Эйгологический роман с комментариями автора. Новая редакция, расширенная и дополненная

Как некстати именно сейчас Файфрейс – всевладетельный и всесильный Король, Глава Двора Монет, отец Семьи Земли, – неожиданно пригласил его к себе. Будь на месте Его Величества кто-то другой, в голову не пришло бы выходить на улицу, а уж о том, чтобы пройти неимоверно длинный путь от школы до дворца и речи быть не могло. Сам Квинто-Гладио принадлежал к Мечам, Семье Воздуха и непереносимость пекла для него была связана с раскалённым воздушным маревом, отражавшимся от поверхности мраморных мостовых и стен, окаймлявших уличные коридоры. Камни словно стекали к его ногам, казалось еще совсем немного и мрамор на глазах превратится в кипящую лаву. Осталось несколько шагов и он будет у ворот, а там спасительная тень, прохлада дворцового сада. “Да, что говорить, Двор Монет умеет жить на широкую ногу, это не мы, вечно мятущиеся и летящие неизвестно куда”. С горечью и как-то обречённо подумалось ему.

Он ступил под свод низких, с тихим скрипом распахнувшихся ворот, рядом никого не было. “Домашняя магия” – улыбнулся Квинто. Сад дышал прохладой, сплетающей в изысканный букет тонкие ароматы свежести и пряной сладости. За возможность как можно дольше вдыхать этот воздух он отдал бы многое. За то, чтобы неспеша посидеть здесь в тени и продышаться глубоко, медленно, спокойно. Но такой возможности ему никто не предоставил, он здесь гость, а у гостя свои обязанности и нормы поведения, будь они неладны!

Воспитание, основанное на следовании правилам, предписаниям и словам законов для семьи Мечей – основополагающий принцип жизни. Это единственное, что позволяет им сохранять хоть какую-то видимость стабильности и устойчивости в этом мире. Хотя, какая устойчивость может быть у воздуха, как его ни регламентируй? Поэтому Квинто, несмотря на острое желание, всё же не решился зачерпнуть воды из фонтана и плеснуть себе в лицо. Она бы высохла, разумеется, за несколько шагов, пока он пересекал внутренний двор с садом. Но нет, это нарушение этикета. Даже когда никто не видит. Надо просто взять себя в руки.

Дверь, обвитая по периметру белой и розовой бугенвилией, открылась. Слуга склонил голову и Квинто легко взбежал по ступеням, словно никакой жары не было, а он и не помышлял о прохладе.

* * *

“А ты хитёр! Хитер и изворотлив! Не делай такое честное лицо, тебе не идёт. Я позвал тебя уж конечно не для обмена любезностями, как ты верно догадался. Последнее время пришлось наблюдать, как тебе удалось виртуозно уладить несколько довольно острых конфликтов.”

“Это моя специальность, Ваше Величество”

“Ну, мастеров клинка в вашей семье хватает, это верно, а вот дипломатов по пальцам перечесть. Слишком много думаете, это вам мешает быстро принимать решения и вовремя произносить нужные слова.”

Квинто отвёл глаза в сторону и уставился на пейзаж за окном, который мог бы быть приятным если б его не портило белесое марево приближающейся вечерней влажности, наползающей с гор.

“Чего молчишь?”

“Жду, когда Ваше Величество скажет что-то вроде: “Не умничай, будь ближе к народу” или “Позаботься о себе сам”

“Ты еще и дерзок, вдобавок. Мне, в общем, всё равно. Это качество меня не смущает ни в ком, даже в собственных подданных, а уж в чужих и подавно. Так что не трудись. Из равновесия ты меня не выведешь. Моё предложение ты волен принимать или нет – на твой выбор. Но ты прекрасно понимаешь, сколько потеряешь отказавшись и сколько приобретёшь согласившись.”

Это он понимал. Стать главным мастером клинка для Двора Монет – это, как будут говорить столетиями позже, “ухватить Бога за бороду”. Только не понятно, что с этим делать, на чьей стороне играть и по каким правилам?

“Игра будет без правил,” – Квинто почти готов был удивиться королевской прозорливости, если бы не знал, что основу её составляют совершенная реалистичность и абсолютный прагматизм. Король продолжал, – “а именно, без всем известных и всеми принятых правил, что возможно покажется тебе сложным. Да, это не школа, где всё просто – плие, выпад, туше и никаких околичностей. Тут зачастую ничего не понятно, но это самое интересное.”

“Почему Ваше Величество считает, что мне это интересно?”

“Я уверен. Иначе бы ты не ввязывался во все эти разборки. Тебе от них проку никакого, значит – интерес, чистый спортивный интерес. Ну, так что?”

“Мне надо подумать.”

Громовой хохот короля заставил звенеть стаканы на столе и хрустальные подвески на люстрах.

“Иного ответа я и не ждал! Что ж, иди думай. Даю тебе пару дней. От долгих размышлений ничего не изменится. Либо да, либо нет. Спасибо, что пришёл.”

“Ваше Величество! – церемониальный поклон. И ощущение странного металлического привкуса во рту. Что-то не так, но что именно?

Отец всегда говорил, что мы с Монетами как небо и земля, что с ними надо держать ухо востро – продадут и перепродадут сто раз, когда им это выгодно. Они не погружаются в мелочи, весьма избирательно заботятся о нравственности и репутации. Именно в той её части, которая касается прибыли и коммерции. И что теперь? Идти служить им всё равно, что поменять кожу, кости и кровь.

Пятый сын в семье, всего в жизни достигший сам и гордившийся этим, он возвращался из дворца, не замечая знойного воздуха раскалённых улиц, в свою школу, давно ставшую ему домом и не понимал, как ему быть с этим великолепным, лестным, выгодным и таким странным предложением. Кому сказать! Файфрейс не просто заметил, а позвал его к себе и самолично, не через своих вельмож, а напрямую сделал такое предложение!? Это невероятная удача! Но, что-то подсказывало Квинто, что если он начнёт выигрывать сражения для Файфрейса, то в стратегическом смысле проиграет более серьезную, и несомненно, более важную войну. Хотя, о какой войне речь? Пока всё тихо и мирно, но он привык мыслить в категориях вероятностей и слово “пока” было одним из его любимых.

Наутро он проснулся совершенно разбитым и взвинченным. Разбудила Квинто-Гладио тупая боль в затылке и висках, заставившая открыть глаза, чтобы тут же со стоном их закрыть. Кое-как добрался до ванны, спустился по ступенькам и улёгся на чуть шершавые камни, но сначала опустил голову под воду, на несколько секунд задержав дыхание. Не хотелось думать о предстоящих мучениях, когда непрерывные взвешивания и рассуждения, за и против, плюсы и минусы, сопровождающие каждое его решение, не дадут никакой жизни в ближайшие пару суток. Сейчас выхода он не видел. Тогда придётся соглашаться. И ведь посоветоваться не с кем.

Вода журчала и тонкими струйками переливалась через края ванной в опоясывающий жёлоб. Приятная прохлада по капле вливала в тело покой и умиротворение. Стало как-то безразлично, что последует за его согласием или отказом. Так ли это важно? В том и другом случае фатум не дремлет и уж конечно приготовил для него очередную сладкую плюшку, капкан, бокал с ядом или фигу в кармане.

Он слишком рьяно влезает в чужие конфликты и слишком успешно не даёт им разгореться. Ну, какое ему было дело до переживаний и слёз Контрадиктуса по поводу его распрекрасной жены, за которую выступили с отмщением все её братья? А ведь он сумел заставить их выйти из жёсткого противостояния с честью и разойтись полюбовно. Три ранения и одна контузия на всех участников конфликта – не в счёт. Главное, все живы.

Или эта история с обвинением в краже? Никто не хотел уступать. Уже и сама потеря выглядела не столь значимой, как наказание предполагаемого виновника. Но ведь только предполагаемого? Последнее время языком он сражается успешнее, чем мечом. А всё потому, что перевалило за сорок и на пути к пятому десятку пришло понимание бессмысленности войн, схваток и побед. “Никто еще никого не победил” – однажды сказал отец. “Что ты говоришь? Как это?” – “Так! Сам увидишь и сам всё поймёшь”.

Действительно парадокс. Чем лучше владеешь оружием, тем реже пускаешь его в ход. Зато дворовых забияк хлебом не корми – дай подраться всласть.

* * *

Квинто любил фехтование за красоту движения, ценил точность приёмов атаки и защиты. Но выше всего он ценил возможность отпустить поверженного противника на все четыре стороны. Потому что победитель терял не меньше побеждённого, а зачастую значительно больше. Ему уже расхотелось величаво вздымать меч на поле боя над трупами своих врагов, потому что бок о бок с ними лежали его друзья, плечом к плечу с врагами, рядом. “Однако, вряд ли Файфрейс имел в виду совсем исключить драки. Дипломатичность – да, это еще куда ни шло, но не дипломатия же, в самом деле.” И всё-таки Квинто не до конца понимал, в чём тут засада и как ему следует поступить.

Гарда вошла неслышно и поставила на край ванны поднос с чашкой ароматного отвара. Она появлялась и исчезала неслышно, материализуясь из воздуха и даже словно не перемещаясь в пространстве. Её появление всегда означало помощь или что-то неясное, но необъяснимо хорошее – вгляд, жест, слово. Она умела быть ему полезной и ненавязчивой. Её достоинство и самодостаточность давали ему уверенность и снимали тревожность.

Когда рядом Гарда, всё должно идти как надо, уж она за этим проследит. Похоже, жизнь налаживается, и пусть будет так, как должно быть. “Тебе не по себе?” – взгляд глубоких серых глаз пристально и задумчиво ощупывает лицо, остро, плавно проникает насквозь. Вот откуда она всё знает? Или сейчас от отупляющей головной боли он бледнее обычного и это бросается в глаза? Что ей сказать? – “Ничего особенного, не беспокойся”. Вода успокаивающе журчит, Гарда молча сидит у ванны прямо на мозаичном полу, подогнув колени и опершись на руку. “Может, тебе нужно поговорить?” Он открыл глаза и посмотрел вопросительно. “Нет, не со мной” – она улыбнулась спокойно и чуть иронично. “Может, тебе нужен Халас?” Легко поднялась, обронила словно невзначай, уже на ходу, не оборачиваясь и в одно мгновение исчезла, будто и не входила в комнату.

“Что за женщина! Анди, совершенный Анди. Никогда не привыкну к её природе!” Головная боль прошла. Гарда взяла её с собой и сейчас либо сожжёт на огне, либо сразу развеет по ветру. Такую защиту мог бы себе пожелать каждый, а он даже и не мечтал о ней. Гарда сама его выбрала, пришла и осталась.

Она сказала – Халас. Посоветоваться не с кем? Вот где ответ. Иди и узнай. Положи конец своим сомнениям, непониманию и неведению. Готов? Если готов – иди.

* * *

Длинные седые пряди струились по плечам, по груди и спине. Они были похожи на водоросли или древесный мох. Последнее точнее, потому что лицо Халаса больше напоминало дерево, чем морской камень. Странный контраст длинным волосам составляла короткая, ухоженная, аккуратно стриженная бородка военного. К чему бы это? Прихоть или необходимость? Вероятнее всего, длина волос определялась магическим ремеслом, а форма бороды – образом жизни. Поэтому странным такой контраст казался только на первый взгляд и весь облик мужчины оставлял впечатление гармонии и силы.

Острый взгляд его был направлен на листы с вычислениями, графиками и схемами, которые маг неспешно перебирал в руках. Какие-то просматривал долго, какие-то сразу откладывал, едва скользнув взглядом. По углам стола горели масляные лампы и на поверхностях всех, в изобилии наполнявших комнату, стеклянных, хрустальных и металлических предметов, играло отражение мягкого света. Тяжёлая портьера приподнялась и впустила мальчика лет пятнадцати в такой же тёмной одежде, как у Халаса.

“Он пришёл”, сказал мальчик с поклоном.

“Хорошо, позаботься, чтобы нас не беспокоили”. Мастер жестом отпустил ученика, одним длинным движением поднялся и выскользнул из-за стола, гибко и бесшумно, как змей.

Он вздохнул и большая лампа под потолком замерцала ярче, через минуту разгорелась, осветив приборы в отдалении, стеллажи, гобелены и множество различных предметов на этажерках вдоль стен. Комната потеряла свою таинственность и превратилась в обычный кабинет обычного учёного.

“Его Величество, всевладетельный и всесильный Король Монет” – мальчик отступил в сторону. Они были почти ровесники Файфрейс и Халас. Обменявшись лёгкими поклонами, прошли вглубь, где меж двух кресел был накрыт низкий восьмиугольный столик с напитками и угощением.

“Рад видеть Вас, Ваше Величество”

“Никак не можешь без церемоний, скучно тебе без них. Нет, чтобы по простому, по родственному. Сам бы зашёл когда.”

На лице Халаса не отразилось никаких эмоций, только в уголках глаз едва наметились морщинки словно бы от улыбки.

“Сегодня повинуясь “родственным” чувствам, перед Вашим приходом просматривал гороскопы кое-кого из Семьи Земли”

“Нашей семьи” перебил Король.

“Ваше, вашей, разумеется”

“Никак не смиришься?”

“С чем, Ваше Величество? Настаиваете, чтобы я поддержал легенду о моём земном происхождении? Вы видите, я же не возражаю, но и подтвердить версию Вашего Дома в отношении меня, простите, не могу. Единственное, что связывает моё появление на свет с Двором Монет и земной стихией – это, что нашли меня под кустом в поле недалеко от старого дворца. В чём нет сомнения и я никогда этого не отрицал”

“Благородство твоего происхождения бесспорно уже потому, что мы похожи и воспитывались вместе, ну, или почти вместе”

“Вы будете удивлены, но моя похожесть на всех вместе и ни на кого в отдельности, уже стала предметом сплетен и пересудов. Говорят даже, что у меня есть способность мимикрировать. По этому поводу на прошлый день рождения Семья Кубков подарила мне…”

“Прекратите ёрничать, терпеть не могу эту Вашу манеру. То церемонии разводим, то куражимся напропалую, никакой серьёзности и основательности”

Взгляд мага стал холодным и пристальным. Он прошептал:

“Мило. Продолжим на Вы, если Вам угодно”

“Ладно, не сердись, меня выводит из себя, когда кто-то еще смеет претендовать на тебя, кроме нас”

“Так с чем Вы пришли, Ваше Величество? Чем могу быть полезен?”

“Ты про гороскопы что-то там упомянул. Интересное нашёл? Есть то, о чём мне надо знать?”

“Монарху полезно знать обо всём, что касается его Семьи. По совокупности причин в ближайшее время можно ожидать некоторых потрясений или скорее неприятностей, избежать которых будет крайне сложно. Но, Вы пришли явно не по этому поводу”

“Как раз по этому, именно по этому”

Халас развернулся ближе к собеседнику и даже наклонился вперёд, чтобы заглянуть ему в глаза.

Файфрейс напротив, откинулся на спинку кресла. “Ты полагаешь, кроме своих повседневных забот, я больше ни о чём не думаю? Еще как думаю. Тебе и не снилось!”

“Слушаю со вниманием, Ваше Величество”

“Мы запутались окончательно и конца краю не видно”

* * *

Нона хохотала от души! Её действительно рассмешил этот шут гороховый, пришедший во дворец жонглировать и показывать фокусы. Ей редко бывало так весело. Почему детство уходит, а с ним удовольствия, беззаботность, простота? Почему, чем старше становишься, тем больше ограничений и обязанностей, с которыми приходится мириться и как-то справляться? Её прекрасные волосы были уложены в причёску, перевиты нитками цитриновых бусин и украшены алыми лентами. Голубое с золотом верхнее платье изящно подчёркивало мрамор кожи, а красная нижняя юбка с непозволительным при дворе вызовом указывала на то, что девушка не чужда контрастов. О, да! Характер Ноны был всем известен и никто не назвал бы её покладистой. Она была слишком умна и талантлива для того, чтобы слыть милой, говорила и поступала своевольно и независимо. Однако, не переходила грани, умея вовремя остановиться. По крайней мере, так было до сих пор.

Восемнадцать лет – не самая весёлая пора, когда становится ясно, что твоя дальнейшая судьба в чьих угодно руках, только не в твоих собственных.

Предстоящая свадьба была для Ноны примерно тем же, чем бывают обычно зима, ливень, слякоть или насморк. Это неизбежно. Делай что угодно, но в определённое время ты должна замёрзнуть, промокнуть, по щиколотку утонуть в грязи и швыркать носом. Закон природы, если позволительно так выразиться.

Тем более, что жениха своего она не знала, да, собственно, не только она. Его еще не выбрали и когда выберут – неизвестно. Поэтому она надеялась, что маячившая на горизонте церемония, как и положено горизонту, по мере приближения так же плавно будет отступать всё дальше и дальше…

Иногда её участь казалась ей плачевной, иногда забавной, а чаще – заурядной. Почему? Да всё просто. Любая девушка, вступившая в пору замужества рискует не меньше неё. Нелепо думать, что кто-то из них может быть уверен в своём женихе. “Кто с кем не живёт, тот того не знает”. Эта поговорка всегда приходила ей на помощь, когда надо было объяснить разные неожиданности в общении с другими. Что уж говорить, риск есть риск и вступление в брак – один из самых неоправданно высоких.

Хлопая в ладоши и покатываясь со смеху вместе со всеми, Нона наслаждалась мгновениями свободы и беззаботности. Шут в ответ кланялся, приседал, размахивал руками и махал головой, от чего бубенчики на его шапке и камзоле серебристо звенели.

Представление закончилось.

“Научи меня этому фокусу с платком” – она подошла почти вплотную и заглянула ему в глаза.

“Чего ради?” – он нисколько не смутился, уставившись на неё с достаточной долей самоуверенности.

“Почему нет?” – даже не рассердилась, только усмехнулась и оглянулась по сторонам, чтобы проверить реакцию остальных. Но её дамы и их кавалеры были заняты исключительно самими собой или друг другом.

“Потому, что я этим зарабатываю, а Вы всем разболтаете”

“Я выгляжу болтушкой?”

“Это не важно, я Вам ничего не покажу”

“Ах, так! А что, если я куплю у тебя фокус, куплю насовсем. Задорого. Ты мне его продашь? Учти, что никогда и нигде не сможешь его больше показывать. Как тебе такая сделка?”

“Задорого, это за сколько?”

“Мой вес золотом или девять магических монет Нашей Семьи”

У шута глаза вылезли из орбит и рот слегка приоткрылся.

“Вы что, серьёзно?”

“Абсолютно. Согласен?”

“Давайте монеты. Еще не хватает таскать Вас отлитую в золоте за собой в телеге.” Он скроил преуморительную мину, скривив лицо до неузнаваемости.

Нона в ответ негромко рассмеялась – “Обещаешь?”

“Обещаю”

“Жди меня в саду около беседки, внутрь не входи, тебя мой феникс поклюёт”

И сделав вид, что разговаривала с фокусником о пустяках, она равнодушно отвернулась и с дежурной улыбкой направилась к придворным. Болтая то с одной, то с другой парой о том о сём, Нона не спеша продвигалась к двери, за которой в конце длинного коридора был вход в её спальню и личное хранилище.

“Я с ума сошла, что ли? Девять монет? Слыхало ли дело? Да он до конца дней своих может больше не работать! Моё любопытство – моя беда!” Но, сердце ей подсказывало, что затеяла она не просто сделку, что не так уж она беспечна, как могли бы подумать другие, узнав о её капризе. Нет! За её поступком что-то кроется. Жгучее желание узнать разгадку фокуса не могло быть вызвано только праздным любопытством. Да и не это главное. Она всерьёз хотела научиться показывать этот трюк, показывать так виртуозно, чтобы никто, никогда, ни с какого расстояния и при самом ярком освещении не смог понять, что именно произошло – откуда взялся платок, как менял цвета, превращался в кинжал, распускался букетом хризантем и сгорал ярким пламенем в ладонях!

Открыла шкатулку, достала девять монет, прошептала Заклинание Снятия Принадлежности и положила их в поясной кошелёк. Теперь можно идти.

* * *

Вечерний свет, непрерывно меняя окраску, затухал за окном. “Мммммм… Пятёрка Мечей – какой-то конфликт в сознании, как минимум. Значит, приходил по делу. Тогда куда делся? Как удалось позвонить в дверь и мгновенно испариться?” Кира понимала толк в конфликтах. Своё детство и юность она провела в непрерывных конфликтах, то с самой собой, то с окружающими, сюда же можно было отнести не только людей, но и жизненные обстоятельства.

“Наша Шнейка – дуралейка, на носу у ней копейка, раз копейка, два копейка, задавака наша Шнейка”. Страшно подумать, она помнила эту считалку, сочинённую про неё в пятом классе так, словно и не выходила со школьного двора, видела радостно-злобные лица детей и кружение хоровода, не выпускающего её за границу круга. Где они теперь? Её бывшая школьная подруга, подающая надежды математик, круглая отличница и гордость школы – по словам знакомых спилась, какое-то время жила проституцией и недавно умерла. Многие умерли, не дотянув до сорока. Что сломало и искорёжило судьбы бывших одноклассников, отличников и отличниц, ей было не интересно. Пионерский лагерь тоже был “школой выживания”. Где бы она ни появлялась, вскоре её начинали травить, пинать и тихо, методично уничтожать. И тогда она решила стать лидером. Просто решила и всё! “Oderint dum metuant” (Пусть ненавидят, лишь бы боялись). Откуда она взяла это выражение, ставшее её девизом на период взросления?

Кира была уверена, что девиз ей “дали”, как и положено поступать с девизами. Кто дал? Предки конечно.

Самой главной книгой в её обширной домашней библиотеке была работа Андреаса Идта и Георгия Раушенбаха “Переселение немецких колонистов в Россию в 1766 г.” В ней было имя одного из её предков – Иоганна Гейнриха Шнейдера. Хотя, столь близкий по времени период правления Екатерины Второй был ей не столь близок по душе. С детства для неё самыми родными людьми были далекие предки, приходившие изредка к ней в снах. Многие из них жили в девятом, одиннадцатом-двенадцатом веках и были не особенно счастливы и богаты. В её роду были солдаты и монахи, крестьяне и ремесленники. Вот купцов совсем не было, и это очень сказывалось на её генетически врождённой непрактичности.

Была одна монашка – пра-пра-пра-пра-пра-…прабабушка, с которой Кира почти подружилась. Та довольно часто приходила во сне. Она была бледная, с прозрачной кожей, не видевшей солнца, и тонкими чертами лица. Самым примечательным в её внешности были глаза, в них хотелось вглядываться, они хранили какие-то глубокие тайны. Кира во сне бродила с монашкой то по серым средневековым городам, то по лесам, иногда осенью, иногда ранней весной, когда щебет птиц не только слышен, но и виден в прозрачной молодой листве. Они никогда ни о чём не говорили, просто ходили рядом, изредка держась за руки.

И всё было бы хорошо, если бы однажды Кира не услышала от мамы: “В нашей семье в каждом поколении были монашки, как непреложное правило, обязательно в каждом поколении. Когда я была совсем маленькая, то не понимала, почему все смеются над моими словами. На вопрос: “Кто твоя бабушка?” я искренне отвечала: “Моя бабушка – старая дева” так продолжалось до тех пор, пока кто-то мне не сказал: “Если твоя бабушка – старая дева, откуда же ты взялась, такая умная?” Саломея – родная сестра бабушки, твоей прабабушки – Ядвиги, была католической монахиней в миру, но мне в детстве и в голову не приходило делать между ними различия, они одинаково заботились обо мне и одинаково были мне дороги”.

Когда в следующий раз монашка пришла в сон Киры, она осмелилась прямо спросить её: ”Ты тоже старая дева?” Монашка молчала, слёзы медленно струились по щекам, потом очертания фигуры и черты лица стали терять чёткость, становились всё бледнее и прозрачнее, пока совсем не исчезли. Кира проснулась в холодном поту, лет ей было девять-десять, наверное, сейчас она не помнит точно. Но вот что она помнила совершенно отчётливо – это страшное, горькое чувство: она обидела эту женщину, она сделала ей больно. Она извинится, обязательно попросит прощения и больше никогда-никогда не будет ни о чём её спрашивать. Но монашка больше не приходила.

* * *

Однажды по дороге из музыкальной школы Кира внезапно остановилась как вкопанная, словно кто-то не пускал её дальше. Огляделась, стоит она на тротуаре рядом со странной нишей. Здесь она проходила тысячи раз, весь учебный год, всегда мимо и никогда до сих пор эта ниша не привлекала её внимания. Само здание было ей хорошо знакомо – это была знаменитая на весь город глазная клиника. Бывшие ворота зияли широким проёмом, а по бокам симметрично располагались две узкие ниши. Та что справа явно была калиткой, а левая была совсем глухой. Нет, не замурованной позже, Кира чувствовала это, просто нишей в стене. Но для чего?

Неожиданно резко спазм согнул её пополам, в глазах потемнело. В нише на приступке лежал ребёнок. Маленький, новорожденный младенец в каких-то серых тряпках. Он возился и сопел, издавая тоненькие, тихие, жалобные звуки. Кира испугалась, что теперь не сможет разогнуться, но при этом не отводила взгляд от малыша. Надавив сильно на живот одной рукой, она попыталась выпрямиться и моргнула. Ребёнок пропал.

* * *

Мама Киры работала медицинской сестрой, но время от времени приезжая в Москву, каждый раз с трепетом проходила мимо Историко-Архивного института. Вот, где ей хотелось бы учиться, но не сложилось. Однако она живо интересовалась историей и знала многое и о многом. Тем более о том, что связано с медицинскими учреждениями города, где они жили.

“Мам, а что было в глазной клинике раньше?”

“Почему ты спрашиваешь?”

“Очень красивое здание, необычное”