Однажды в Асхане

– Не торопись, мой паж, но и не медли, – сладко проговорила она. – Делай то, что тебе велено.

Юноша, по-прежнему поникший, не спеша направился к ручью. Все это время он мирно и звонко журчал, не обращая внимания на разговоры. Не обращали его теперь и дрозды, наконец-то призвавшие чужака в стаю и переговаривавшиеся о чем-то ином. Косые лучи солнца все настойчивее пронзали лесной покров, и Максимилиан поневоле залюбовался одним из них, особенно удачно ложившимся на куст. Здоровяк Арчи разминал руки, плечи и шею. Медленно сняв свой длинный и словно только что сшитый, без малейшей потертости или изношенности плащ, незнакомец аккуратно сложил и уложил его прямо за деревом, и туда же поставил и посох. Стоя перед толпой в чистой, почти белоснежной тунике, он казался теперь совсем юным и стройным, словно молодая и нежная березка. Сложив руки за спиной, он очень спокойно и просто взглянул на своего противника, подтвердив короткой улыбкой, что готов начинать бой.

– Ты бы лучше отошел, – сказал вдруг незнакомец, обращаясь к Максимилиану, и как-то особенно внимательно посмотрел на него. Кивнув, мальчик отступил на несколько шагов. Как и все, он с нетерпением ожидал боя. Сомкнувшись полукольцом за спиной у предводительницы, разбойники постепенно затихли. Некоторые даже с жалостью и внезапным сочувствием поглядывали на беззащитного молодого Друида, чья судьба представлялась им теперь, мягко говоря, незавидной. Открытое выражение лица и совсем не агрессивная поза немного смутили босого здоровяка, но Сорша нетерпеливо воскликнула:

– Начинайте же!

Голос лучницы как будто подстегнул усомнившегося бойца, и с необычайной стремительностью Арчи бросился на противника. Несмотря на это, тот легко избежал первых увесистых ударов, сваливших бы, наверняка, и медведя. На мгновение здоровяк замер, словно пораженный подобным исходом, но тут же снова ринулся в атаку, учащенно замахав кулачищами. Однако его высокий и хрупкий противник не замечал будто бы и малейшей разницы между всеми этими ударами, приходившимися неизменно мимо, так как он без труда от них уворачивался. Со стороны такая тактика выглядела до смешного простой, как показалось это сразу же Максимилиану, наблюдавшему за тем, как незнакомец уклонялся и отступал, пригибался и отходил, иногда даже немного отпрыгивал, но не делал ровно ничего, чтобы пробовать закрыться и хоть как-то себя защитить.

Паж уже набирал из ручья воду, когда Друид стал отводить удары. Делал он это так же просто, словно рука здоровяка сама плавно разворачивалась в полете, лишь слегка направляемая рукой неуловимого и ловкого противника. Разъяренный до предела Арчи атаковал все быстрее и опрометчивее, теряя постепенно чувство пространства, а также и контроля над своими движениями. Незнакомец буквально кружил его, кружась вокруг противника и сам и неумолимо уходя в сторону от пудового кулака в самый последний момент. Крупный пот струился по всем мускулам босого здоровяка, оголенного теперь по пояс. Стекал он у него и по шее, и по лбу, все больше застилая зрение и все больше распаляя бойца.

Наконец, разогнавшись, как бык, для атаки, Арчи влетел головой в дерево, куда мягко направил его увернувшийся снова незнакомец, и один из дроздов, вспорхнув, спешно устремился в чащу. Оказавшись на земле, здоровяк увидел протянутую ему сверху руку. Недолго думая, тот схватил ее, но, не успев еще толком и подняться, снова отлетел в сторону, предательски замахнувшись на Друида, распознавшего его прием мгновенно. Окончательно запыхавшись, Арчи устало уселся на траве и вытер ладонью лицо. Солнце падало ему прямо в глаза и, недовольно отмахиваясь от лучей, здоровяк внезапно расхохотался, увидев своего противника, стоявшего над ним возле дуба и глядевшего с дружелюбной усмешкой.

– Ваша фляга, – тихо произнес юноша, и Сорша, обескураженная, повернулась.

– Как, уже?

– Я не спешил и не медлил, как вы и приказывали, – покорно ответил тот.

Она вновь сладко улыбнулась.

– Что ж, ладно.

Разбойники закричали и зашумели. Начавшие было раздаваться смешки сменились безмолвным недоумением, как только они увидели незнакомца в действии, и перешли даже в восторженный гул, пока обладатели нескольких монет не вспомнили тут же про ставки, так что гул вдруг сменился ропотом. Продолжая лежать все в том же положении, Уильям тихо смеялся, словно исход был для него очевиден.

– Похоже на то, господа, что поэт выпьет сегодня за ваш счет.

Снова протянув руку, Друид поднял с земли здоровяка и подал ее еще раз.

– Ну, будем знакомы, друг! Аэрисом меня звать.

– Арчибальд! Можно просто Арчи.

Они похлопали друг друга по плечу и казались чрезвычайно довольными.

– Ловко ты меня, конечно, ловко. Клянусь Эльратом, но такого – не ожидал!

К ним подошел светловолосый надменный красавец, как и Уильям, получивший свое.

– Где ты выучился этим движениям? В Империи так не бьется ни один солдат.

– О, я много где побывал и много у кого учился. Но, если вы не возражаете, будем считать, что это мой маленький «друидский» секрет.

Арчи снова захохотал.

– А язык-то у парня подвешан что надо! Рутгер у нас – бывший капитан императорских латников, – объяснил он Аэрису, – так что интересуется не из простого любопытства, а как человек бывалый и опытный. Хотя, может, и для того, чтобы головорезов своих подучить, – как людей, то есть, получше убивать.

– Не все же голыми руками махать, если на большее не способен, – холодно усмехнувшись, ответил капитан. – А с тобой мы еще потолкуем, боец. Польза от тебя явно будет.

Максимилиан тем временем не скрывал своего торжества. О валежнике и ягодах он забыл окончательно. Мальчик был просто в восторге от всего увиденного, о чем он еще неделю будет рассказывать теперь всем приятелям и знакомым в деревне, жадным до слухов и всяческого рода сплетен. Никто и никогда не дрался и не побеждал еще в кулачных боях так, как это только что сделал Аэрис. Собственно, он и не дрался вовсе, и было в этом что-то театральное и немного показное, как подумалось внезапно Максимилиану, рассчитывавшему, конечно, на успех своей новой батальной истории. Прикидывая, как бы получше обыграть необычную тактику Друида, он даже не заметил, как на поляне появился еще один из членов шайки. Завернутый в малиновый плащ, с многодневной щетиной на лице и совершенно каменным, почти неживым и нечеловеческим выражением он показался бы нелепым комедиантом, если бы не производил такого жуткого и леденящего душу впечатления.

– Эх, жаль, что ты не видел, Монти, – громко обратился к нему Арчибальд, – здорово меня уделали! Вообще-то впервые со мной такой, признаюсь в этом откровенно.

Человек в малиновом плаще глядел какое-то время на собравшихся, сурово и безо всякого интереса. По-видимому, он был тем самым Отшельником, о котором упоминала предводительница, так как, забрав наконец подстреленного кролика, он развернулся и ушел, не произнеся ни единого слова.

– Как и всегда, красноречиво, – заметил вихрастый разбойник.

– Так что же, миледи? Вы подумали над моим предложением?

Все это время Сорша стояла на том же месте и, услышав вопрос Аэриса, очаровательно и хитро прищурилась.

– Еще нет, красавчик. У меня есть дела поважнее.

С этими словами она вернулась к обсуждению вопроса о вылазке, так как припасы у разбойников явно заканчивались, а голодать они очень не любили. Слинт – веснушчатый парень, показывавший всем убитого кролика и служивший в этой шайке казначеем, – как и всегда, высказывался за грабеж, простой, выгодный и ловкий. Большинство разбойников, оказавшихся теперь без гроша, соглашались почти без возражений. Но лучница остановила их.

– В отличие от вас, мальчики, я раньше бывала в Данмуре и знаю, кто его губернатор. Клайв Морган не только обладает куда большим влиянием, чем сам герцог Единорога, но и имеет в своем распоряжении армию, с которой мог бы претендовать на титул.

– Я посылал своих парней вниз, – прервал ее Рутгер. – Там даже ограды никакой нет. Сами городские стены достаточно далеко, да и солдат в окрестностях нету. А вот рынков и телег с провизией – сколько угодно. Достаточно шести-семи человек, и эти толстые лавочники даже пикнуть не успеют. Хотя бы развлечемся немного.

Он лениво зевнул.

– Да и оставаться здесь все равно ни к чему. Надо идти дальше на запад. Есть там парочка мест, где я предложил бы вам и солидный куш, и все условия, чтобы отдохнуть как следует душой. Мои парни порядочно устали и давно уже лишены приличного женского общества и заслуженных солдатских харчей.

– Да, румяные и свеженькие сейчас бы не помешали! – воскликнул один толстяк. – Причем как девки, так и пирожки!

Услышав слова Рутгера, Максимилиан тут же похолодел. Все его друзья собирались встретиться сегодня как раз у торговых лавок. Разбойники, стоявшие за Слинтом, уже потирали, довольные, руки. Однако Сорша, казалось, не разделяла всеобщего энтузиазма и собиралась уже возразить, но тут к ней подошел Друид.

– Прощу прощения, что прерываю вас, миледи, – начал он очень бодро и с ощутимым задором, – но меня искренне удивляет, зачем тратить силы и рисковать собой, если можно за все заплатить? Мне с трудом верится, что у такой славной и могучей шайки разбойников попросту не хватает денег. Если же ваши люди действительно устали, капитан, я с удовольствием сам спущусь и прогуляюсь до города и приобрету там все необходимое. Тем более, что замечание вашей предводительницы совершенно справедливо. Данмур – не самое безопасное и привлекательное место, чтобы встревать там в какие-нибудь переделки. Я неоднократно бывал в этих краях и еще ни разу не слышал, чтобы любых, даже самых отчаянных смельчаков и задир, устраивавших схватки и потасовки за пределами городских стен, рано или поздно не поймали и не упрятали бы надолго за решетку, откуда выбраться им удавалось с трудом. Губернатор Данмура ужасно не любит беспорядки, но еще больше – непокорность на подвластных территориях. Поэтому я предлагаю избавить вас от этих неприятностей, что будет намного проще.

После представления, устроенного им в бою с Арчибальдом, большинство уже не смеялось над Аэрисом и слушало его, почти не перебивая. Многие даже закивали головой и усомнились в словах капитана. Но Слинт лишь презрительно фыркнул.

– Хочешь сказать, мы дадим тебе горстку монет, а ты с ними потихоньку и смоешься?

Друид усмехнулся.

– Если ты так опасаешься за свои сокровища, отправь со мной кого-нибудь, кто проследит и не даст мне при случае уйти. Только какой смысл красть мне какую-то мелочь, когда, втеревшись в доверие, я сумею выведать информацию о других тайниках и ценностях и обобрать вас уже как следует?

На многих лицах изобразилось недоумение, но некоторые все же засмеялись, да и само предложение Аэриса признали вполне разумным. Слушая и наблюдая за ним, лучница наконец произнесла:

– Что ж, красавчик, если ты, и правда, хочешь угодить мне, я дам тебе такую возможность.

Сделав повелительный жест рукой, она строго посмотрела на Слинта. Недоверчиво покосившись на Рутгера, он неохотно извлек откуда-то мешочек и бросил его в руки предводительнице.

– Здесь десять золотых, – поймав его, продолжала Сорша. – Если мы и идем в город торговаться, то именно с этой суммой. В зависимости от того, с каким количеством монет ты вернешься, я и буду размышлять дальше о том, не зря ли дала тебе шанс. С тобой пойдут Ральф и Рогир, так как доверять тебе причин у меня, и правда, нет. А на случай, если ты решишь их перехитрить, я возьму себе в плен этого мальчишку. Сдается мне, ты не захочешь бросить его на произвол судьбы и оставить парнишку без головы.

От жестокой несправедливости услышанного Максимилиан просто опешил. Ведь он познакомился с Друидом только сегодня, – с чего бы тот стал возвращаться за ним! Но такое предположение показалось ему почему-то неверным. Он с надеждой взглянул на Аэриса.

– Итак, мы будем ждать тебя в течение часа или немного дольше, после чего…

Но лучница не договорила. Молча выхватив у нее из рук мешочек, Друид решительно зашагал прочь. Близнецы Ральф и Рогир бросились за ним следом. Однако шагов через десять Аэрис остановился, повернулся и, ободряюще кивнув мальчугану, продолжил свой прежний путь.

– Ну, ты попал, парень! – хихикнул толстяк, обращаясь к Максимилиану, увидев, как тот вытаращил глаза. Немного сбитая с толку предводительница казалась, тем не менее, довольной.

– Расслабляйтесь, мальчики. Завтрак, так или иначе, скоро сам придет к вам.

– Всегда бы так! – удовлетворенно произнес Арчи и, похлопывая себя ладонями по ребрам, направился к ручью умываться.

Глава вторая. За мясом и молоком

Когда Аэрис и братья скрылись из виду, Сорша подозвала Максимилиана и, нежно улыбнувшись ему, велела никуда не уходить. Однако улыбка эта совсем не показалась мальчику доброй и даже наоборот. Усевшись рядом с ней в небольшом кругу, он начал тоскливо оглядываться по сторонам в поисках возможного друга. Разбившись на несколько отдельных групп, разбойники с нетерпением дожидались завтрака, наслаждаясь лесной прохладой и занимаясь каждый своими делами. Плескаясь в ручье, Арчибальд опускал туда голову, омывая поочередно руки, плечи и могучий торс, вспотевший от недавней схватки. При этом он уморительно и по-собачьи фыркал, приговаривая нечто, что перешло наконец в посвистывание и нескладный напев, заставивший усмехнуться Рутгера. Сидя верхом на камне и так же по пояс оголенный, капитан брился кинжалом с рукоятью, покрытой изящной резьбой. Вспомнив, что он так и не успел напиться из ручья, Максимилиан все же не решался заговаривать с лучницей, боясь лишний раз пошевелиться и чем-нибудь случайно разозлить ее, отчего только еще больше поник головой. Вера в то, что Аэрис, и правда, вернется за ним, слабела с каждой минутой.

Грустнее, чем ему, было, пожалуй, только пажу. Вынужденный развлекаться с дружками Слинта, затеявшими потешную драку, юноша беспомощно стоял и принимал удары, изображая соломенное чучело. Сам казначей сидел на поваленном дереве и, посмеиваясь, раздавал советы. В руках у него блестела золотая монета. С ловкостью, приобретенной за годы воровского ремесла, он перегонял ее между пальцами, словно волну, перебрасывавшуюся туда и обратно без видимых усилий и далее, на другую руку. Как завзятый деревенский фокусник, он демонстрировал публике золотой, подбрасывая его в воздух, где тот, звеня, вертелся, делал хватающее движение ладонью – и раскрывал ее перед всеми пустую. После чего, извлекая монету из другого рукава, повторял свой трюк еще раз под одобрительные возгласы разбойников. На том же дереве, но значительно дальше, устроились и три женщины, которых мальчик заметил не сразу. На руках у одной из них, самой пожилой, спал убаюканный ребенок. Подняв голову, она встретилась глазами с Максимилианом. Следы бед и пережитых страданий проступали на этом резком, но приятном лице столь же явно, как и выражение скромной и незлобивой покорности, мудрой и сострадательной расположенности, мягкости и внимания ко всем. Вихрастому разбойнику, подошедшему и начавшему было сюсюкаться с тихо сопевшим малышом, она ласково, но сердито улыбнулась, и тот, поворчав, отошел.

Две другие женщины были и моложе, и привлекательнее своей соседки, однако Максимилиан сразу же догадался, кем были эти жалкие, хотя и пестро разодетые красотки со следами румянца и дерзкими смеющимися взглядами, которые те, перешептываясь, бросали на мальчика, вновь опустившего глаза. Несмотря на это, он успел заметить, что обе они явно уступают рыжеволосой предводительнице, находившейся так близко от Максимилиана, что по всему телу его бегали холодные мурашки. Старше мальчика лет на десять, высокая, стройная и с удивительным цветом волос она казалась недостижимой и пугающей совершенством своих плавных движений. Сколько он ни пытался, Максимилиану не удавалось отвести от них завороженного взгляда, и даже шорох травы, приминаемой ее сапогом, отдавался в животе его томительным и сладостным уколом. Встретившись глазами с несчастным юношей, которого оставили наконец-то в покое, мальчик понял, что и тот испытывает нечто подобное и точно так же робеет, когда лучница проходит мимо него, надеясь быть ею замеченным и обойденным при этом стороной.

Видимо поймав этот взгляд, лежавший в стороне Уильям тихо усмехнулся и снова откинулся назад. Меланхолия и ирония на его лице слились в какое-то неопределенное мечтательное выражение, словно витал он где-то далеко в облаках, хотя и не прочь был бы с кем-нибудь побеседовать, вот только собеседников, очевидно, не находилось. Особняком от остальных держался и хмурый Отшельник. Прислонившись спиной к соседнему дереву, он сидел страшно и неподвижно, словно статуя, не ведавшая ни сна, ни покоя, ни зноя, ни стужи, ни каких-либо чувств вообще. Да и был ли он даже человеком, – вопрос этот вертелся у Максимилиана в голове совсем не из праздного мальчишеского любопытства, так что он старался гнать от себя подобные мысли, ничуть не облегчавшие его положения. Хотя прислушиваться поневоле к грязным шуткам и походным байкам разбойников доставляло ему еще меньше удовольствия. Тем более, что некоторые из них стали обращаться к мальчику с вопросами и намеками, часть из которых он не понимал, все больше и больше теряясь, хотя и стараясь им как-то отвечать, в то время как те покатывались со смеху и продолжали над ним издеваться. Притянув его к себе на колени, один из разбойников начал рассказывать Максимилиану «сказку», причитая что-то писклявым противным голоском и поглаживая его ручищей по головке. Другой же, ухватив мальчугана за рукав, высморкался в его рубашку. Наконец его водворили на место и велели изображать осла.

– Ты ж деревенский или как? Давай, малец, научи нас.

– Если ничего умнее вы придумать не можете, отдайте-ка его лучше мне, – послышался голос лютниста, наблюдавшего за этим шутовством.

– А на что он тебе? Тоже пажа что ль захотел?

– Это неплохая мысль. Сорше и одного хватит.

Прищурившись, лучница толкнула Максимилиана в плечо.

– Иди же, чего смотришь? Я не возражаю, если ты поступишь в услужение к нашему дорогому Уильяму. Как-никак, а он все-таки – сын барона. Вот только слуг и земель своих давно уже по глупости лишился. Может, хоть ты развеешь нескончаемую тоску нашего менестреля, согнав с его лица это кислое и надменное выражение, ведь нас-то он почитает за идиотов.

Мальчик недоверчиво взглянул на Соршу. На мгновение ему показалось, что черты лица предводительницы смягчились, сложившись в полуулыбку и некий безмолвный, как бы ободряющий призыв, но уже в следующую секунду глаза девушки вновь заблистали привычным недобрым огоньком, и ничего, кроме легкой снисходительной иронии, прочесть в них было невозможно. Присев возле Уильяма, Максимилиан с некоторой опаской повернулся к нему. Лениво-безразличная поза лютниста, все еще лежавшего на траве, излучала явное дружелюбие и непонятную уверенность в безопасности, словно, находясь поблизости от этого человека, ты оказывался под его защитой. Некоторое время менестрель молчал и наконец негромко произнес:

– В пажи я тебя брать не буду, можешь не беспокоиться. Возможно, я и занимал когда-то соответствующее этому положение, но теперь у меня нет таких наклонностей и желания пользоваться кем-то как бесправным и бездушным скотом. Безответственная вольная жизнь и к хорошему приучивает тоже, это я все-таки признаю.

Сказав это, Уильям закрыл глаза и снова умолк. Поняв, что предчувствие его не обмануло, Максимилиан немного успокоился и осторожно посмотрел на Соршу. Теперь он видел только ее профиль (она стояла, что-то изображая), но вновь, как и прежде, не мог отвести взгляда от этой изящной и туго натянутой, словно лук, фигуры – фигуры девушки и женщины. На их осанку и бедра мальчик никогда раньше не обращал внимания. Все девушки (а, скорее, девчонки), которых он когда-либо знал или встречал в округе, и близко не отличались ни статью, ни умом, так что Максимилиан относился к ним подчеркнуто равнодушно и более того – с некоторым презрением.

Самого его считали одним из самых ловких, находчивых и храбрых парней в деревне, и даже девушки постарше порой интересовались им, расспрашивая по секрету сестер. Здесь же, рядом с незнакомой лучницей, Максимилиан ощущал себя глупым и беспомощным ребенком, что злило и ранило его уже пробудившееся мальчишеское самолюбие, особенно же после шуток и тех унижений, которым подвергли его приятели Сорши. Втайне он уже поклялся отомстить им, как только представится удобная возможность, хотя по-настоящему в это и не верил. Но, вспомнив опять про Друида и его поединок с Арчибальдом, Максимилиан укрепился в мысли, что не все еще, вероятно, потеряно. При условии, что Аэрис действительно вернется и окажется его союзником.

– Я завидую тебе, – неожиданно начал менестрель. – Ты смотришь на эту женщину как на первую и самую реальную в твоей жизни. Для меня же она – приевшийся и наскучивший образ, воспламеняющий одну лишь кровь. Вот только сердце здесь совершенно не причем. Ты можешь открыть его этой рыжей и изящной кошечке, но она выцарапает твое сердечко когтями и, не задумываясь, целиком проглотит. Тот юный бедолага, обреченный быть ее слугой, сбежал из родного дома, чтобы следовать за Соршей повсюду. Кошечка же наша только смеется, да всячески унижает его. Я, конечно, зачерствел и стал уже слишком циничным, и все-таки на его месте оказаться бы ни за что не хотел.

– А как его зовут?

– Эдмунд. Вот уже две недели он таскается за нами и ходит как в воду опущенный. Эти-то ребята – все насквозь бывалые, прожженные, их только одно интересует. А наш дорогой юноша влюбился в нее по уши и уж, конечно, ночами не спит, строит планы и грезит. Я пробовал с ним как-то разговаривать, да только он мне не доверяет, и это совершенно естественно. Думает, что и я хочу над ним посмеяться, имея куда больше шансов на успех. Но какие у меня в реальности шансы? Может быть, они и есть, но совсем небольшие, да мне это уже и не интересно. Так или иначе, нашей кошечке нравится лишь определенный тип мужчин, а именно – вот этот.

Уильям указал на проходившего мимо них капитана латников, по-прежнему – с оголенным торсом. Резко притянув Рутгера к себе, лучница стала что-то шептать ему, игриво проводя пальчиками по мускулистому и загорелому телу. Тот так же тихо и удовлетворенно отвечал ей, хотя как будто бы и с неохотой. Обхватив капитана за шею и сочно поцеловав его в губы, предводительница вдруг дико и звонко захохотала, после чего, вся разомлев и замурлыкав, стала ластиться и буквально запрыгивать на него, пока не оседлала, наконец, и совсем. С равнодушным самодовольством обладателя Рутгер покрепче ухватил ее повыше щиколоток и направился к одной из палаток.

– Иными словами, – продолжал лютнист, – Сорша предпочитает знатных и воспитанных мужланов, хотя не чурается и романтичных обмирающих юнцов, готовых положить к ее ногам все мыслимые и немыслимые сокровища. Но не думай, что она хочет их денег. Ей просто весело забавляться с такими болванами, весело быть роскошной любовницей роскошных в ее понимании мужчин. «Весело» – ее любимое слово.

Менестрель перебрал несколько струн, словно пытаясь сыграть его.

– Знаешь, что означает стрела, угодившая в дерево рядом с Аэрисом? Только то, что наш храбрый и ловкий странник теперь тоже – ее добыча. Она может быть любовницей Рутгера, но развлекаться и с кем-нибудь другим. И каждый здесь, уж поверь мне, пускает на нее слюнки. Разве что простодушный Арчибальд верен Сорше, как сторожевой пес, да наш непроницаемый молчун Амонтильядо почему-то симпатизирует и явно поддерживает ее, а, впрочем… – Уильям улыбнулся. – Тебе, парень, еще рановато о таких вещах думать. Не хочу портить романтические мечты юности, но и предупредить был все-таки должен. А дальше уж сам думай и лучше всего – головой. Но и сердцем, конечно, тоже, да…

Лютнист опять заиграл и задумался. Говорил он по-прежнему негромко, и их странной беседы не слышал больше никто. Максимилиан был несколько растерян и удивлен такой разговорчивости и открытости человека, сообщившего ему столько подробностей, и только молча продолжал слушать.

– А ты здесь неподалеку живешь? – снова заговорил менестрель.

– Да, примерно в миле отсюда, то есть…

Мальчик понял, что сболтнул лишнего.

– С родителями?

– Нет… с дедом. Мои родители умерли.

Уильям сочувственно покачал головой.

– А корова у него есть?

– Вообще-то он разводит свиней и кур, но две коровы мы тоже держим – для себя.

Максимилиан уже не мог остановиться, но надеялся, что это просто разговор.

– Это правильно. – Лютнист бросил взгляд на поляну. – А как думаешь, твой дед продаст мне немного молока?

– Я… я не знаю… А вы любите молоко?

Ничего лучше мальчик не придумал.

– Не то чтобы, – спокойно продолжал Уильям. – Но я страдаю редкой и неприятной болезнью костей, и для их укрепления мне необходимо молоко. А достать его не везде удается, знаешь ли… Ты бы очень выручил меня, если бы отвел к своему деду. И деньги, и фляга у меня есть. Думаю, что мы с ним сторгуемся.