В постели сводного брата

Саша Найт

В постели сводного брата

Глава 1.

Арина.

Осень, третье воскресенье сентября, утро.

Приседаю на постели, хватаясь за виски и понимаю, что ненавижу воскресенья. Странный вывод, но всё из-за непрекращающегося переезда! Ощущение, что этот день станет худшим в моей жизни, никак не покидает.

Вот уже целый час мне не дают выспаться в выходной перед второй учебной в году неделей. Вообще-то, это мой первый год в институте, и я всё ещё волнуюсь. За дверью снова слышится раздражающий топот ног. За окном что-то разбивается. А сентябрь выдался слишком жарким в этом году в Москве и Подмосковье, чтобы я позволила себе закрыть на ночь окно. Спать под кондиционером не люблю. Потом всегда болит горло.

– Осторожнее! – слышится обеспокоенный вскрик Нины со двора. – Эта ваза с аукциона. Вы будете возмещать мне её стоимость?!

– За что мне всё это? – бурчу я в одеяло, которым накрываю голову и уши.

Не помогает. Я не жаловалась бы, происходи вся эта вакханалия в дни, когда я в МГИМО, на парах, как обычно. Но к чему такая спешка в выходной?

Нина снова ругается на рабочих. Она, в принципе женщина яркая и громкая. Не громкая, как торговка на рынке, а скорее харизматичная. Она ещё в девяностых свой первый бизнес держала, поэтому и голос поставлен и стержень имеется. Нина Коршунова – моя, можно сказать, мачеха. Они с отцом ещё не женаты, но всё скоропостижно идёт к этому.

Я не против. Рада за папу. Если ему она по душе, значит, мне тоже. С мамочкой они развелись давно, мне только двенадцать стукнуло. Разошлись полюбовно, что большая редкость в наше время. До сих пор общаются, созваниваются на праздники. Мама уже как пять лет счастливо живёт в браке, в Италии с Джино. Ему сорок восемь, но итальянские мужчины определённо знают секрет вечной молодости, потому что отчиму хоть сейчас на обложку журнала.

И я четыре года жила в Неаполе с мамой и Джино. Училась в школе, по выходным помогала отчиму с его старинной семейной пиццерии, перешедшей к мужчине по наследству от отца. А отцу от деда. А деду от прадеда. Там богатая история имеется, которой их семья безумно гордится.

Год назад вернулась в Россию, чтобы поступить в одиннадцатый класс и подготовиться к ЕГЭ и ДВИ в родной стране, а не приезжать потом и сдавать как иностранка. А всё потому, что с детства мечтала поступить в МГИМО. Только туда и никуда больше, хоть отец и был за МГУ, а мама вообще пыталась отправить учиться в Швейцарию.

Весной папа встретил Нину. И как-то быстро всё закрутилось, что уже в июле она переехала к нам. Сначала я относилась к ней настороженно. Вдруг охотница за деньгами, окрутившая отца? С другими женщинами за столькие годы у него дальше совместных уикендов не заходило. Всё же Аркадий Аркадьевич Романов достаточно известный бизнесмен, и падких на его кошелёк было много.

– Привет, Бусинка! – подхватываю на руки свою собаку породы Кавалер кинг-чарльз-спаниель, которая, радостно виляя хвостом, запрыгивает с лежанки на кровать. – Напугали тебя, да? Моя хорошая девочка!

Чешу за пушистым рыжим ушком. Бусинка так жалобно заглядывает мне в глаза, что приходится ещё раз мысленно проклясть рабочих, которые испугали эту кроху. Ей всего два года, она достаточно маленького размера для своей породы и очень пуглива, как и все небольшие собачки. Я её привезла с собой из Италии. Мать Джино хозяйка папы Бусёны.

– Арин? Ты уже встала? – будущая мачеха заглядывает в мою спальню. Улыбается. Значит, я опять дверь забыла закрыть. – Надеюсь, выспалась?

Шутит, что ли? Выспишься тут, когда шумят с утра пораньше. Но вслух ничего не произношу, киваю. Не люблю капризничать и жаловаться.

– На завтрак спустишься? Папа уехал, но я дома, – предлагает она. – Я там блинчиков напекла. Сделаю тебе сок свежевыжатый, любишь же?

Я не хочу, но и отказывать неприлично. Обижать её не хочется. Первый раз вдвоём завтракать будем. У нас есть домработница, но Нине нравится заправлять на кухне. Честно говоря, готовить она совсем не умеет. Но мы с папой стойко терпим все кулинарные эксперименты женщины.

– Минут через десять спущусь, – обещаю я, и она выходит из комнаты.

Иду в ванную комнату, умываюсь. Принимаю быстрый освежающий душ. Прохладные струи ласкают тело, приятно охлаждая горячую после сна кожу. Кажется, как будто вода стремится смыть с меня всё утреннее недовольство, и я вовсе не против.

Заматываюсь голубым полотенцем и расчёсываю мокрые тёмно-русые волосы длиной по плечи. Собираюсь спуститься и первым делом покормить свою Бусёну, но меня отвлекает звук пришедшей смс-ки: «Арюш, меня до вечера не будет. Составишь Нине компанию? А то она в последние дни грустит, думает ты её сторонишься».

«Конечно, папуль», – коротко отвечаю я.

– Вот так вот, Бусинка, – обращаюсь к собаке, которая внимательно меня слушает, наклонив голову вбок. – Нина сдвигает в сердце моего папы нас на второе место.

Животинка ничего не отвечает, только грустно вздыхает и ложится в лежанку, кладя голову на лапки.

За окном разносится громкий звук мотора. Либо опять грузчики, либо один из этих невоспитанных соседских парней-мажоров, которые разъезжают то на мотоциклах, то на спортивных машинах, врубая музыку на полную. Ненавижу таких выпендрёжников.

Телефон снова пиликает. Пишут девчонки-одногруппницы в нашем маленьком чате в «Телеграм» на три человека. Мельком пробегаюсь глазами по сообщениям, замечая их воодушевление. Пару, что ли, отменили первую у Филимонова? Чего так радуются? Вчитаться внимательнее не получается, потому что дверь в мою спальню снова раскрывается. Да с такой силой, как будто с другой стороны её выбили с ноги.

– Ты кто такой?! – взвизгиваю я, тут же хватаясь за полотенце и прижимая его крепче к телу.

Незнакомый парень, слегка склонив голову вбок, изучающим взглядом проходится по моему замершему как камень телу. Несколько чёрных, как воронье крыло, прядей волос красиво падают ему на лоб, а я поражённо пялюсь на незнакомца. Вздрагиваю, а по телу проходится мелкая неприятная дрожь. Встречаюсь со взглядом тёмных холодных глаз, которые насмешливо взирают на меня. Сверху вниз, как хищник, который уже выбрал жертву. Белая футболка обтягивает рельефные мышцы рук и груди. На его красивых губах играет лёгкая, самодовольная улыбка. В руках у парня дорожная сумка.

Он слишком идеальный. У него улыбка, словно отредактированная в фотошопе, мышцы накачены похлеще любого спортсмена, а глаза настолько глубокие, что впору утонуть. Я не чувствую себя ущербной на его фоне, к счастью, с самооценкой порядок. Но растёт насущный вопрос: что он тут забыл?

– Вот, значит, какая у меня сестрица, – нагло хмыкает незнакомец.

– Ты пьяный? Дом перепутал? Я сейчас позову охрану! – испуганно тараторю я.

– А ты забавная. Так боишься. Девственница?

Совсем полоумный? Мне хочется взвыть от досады, потому что этот ненормальный делает опасный шаг вперёд, сокращая несколько жалких сантиметров между нами.

– Т-ты что делаешь?! Не подходи ко мне… Ты не посмеешь тронуть меня!

Меня ноги не держат. Отступаю назад, врезаясь в край стола, поджимая задрожавшие от страха губы. Стараюсь сохранить присущее мне благоразумие, но в голове начинаю судорожно искать способ сбежать и попросить о помощи.

– Откуда такая уверенность?

На его губах всё ещё играет улыбка, противоречащая холодному, угрожающему тону.

– Я позову охрану! – снова предупреждающе вскрикиваю я.

Где же Нина, когда так нужна? И как этот парень вообще пробрался в дом через охрану на входе?

– Да расслабься ты, ненормальная. Я Марк. Сын Нины.

– Сын? У Нины есть сын?

– Надо же, мамаша даже не удосужилась рассказать обо мне, – хмыкает Марк. – Вот, приехал посмотреть, на кого мать променяла моего отца, – чеканит парень. В его голосе появляется столько презрения, что я нервно передёргиваю плечами. – А встретил свою сестрицу. Признаться, я поражён. Слышал, что у нового маминого мужика есть дочь от первого брака, но представлял себе прыщавую пятнадцатилетнюю девчонку, заплетающую волосы в косички.

Его голос такой глубокий, проникающий внутрь. Хочется слушать и слушать. Даже дыхание задерживаю на мгновение. А потом встряхиваю головой, прогоняя наваждение.

– Разочарован? – зачем-то спрашиваю я.

– Напротив. Так даже лучше. Мы можем неплохо развлечься с тобой разок или другой, – подмигивает нахал. – Может быть, здесь даже не будет так скучно, м?

Болван. Противный, наглый, самоуверенный, красивый, странный и нереально приятно пахнущий. Он меня бесит. Не представляю, как стерпеть его, если он останется тут даже на неделю.

– Ч-что?! Ты что несёшь? – опять замираю не в силах пошевелиться. А Коршунов делает ещё шаг в мою сторону. Чувствую себя маленьким зверьком, загнанным в угол. Но всё ещё пытаюсь гордо глядеть в самодовольное лицо парня. – Душевнобольной! Убирайся из моей комнаты! И держись от меня на расстоянии!

– И как далеко мне нужно от тебя держаться, Воробушек? – снисходительно улыбается Марк.

Ещё один шаг, медленно, но уверенно сокращающий расстояние между нами. Приближается, изучая моё лицо своими карими глазами. Улыбается чуть криво, уголком рта, вопросительно вскидывая брови:

– Так?

Сын Нины резко дёргается вперёд, сталкиваясь кончиком своего идеально прямого носа с моим. Могу поклясться, что чувствую разряд электричества, прошедший по телу коротким импульсом. Дыхание спирает, а меня ведёт. Пытаюсь сказать хоть что-то в знак протеста, но Марк действует на меня гипнотически и слова никак не хотят складываться во что-то приличное. Он же насмешливо интересуется:

– Или так?

Коршунов изгибает бровь другой, как будто задумавшись. Недвусмысленно усмехается, приближаясь настолько, что наши губы находятся теперь в паре сантиметров друг от друга.

– Или даже так? На каком конкретно расстоянии?

Придя в себя после временного помутнения, я дёргаюсь и вжимаюсь в стол ещё сильнее. Сын Нины же заливисто смеётся. Из-за чего мурашки снова бегут по коже от этого звонкого смеха.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь выяснить, на каком расстоянии мне от тебя держаться, – с деланной любезностью поясняет Коршунов, ехидно вскидывая брови. – Разве это не очевидно?

– Пошёл вон! Проваливай!

Всё ещё пытаюсь держать лицо. Получается из рук вон плохо. Потому что глаза Марка блестят ещё ярче, а у меня земля уходит из-под ног, а в венах будто бы кровь стынет льдом, стоит только этому парню снова приподнять края губ в дьявольской ухмылке. И я уже не могу выдерживать эту пытку. Потому что он самый настоящий псих. А в его почти чёрных глазах плещется сама тьма: беспощадная, хищная.

– Точно девственница, – хохочет Марк. – Будет весело.

Вдруг он придаёт себе грустный вид и наигранно тоскливо произносит:

– Ладно, на сегодня мы закончим. Но обязательно продолжим завтра.

Вдобавок Коршунов пожимает плечами, хмыкает и идёт по направлению к двери. А я наконец-то понимаю, что могу выдохнуть. Когда широкая спина скрывается в коридоре, оседаю на край стола, всё ещё цепкой хваткой держась за полотенце.

Почти реально даже становится забить на то, насколько сын Нины придурок – какое-то клише из сериалов для подростков, серьёзно. Почти, пока я не слышу ругань с первого этажа.

Глава 2.

Марк.

Москва, сразу после высадки из самолёта, встречает разборками на дороге. Классика. Всё, как и принято в родной России – кто кого обогнал, кто подрезал, у кого тачка круче. Хмыкаю, вдавливая педаль газа до упора, выворачиваю руль, до побелевших костяшек вцепляясь в него пальцами.

Я первый. Всегда и во всём.

Проигравший не хочет мириться с этим. Он гордый дагестанец, по номерам видно. У него новёхонький «Гелик брабус» и разгон четыре секунды со светофора. А у меня жёлтый «Додж челленджер», тоже новый и разгоняется чуть больше, чем за две секунды.

Подрезаю его неожиданно, соперник только успевает на тормоза нажать на очередном красном светофоре. Слышится визг шин по асфальту, а я отрываюсь вперёд. Смеюсь. Я всегда счастлив, когда поощряю свою адреналиновую зависимость. Даже когда гонки заканчиваются не на такой удачной ноте, а я уезжаю с разбитой губой и синяком на скуле.

Я отвык от России. Теперь мне не нравится здесь. Люди другие, непонятные, серьёзные слишком. Правила общения уже непривычные. Жирная еда с майонезом, от которой через раз изжога. И вообще, всё не так. Хоть и прошло всего несколько лет.

Но полнейший игнор правил на дорогах, вот что мне нравится в России, из которой мать с отцом увезли меня в штаты в шестнадцать лет. Ха! Всё ради того, чтоб сыночек поступил в один из лучших университетов мира, перестал гонять по ночам с друзьями и шляться по вечеринкам. А что в итоге? Штаты меня не исправили, скорее наоборот. А мать в начале этой весны ночью собрала свои вещи и сбежала в Россию, не удосужившись объясниться. Только наняла доверенного, чтобы развестись с отцом. Отсудила целое состояние, а я всё ждал, что она просто уехала на время и вернётся. Наивный идиот. Ждал, пока не узнал, что сбежала она к новому мужику.

Идея с приездом сюда мне тоже ни черта не нравится. Но я обязан увидеть своими глазами, на кого мать нас променяла. Увидеть мужика и девчонку, которые ей стали дороже родного сына.

На въезде в коттеджный посёлок меня встречает большой фонтан странной формы. «Додж» резко тормозит у охранного пункта «Миллениум парка». Конечно же, это Новая рига. Даже не удивлён. Сборище коттеджных посёлков для престарелых богачей и их деток, которые считают уже слишком вульгарным жить где-то в Барвихе, в домах с золотыми унитазами, куда так стремились все они, когда я был ребёнком. Тут обитают нудные, душные, чопорные снобы, смотрящие свысока на всех, кто не вписывается в их каноны. И их дети, которые впитали в себя высокомерие с молоком матери. Самый крохотный домик в таком вот посёлке стоит от двухсот миллионов, и всё же это и рядом не стоит с Хэмптонс. Уверен, на те деньги, что мать отобрала у папы, могла бы поиметь дом и поприличнее.

Охранники тут же выбегают из округлой панорамной «будки» под большим стеклянным навесом, чтобы расспросить кто я и куда направляюсь. Называю фамилию, от которой тут же передёргивает: Романов. Ставлю сотку баксов, что новый мужик мамы, мнит себя аристократом с царскими корнями.

Жму на газ, снова срываясь с места. Лечу по главной дороге, полосы которой разделены стриженными в виде прямоугольников деревьями, до поворота на нужный мне квартал. Навигатор сообщает, что я уже на месте, поэтому резко бью по тормозам, возле ворот. И выбираюсь из машины.

Поднимаю голову, осматривая современный, вполне красивый трёхэтажный дом: брови чуть сдвинуты на переносице, правая приподнята, твёрдый взгляд с лёгким прищуром, от которого обычно пищат девки и передёргивает парней. Оценивающим взглядом прохожусь по лысому амбалу в деловом костюме, который что-то гневно разъясняет грузчику. Просчитываю, сколько времени потребуется, чтобы он уяснил, кто теперь тут главный. То ли водитель, то ли личный охранник Романова, но теперь ему придётся иметь дело со мной. Он не сноб, как жильцы тут. Скорее, позёр, за что ему и платят. Усмехаюсь мужику, грубо сообщая, кем я, собственно, прихожусь новоявленной хозяйке этого дома.

Забавное начало дня.

Становится ещё веселей, когда в поисках матери я поднимаюсь на второй этаж, и услышав шум в одной из комнат, врываюсь в неё без спроса. Застываю, уставившись на незнакомку с влажными тёмно-русыми волосами, на которой одно лишь полотенчико, еле-еле закрывающее попку, но открывающее вид на великолепные стройные ножки.

Девчонка так пугается, как будто я и правда маньяк, ворвавшийся в её комнату с целью изнасиловать. Больно надо! Но, право, я поражён. Когда отец разузнавал о новом мужике матери, говорил, что у того есть дочь. Я представлял её младше. И в разы страшнее. А она оказывается очень даже ничего. Утончённо-женственная. Беззащитная тонкая шея, выпирающие ключицы, капелька воды, стекающая в выемку меж грудей, скрытых полотенцем, взгляд голубых глаз, такой невинный из-под длиннющих лихо загнутых ресниц. Делаю шаг вперёд ещё больше пугая сводную. Забавная, угрожает мне охраной. Жадно вдыхаю воздух, а ноздри забивает что-то лёгкое, фруктово-цветочное, что щекочет в носу. Злится мило, ерепенится, когда подхожу ещё ближе, как маленький Воробушек. Да, именно так.

Оказывается, она даже не знает о моём существовании. Злость начинает клокотать внутри. Бурлит и вскипает, заставляя кулаки, готовые в любой момент встретиться со стеной, с силой сжаться. Вот как, мам? Решила вычеркнуть нас навсегда из своей жизни? Они твоя новая семья?

Отыгрываюсь на девчонке без зазрения совести. Годы сделали своё дело, а предательство матери окончательно вылепило из меня бесчувственного, уничтожив в душе всё святое. А может быть, и не было там ничего. Всегда играл с чужими сердцами, это легко. А с телами ещё проще. Сводная отлично подходит на роль той, кем можно поиграть. Вся такая правильная, защищает своё личное пространство, но кого волнует её мнение?

Напоминаю себе оголодавшее бешеное животное, готовое броситься на свою необходимую жертву. Подхожу так близко, что наши губы почти соприкасаются. Мне нравится подобная «охота». Погоня, выслеживание, поимка. Загнать её в угол, оказывается, слишком просто. Так я думаю, пока не вижу на лице сводной только страх, отвращение и презрение, вместо ожидаемого желания. Обычно, девки реагируют именно так, когда я оказываюсь рядом. Зато моя реакция на неё непомерно раздражает. Хочется вставить ей до жути. До «прямо-здесь-и-прямо-сейчас». Член в джинсах болезненно напрягается, как бы намекая, что пора действовать. И я готов, плевать мне на рамки и на то, что я здесь нежеланный гость. Но слух различает голос матери с первого этажа и желание как рукой снимает.

Сначала я должен разобраться с ней. А после, мы ещё поиграем с тобой, Воробушек. Обязательно. Так просто ты от меня теперь не отделаешься.

Разворачиваюсь, более не одаривая её и взглядом и спускаюсь вниз.

Глава 3.

Марк.

– Сынок?

Сталкиваюсь с удивлённой мамой на лестнице. Она недовольно поджимает губы. Точно злится, что заявился без предупреждения. Конечно, нежеланный гость испортит картину их идеальной семьи.

А она изменилась за эти почти полгода. Платье светлое, воздушное, c цветочным орнаментом. Чёрные волосы собраны в аккуратную причёску. Как будто это даже не моя мать, которая всегда выглядела как строгая бизнес-леди и предпочитала чёрное. Эта женщина кажется совсем чужой.

– Даже не сделаешь вид, что рада меня видеть? – иронизирую я. – Совсем не соскучилась по сыну?

– Конечно, я рада, Марк, – растерянно говорит она. – Поговорим в кабинете, ладно?

Смотрит опасливо наверх, видимо, не хочет тревожить сводную. Надо же, сама доброта к чужой девчонке. Идём на первый этаж, через кухню и гостиную, по коридору до самой дальней комнаты. Кабинет, кажется, и правда мамин, но опять совсем не в её стиле. Снова светлые тона, много живых цветов в горшках. Не припомню, чтобы мать их когда-либо выращивала. Да кем она, чёрт её дери, притворяется в этой семейке?

Пока мама приседает на диван, а не за стол, видать, чтобы создать видимость доверительного разговора, я бесцеремонно усаживаюсь на край стола. Вытаскиваю из заднего кармана джинсов слегка помятую пачку сигарет. Самые дорогие. Если травить организм, то качественно. Достаю одну из трех оставшихся, провоцируя мать снова недовольно хмурится, наигранно неспешно провожу сигаретой под носом. Зажимаю между зубов фильтр, чиркаю пальцем по ярко-оранжевой зажигалке и прикуриваю, жадно втягивая едкий дым, тяжёлый вкус которого кажется гораздо более приятным по сравнению с атмосферой в доме Романова.

– Снова куришь? – с подчёркнутым недовольством в голосе говорит мама, откидываясь на спинку бежевого кожаного дивана. – Можно хотя бы не в помещении и не в моём присутствии?

– Уже выгоняешь из своего нового идеального гнёздышка? – складываю руки на груди, хмыкая. – Могу уйти прямо сейчас.

– Не неси чушь! Ты же знаешь, как я ненавижу запах табака.

– Знаю.

Знаю, потому что и отец курит, но мне всё равно. Смирится. Когда-то она и нас с папой любила, а к матерям бросивших своих детей испытывала ненависть. А потом вычеркнула нас из своей жизни, хоть и обещала всегда быть рядом со мной, а ему клялась в верности.

Ещё один урок: не стоит верить чьим-либо обещаниям. Это всего лишь слова, за которыми чаще всего стоит обман. Даже самый близкий человек может предать в угоду своим эгоистичным желаниям. Качаю головой, отгоняя навязчивые мысли. Не стоит стольких размышлений та, кто предпочла заменить свою семью чужой, в то время как родной сын и муж изнывали от тоски по ней. Я ведь так любил маму. Только она сдерживала меня от всего пагубного. Ради неё я бросал гонки, переставал ходить на вечеринки и начинал браться за голову, учиться. Хотел стать тем человеком, которого желала видеть во мне мама.

«Это в прошлом. Теперь могу жить как хочу, не оглядываясь на её силы, вложенные в меня», – убеждаю себя в тысячный раз, зарекаясь ковырять открытую рану, что до сих пор кровоточит.

В мои раздумья навязчивым звуком врывается окружающий мир. Мама постукивает тёмно-бежевого цвета короткими наманикюренными ноготками по мягкому подлокотнику дивана, привлекая моё внимание. При этом, мать всматривается в моё лицо внимательно, как будто пытается понять, что я задумал.

– Почему не позвонил? Мы бы встретили тебя.

– Одолжил тачку у Давы.

Она кивает. Знает, что Давид Назарян мой лучший друг с песочницы. Мне девятнадцать, ему пока восемнадцать, мы почти ровесники и всегда были отличной командой. Наши отцы сотрудничали, когда мы жили в России. Совсем мелкими начали играть в «Варкрафт», позже начали гонять смотреть на стритрейсинг, а потом и участвовали в своих первых гонках. Дава всегда был своим парнем. Лучше любого другого разбирался во всевозможных линейках стильных кроссовок. Умел выжать из любой ситуации максимум. Всегда знал, где закрытая вечеринка и лучшие девки. Мне нравилось зависать с ним. Даже уехав в штаты, мы не прекратили общение.

– А не позвонил, потому что хотел сделать сюрприз. Тебе не понравилось? Или ты против?

Делаю глубокую затяжку, плавно выпуская белёсый дым изо рта. Тут же доносится полный негодования звук собственного имени, слетевший с губ матери, в сторону которой повеял дым, заполняя удушающим облаком пространство и намертво въедаясь в её одежду.

– Разве я могу быть против, сынок? – интонация мамы меняется, становясь обеспокоенной. – Но я совсем не понимаю, что случилось. Как же твоя учёба в университете? Академ взял?

– Нет, – выдерживаю театральную паузу, всё ещё нагло ухмыляясь и заставляя маму нервничать. Равнодушно разглядываю кончик тлеющей сигареты. – Перевёлся в институт, где учится Давид. Я сюда надолго.

Такого она точно не ожидает. Вижу, как тёмные брови матери взлетают вверх, а во взгляде карих глаз читается то ли облегчение, то ли наоборот, паника. Сложно понять, что она чувствует на самом деле, всегда так было. Но догадаться, о чём мама думает, нетрудно: знает, что я приехал не просто так.

– И ради чего ты пустил всё под откос? Опять не понравился преподаватель? Или не поладил с девушкой? А может, снова очень скучные, по твоему мнению, сокурсники? Плевать, какие у тебя проблемы. Мы с отцом годами впахивали, ради твоего престижного образования. Будь добр, оценить наши старания! Надоело, что мой сын ведёт себя, как плебей!

Мама склоняет голову чуть вбок, не прекращая зрительный контакт. Мне, признать, не по себе. Наконец-то она снова похожа на себя. Как никто другой умеет ставить на место, даже если не произносит и слова.

– Если скажу, что потянуло к корням, на родину, поверишь?

– Шутить удумал? – интересуется мама, после чего встаёт, подходит к столу, опираясь на его край руками напротив меня, и чуть склоняется к моему лицу. – Девятнадцать лет, а ума так и не прибавилось!

Протягиваю руку к рамке, стоящей на столе ко мне изнанкой. Беру её и переворачиваю к себе лицевой. На фото мать, Романов и сводная. Сидят в ресторане на веранде среди цветущих лоз. Аркадий, что б ему пусто было, обнимает мою маму одной рукой, а свою дочь другой. Все так счастливо улыбаются, аж тошно. Других рамок тут нет. Не сдерживаюсь, мрачно ухмыляясь. Конечно, зачем ей фото сына, от которого она отказалась? Швыряю рамку обратно на стол. Стекло на ней тут же разбивается на мелкие осколки. Прижимаю окурок к прозрачному маленькому блюдцу, в котором лежат разноцветные декоративные камушки. Сминаю остатки сигареты, и только после этого поднимаю взгляд на мать.

Мой голос звучит громче, более требовательно, когда бросаю в ответ неумолимое: