Стрела Сехмет

Василий Погоня

Стрела Сехмет

Дом суну Кафавра

Лицо парнишки превратилось в кровавое крошево. Потускневшие, застывшие в ужасе глаза, проглядывавшие через иссиня-черные, вздувшиеся, подобно дрожжевому тесту, веки, в униженном ожидании новых побоев смотрели на Хорджедефа. То, что некогда было губами, распухло и полопалось, струйки крови извилистыми ручейками медленно извергались из уголков рта по слабому подбородку, капая на тёмную от пота и налипшего песка набедренную повязку.

Висящая на цепи масляная лампада не освещала Хорджедефа. Нубиец стоял в тени и нависал над парнем, подобно мяснику над тушей газели. Он тоже вспотел. Пот струился по его чёрной, широченной спине, пояс набедренной повязки размок. Он потуже сжал блестящую, как кость, дубинку из чёрного дерева мускулистой рукой и размахнулся. Раздавшийся звук удара, нанесённого по голове коротышки, был тошнотворным. Трёхногий табурет опрокинулся, и голова писца стукнулась о земляной пол, издав глухой звук, будто огромный сом упал на рыночную землю. Хорджедеф подбоченился и со злобой уставился на тушу, ещё недавно бывшую молодым человеком.

– Уберите это и приведите в чувство! Потом притащите обратно!

Из мрака вынырнули ещё два жирных нубийца и подняли табурет. После этого они грубыми рывками поставили парня на ноги и поволокли к выходу.

Боги, как же я ненавидел их! И это называется – служители Маат, блюстители справедливости! Втроём они по очереди выбивали из парня признание. А ему и сказать-то было нечего. А мне на это пришлось смотреть.

Этим они намеревались запугать меня. Они словно говорили мне: «Берегись, чужак! Если ты попытаешься утаить что-то от нашего Хорджедефа, то окажешься со сломанными костями. Посмотри – вот пример, гляди на него внимательно, а после выкладывай всё, что знаешь, но оставайся под рукой у Великого Хорджедефа, чтобы мог он заняться тобой, если ты ему понадобишься!»

Я и смачно сплюнул на утоптанную землю прямо Хорджедефу под ноги без твёрдой уверенности в оскорбительности подобного поведения в Чёрной Земле. Но жирный меджай резко повернулся и оскалил крупные гнилые зубы в издевательской гримасе.

– Наглеть начал, златовласка?

* * *

Действительно, за время пребывания в Чёрной Земле шевелюра моя изрядно отросла. Ухаживать за ней, да и за всей гигиеной тела здесь, сразу скажу, дело непростое. Мыло здесь есть, хвала их девяти богам, но и вшей тут – тьма-тьмущая. После долгих поисков в чертогах памяти я извлёк оттуда инфу о дёгте, с помощью которого можно бороться с педикулёзом. Дёготь удалось через первобытный пиролиз добыть из сосны. Местные меня сразу же за колдуна приняли, но это мне только уважения прибывало – хорошо, не в Средневековье забросило, там бы из меня самого на костре дёготь изготовили.

А шевелюра моя, вместе с внушающими почтение бочкообразными браслетами от моего кондотьера Джехути, стала моим гербом и опознавательным знаком.

* * *

Я остался неподвижен, развалясь на лавке.

– А хоть бы и так, Бо, – отозвался я, дерзко называя нубийца его племенным именем. – Сижу вот я и думаю…

Мерзкая ухмылка скривила вывернутые губы верзилы.

– Думаешь? Ты разве можешь?

– Ещё как! Представляю, в какого урода я тебя бы превратил, если б ты попробовал меня ударить.

Два меджая, тащившие писца к выходу, так и застыли на месте в сгорбленных позах. Лишь из взгляды устремились на Бо. Никто и никогда не позволял себе так разговаривать с Хорджедефом. Никто на это не осмеливался, поскольку Хорджедеф мог разорвать человека голыми руками на куски. Он был Хорджедеф – самый жестокий, подлый, самый свирепый меджай из всех, кто когда-либо обходил Белую Стену или молотил по черепу узника полированной дубинкой из чёрного дерева с вырезанным на ней кулаком. Грубый, бесчестный, беспощадный, упивающийся властью, он никогда не считался ни с кем. От избиения людей в кровь он испытывал несравнимое ни с чем, сладостное удовольствие. Вот поэтому никто не смел говорить с ним так. Никто, кроме меня, чужеземца с золотыми волосами. Потому что я и сам мог быть таким.

Хорджедеф с шумом выдохнул воздух из широких бычьих ноздрей. В следующее мгновение его лапища протянулась ко мне, но я не позволил ему схватить меня за горло. Я поднялся с лавки и насмешливо ухмыльнулся ему в его лоснящееся от пота лицо. Хорджедеф, при своём гигантском росте, не привык к прямым взглядам. Он обожал смотреть на людей свысока. Но сейчас позиция изменилась.

– И что же ты, хотел бы я знать, сделаешь? – утробно прорычал он сквозь ощерившуюся пасть.

– Не узнаешь, пока не попробуешь, – ответил я.

Бо не был профессиональным бойцом, поэтому я увидел, как его плечо отводится, готовя руку к удару. Ну, и я не стал ждать его. Моя голень стремительно взлетела и с противным хрустом врезалась в его пах. А, когда чёрный исполин сложился пополам, я снизу двинул его коленом в зубы и ощутил, как они крошатся. С хрюкающим звуком он грохнулся на пол. Тут один из его меджаев отпустил парнишку и потянулся к поясу за своей дубинкой.

– Замри, болван, – остановил я его, – пока я не разнёс твою дурацкую башку. Моя булава всё ещё при мне. – И я положил ладонь на рукоять своего оружия.

Он нехотя опустил руку. Я развернулся и покинул комнату. Никто не осмелился встать у меня на пути.

У выхода из Дома Маат дежурный страж, опиравшийся, как и раньше, плечом на каменный косяк, повернул голову на звук шагов и, увидев меня, сжал тонкое древко копья. Но и моя ладонь в этот момент не покидала бронзовой рукояти булавы, предлагая ему померяться – кто успешнее применит оружие на таком коротком расстоянии. Быть может, дома этого меджая ждала семья. Как бы там ни было, а он остался недвижим, провожая меня взглядом. Похожий взгляд я видел и раньше. Так смотрит из своей норы крыса, когда чувствует запах кота. Но в меджае ещё крепко сидело осознание того, что он представитель Закона Маат, Его Величества, царя и государя Белой Стены, сына Ра и удержаться он не смог.

– Хорджедеф отпустил тебя? – спросил он требовательно.

Я резко выдернул копьё у него из рук и с бешенством швырнул его на песок. Нубиец растерялся.

– Хорджедеф меня не отпустил, – прорычал я, гладя ему в глаза. – Он валяется на полу, и блюёт своими потрохами, и то же с тобой будет, если ты ещё хоть раз встанешь у меня на пути! Я не нужен Бо, не нужен и Закону! Бо просто хотел подержать меня на пытке, чтобы я увидел, насколько он мощный и тупой бегемот. Но на меня это не действует. Там, откуда я родом, таким, как он, заливают пасть расплавленным свинцом! Я приехал в Белую Стену выручить сына уважаемых людей, которые вызвали меня, а не за тем, чтобы меня запугивал этот жирный клоп. Из фиванской стражи его вышибли, так он пробрался сюда, и для того только, чтобы продолжать и дальше драть взятки.

По лицу стража было видно, что он готов расплакаться. Меджай нервно облизнул дрожащие пухлые губы, и попытался заговорить, но я снова прервал его.

– Так вот, у вас – времени до полудня, чтобы освободить Гипсея и привезти его домой. Если нет, – с расстановкой произнёс я, – я потолкую с царским писцом Джехути, и вам не сносить голов. Потом я вернусь сюда и из твоей мерзкой рожи сделаю кашу. Это ясно?

Для меджая нубиец был жидковат. На полусогнутых ногах он засеменил внутрь. Посмотрев ему вслед, я вышел, шлёпая босыми ступнями по каменному полу, из Дома Маат. Моего коня стерёг парнишка, который во все глаза смотрел на разыгравшуюся сцену. Я взобрался в седло и толкнул коленями бока Горбунка. Боги, до чего же меня разозлили!

Гипсей – безобидный парень, писец в доме самого надзирателя чистых жрецов Сехмет, Ока магов и главного врача царя, суну Кафавра. Ещё в юности Гипсей попался на рыночной краже и был осуждён. Как, по-вашему, охраняет его теперь Закон? Как бы не так! При любом подозрении он – первый, кого хватают и начинают молотить дубинкой по пяткам, и все из-за прошлого. Он с пятилетнего возраста корпел над иероглифами в храмовой школе и один-единственный штраф – не такое уж порочное пятно на биографии. Но вот – у Кафавра похитили сыночка, и Гипсея избивают до полусмерти три нубийских мордоворота.

Я ехал по мощёной известняком дороге, ведущей к особняку Кафавра. На стук в деревянные врата, роскошные по местному понятию, открыл слуга, которому я бросил поводья и направился по направлению к дому, все окна которого были зашторены занавесками с обережным орнаментом, словно его обитатели боялись каких-то незримых духов, витающих в Чёрной Земле.

Это был большой двухэтажный дом, результат сочетания богатства главы семейства с его желанием обезопасить свой род от внимания излишних глаз. Но, несмотря на высокие стены, решётки на окнах и двойные ворота, кто-то смог пробраться внутрь, схапать парнишку и скрыться. Что и говорить, мальчишка представлялся идеальной приманкой для замышляющих похищение преступников. Отец видел в нём не только продолжение своего рода, но больше того: он готовил его для своей смены на посту верховного лекаря Великого Дома. И вот что он, в итоге, получил за своё старание в обучении мальчугана врачебному искусству. Бьюсь об заклад, Кафавр отмерил бы немало из своих закромов, чтобы вновь увидеть своё чадо в здравии.

Вторые ворота, ведущие непосредственно в дом, отворил привратник в белоснежной набедренной повязке до колен. Он явно был из тех, кто обязательно перечислит всех богов Кемта, и только после этого откроет. Его выправка, впрочем, была безупречной, он привычно склонил голову и с лёгким поклоном отошёл в сторону позволяя мне войти.

– Я – Харрап, – назвал я своё местное имя. – Мне бы повидать вашего владыку. И немедленно, – добавил я.

Привратник едва взглянул на меня.

– Сильно сожалею, господин, но владыка Кафавр нездоров.

Положив ему руку на плечо, я заглянул ему в глаза и сказал:

– Передай ему, дружище, что это по поводу его мальца. Это моментально излечит его.

Он на меня так глянул что, полагаю, с тем же успехом, не сходя с места, я мог бы потребовать выкуп. Всякое со мной в жизни случалось, меня не раз принимали не за того, но похитителем младенцев посчитали впервые. Привратник поперхнулся словами, его кадык судорожно дёрнулся. Слуга, мимо бассейна и ряда комнат по бокам направился в направлении гостиной. Я последовал за ним.

Когда-нибудь вам случалось вспугнуть стаю диких бабуинов? Видеть, как их оскаленные морды разом поворачиваются, шерсть на загривках вздыбливается, и враждебные, выпученные глаза устремляются на пришельца?

Напряжённые, настороженные взгляды стаи светятся ненавистью и страхом. Такие взгляды встретили и меня в центральной гостиной. Только это были не обезьяны, а люди. Но выражение их лиц было таким же. Все они теперь застыли, будто готовясь к прыжку. Немая сцена злобы. Я молниеносно окинул их взглядом, и этого было достаточно для того, чтобы сосчитать и определить состояние всей компании из десятка человек, как сборище надменных ничтожеств, с душами, поражёнными чёрной плесенью.

Сам владыка Кафавр предстал безвольно размякшим в резном кресле с обивкой стариком. Он без всякого выражения глядел на вошедших. Это был крупный мужчина, но в этот вечер он выглядел маленьким и усталым. Его губы бормотали что-то про себя, но окружающие не могли разобрать слов. Привратник, после низкого поклона, с касанием ладонью своего правого колена, приблизился к нему.

– Это Харрап, господин, – прошептал он. – Это… по поводу владыки Сехметепа, господин.

Кафавр ожил. Резкий поворот лысой головы – и взгляд вспыхнувших огнём глаз уставился на меня. Очень медленно он поднялся на ноги. Его руки задрожали.

– Сын у Вас?

С низких скамеек одновременно вскочили двое молодых парней, которые считались бы красивыми по мнению местных эстетов, если бы не одутловатость их лиц и вялая кожа, выдающая беспутный образ их жизни. Они сжали свои кулаки и двинулись на меня. Мне было достаточно только взглянуть на них через плечо настолько приветливо, что они замерли вне досягаемости моего удара.

Я снова повернулся к Кафавру.

– Нет.

– В таком случае – что Вам угодно?

– Я Харрап, знаменосец Джехути, и я могу Вам помочь, – он смял руками полотнище своей туники, стараясь унять дрожь.

Лицо верховного лекаря исказила страшная нервная судорога. Сжатые губы выдохнули неслышные, невыразительные слова.

– Как Вы об этом узнали? – спросил он злобно.

Определённо, этот Кафавр мне не нравился. Насколько бы высокопоставленным придворным, учёным лекарем и благоденствующим богачом он ни был – не нравился. Там, откуда я родом, богатство и приближённость к власти – только полдела на пути к уважению.

– Безо всякого труда, – ответил я, – Мне сообщили.

Он в ярости несколько раз сжал кулаки, комкая подол своего безупречного одеяния.

– Я не хочу, чтобы в это вмешивалась меджаи! Это только моё, личное дело.

– Полегче, druzhe! Я-то – не из Дома Маат. А вот Вы уже, похоже, обратились к Бо-Хорджедефу, чтобы он занялся поисками. Так что не кривите душой.

– Кого Вы представляете? – холодно спросил он.

– Родителей Вашего писца, Гипсея.

– И что же Вы намерены сказать?

– А то, что мне до зарезу хочется узнать, с чего бы Вам было указывать на него сразу, как только пропал Ваш отпрыск. Мне интересно, почему это Вы позволили Бо и его палачам измордовать парня даже без предъявления обвинения, и почему Вы устраиваете из этого такой секрет даже перед членами Вашего рода. И лучше бы Вам мне ответить, grom i molniya!

– Прошу Вас, господин Харрап!

Чья-то рука с силой схватила сзади моё плечо, развернула меня, а другая рука сбоку отвесила мне пощёчину. Это один из молодых щенков решился на геройство:

– Как Вы посмели разговаривать так с владыкой!

Едва он закончил свою вдохновенную речь, как получил ребром моей ладони наотмашь пониже кадыка. Тут в мою руку вцепился второй берсерк. Его попытка также высоко была оценена коротким пинком в ребро, сложившем его пополам, после чего я выпрямил его ударом руки снизу. Я отпихнул героев от себя, они свалились, и я продолжил угощать их добрыми пинками. Пинал, пока не заболели ноги. Стоило остановиться, как они, в слезах, пытаясь закрыть лица руками, отползли к стене.

Пришло время проникновенного обращения ко всему сборищу:

– В случае, если кто ещё хочет, я жду. Только возьмите в руки что-нибудь посерьёзнее кисточки для губ, чтобы мне нестыдно было выпустить вам потроха. – Я оглядел присутствующих. Желающих не нашлось.

Урок не прошёл зря и для Кафавра. Он снова опустился в кресло, и яростное пламя в его глазах потухло. Он снова выглядел, как старик, и сидел, положив ладони на колени. Ему пришлось несладко видеть избиваемыми своих родственников, но я видел Гипсея, и не испытывал теперь жалости к тем, кто послал его на истязания.

Оглянувшись на всхлипывающих щенков, я подошёл к Кафавру и, опершись на подставку для амфоры, воззрился на него, всем своим видом изображая внимание. Папашу за язык тянуть не пришлось.

– Сехметепа не оказалось в постели утром, – начал он откровенничать. – Шкуры и простыни были смяты, но его там не было. Слуги обыскали и дом, и сад, и храм, и кухню, и помещения для прислуги, и даже скотный двор и шадуф.[1] Но его следов нет нигде! Тут я, должно быть и поддался панике. Мне сразу пришло в голову, что у Гипсея были нелады с Законом, и я отдал его Хорджедефу. Он увёз Гипсея.

– Сколько Вы им заплатили за молчание? – сухо поинтересовался я.

Лицо верховного лекаря дёрнулось.

– Нисколько. Я пообещал им, что дам хорошую награду, когда они вернут Сехметепа.

– Толково! Только этого они и ждали. У Вас ума, как у блохи! – от подобного обращения щенки вытаращили глаза. – Эти нубийцы – мелкие прощелыги и изуверы. Но они будут держать язык на привязи, но только потому, что не захотят делиться с кем-нибудь наградой. – мне подмывало врезать по зубам и ему. – Натравливать их на Гипсея – большая глупость. Пусть он имел проблемы с Законом. Но он никак бы не стал рисковать головой именно потому, что первый попадает под подозрение. Так и вышло. Я скорее присмотрелся бы к Хорджедефу, чем к Гипсею. Бо больше похож на похитителя и пожирателя детей.

Кафавр обливался потом. Он обхватил лысину ладонями и с тихим стоном подался вперёд. Наконец, он поднял взгляд на меня.

– Что же мне теперь делать, Харрап? Я потерял Сехметепа. После стольких лет обучения… Я возлагал на него большие надежды. Я не могу открыто обратиться в Дом Маат. Он такой чувствительный мальчик… Я.… боюсь.

– Я явился лишь выручить Гипсея, владыка Кафавр. Его родители сообщили мне, что он попал в беду, а я – их друг. От Вас я хочу, чтобы Вы его вылечили и приняли на прежнее место, иначе мне придётся обратиться за помощью к воителю Джехути.

– Хорошо. Это для меня значения не имеет. – Верховный лекарь снова уронил голову на грудь. Я уже собрался уходить, когда он сказал: – Господин Харрап, как Вы сами сказали, Вы – не меджай. Вы смогли бы помочь мне?

Я бросил этому утопающему соломинку.

– Почему бы и нет?

Кафавр уцепился за соломинку.

– Вы поможете? Мне нужна помощь при сохранении глубокой тайны…

– Придётся пожертвовать несколькими дебенами.[2]

– Сколько?

– А за сколько Вы подрядили Хорджедефа?

– Десять.

Я присвистнул, вызвав ропот среди стоящих за моих спиной, считавших свист дурным знаком.

– Договорились, десять дебенов.

Солнечным светом разлилось выражение облегчения по его лицу. Цена была высоковата, но не для верховного лекаря, ежедневно возлагающего руки на фараона. Кафавр и глазом не моргнул. Он слишком долго тяготился этим бременем и рад был переложить его на кого-нибудь другого.

Но он ещё не все сказал.

– С Вами трудно сторговаться, владыка Харрап, но, в моем положении, у меня нет выбора. Однако, я хотел бы выяснить, ради собственного спокойствия: насколько Вы умелый охотник за людьми?

Он произнёс это своим обычным, резким, приказным тоном. Но и я ответил ему в такт. Ответ этот заставил его отшатнуться от меня, как от чумного:

– Кафавр, в Чёрной Земле и за её пределами я отправил в западный город немало. Из двоих я вынул потроха вот этими руками, – для наглядности я поднял свои предплечья с бронзовыми браслетами к его лицу, – прямо у врат Белой Стены. Однажды по моему приказу несколько сотен кушитских воинов, возжелавших пшента Великого Дома, были сожжены «жидким огнём» моего, к слову, изобретения. Но, кроме врагов Кемта, я ненавижу подонков, превращающих справедливую Волю Маат в посмешище, и жиреют на её обмане. Многих я выпотрошил мечом, некоторым раскрошил черепа вот этой булавой. Хоть мне и не хочется помнить эти поганые времена, я их не забыл. И враги мои помнят. Изуверы, о которых я пачкаю руки, боятся меня до смерти, но мне на них плевать. Если я собираюсь убить, то убиваю по Закону. Недоумки твердят, что я слишком быстр на расправу, но им не под силу отнять у меня оружие, потому что действую я всегда правильно, а они – нет. Быстрота расправы – защита от нападения. Поэтому я всё ещё все жив. Вот такой я охотник.

Он, онемев, надолго замер и воззрился на меня с нескрываемым паническим страхом. В комнате повисла тишина. Подобные речи я произношу редко, но уж, если выступаю, то, должно быть, получается убедительно.

* * *

Университетский экзамен по риторике я сдал на «четыре».

Не сказать, что б я был и профессиональным историком. За два курса истфака университета, история Древнего мира была, что называется, «пройдена» и сдана, к стыду моему, на «троечку». Время было для науки непростое, опять же, студентки своими формами привлекали куда больше пыльных томов. Дурак был. Знал бы, что так всё сложится – из библиотеки б не вылезал, не только историю изучил, но и механику, и химию с физикой, и военное дело. Но такое вот стечение обстоятельств – оказался я в Древнем мире во плоти. И если бы у «Ессея» курс слушал внимательно, сразу бы разобрался, что тут да к чему.

Хотя, с другой стороны – даже если б сразу всё понял, это мало бы что изменило. Когда я, по первости, проник сюда и увидел эти пирамиды и сфинксов, Великого их Дома, пальмовые рощи, пески и реку Хапи – решил, что попал каким-то чудом в прошлое Египта, на север Африки. Заблуждение не вскрывалось долго. Пока нищенствовал, бродяжил, пока язык учил, пока в войске Джехути страну кериушей покорял, пока добился у него признания и почёта (благодаря осколкам знаний фортификации и тактики-стратегии времён Суворова), как его «правая рука» – без малого года два прошло. А когда понял, что это лишь одно из ответвлений возможной реальности – уже и всё равно стало. Ну, не Древний Египет в официальном пиджн академиш, и что из того? Выбраться-то отсюда я всё равно не могу.

* * *

Если бы мысли в этом склепе можно было подслушать, здесь сейчас стоял бы испуганный гвалт. Два хлыща, получившие взбучку, выглядели радостно от того, что избежали встречи с моей булавой. Первым опомнился Кафавр.

– Вероятно, Вам необходимо осмотреть комнату Сехметепа?

– Нет. Мальчонка пропал, для меня этого достаточно. Проку от осмотра комнаты нет никакого. Искать надо мотив и похитителей.

– Каков же, по-Вашему, мотив?

– Скорее всего – это либо политика, либо золото. Это обычная подоплёка похищений. Начнём с начала, – я кивнул на кресло, и Кафавр вернулся в него. – Когда обнаружили его исчезновение?

– Вчера. С утра. Мелия, владычица моего дома, поднялась к нему в комнату. Его постель была пуста. Она бросилась на его поиски по всему дому, слуги обыскали всю усадьбу. Сехметепа нигде не было.

– Понятно. А этот белоснежный привратник?

– Гуней ничего не слышал и не видел.

– Тут-то Вы, видимо, и позвали Бо. – предположил я. – А с чего вы взяли, что он похищен?

Кафавр невольно вздрогнул.

– А как ещё его исчезновение можно объяснить?

Сидя в кресле рядом, я наклонился к нему.

– Если верить тому, что говорят о Вашем сыне, владыка Кафавр, он одно из необыкновеннейших созданий в Чёрной Земле. Его поведение может быть соответственно необыкновенным.

Он стиснул ладони так сильно, что они побелели.

– Сехметеп находился в отличном настроении и здравии. Я ведь не только отец, я ещё и верховный лекарь.

Стало понятно, что Кафавру не по душе сомнения в отношении ясности рассудка его отпрыска.

– Ладно, опишите мне его.

– Ему пятнадцать. Выглядит он так же, как все мальчики его возраста. Рост – три локтя, заплетённый в косу «локон юности» на голове, румяный. Голубые миндалевидные глаза, на виске справа – малозаметный шрам – след от падения в детстве.

– Сколько у вас слуг и рабов, где они спят? Перечислите всех, кто бывал в последнее время в доме. Друзья, недруги…

– Хорошо – Кафавр откашлялся и начал перечислять своих домочадцев. – Кроме меня, в доме жил Сехметеп и владычица дома, Мелия. Гипсей, Гуней, Хромид. Повара, слуги и два раба живут в помещении для прислуги, рядом со скотным двором. Друзей, для которых открыты двери моего дома, у меня осталось немного после того, как я оставил храмовую службу и преподавание в школе жрецов. Врагов я никаких не припоминаю. По-моему, во врата за последние несколько седмиц не входил никто, кроме торговцев ну и, само особой, кроме них, – он обвёл взглядом присутствующих родственников. – Они приходят и уходят постоянно.

– У Вас ведь довольно богатый дом? – вопрос был излишний, но и задал я его не просто так.

Кафавр поймал намёк на лету и на его надменном лице мелькнула гримаса отвращения.

– Я в добром здравии. Пока ещё.

– К несчастью для них, – бросил я камень в огород присутствующих.

– У Мелии комната по соседству с комнатой Сехметепа. – продолжил он, пропустив моё замечание. – Я занимаю спальню напротив этой гостиной, через зал. Ни с какими людьми, кроме Великого Дома, я не сотрудничаю. Вы, должно быть, знакомы с сущностью моей работы. Она заключается в служении здоровью Великого Дома. На этом поприще меня должен сменить мой сын. Я дал ему сакральное знание Тота, Имхотепа и Сехмет. Для «незнающих вещей» его познания близки к божественным, для меня же он – просто человек, получивший доступ к мудрости. Естественно, эти знания составляют строго хранимую тайну. Мелия разделяет этот секрет со мной, и я полностью доверяю владычице моего дома. И она так же предана нашему Сехметепу, как и я. Это всё.

– Да, пожалуй, и хватит с меня.

– Что Вы намерены делать?

– Ничего. Я не двинусь с места, покуда похитители не объявятся. Укравшие мальчишку, наверняка, уверены, что это дело им по плечу. В ином случае они выбрали бы цель попроще, кого-нибудь, кто не пребывает на виду круглыми днями. При Вашем желании, все меджаи до единого в стране уже искали бы его. Насколько я понял, никаких вестей от них не поступало…