Святослав Великий и Владимир Красно Солнышко. Языческие боги против Крещения

– Правда ли, друже Калокир, что василисса Феофано красоты невиданной?

– Истинная правда, – горделиво проговорил посол.

– А правду ли молвят, что у Феофано отец с матерью низкорожденные? – опять проскрипел голос боярина Ивора. – Будто бы отец Феофано был содержателем харчевни, так ли?

– Это гнусная ложь! – раздраженно ответил Калокир. – Откуда вы понабрались таких слухов, бояре?

– Люди на торгу молвят о том да о сем, а мы слушаем, – с загадочной полуулыбкой промолвил Гробой. – У нас на торжище купцы со всего света толпятся, приезжают и царьградские гости.

– Не всем слухам нужно верить, бояре, – назидательно проговорил Калокир и опять поднял чашу с вином. – Давайте лучше выпьем за здравие прекрасной княгини Предславы! Пусть ее внешняя прелесть не отцветает в любую пору ее жизни!

Предслава зарделась от удовольствия после сказанного Калокиром. Бояре одобрительно загалдели и дружно подняли свои кубки, поддерживая здравицу греческого посла. Было видно, что боярин Гробой для них человек не просто уважаемый, но особо почитаемый за какие-то прошлые заслуги. Дочь Гробоя пользовалась не показным уважением у думных старцев явно не из-за своей красоты, но за какие-то личные качества. Проницательный Калокир сразу почувствовал это.

* * *

Терем княгини Ольги в Вышгороде произвел на Калокира более радостное впечатление по сравнению с хоромами Улеба и княгини Предславы. Это было большое двухъярусное здание с высоким крыльцом и двускатной тесовой крышей. Нижний этаж терема был сложен из дубовых бревен, верхний ярус – из сосновых. Все двери в тереме были двустворчатые, так было принято у ромеев. По-видимому, Ольга перенесла это нововведение на Русь после своей поездки в Константинополь. Там же Ольга насмотрелась на образцы разноцветного стекла, вставляемого ромеями в окна. В вышгородском тереме Ольги многие окна были забраны свинцовыми рамами, в ромбовидных ячейках которых переливались на солнце стеклянные пластинки: голубые, розовые, желтые, зеленые…

Некоторые окна были забраны деревянными рамами, изготовленными местными мастерами. Ячейки для стекол в этих окнах были заметно крупнее и имели форму квадрата. Деревянные оконные рамы могли распахиваться, подобно дверцам небольших шкафчиков, это было очень удобно в жаркую летнюю пору. Свинцовые рамы открываться не могли, так как закреплялись в окне намертво.

Беседа княгини Ольги и Калокира происходила в светлице, обращенной окнами на тенистый сад. Из сада через распахнутое окно доносился щебет птиц; шелестела листва яблонь, кленов и лип под дыханием южного ветра. Ольга и Калокир сидели на стульях напротив друг друга.

Калокир пребывал под сильнейшим впечатлением от встречи со знаменитой матерью Святослава. Посол, переполняемый непонятным волнением, преисполненный какой-то смутной надеждой, внимал Ольге и жадно ловил каждое ее слово.

У Ольги было лицо мраморной статуи – очень спокойное, бледное, серьезное, доброе и холодно-красивое, с тонкими изогнутыми бровями. Оторвать взор от такого лица чрезвычайно трудно. На княгине была длинная стола с широкими рукавами и закрытым верхом; платье было из плотного узорчатого шелка, по голубому фону шли витиеватые узоры золотистого цвета у ворота и на рукавах. Такие платья носят знатные аристократки в Константинополе. Голова княгини была повязана белым убрусом. Вокруг шеи было надето широкое оплечье из жемчуга и драгоценных камней. Среди жемчужных бус, граненых сапфиров и топазов особенно выделялись овальные позолоченные медальоны с изображением Богородицы и святых великомучеников Петра и Павла.

Ольга была ревностная христианка, принявшая православие не по принуждению, а по зову сердца. Вот почему отстранение Ольги от власти сыном Святославом, приверженцем язычества, было воспринято в Константинополе с неудовольствием и тревогой. Эта тревога прозвучала в речи Калокира, едва он заговорил с Ольгой. Его доброе участие, искреннее сочувствие и почти братское прикосновение к ее руке – все это невольно расположило Ольгу к Калокиру, мужественная внешность которого неизменно производила впечатление на женщин.

Калокир был широкоплеч и высок ростом. На устах его иногда появлялась странная улыбка; его жизнерадостное лицо было румяно, лоб не отличался ни чрезмерной высотой, ни шириной. Волосы у него были светлые и густые, глаза серые, подвижные и очень проницательные. Небольшая кудрявая бородка нисколько не портила Калокира. Одевался Калокир всегда изысканно, но без излишней пышности.

Калокир напрасно ждал, что Ольга станет жаловаться ему на Святослава, лишившего ее власти, на бояр, поддержавших ее сына в этом начинании, на своих приближенных, переметнувшихся от нее к Святославу после ее низложения. Со слов Ольги выходило, что над всем случившимся довлеет Божье предначертание. Не ее слабость и нерешительность подтолкнули Святослава к захвату власти, но алчность и недомыслие немецких монахов, присланных в Киев германским королем.

– Когда началось избиение народом латинян и хазар, Святослава не было в Киеве, – молвила Ольга. – Весь этот сполох организовали бояре-язычники во главе с Гробоем. Вернувшийся в Киев Святослав утихомирил народ, не позволив убивать епископа Адальберта и изгонять из города православных христиан. Бояре-язычники потребовали, чтобы Святослав взял бразды правления в свои руки. Народ на вече пожелал того же. Я без сожаления уступила сыну княжескую власть, ибо устала от сего тяжкого бремени.

– Зачем же ты призвала в Киев немецких монахов, государыня? – спросил Калокир. – Иль тебе неведомо, что латинская вера близка к ереси, поскольку отрицает божественную сущность Христа.

– Сын мой не приемлет веру православную, – печально вздохнула Ольга. – Я надеялась, что, быть может, латинские священники сумеют обратить Святослава в христианина. Теперь-то я понимаю, что напрасно поверила заверениям Адальберта, будто у него имеются ключи к сердцу всякого человека.

Ольга упомянула о гневном письме германского императора, на которое Святослав не пожелал отвечать. Ольге пришлось самой объясняться с послом Оттона, привезшим послание императора в Киев.

О ближайших замыслах Святослава Ольга ничего не могла сказать.

– Со мной Святослав не советуется, – посетовала она. – У моего сына в советниках числятся Гробой, Каницар, Ивор – эти в Киеве сидят. Есть и другие советники: Свенельд, Вуефаст, Владислав – эти со Святославом в походы ходят.

– Как относится Святослав к брату Улебу? – поинтересовался Калокир.

– Не жалует он его, – честно призналась Ольга, – как и всех христиан. А то, что Святослав поручает Улебу стол княжеский блюсти в свое отсутствие, так это дань родовому обычаю. Улеб нрава нерешительного, поэтому Святослав его не опасается.

– Кого Святослав опасается из родни своей? – не удержавшись, спросил Калокир. – Иль нет таких?

– Опасается Святослав внуков Олега Вещего, потому и держит их постоянно при себе, – с печальной задумчивостью ответила Ольга. – Эти молодцы ретивые сердцем, они колебаться не станут, коль появится возможность княжеский стол получить.

В тот же день Калокир встретился с настоятелем вышгородской Богородицкой церкви Паисием. Грек Паисий жил на Руси вот уже тринадцатый год. Настоятель многое знал, многое видел. Он мог дать верную оценку любому событию на Руси, поскольку знал местные обычаи и постиг характер здешнего народа.

На расспросы Калокира о княгине Ольге, мол, почему она так легко уступила княжескую власть Святославу, Паисий ответил так:

– Томится Ольга любовным недугом, потому и дела государственные ей не в радость. Я знаю это, ибо Ольга ко мне ходит на исповедь. Страсть ее греховна, ведь она влюблена в юношу, который ей в сыновья годится. Я пытался увещевать Ольгу, да без толку. Покаяния ее искренние, и грех свой Ольга готова замаливать ежедневно. Однако, замоленный днем, сей грех опять возвращается к Ольге ночью, ибо она при всяком удобном случае пускает юного любовника в свою постель.

– Кто же этот юный счастливец? – изумился Калокир.

– Купеческий сын, юноша дивной красоты, – ответил Паисий. – Он несколько лет провел в рабстве у печенегов. Когда Святослав вернулся с победой из степного похода, много русских пленников обрели свободу, все они пришли в Киев и осели тут. Поселился в Киеве и Тимофей, так зовут этого юношу. Он принял крещение, выучился читать и писать по-гречески. Вот тогда-то княгиня Ольга и положила на него глаз. С вокняжением в Киеве Святослава Ольга перебралась в Вышгород, Тимофея она взяла с собой. Он теперь в моем храме книги переписывает.

– Ну и дела! – покачал головой Калокир. – Сколько лет Тимофею?

– Двадцать шесть ныне исполнилось, – сказал Паисий. И добавил, предупреждая возможный вопрос Калокира: – Ольга же на двадцать лет старше Тимофея.

– Выглядит Ольга гораздо моложе своих лет, – заметил Калокир. – Удивительная женщина!

Красота обладает таинственной силой: она расковывает души, очищает их от низких помыслов, завораживает, заставляет преклоняться.

Калокир не мог понять, что происходит в его душе, отчего в нем вдруг просыпается сладостное томление при мысли об Ольге, архонтиссе русов. Калокир чувствовал, что эти сладостные оковы надежно держат его в плену. И он вновь повторил чуть слышно: «Удивительная женщина…»

Глава 2

Вышгород

Город Вышгород, по сравнению с огромным Киевом, был невелик. Бревенчатые стены и башни Вышгорода, расположенного на вершине обширного холма, были видны издалека. С восточной стороны, внизу, под крутым береговым обрывом несет свои воды широкий привольный Днепр. С северо-запада подножие Вышгородского холма огибает утопающая в ивах речушка Шуйца, впадающая в Днепр. На западной окраине Вышгорода был прокопан глубокий ров и возведен высокий земляной вал, на котором возвышалась деревянная стена, укрытая двускатным тесовым навесом. В город ведут единственные ворота, расположенные в чреве огромной бревенчатой башни. Внутри ее находится ручной механизм для подъема моста через ров и железная решетка, которую можно было ручными воротами опустить вниз, чтобы преградить путь незваным гостям.

С дозволения княгини Ольги Калокир обошел все стены и башни Вышгорода и остался доволен увиденным. Город был неприступен со всех сторон. Самое большое впечатление на посла произвела воротная башня, с верхней площадки которой открывался живописный вид на заливные луга за Днепром, на речной причал, где на мелководье у берега стояли в ряд два десятка крутобоких ладей со звериными головами на носовых штевнях; за речкой Шуйцей, насколько хватало глаз, темно-зеленым гигантским ковром раскинулись сосновые боры.

Дорога на Киев отсюда, с высоты, казалась желтой извилистой змеей, петляющей среди холмов и перелесков. Вдоль дороги и в стороне от нее были разбросаны многочисленные деревеньки. Ветер доносил оттуда далекий собачий лай, где-то женщины хором пели протяжную песню… На пастбищах рыже-бурыми пятнами виднелись стада коров и табуны лошадей. Зелень лугов и лесов сливалась у горизонта с чистой небесной лазурью, подернутой перистыми облаками, словно дымкой, пронизанной горячими солнечными лучами.

В этой прогулке по крепостным стенам Калокира сопровождал Искусеви, самый доверенный человек княгини Ольги. Искусеви был чудин родом, а чудь издревле селилась в лесах близ верховий Западной Двины и Волги. Когда на эти земли пришли славяне, чудь встретила пришельцев стрелами. Многочисленные славяне без труда победили слабый лесной народец и согнали его с обжитых мест. Чудь признала владычество славян, постепенно забывая родной язык на службе у славянских князей. Под Псковом, где Ольга родилась и выросла, чуди было особенно много.

Искусеви был всего на несколько лет старше Калокира, но держался с ним по-приятельски. Чудин, как и все в окружении Ольги, был православным христианином. В беседе с Калокиром Искусеви проговорился о том, что у князя Святослава есть еще один сын от наложницы Малуши. Мальчика назвали Владимиром. Княгиня Ольга приглядела Малушу, когда ездила в Любеч, что на левобережье Днепра, близ Чернигова. Ольга взяла Малушу с собой в Киев, назначив ее ключницей. Брата Малуши Добрыню Ольга приняла в княжескую дружину. Когда Ольга узнала, что Малуша забеременела от Святослава, то в гневе спровадила ее в село Будутино, где Малуша и родила сына.

– Село Будутино Ольга подарила Малуше вроде как на приданое, – молвил Искусеви Калокиру, стоя с ним на верхней площадке воротной башни. – Вон, видишь, лесок за косогором. За ним и лежит это село. – Искусеви указал рукой Калокиру, куда нужно смотреть. – Малуша живет там вот уже шесть лет.

– А сын ее где? – спросил Калокир.

– И сын с нею, – ответил Искусеви. – Святослав иногда навещает Малушу. Думается мне, князь к ней сильно неравнодушен. Малуша умна и красива! В такую не грех влюбиться и при живой жене.

– Почему же Святослав не перевезет Малушу в Киев? – опять спросил Калокир.

– Что ты! – белобрысый Искусеви нагнал на свое лицо недоброе выражение и слегка понизил голос. – Родня Предславы живо умертвит Малушу и ее сына ядом или еще как-нибудь. Святослав это понимает. Кстати, брат Малуши тоже живет в Будутине, но уже по воле Святослава. Смекаешь?

Голубоглазый чудин хитро подмигнул Калокиру.

– Сторожа приставил к Малуше Святослав, – понимающе покивал головой посол.

– К Малуше и Владимиру, – многозначительно поправил посла Искусеви.

– Ольга-то почему не жалует Малушу? – поинтересовался Калокир.

– Малуша не пожелала окрестить сына в святой купели, – печально вздохнул Искусеви, – и сама принять крещение отказалась. Малуша ходит на капище, идолам поклоняется. Бывает, и на игрища языческие наведывается. На тех игрищах ночных все равны: и смерды, и бояре. Сходятся в лесу у реки мужчины и женщины, блудодействуя с кем ни попадя. Жены про стыд забывают, девы себя не блюдут. Иным отрокам и пятнадцати годков нету, а они туда же на игрища бесовские шастают, хватают женщин за срамные места.

Искусеви был огнищанином, заведовал обширным хозяйством княгини Ольги. Он был строен и моложав с виду, по обычаю чуди ходил всегда с ножом на поясе в узорных ножнах из бересты. Свои длинные волосы цвета льна Искусеви стягивал на лбу узкой повязкой, его короткая бородка торчала козликом.

Калокир был удивлен тем, что мать Святослава содержит всего полсотни дружинников. Для обороны даже хорошо укрепленного Вышгорода этого маленького отряда было явно недостаточно. Спускаясь по скрипучим деревянным ступеням с верхушки башни, Калокир завел об этом речь с Искусеви.

– Ольга набирает в свою дружину токмо христиан, а их в нашей земле очень мало, – пояснил послу чудин, придерживая того за локоть в душном полумраке узкого спиралевидного прохода. – Покидая Киев, Ольга оставила большую часть своей дружины Улебу, беспокоясь за него. Бояре-язычники смотрят косо на Улеба, не будь у него дружины, они прогнали бы его из Киева. Христиан в Киеве больше, чем в Вышгороде, и главный оплот для них не церковь Николы на торгу, но князь Улеб.

– Мне показалось, князь Улеб не способен защитить единоверцев и даже свою семью в случае опасности, какой-то он нерешительный! – поделился своими впечатлениями Калокир.

– Э-э, друже! – усмехнулся Искусеви, уверенно топая яловыми сапогами по дубовым ступенькам. – Ты плохо знаешь Улеба. Этот тихоня в одиночку на медведя ходит. Есть у него сила в руках и мужество в сердце. Потому-то Святослав уважает Улеба и оставляет на него Киев в свое отсутствие.

Калокир был так удивлен услышанным, что не нашелся что сказать на это. «В тихом омуте черти водятся! – подумал он. – Надо будет присмотреться к Улебу получше».

* * *

Калокир знал, что на Руси существует такой обычай престолонаследия: княжеская власть передается от старшего брата к младшему. Расселившиеся среди русичей варяги, получившие доступ к княжеской власти, имели обыкновение передавать власть от отца к сыну или от дяди к племяннику. Однако случались курьезы, когда власть наследовала вдова князя, как было в случае с княгиней Ольгой.

Следуя тайным указаниям василевса, Калокир желал знать наверняка, какова вероятность вторичного вокняжения Ольги в Киеве в случае внезапной гибели Святослава. Спросить напрямик об этом у самой Ольги Калокир не осмелился. Вот почему он заговорил об этом с Искусеви, когда подвернулся случай.

Чудин откровенно признался Калокиру, что он и сам в душе желает вокняжения Ольги в Киеве.

– При Ольге-то была тишь да гладь! – молвил Искусеви, поглаживая свою бесцветную бородку. – От хазар Ольга откупалась данью. С воинственными кривичами и уличами Ольга замирилась. С радимичами Ольга дружила, к вятичам не совалась. Новгород, Чернигов и Смоленск в ее воле ходили, и бояре тамошние не роптали. Святослав же до брани охоч, мирная жизнь его тяготит. А ежели убьют Святослава в сече, то власть княжескую кто-то из его сыновей унаследует при покровительстве родичей Предславы. Это уже дело решенное!

– Ольга что же, не в счет? – проговорил Калокир. – Неужели у нее в Киеве сторонников нет?

– Есть, конечно, – промолвил Искусеви каким-то странным голосом, – но после избиения хазар и немецких монахов сторонников этих сильно поубавилось. Ныне все решает Святослав и его старшая дружина. Умрет Святослав, старшая дружина не допустит Ольгу к власти. Бояре-язычники долго томились под властью Ольги. Эти злыдни скорее убьют Ольгу, чем снова сделают ее киевской княгиней.

– Еще есть Улеб, – заметил Калокир.

Искусеви безнадежно махнул рукой.

– У него сторонников в Киеве еще меньше, чем у Ольги.

– Разве не может так случиться, что Святослав будет разбит вятичами, а Улеб, пользуясь этим, захватит власть в Киеве, – высказал предположение Калокир, глядя в глаза Искусеви.

– Вятичам не одолеть Святослава, – уверенно заявил чудин.

– В Киев могут хазары нагрянуть, – стоял на своем Калокир. – Улеб может воспользоваться их помощью.

– На сговор с хазарами Улеб не пойдет. – Искусеви покачал головой. – Киевляне проклянут его за это. Слишком много зла претерпели киевляне от хазар. По этой причине Святослав им милее Улеба.

Не особенно разборчивый в средствах для достижения цели, Калокир все больше склонялся к мысли, что Улебу для достижения княжеской власти было бы вернее действовать не мечом, а ядом. Вот только как сказать ему об этом? Улеб наверняка оскорбится, услышав такое предложение из уст Калокира. «Лучше тайком побеседовать с женой Улеба, – размышлял посол. – Сфандра, хоть и христианка, но не столь щепетильна в вопросах морали. Бог мой, о какой морали можно говорить, ежели речь заходит о власти!»

В то утро Калокир, как ни старался, не смог в беседе с княгиней Ольгой перевести разговор на вероятность вокняжения в Киеве Улеба. Ольга искусно уходила от этой щекотливой темы, демонстрируя Калокиру изворотливость своего ума, умение прятать за шуткой серьезный тон, способность уклоняться от прямых вопросов. Ольга благодарила Калокира за подаренные ей книги, особенно за «Деяния Апостолов» – подарок от самого патриарха. Было видно, что чтение книг доставляет Ольге удовольствие.

Плохо владея греческой грамотой, Ольга повелела переводить все имеющиеся у нее греческие книги на русский язык. Над этим трудились монахи-переписчики в Богородицкой церкви и в тереме княгини. Славянские письмена проникли на Русь вместе с моравами-христианами после уничтожения немцами Великоморавского княжества. Славянская письменность называлась кириллицей, по имени одного из двух братьев-проповедников, направленных в Моравию из ромейской державы. Этих братьев звали Кирилл и Мефодий. В княжеском хозяйстве Ольги имелись мастерские по изготовлению пергамента и красок для письма.

Беседу Ольги и Калокира прервал Искусеви, который с поклоном сообщил княгине о приходе вольных смердов, желающих через княжеский суд разрешить какой-то спор в своей общине. Ольга извинилась перед Калокиром, сказав, что вынуждена прервать их разговор, но она готова встретиться с ним сегодня вечером.

Видя, что Искусеви собирается идти на вышгородский торг, Калокир увязался за ним. Ему стало любопытно, как здесь идет торговля. К удивлению Калокира, огнищанин всюду ходил без сопровождения слуг и стражников. В одеянии Искусеви не было никакой пышности, как и в его манере держаться не было и намека на заносчивость. Чудин носил полосатые посконные порты, заправленные в сапоги без каблуков, и длинную льняную рубаху с красным оплечьем, подпоясанную узким поясом. В руке у него была палка, а на поясе висел нож.

На торжище Искусеви был своим человеком, его узнавали в лицо, к нему бежали с жалобами: кого-то обвесили, кому-то нагрубили… Искусеви наводил порядок быстро и строго, с ним никто не спорил.

Первым делом чудин проверял, чтобы цены на жито, соль и мясо были ниже, чем в Киеве. Затем огнищанин подходил к тем приезжим торговцам, за коими имелся грешок. Искусеви без обиняков выставлял торговцам пеню за подержанный товар, за обвес покупателей, за уклонение от уплаты пошлины и многое другое. При этом чудин делал ножом зарубки на палке, понятные ему одному. Если пеня исчислялась в деньгах, торговцы тут же отсчитывали огнищанину серебряные монеты. Если расплачиваться приходилось частью товара, тогда торговцы сами везли пеню на княжеский двор.

– Откуда ты знаешь о недобросовестных торгашах? – спросил Калокир огнищанина.

– У меня всюду соглядатаи, – хитро усмехнулся Искусеви. – Местные торговцы знают это, поэтому ведут торговлю честно. Грешат лишь приезжие купцы.

– В Киеве так же строго следят за торговлей? – опять спросил Калокир.

– При Ольге был порядок, а как теперь, не знаю. – Искусеви пожал плечами.

На торжище было многолюдно. В основном здесь толпились смерды из окрестных деревень. Кому-то был нужен новый плуг, кому-то – новые тележные колеса. Кто-то желал купить плотницкий топор, кто-то – железные гвозди. Бойко шла торговля льном и медом. Рыбаки быстро распродавали свой утренний улов.

Шагавший впереди Искусеви задержался возле торговцев свиным салом, которые слегка заволновались при виде дотошного огнищанина. Калокир тоже остановился, лениво оглядывая пеструю людскую толчею. Вдруг его взгляд выхватил из толпы невысокую молодую женщину, она стояла, не шевелясь, в тени под навесом, прислонившись плечом к столбу, всем своим видом выражая терпение. На ней было длинное льняное платье с голубыми узорами вокруг ворота и на рукавах. Снятое с головы тонкое покрывало висело у нее на плече.

Калокира невольно поразила дивная прелесть лица незнакомки. Мягкая линия скул и подбородка, открытый высокий лоб. Глаза голубые, как незабудки, были полны некой потаенной грусти. Свежие, слегка раскрытые губы, казалось, хранили тень от только что сбежавшей улыбки. У незнакомки была гибкая белая шея, красиво изогнутые брови; ее волосы, русые и густые, были заплетены в длинную косу, которая свешивалась сзади ниже талии. Сквозь льняную ткань проступали изгибы прекрасно сложенной фигуры.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, незнакомка очнулась от задумчивости, глаза ее украдкой скользнули в сторону Калокира, в них было любопытство, а также осознание того, что она не может не нравиться мужчинам. Встретившись глазами с Калокиром, красавица чуть улыбнулась, как бы выражая ему благодарность за симпатию. При этом ее мимолетная улыбка была так естественна и непроизвольна, как падает на гладь воды лунный свет.

Калокир и раньше встречал среди славянок немало привлекательных лиц, но эта незнакомка с толстой косой, чудесными голубыми очами и такой обезоруживающей улыбкой показалась греку верхом совершенства. Сердце Калокира учащенно забилось в груди. И хотя русоволосая красавица уже смотрела в другую сторону, привлеченная каким-то шумом, Калокир пребывал в сильнейшем волнении. Ему хотелось подойти к ней, сказать ей что-нибудь приятное, узнать ее имя…

– Идем! – рядом с Калокиром появился Искусеви.

– Подожди, друже! – Калокир схватил чудина за рукав рубахи. – Помоги мне! Я хочу узнать имя вон той прелестницы. Она стоит у столба под навесом. Видишь?

– Вижу, – кивнул огнищанин.

– Прелесть до чего хороша! Просто глаз не оторвать! – восхищенно бормотал Калокир, теребя огнищанина за рубаху.

– Держись от нее подальше, друг мой, – предостерегающе произнес Искусеви. Выражение его лица говорило о том, что он не шутит.

– В чем дело? Почему? – недоумевал Калокир.

– Это Малуша, – ответил Искусеви и выразительно повел бровью.

У Калокира рот открылся сам собой.

– Малуша?! – изумленно повторил грек. И негромко добавил:

– Та самая? Наложница Святослава?

Искусеви покивал головой и потянул посла за собой.

Калокир еще раз обернулся, но Малуши у столба уже не было. Посол растерянно шарил по толпе глазами, ища ее. Малуша исчезла. «Так вот ты какая, Малуша! – восхищенно думал Калокир, следуя за огнищанином сквозь гудящую толпу. – Искусеви прав, от такой красотки Святослав ни за что не откажется! Наверняка князь дорожит Малушей больше законной супруги».