Гаффиниода

– Веревку! – отозвались сестры.

Я снова нахмурился.

– Почему вы не напомнили взять веревку?

– А мы!

– Не обязаны!

Я уже давно был зол, и кажется, назревала ссора, но в этот момент неожиданно появилась веревка – откуда не ждали. Из дыры стремительно вынырнул некий моток и упал прямо у моих ног.

– Веревка! – изумился я. – Но откуда?

Вера и Люба чуть склонились, присматриваясь.

– Кажется, он сплел ее.

– Из своих волос.

– Вот это мощно! – еще больше поразился я.

– Элифалиэль, мы тобой!

– Восхищены! – воскликнули сестры.

Качая головой, я закрепил один конец веревки (если честно, трогать ее руками не очень хотелось), а другой сбросил обратно.

– Выбирайся, бедолага! – позвал я. – Вынужден признать, что ты почти спас себя сам.

Но эльф почему-то перестал отзываться. И веревка не дергалась.

– Он что, уснул? – спросил я.

Сестры одинаково заломили руки.

– Бедняжка лишился!

– Чувств! Он обезвожен!

– И еще он обесволошен, судя по всему, – проворчал я. – Есть такое слово?

Игнорируя мою попытку взбодрить ситуацию, близняшки расстелили на земле плед и уютно на нем расположились – не хватало только корзинки для пикника.

– Что делать будем? – спросил я.

– Почему-то ты путаешь единственное.

– Число со множественным. Это.

– Не совсем грамотно.

– А нафига я вас вообще звал? Я ожидал какой-нибудь помощи.

– Ты говоришь.

– Обидные вещи. Разве мы?

– Не помогаем?

– Это чем же? – спросил я.

– Пока ты стоишь и жуешь.

– Сопли, мы придумали, что.

– Нужно делать.

– Интересно, что же? – не скрывая иронии, я заломил бровь, справедливо считая этот жест неотразимым.

– Принеси корзинку.

– Для пикника, – невозмутимо отвечали сестры.

– Что, блин?

– А тогда расскажем, что.

– Нужно делать. Да, и.

– Фонарик найди где-нибудь, он.

– Пригодится.

– Фонарик, – сказал я. – Черт бы вас побрал!

Делать нечего, пришлось сходить.

Когда я вернулся, то с удивлением обнаружил, что многострадальный эльф уже благополучно извлечен на поверхность и лежит на покрывале между сестрами с глупым, изможденным, но счастливым видом.

– Да ну нафиг! – заорал я.

– Тебе повезло, – сказала Вера, – он.

– Сам выполз, – сказала Люба. – А мы собирались предложить спуститься тебе. И поверь.

– Выбор у тебя был невелик.

– Мне кажется, – покачал я головой, – или действительно день как-то с утра не задался?

– А разве у тебя?

– Не все дни такие?

Замечание неожиданно настроило меня на философский лад, и почему-то сделалось грустно.

– Кто сказал, что жизнь – это легкая прогулка? – вздохнул я.

Я посмотрел на бесчувственного эльфа. Если не брать в расчет его изможденный, но счастливый вид, выглядел он в принципе как обычно, разве что его шорты, курточка и даже гольфы на худых ногах были изрядно перепачканы, и это, надо признать, было для Элифалиэля довольно нетипично. Об отсутствии или наличии волос я не мог судить, потому что на голову эльфа с острыми чертами лица был нахлобучен пробковый шлем, сползший козырьком до самых смеженных век.

– Давно он в отрубе? – спросил я.

– Мы не специально! – воскликнула Вера. – Не надо!

– Было нас пугать! – воскликнула Люба.

Я поставил на землю корзинку, положил рядом фонарик и склонился над эльфом, все еще пребывая в некоем отрешенном потоке, словно ненамеренно словил дзен.

– Все в порядке, девчули, – сказал я. – Ясно же, что виной всему личная неосторожность сотрудника, не рассчитавшего риски, не изучившего должным образом схемы и инструкции, где, без сомнения, учтены все мероприятия на подобный случай.

– Очень красиво! Именно так! Вспомнил?

– Свое адъютантское прошлое? А нам?

– Потом покажешь эти инструкции?

Я прокашлялся в кулак.

– Если потребуется, – сухо сказал я, а про себя подумал: дернул же меня черт за язык! Теперь еще инструкции составлять?

Впрочем, я не думал, что это будет сложно, ведь перед глазами у меня был наглядный живой (или как живой) пример. Достаточно просто понаблюдать за всем, что делает эльф, и везде поставить пометку, что так делать нельзя.

Так или иначе, а философский настрой с меня немножечко сбили. При этом сами сестры выглядели теперь довольными и умиротворенными. Люба даже потянулась к корзинке.

– Почему у нас боец отлынивает? – спросил я сурово.

Постучал по пробковому шлему.

– Эй, ты на месте? Не время спать, впереди много работы!

Элифалиэль открыл испуганные глаза.

– Будем?

– Завтракать? – спросили близняшки.

– Му… муч… – произнес эльф дрожащими губами.

– Мучного тебе? – переспросила Вера. – А я, пожалуй.

– Буду яичницу, обжаренную с двух сторон, – сказала Люба. – Статус, родной?

– Приготовишь кофе?

– Муч… мучительно, – сказал Элифалиэль.

Вера и Люба состроили рожицы.

– Не ломай вайб, ты же!

– Никогда не был душным! В отличие.

– От некоторых.

И почему-то посмотрели на меня.

Совершенно напрасно. Я уже давно стал толстокожим и непробиваемым.

– Работа сделана? – спросил я, намеренно игнорируя выпады сестер и присаживаясь рядом с эльфом.

– Где же? – Он все еще смотрел на меня с ужасом.

– Расслабься, друг! – сказал я проникновенно. – Все обошлось, ты спасен, мы тебя не забыли! А теперь можешь докладывать.

– Кто как?

– Ты обнаружил внизу какое-то помещение, я правильно оцениваю ситуацию? – Я говорил спокойно и терпеливо, понимая, что чувак недавно пережил стресс. Все-таки не совсем же я черствый. В таком разе я просто должен был пойти ему навстречу – осторожно и ненавязчиво задавать наводящие вопросы.

Эльф продолжал смотреть на меня, шевеля дрожащими губами.

– Там что-нибудь есть? Например, рисунки?

Элифалиэль молча кивнул. Стресс, конечно же. Обычно-то он разговорчивый. Что ж, эту проблему мы тоже проговорим.

– Значит, рисунки есть, очень хорошо. Ты их нарисовал?

Эльф снова кивнул. Козырек шлема сполз почти до переносицы.

– Вот как. А есть там рисунки, которые нарисовал не ты?

Вера и Люба неожиданно всполошились.

– Хватит его пытать! Он же!

– Сказал, что это мучительно! Если хочешь!

– Спустись сам и проверь!

– Я туда не полезу! – огрызнулся я. – Не собираюсь обвивать своим телом его сальные волосы!

– Ты к нему!

– Несправедлив! Мы все идем!

– На жертвы ради общего дела!

– И за это я нас всех ценю, – сказал я примирительно. – Хорошо, оставим дела на потом. Дадим бедняге немного прийти в себя.

Тут я кое-что вспомнил.

– Погодите, а письмо!

Вера и Люба уставили на меня указательные пальцы, как бы намекая, какой я растяпа.

– Куда я его сунул? – засуетился я. – А куда я вообще мог его сунуть, я же был не одет?

Я лихорадочно вспоминал.

– В корзинке посмотрите! – нашелся я наконец.

Люба, поджав пухлые губы, пошарилась в корзинке и действительно, некоторое время спустя, извлекла оттуда конверт.

– Элифалиэль, – сказал я с облегчением, – нам же письмо пришло, пока ты прятался. Может, спляшешь по такому случаю?

Глаза эльфа сузились, и это был хороший знак – он приходил в себя.

– Строго говоря, – продолжал я, – письмо адресовано Охре, но это просто формальность. Мы так решили. Письмо, судя по всему, для всех нас. Видишь, мы даже не стали читать его без тебя.

Появился ли в глазах эльфа отблеск благодарности? Возможно. А, впрочем, насрать. Момент в любом случае был торжественным. В благоговейной, полной надежд и предвкушений тишине, я осторожно вскрыл конверт. После этого я столь же осторожно извлек само письмо и развернул его.

– Оно с картинками, – сказал я.

Вера и Люба потянулись ко мне поближе, даже эльф воодушевленно приподнялся на локтях. Понятное дело, картинки всем нравятся. Кстати, о картинках. Именно они и привели нас в эту глушь, и неплохо будет все-таки выяснить, удалось ли эльфу разглядеть хоть что-нибудь в подземелье. Мысленно я сделал себе пометочку.

– Это карта, – сказал я.

Все отстранились. Понятное дело, карты нравятся только ботанам. Как раз таким, как наш горячо любимый Откад. Правда, есть еще игральные, но это другая история. Я с грустью подумал о своем астрономическом долге перед Риллом. Мне кажется, он мухлюет, и однажды я выведу его на чистую воду.

Но вернемся к письму.

– «Привет, Охра и остальные, кто бы там с тобой ни был!» – прочитал я торжественно. – Строго говоря, мы не с ней, но он же не мог знать всех нюансов, правильно? Хотя немного странно, как письмо нас нашло. Ну, нашло и нашло.

– Наши рилсы тоже находят своих поклонников, – сказала Вера, – но.

– Мы не делаем рилсы, – сказала Люба.

Я уже давно смирился с тем, что не понимаю большей части всего, что говорят или делают сестры. Но так можно сказать и обо всех людях. Иногда ты чувствуешь себя необитаемым островом в незнакомом океане. И не надо спрашивать, о чем я, потому что я и сам не знаю.

Я покачал головой и вернулся к письму.

Когда письмо было прочитано, надолго установилась тишина. Мы все переваривали новую информацию.

– Здесь есть кодовое слово, вы заметили? – произнес я наконец. – Значит, это подлинник. Но это как-то не похоже на Откада.

Я задумался.

– Что тут думать? – воскликнула Вера. – Откаду нужна наша помощь, и мы обязаны!

– Помочь, это даже не обсуждается! – воскликнула Люба.

– Что ж, кажется, планы меняются, – кивнул я. – Пора сворачивать лагерь. Жаль только, не довелось узнать, какую загадку скрывают эти руины. Но ничего. Одной загадкой больше, одной меньше. В жизни вообще мало что предсказуемо.

– Напрасно милых.

– Людей прогнали, – вздохнули сестры.

– Кто знает? – пожал я плечами. – Я же говорю, что иногда мы мало на что способны повлиять. Но кажется, там осталась какая-то бабушка. Возможно, она уже наготовила нам пирожков в дорогу. Элифалиэль, с капустой, как ты любишь!

– Погости мне! – откликнулся эльф.

– Одыбался? – спросил я.

Так и получилось, что наши «раскопки», если можно так выразиться, закончились ничем. По крайней мере, тогда мы думали так. А пока у нас появилась новая цель, и значит, нас ждало новое приключение.

Пусть говорит Подбодрилл:

Подбодрилл

Жизнь в горах сурова, но прекрасна. Познавший ее, ни на что другое уже не променяет ее вечный, незыблемый простор. Если же все-таки так случится, то в душе навсегда поселится тоска. С ней и придется жить.

Моя бабушка всю жизнь провела в горах. В ее случае, в горах – это буквально. Внутри.

Тоже, своего рода, тоска. Видеть горы – и не видеть горы.

По этому случаю вспоминаются следующие строки:

Безотраден и ужасен

Вид унылых подземелий,

Где скитается тоскливо

Заблудившийся философ,

Потерявший где-то факел

И оставшийся в потемках,

Пару раз всплакнувший горько,

Что теперь идет наощупь.

В тишине холодных сводов

Продвигается несмело

И руками робко шарит

По замшелым грубым стенам.

И слепой морозный ужас

Заковать его стремится,

Чтобы он остановился

И истерике предался.

Но философ твердо верит,

Что увидеть сможет небо.

И найти в надежде выход,

Продолжает там скитаться.

Бабушка, конечно, была знатная поэтесса. Увы.

Сам я в горах люблю именно ощущение простора, ледяных вершин, облаков под ногами. Правда, забираться так высоко – тоже не фонтан. Но и это однажды пришлось покинуть.

Подземелья не люблю.

Но сейчас не о них. Сейчас о том, как мы получили письмо.

Здесь тоже простор. Думаю, это слово уместно. Оттенок, правда, другой, оттенок – негативный. А если точнее – в цветах сепии.

Простор я люблю. Но не в данном случае.

Голая, абсолютно голая пустыня от горизонта до горизонта. Песок скрипит на зубах. Солнце шпарит вовсю. Сухо и жарко. Словно смотришь на все через желтый фильтр.

Зато простор, мать его.

Приложив руку козырьком ко лбу, смотрю на дрожащий в мареве горизонт. Не знаю, что пытаюсь там разглядеть. Бесполезно.

Позади меня раздается голос:

– Рилл!

Рилл – это я. Для друзей.

Без особой спешки – здесь ничто к ней не располагает – оборачиваюсь. Ко мне от нашего небольшого лагеря по вездесущему песку идет высокая сильная женщина в белом бурнусе с накинутым капюшоном поверх черной абайи. Я сам одет примерно так же, за исключением абайи, с добавлением куфии.

– Сколько можно тебя звать, урод? – кричит она.

Она меня звала? Я не слышал. Ветер в ушах. Воспоминание о ветре у горных вершин. Проехали.

Женщину зовут Эскапада. Что о ней сказать? Знаменитая воительница. Когда-то под ее началом был целый отряд северных воительниц, а сейчас она с нами. Сейчас и вовсе со мной, если быть более точным. Я тоже воин – в этом мы похожи. Но не во всем остальном. Хотя… может, и еще в чем-то. Неважно.

– Что-то случилось? – спрашиваю, когда она подходит.

Эскапада оскаливается.

– Что здесь вообще может случиться?

Это правда. С одной стороны. А вообще – многое. Например, у нас уже нет воды.

– У нас закончилась вода, – говорю я.

– О, правда? – Голос Эскапады опасно взлетает. Я очень хорошо знаю эту интонацию.

– А зачем ты меня звала? – С моей стороны – это довольно никчемная попытка увести беседу в другое русло. Куда-нибудь подальше. Но я ошибаюсь.

– Да именно за этим! – кричит Эскапада, и я мысленно готовлюсь к тому, что она меня ударит. Пока что ей удается держать себя в руках. – Ты потратил последнюю нашу воду?

Это даже не вопрос, и мы оба это знаем.

– Я должен был умыться. – Иногда лучший ответ – это правда.

– А обо мне ты подумал? А о будущем?

Интересный вопрос. Даже два. Может статься, я всегда думаю о будущем. Иногда – о прошлом. Сложнее всего думать о настоящем. Об Эскападе тоже думаю – как без этого?

– У нас еще осталось вино, – говорю я. – Вода… она только отвлекала.

Эскапада смотрит на меня, прищурившись.

– Хм…

Такое «хм» я знаю тоже.

Черные глаза теплеют.

– Ладно, это тебя спасло, – решает она.

Я пожимаю плечами. Говоря откровенно, я вообще не чувствовал себя в опасности. Не сегодня, хотя – тоже говоря откровенно – порой Эскападу стоит опасаться. Гораздо больше меня сейчас волнует другое.

– Как думаешь, – спрашиваю я вроде как отстраненно, – где здесь выход?

– В смысле?

– В смысле, отсюда.

– Из пустыни?

– Откуда же еще? – Я решаю признаться, зная, что это не покажется слабостью. – Мне здесь надоело. Мне вообще здесь не нравится. У меня когнитивный диссонанс.

– Вылечить тебя?

– Спасибо, я справлюсь. – Я делаю паузу и за это время принимаю еще одно решение. Да и правильно: быть откровенным – так до конца. – Знаешь, мне кажется, мы вообще зря сюда поперлись.

– А, да? – улыбается Эскапада. Сейчас ее голос становится обманчиво мягким, и вот это уже чуточку опасно. – Не против, если я позволю себе напомнить, кто нас сюда притащил?

– Кто?

– Серьезно? Один человек, который сказал, что разбирается в картах!

– А, вот ты о чем.

Вот она о чем. С ее стороны это довольно жестокий и несправедливый удар.

– Но это правда, – говорю я, уверенный в своей правоте. – В картах я разбираюсь.

Эскапада принимает задумчивый вид.

– И ведь не поспоришь. Но в следующий раз давай заранее договариваться, о каких именно картах мы говорим.

– Как скажешь, – улыбаюсь я. Настроение становится почти хорошим. Никогда не сомневался, что осознанность делает жизнь лучше.

– Чего ты лыбишься, придурок?

– Я вдруг понял, – говорю я, – что сейчас у нас только один выбор.

– Да ты что? Интересно, какой же?

– Куда-нибудь пойти. Других вариантов нет.

Настроение Эскапады порой меняется так стремительно, что за этим сложно уследить. Но в принципе можно привыкнуть. Сейчас она опять смотрит на меня со злостью.

– Иди сворачивай лагерь! – велит она голосом, привыкшим отдавать команды.

Не чтобы поспорить, а чтобы показать, что мы все-таки на равных, я спрашиваю:

– Зачем?

– Куда-нибудь пойдем!

Признаю, вопрос был некорректный.

Она неправа, считая, что это я нас сюда притащил. Может быть, только отчасти. Я вообще думал, что мы идем в лес. Говорили, что будет лес и озеро. А на берегу – некая древняя скульптура, от которой в истории осталось только упоминание, но не описание. Собственно, на скульптуру мы и хотели посмотреть. Поскольку, помимо упоминания, сохранилось еще и название – «Дары приносящий Мак…» Видимо, название сохранилось не полностью. Там могло быть «Максим», «Макиавелли» – да что угодно, но все же мы посчитали нужным проверить лично. Были и другие наводки, другие изображения, на которые стоило взглянуть, и другие догадки, которые нужно было проверить и изучить. Поэтому наш большой отряд в очередной раз был вынужден разделиться. Мне выпало отправиться с Эскападой. И таким образом мы оказались в этой пустыне.

Но это не я нас сюда привел. Я шел в лес и к озеру. В том, что ничего такого здесь не оказалось, никакой моей вины нет.

Забыли. Мне нет нужды оправдываться. Здесь вообще одно из двух: либо сведения, оказавшиеся в нашем распоряжении, были очень старыми и давно потеряли актуальность, либо мы сами попросту оказались не там, где нужно. В любом случае, это тоже можно считать результатом.

На днях я примерно так и сказал Эскападе. Вот, что именно:

– Может статься, мы стоим там, где когда-то был лес, а озеро могло бы плескаться у наших ног.

Эскапада не приняла мой энтузиазм.

– Или оно все еще где-нибудь благополучно плескается, только очень далеко от наших ног.

– Старайся мыслить позитивно.

– Что ж, ты прав. Говоришь, статуя может быть где-то прямо под нами? Тогда копай.

Было в этом что-то до боли знакомое.

– У тебя и лопата, поди, есть?

– Для хорошего человека найдем. Саперная устроит?

– Вряд ли статуя сохранилась в таком случае, – сказал я с сомнением.

– А давай проверим?

Копать мне совершенно не хотелось, но аргумент был железный. Что делать.

Естественно, никакой статуи мы не нашли. Нет, этим я не хочу сказать, что шансов вообще не было, какие-то шансы есть всегда. Но – не повезло.

Зато получился прекрасный колодец, и та вода, которая у нас уже закончилась, была как раз оттуда. Возможно, со временем, думал я тогда не без гордости, здесь появится удивительный оазис. Может быть, впоследствии вернется и озеро, а вместе с ним и лес. Ибо все движется по кругу. И если основательно подумать об этом, скажем, вольно пофантазировать, то можно вообразить, что когда-нибудь на берегу озера, на границе леса обнаружится и искомая нами статуя. Может быть, ей только предстоит быть построенной. Интересные мысли, но столько ждать мы не можем.

Но один вывод сделать все же можно. Где-то она – я разумею статуя – наверняка была, есть или будет. Это точно.

А сейчас мы тащимся по бесконечному песку, немного расстроенные отсутствием видимых результатов. Вероятно, каждый по-своему пытается придумать в голове, что мы будем докладывать коллективу. Докладывать нечего. Отсюда и переживания.

Тени удлиняются; скоро падет темная холодная ночь, но именно сейчас самая благодатная пора, когда дневная жара заметно спадает. Характер рельефа совершенно не меняется, и все же идти становится как-то легче. Всю нашу поклажу мы несем по очереди. Эскапада сказала, что ее руки должны быть свободны, а я вяло размышляю о том, почему очередь все время моя.

– Скоро объявим привал, – оборачивается Эскапада.

Это хорошо. Только кому здесь объявлять?

– Подожди-ка! – Вдруг она останавливается, подняв вверх одну из своих свободных рук.

На самом деле я уже давно жду – с тех самых пор, как она сказала про привал. Уже и костер успел развести. Ночи здесь откровенно холодные. Такой вот контраст.

Эскапада поворачивается, находит меня взглядом далеко позади.

– Какого хрена ты там расселся? – кричит она.

Ох уж эти ее эмоциональные качели!

– Ты сказала «привал».

– Я сказала «скоро»!

– «Скоро» уже было.

– Насрать! Поднимай свою задницу и шагай сюда!

– А вот эти два места в пространстве чем-нибудь друг от друга вообще отличаются? Я к тому, что – нафига?

– Просто подойди сюда, сволочина, и посмотри сам!

Не то чтобы мне хочется идти, но невольно я оказываюсь заинтригован. Дух упрямства борется, но сдается.

– Да иду я!

Я с напускной ленивостью приближаюсь к Эскападе, которая стоит, широко расставив ноги и подбоченясь – незыблемая, как скала. Сверлит меня взглядом всю дорогу.

– Чего тебе?

– Посмотри!

– Ну?

– Видишь?

– Куда смотреть?

– Вон – я показываю!

– И что там?

– Ты что, нахрен, совсем ослеп?

– Да что там, блин?

– Вон там, в песке!

– А-а…

– Видишь теперь?

– Нифига не вижу.

– Мне тебя мордой ткнуть?

– Ты зачем меня позвала? Я же разулся уже.

– Да смотри ты, собака!

– Смотрю! На что я вообще смотрю?

– Там что-то есть в песке!

– Ну. Что-то есть в песке. И что?

– Как это что?

Я смотрю на Эскападу со внезапным подозрением.

– Я больше не буду копать! Задолбали меня все! Других поищите!

– О, братишка, здесь только мы с тобой.

– Это еще не доказано, это только предположение! Да и в любом случае, может, там фигня какая-нибудь бесполезная?

– Вот это нам и нужно проверить, разве не так?

– Да мало ли что там торчит?

Я еще не готов сдаться, но иногда пространство для маневров слишком ограничено. В песке действительно что-то есть, я это вижу. Что-то темное, не особенно большое, едва присыпанное сверху. Или, напротив, какая-нибудь песчаная буря вдруг слегка обнажила нечто, до того скрытое в глубине. Да какая разница?

– Рилл, чувак, ты же знаешь, что придется, – усмехается Эскапада.

Мне нечего ей сказать. Это не жизнь, это сущий кошмар. Я вздыхаю, иду за лопатой, потом возвращаюсь и начинаю копать.

– Почему мне кажется, что ты мной помыкаешь? – говорю я.

– Не знаю. – Эскапада, рассеянно глядя по сторонам, пожимает плечами. – Людям часто мерещится всякое. Но тебе действительно кажется.

– Правда?

– Рилл, дружище, ты чего? Конечно! Не забивай голову.

Я смотрю на нее с некоторым сомнением.

– Не останавливайся! – велит Эскапада.

– Женералем будешь своим помыкать, – ворчу я себе под нос, но у стервы чуткий слух.

– Женераль не мой, он – общий! – Эскапада хохочет.

Вскоре я освобождаю от песка некий таинственный предмет, по крайней мере верхнюю его часть, поскольку основание все еще скрыто, а мне уже лень копать. Песок очень сыпучий. Но и в таком виде мы уже можем судить о некоторых свойствах частично извлеченного объекта.

Это нечто, вероятно, имеет кубическую форму со сторонами около полутора метров, но нельзя исключать, что это может быть и параллелепипед, так как не все грани доступны для наблюдения. Еще можно смело утверждать, что изготовлен объект из некоего коричневого мрамора, но какого именно и откуда, вот так навскидку я ответить затрудняюсь. Но на ощупь он очень приятный. Верхняя квадратная площадка разделена ровно пополам глубокой бороздой, назначение которой неизвестно. Либо это просто некое спорное художественное решение.

– Вот эту скульптуру мы искали? – спрашиваю я.

Эскапада поджимает губы и некоторое время проводит в раздумьях.

– Хрен его знает. Но это больше похоже на постамент, – качает она головой.

– Значит, статуя не сохранилась, – киваю я. – Этого стоило ожидать. Но почему она находилась здесь?

– А где надо?

– В лесу!

– Но здесь нет никакого леса. И озера нет.

– Ой, давай только не будем все заново! – морщусь я. – Мы это уже проходили!

– Не я же нас сюда притащила.

– Но мы нашли постамент!

С этим она спорить не может. Чувствую себя победителем.

– Так, ладно, давай порассуждаем, что мы тут имеем. – Эскапада спускается поближе к постаменту, или что это, прикасается к гладкой, еще теплой поверхности. – А приятное на ощупь.

– Мрамор. Светлый шоколад, если не ошибаюсь. Среднезернистый.

– Как новенький.

– А что ему будет? Отполирован до блеска. И все еще блестит.

– Хорошо. Уверена, ты в этом разбираешься.

– Бабушка разбиралась, а я так.

– Итак, что у нас тут? – Эскапада хмурит брови. – Фигня же какая-то?

– А я так сразу и сказал.

– Как по-твоему, это может быть «Дары приносящий Мак»?

– Стопудово. Или нет.

– Не похож ведь?

– Не похож на что? Мы вообще знаем, как он должен выглядеть?