

– С ведром уж точно тыща, – обиженно и уверенно выпаливает старушка.

Покупатель бережно высыпает всю сдачу в карман бабкиной телогрейки, добавляя:

– Мне с ведром.

Затем берет из ведра яблоко, вытирает о рукав дорогущего пиджака. Надкусывает и идёт к машине.

Бабка в след со всей строгостью:

– Эй, милок, а яблоки? Я тебе, чтоль, нести должна???

– Куда мне яблоки? – был ответ, – Год-то урожайный, свои девать некуда.

НЛ8 или вот такая геометрия

Самолёт Ил-12 пришел в ГВФ или Гражданский воздушный флот, так называлась тогда гражданская авиация, в самое время. В начале пятидесятых спрос на воздушные перевозки обгонял производство самолетов бешеными темпами. Но производство самолетов так же быстро обгоняло «производство» пилотов. На каждый экипаж приходилось по два самолета – пассажирский и грузовой. Можете представить себе, какие нагрузки испытывали пилоты. Про санитарные нормы по налету часов ещё даже не задумывались и мерилом максимальной рабочей нагрузки являлась не просто усталость, но смертельная усталость всего экипажа.

Вот и получилось, что мы практически двое суток были за штурвалом. Вылетев из родного Новосибирска, с разной продолжительностью стоянок в Омске, Свердловске, Внуково, мы опять оказались в Свердловске.

Сразу же после нашей посадки Свердловск закрылся чисткой полосы, и нас отправили в профилакторий ждать погоды. Поскольку мело от Урала до Карпат, профилакторий был переполнен.

– Мест нет, – встречала экипажи уже не дежурная, а начальник профилактория. – Подождите в холле, через три-четыре часа москвичи должны уйти, и мы вас заселим.

– Какие три часа? Мы с ног валимся, а полетим, как только метель прекратится, то есть в любой момент.

Начальник профилактория женщиной понимающая, да и вид наш о многом говорил.

– Берите раскладушки, и в мой кабинет! Горничная застелет, пока пообедаете. Все равно я вместе с дежурной сижу.

Все бы и хорошо, только у начальника профилактория хозяйство неспокойное, а когда в порту ситуация сбойная, то вообще её кабинет превращается в проходной двор. Через каждые пять-десять минут в кабинет, не обращая внимание на табличку «Не входить», врывается очередная горничная, уборщица или медсестра и будит экипаж громким «Мариванна!», потом стуком в дверь, потом таким же громким «Ой!» и еще более громким «Извиняюся!». Когда это продолжается в течение часа, и мозг раскалывается между положенным сном и вынужденным пробуждением, хочется бросить в каждого входящего чем-то тяжелым, хотя бы словом.

Первым не выдержал механик:

– Все, сейчас первую же открывшую дверь прибью, хоть немного поспим, пока милиция приедет!

В это вмешался штурман, которого включили в наш экипаж только на этот рейс с целью проверки самолетовождения у второго пилота:

– Мужики, ложитесь и спите спокойно. Я сейчас прекращу эту вакханалию. Только не мешайте!

После чего он привычным движением вытянул из своего портфеля НЛ8. Навигационную линейку восьмой модели. Механик понял, чем получит в глаз следующая заглянувшая физиономия, и мирно уснул. Командир со вторым пилотом молча наблюдали за экспериментом. Интерес переборол сон.

Штурман же в это время взял навигационный инструмент, который, из названия уже было понятно, имел форму линейки и был длиной тридцать сантиметров. К чему такая точность, вам станет понятно из дальнейших событий. Данный необходимый на борту самолета инструмент, но непонятно как могущий помочь выспаться экипажу, штурман засунул под одеяло и поставил таким образом, что простыня, которой навигатор укрывался, стала иметь вид палатки. Только вот главной опорой этой, если так можно выразиться, палатки хоть и была линейка навигационная НЛ8 тридцати сантиметров длиной, но догадаться об этом мог только тот, кто наверняка знал о возможности подобного использования этого навигационного инструмента. У того же, кто о навигационных линейках представления не имел, возникали совсем другие мысли по поводу возможной опоры этой палатки.

Заглянувшая же очередная работница профилактория не знала не только о возможности подобного использования НЛ8, но и вообще о существовании прибора под таким названием. Поэтому привычное «Мариванна» прервалось сразу же на первом слоге. Тишина была столь непривычной, что был слышен сдавленный выдох неудачной посетительницы кабинета начальника профилактория. Дверь очень медленно и очень тихо закрылась, потом еще очень тихий контрольный просмотр – и тишина, которую прервал спокойный голос штурмана:

– Потерпите, мужики. Еще минут пять, и выспимся.

Действительно, через несколько минут дверь так же тихо приоткрылась. В щель приотворившейся двери был виден с десяток любопытных женских глаз. Выдержав правильную паузу, куда там Станиславскому со всеми его МХАТами, наш несостоявшийся герой женских грез вытащил из-под простыни прибор, навигационный естественно, на обозрение любопытных женских глаз со словами:

– Ложная тревога, девчонки, это НЛ8!

А потом добавил уже нам:

– Все, мужики, можно спать!

Двухсуточная усталость мигом навалилась на нас, и глубокий сон стер из сознания все случившееся. Только уже перед вылетом, когда мы сидели в столовой, о происшедшем напомнил сдавленный женский шепот невидимых собеседниц, доносящийся из кухни:

– Вон тот, худенький! По виду и не скажешь, – прошелестел мечтательный восхищенный шепот.

– По виду никогда не скажешь, – отвечал шепот опытный.

– Так сказали же, что это линейка была! – вмешался вкрадчивый юный шепоток.

– Много ты в линейках разбираешься! Иди мой посуду! – цыкнул шепот опытный. А потом добавил, – Мне бы такую линеечку, да геометрией позаниматься хотя бы вечерок. На одни бы пятерки училась!

Много поколений сменилось в авиации, но слава о могучей силе сибиряков живет и поныне, и не только на Урале.

Знаю за что

Самое сложное – пробежать от окна до калитки. Мамка не должна заметить, как Ваня уходит со двора. Ему уже исполнилось десять лет, а мать с ним всё как с малым дитём. Далеко не уходи, с теми не играй, куда пошёл – докладывай.

«Ага, докладывай, – думал Ванька. – Им доложи, и сразу не пустят».

Куда не пустят? Никуда не пустят!

Особенно на ставо́к, где вода уже прогрелась, песок горячий и друзья все там – про это и вовсе не заикайся. Только с родителями можно, что тем сопливым дошколятам. Папа правда сейчас дома редко появлялся. После того как укропы решили, что только они нам указ и решают, как нам жить, батя в народную милицию подался.

После этого матушка вообще озверела: «Туда не ходи, сюда не ходи. Чтобы всё время на глазах"

Стыдоба!

Чуть где прилёт, сразу гонит в подвал. В Ванин посёлок прилетало, но разрушенных домов не было. Только огороды раскурочило. Да по элеватору укропы один раз угодили. Вот в соседнем посёлке, пацаны говорят, частный дом на воздух взлетел. Хорошо, что все в подполье успели спрятаться. А вот собаку отвязать не успели, и её на куски разорвало.

Погода сегодня замечательная, так ласково шепчет, и грех не искупаться. Как-то это совсем не по-пацански. А самое страшное для парня десяти лет – это поступать не по-пацански. И слушать мамку – тоже не по-пацански. Сосед Колька говорит, родители должны свыкнуться с мыслью, что сын уже вырос. Только им для этого время нужно. Вот Колька всего на год старше Вани, а свою матушку приучил к тому, что он уже не ребёнок. Поэтому может без спроса пойти хоть в гости, хоть на пляж и даже в соседний посёлок поехать, если деньги на билет есть. Но Колька он такой, и без билета проехать сможет. С него станется!

Ваня пытался поговорить о том, что он уже взрослый, но мама смотрела на сына своими голубыми и глубокими, как небо в ясный-ясный день, глазами и убеждала:

– Ванечка, если с тобой что случится, я же все глаза выплачу.

– Врёшь ты всё, – с вызовом бросал Ваня. – Глаза нельзя выплакать.

– Можно, – утверждала мама. – Вот какие у меня глаза?

– Сейчас голубые, а бывают синие, – ответил сын, посмотрев внимательно, хотя и так знал.

– А буду много плакать, они станут бесцветными. Это и называется «выплакать».

– Со мной ничего не случится, – заводился сын. – Мне что теперь, вообще всю жизнь маменьким сынком ходить? А жить когда? – повторял «взрослые» аргументы соседа Ваня.

– Со двора без спросу ни ногой! – всегда заканчивала дискуссию о правах ребёнка мать.

Зная, что услышит в ответ, Ваня сегодня, когда Колька позвал купаться, даже проситься не стал, чтобы родительница не усилила бдительность. Он прокрался до окна и сидел тихонечко, ожидая, когда хлопнет дверь кухни. Это значит, мать вышла в чулан за закрутками или картошкой. Есть пять-десять секунд, чтобы добежать до калитки, а там густой кустарник и ветви ивы скроют беглеца. И если они с Колькой, как обычно, ветром помчатся на ставок, искупнутся разок и мигом домой, то никто и не заметит Ванькиного исчезновения.

И всё получилось. Даже ещё лучше – Колька ждал друга с велосипедом старшего брата, который, судя по всему, уехал в город. А на колёсах они обернутся ещё быстрее. Ваня сел на багажник, широко расставив ноги, чтобы пятки случайно не попали между спицами, и они понеслись к желанному в такую жару водоёму.

На пляже, как поселковые называли клочок песчаного берега у большого ставка, что служил для охлаждения ближайшей электростанции, уже собрались почти все местные пацаны и даже некоторые девчонки. Любопытно было наблюдать, как сверстницы, которые ещё недавно купались здесь же вместе с парнями в одних только трусиках, теперь облачались в купальники, часто большего, чем нужно размера, лишь бы прикрыть еще только формирующуюся грудь. Наличие дополнительного предмета купального костюма почему-то волновало Ваньку. Особенно сейчас, когда он заметил на пляже Ирку из параллельного класса.

Она увидела, как друзья подъехали на взрослом велосипеде, но притворилась, что не заметила, отвернувшись к подружке.

«Больно надо», – обиженно подумал Ваня, решив, что ему безразлично: видела его Ира или нет.

Приятели на бегу посбрасывали с себя футболки и шорты и в обычных семейных трусах побежали к воде.

Сначала будто шёпот, который едва угадывался, а потом нарастающий противный звук пронзил сознание Ваньки. Прилёт. Подросток только успел посмотреть в ту сторону, откуда шёл звук, как увидел резко увеличивающийся в размерах предмет.

Эту картинку Ваня запомнил до конца своих дней. Мерзкий свист и вид летящего в него снаряда заставляли просыпаться среди ночи. После заснуть уже не удавалось до самого утра.

В тот день он был так напуган, что даже страх наказания не остановил его, и он рассказал матери об уведенном. Закончив, Ваня ждал, что сейчас ему устроят трёпку или посадят в чулан.

Но мама молча села на стул и с ужасом посмотрела на своего сына, ожидающего скандала. Потом обхватила его, прижала к себе и держала так долго, что молоко убежало. Мама это видела, но сидела, не отпуская сына.

Наконец резко встала, выключила газ под кастрюлей, в которой возможно и не осталось ничего.

– Всё. Собирайся, – скороговоркой заговорила мама, доставая чемодан и скидывая туда, почти не глядя, свои и Ванины вещи. – Мы уезжаем. Прямо сейчас. Бабушка давно зовёт.

Так же быстро сбегала к соседке бабе Клаве, чтобы отнести ключи и попросить приглядывать за домом. Они даже успели на дневной автобус в город. А там, купив билет на междугородний рейс, добрались до границы, где увязли в слишком дотошной проверке их документов сначала местными, а потом и российскими пограничниками. Последние задавали странные вопросы, один из них спрашивал Ваню, знает ли он эту женщину, показывая на маму. Ванин ответ «это не женщина, а мама» его рассмешил.

– Все мамы – женщины, – закончил разговор офицер и отдал им документы.

Как добрались до бабушки, Ваня не помнит, потому что оставшуюся часть пути проспал. Квартира находилась недалеко от автостанции, и Ваня по-настоящему проснулся, лишь когда услышал звонок в дверь.

Бабушка не знала, что приедут дочка и внук, а потому радость её была безмерной. Она сначала крепко обнимала и целовала дочь, а затем долго-долго тискала внука. Ваню это даже стало немного раздражать, но пахло от бабушки вкусным борщом, а он знатно проголодался.

Бабушка была на пенсии, но поскольку раньше работала в школе, то без проблем смогла пристроить внука учиться. В классе новенького встретили не очень дружелюбно. Хотя другого Ваня и не ожидал: он помнил, как они в своей деревне встречали новичков. Теперь в этой роли оказался он сам. Из всех одноклассников его внимание привлекла девочка, похожая на Ирку, которую и звали так же. Правда на вид она была старше своих сверстников. Ваня даже подумал: не второгодница ли, так сильно выделялась девочка своими взрослыми формами. Ира улыбнулась, Ваня, посчитав это хорошим знаком, спросил, может ли он сесть рядом с ней, и получил согласие.

Однако на первой же перемене к нему подошёл одноклассник, которого звали Егор, и предложил по-хорошему пересесть на другое место, заявив, что это его девчонка.

Ваня решил спросить у Иры, которая слышала их разговор, так ли это.

– Вот ещё, – фыркнула девочка и, резко развернувшись, так, что кончик её косы коснулся носа Егора, вышла.

Егор был одного роста с Иваном, поэтому было непонятно, с чего он возомнил себя пупом земли, указывая, кому и что делать. И Ваня просто послал парня куда подальше.

Естественно, после уроков Егор ждал соперника на выходе. Нужно отдать ему должное, он был один. Ваня это отметил, потому что знал, как легко подговорить друзей проучить новичка. А здесь всё было по-честному.

– Пересядешь? – спросил Егор и на уверенное «Нет!» сильно двинул в челюсть.

У Ваньки в глазах вспыхнуло, будто в полумраке помещения включили яркий свет. Но он был опытным бойцом, поэтому, мотнув головой, прогоняя наваждение, ударил соперника в грудь и, не давая тому очухаться, нацелился повторить удар. Однако Егор перехватил руку, и они оба оказались на земле.

В этот момент громкий крик «Прекратите!» заставил их замереть. Хватка ослабла, Егор моментально вскочил. Иван замешкался, но закон «лежачего не бить» действовал и в этих местах. Когда Иван поднялся, крик повторился, и соперники одновременно повернулись на голос. Это орала раскрасневшаяся Ирка.

– Замолкни, дура, – почти синхронно прорычали парни, которые ещё не восстановили дыхание после драки.

– Я дура?! – почти завизжала «причина противостояния». – Да пошли вы, козлы! Хоть поубивайте друг друга! – возмущённо закончила девочка и убежала.

– Дура она и есть дура, – произнёс Егор.

– Точно, – подтвердил Иван.

Весь вечер они проговорили о том, что хотят быть военными, что пацаны – это классно, а все беды от девчонок. И много ещё о чём болтали. На следующий день Ваня пересел за парту к Егору. А Ирка стала официально встречаться с отличником Витькой из параллельного класса.

Парни дружили всё время, пока учились в школе, и даже служить пошли одновременно, поскольку не только были ровесниками, но и родились в один день. Бывают же такие совпадения. То, что они попали в одну учебку, уже никого не удивило.

В конце обучения в феврале им объявили, что желающие могут заключить контракт на сверхсрочную службу. Друзей это не устраивало, поскольку каждый из них после службы хотел поступать в военное училище. Предпочтения были разные, но упускать возможность принять участие в боевых действиях тоже не стоило. Времени на размышления им дали сутки.

Вечером в казарме произошёл инцидент, который только укрепил их в этом решении. Когда группой обсуждали предложение командования, один из сослуживцев высказался резко против:

– Почему мы должны вмешиваться? Пусть эти, – он кивнул на Ивана, – Сами друг дружку поубивают…

Ещё добавить что-то не получилось – Егор прервал его коротким, но резким прямым ударом в челюсть.

Пострадавший написал жалобу, Егора вызвали в штаб. Незнакомый офицер предложил присесть и, глядя на солдата, спросил:

– Бил?

– Нет, – ответил Егор, понимая, наказание поставит крест на его желании подписать контракт.

– Ну, хоть за дело? – уточнил офицер.

– За дело! – подтвердил боец.

– Ну, не бил, значит, не бил, – пробурчал офицер и, написав на рапорте «факт драки не подтвердился», пожал Егору руку со словами: – Может иногда за дело и нужно ударить.

Война – это работа. Тяжёлая, опасная работа. Конечно, первое время присутствует страх. Но страх – это нормально. Главное – научиться управлять им. И война этому учит очень быстро. Так сказать, ускоренный курс. Особенно если знаешь, за что воюешь.

Иван хорошо помнил тот августовский день и не раз рассказывал другу о случае на пляже, когда неизвестные ему люди, которые, может быть, сейчас с другой стороны фронта, пытались отнять жизнь у беззащитных детей.

Подразделение, где воевали друзья, вывели на отдых в Донецк только в конце марта. Иван потянул друга на Аллею ангелов. Егор предлагал посидеть где-нибудь в кафе, но друг настаивал:

– Пойдём, ты должен знать, за что воюешь.

– Я и так знаю: наше дело – правое! – ответил Егор, но с другом пошёл.

В самом начале аллеи Иван увидел плиту, на которой было написано: «Иван Андреевич Авдеев. 01.03.2004 – 13.08.2014».

Эту картинку приближающегося снаряда Ваня запомнил до конца своих дней, потому что жизни оставалось ровно столько, сколько нужно осколочному снаряду, чтобы разорваться. Говорят, за мгновение до смерти перед человеком проходит вся его жизнь. Вполне возможно, что так оно и бывает. Только в сознании десятилетнего Вани пронеслось не то, как он прожил, а то, как прожить не смог, потому что осколки покрыли всё пространство пляжа и воду в ставке, не оставляя шансов на жизнь ни загорающим, ни купающимся.

Егор остановился возле одной плиты и обратился к сослуживцу, с которым он был на аллее:

– Смотри, мой ровесник. День в день родились. Мог бы с нами служить.

Рядом с могильным камнем стояла женщина. Она повернулась на слова Егора, и он увидел её серые, почти бесцветные глаза.

Странный пассажир

Часть первая, почти авиационная

– Взлетный курс 180, выход правым, на Приморское.

– А можно левым?

– Тогда взлетный 179, выход левым.

Это я немного поторговался с диспетчером. Очень уж не хотелось тратить лишние три-четыре минуты. Да и не лишние они вовсе, если учесть, что сегодня еще три раза нужно будет смотаться сюда из Одессы. Взлетный режим и после короткого разбега отрываемся от травы небольшого аэродрома Киллия.

Сейчас левым доворотом и вдоль Дуная пойдём в сторону моря. Конечно, левым разворотом здесь тесновато будет. Дунай, а вместе с ним и государственная граница СССР подходят почти вплотную к аэродрому. Поэтому режим двигателя максимальный. Даже на слух ощущается как мотору тяжело. А когда мотор на самолете всего один, то и кожей ощущаешь все его проблемы. И нет лучшей мелодии, чем этот оглашающий и привычный голос мотора. И нет лучшей опоры, чем этот звук, который скорее не слышишь, а чувствуешь. Пора убрать закрылки.

«Сейчас тебе станет полегче» – это я мысленно успокаиваю мотор. Рука ложится на сектор газа, и взгляд на бортовые часы. Ещё есть время. Секундная стрелка только касается отметки 12, заканчивая свой третий круг и третью минуту нашего полета… И в это момент звук мотора проваливается.

Исчезает.

Оглушает тишина.

Обостренно остро понимаешь, что небо не есть нормальная среда обитания даже для нас «человеков летающих». Остановившийся двигатель останавливает время. В такой оглушительной и вязкой тишине невыносимо дышать.

«Господи! Что же делать?», – с тяжелым выдохом вырывается из груди.

– Ну и что? И надо было тебе выторговывать у диспетчера выход левым после взлета. Взлетел бы как положено. Дольше на 3 минуты, но справа вон поля дороги, выбирай-не хочу, где пристроиться без двигателя. А теперь, что делать будешь?

Спокойный голос возвращает хоть и в неприятную, но реальность: мы в пятидесяти метрах от земли, тишина, левый крен, впереди Дунай, но до него не дотянуть. Прямо пограничные столбы и залитые водой рисовые поля. Тоже не лучшее место для приземления. На аэродром, вопреки всем обещаниям инструкций не вернуться. Что-что, а это я точно знаю, опыт имеется.

Голос исходит от «странного» пассажира. Странным я про себя назвал его ещё при посадке пассажиров в самолет. Поскольку голос как у диктора телевидения никак не вязался с внешностью болгарского крестьянина, коих очень много в этих краях. Его комментарии моего, мягко говоря, не совсем правильного решения говорили о его очень хорошей осведомленности о ситуации, в которой мы оказались из-за моей ошибки. Причем ошибся я один, а в неприятной ситуации оказались мы все. Все – это экипаж, я и мой второй пилот, а также двенадцать пассажиров нашего воздушного лайнера Ан-2 или попросту «кукурузника».

Спокойствие пассажира передалось и мне. Я уже знал, что надо делать в следующее мгновение, но оно – это мгновение, все не наступало. Когда долго летаешь на самолете с одним мотором, то очень хорошо, этот мотор, чувствуешь. Воспринимаешь его, как единственную точку опоры в той среде необитания, которая зовется – Небо. И поэтому точно знаешь: в следующее мгновение, после того как эта точки опоры исчезает, ты начнешь стремительно терять высоту, и только быстрая отдача штурвала от себя может предотвратить неминуемое падение и превратить его в полёт со всеми присущими полету законами и шансами. И если я не ощутил потерю опоры при заглохшем моторе, это может значить только то, что оно, следующее мгновение, ещё не наступило. Таковы законы полета. А пока не наступило следующее мгновение, будем жить в этом.

– Я же говорил, что в пилотской кабине находиться нельзя», – попытался я строго сказать Странному пассажиру.

– А тебе говорили, что при взлете с аэродрома местных воздушных линий Киллия с южным курсом нужно выход выполнять правым разворотом. И что?

Тут он попал с самую точку. Конечно, формально, согласно инструкции, после взлета с курсом менее 180 (а 179 хоть и на чуть-чуть, но меньше 180), я мог выполнить левый разворот. Но сам я, увидев такие манёвры у другого пилота, назвал бы это мальчишеством. И на тебе, на те же грабли! Для меня, опытнейшего командира с налетом более пяти тысяч часов, тридцати двух лет отроду, это непростительно. Я это понимал и даже поморщился, настолько явно представил последствия, если реально наступить на грабли. Здесь же все может быть куда более неприятным. Оправдываться было бесполезно. Если я не мог оправдаться перед собой, то все другие оправдания уже лишние.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.