Здесь водятся драконы

– Германцы пошли на поводу у лягушатников? – владелец шрама покачал головой. – Признаться, вы сумели меня удивить!

– Тем не менее, это так. Ходят слухи, что те взамен пообещали подержать колониальные аппетиты Берлина здесь, в Северной Африке, в том числе, и в Марокко.

Бывший помощник судового плотника помолчал, покопался в кармане, извлёк замшевый кисет и обгрызенную пенковую трубку и принялся её раскуривать. Запах крепчайшего виргинского табака поплыл над столиком; Собеседник, унюхав столь неизысканный аромат, слегка поморщился, что было оставлено без внимания.

– Ясно. И при чём же здесь мы? – спросил хозяин шрама, сделав две глубокие затяжки.

– Таким образом, броненосцы и канонерки как бы подвисли в воздухе. – джентльмен сделал вид, что не заметил нарочитой бестактности визави. – Флот кайзера тоже не собирается выкупать контракт, а китайцы отказались переводить оставшиеся денежные средства до получения кораблей. Судостроители таким образом терпят убытки. Наш план состоит в том, чтобы их канонерки выкупила некая третья страна, желательно, латиноамериканская – а там подумаем, куда им следует отправиться.

– И что это нам даёт?

– По-моему, ответ очевиден. В настоящий момент французы не в состоянии выделить для действий в Индокитае достаточно сильное соединение – потери в недавней войне вынуждают их держать оставшиеся корабли первой линии в Ла-Манше и во Французской Гвиане. Таким образом, то, что отправится к берегам Китая, будет набрано, как говорят проданные царя Александра, с миру по нитке.

Последние слова он произнёс по-русски, с сильным британским акцентом.

– Вы владеете русским? – осведомился тот, кого именовали сэром Фрэнсисом. В отличие от собеседника, его русский сделал бы честь любому выпускнику Императорского Университета.

– Вас это удивляет? Полезно знать язык самого опасного противника Империи. Впрочем, мои познания в этой области и близко не сравнятся с вашими. Сколько вы знаете, девять, десять?

– Двадцать шесть. Но мы отвлеклись мистер… э-э-э… Смит.

– Разумеется, простите. Так вот, французы отправят в Индокитай объедки со своего стола, возможно, усилив их одним или двумя кораблями, из числа спешно достраиваемых на верфях Третьей республики. У китайцев же имеется неплохо сбалансированный флот – по общему признанию, сильнейший среди флотов неевропейских держав. Правда, в июле этого года они получили чувствительный удар при Фучжоу, когда эскадра под предводительством адмирала Курбэ наголову разгромил Фуцзянский флот, пустив на дно десяток боевых кораблей, не потеряв при этом ни одного своего. Но этот флот отнюдь не был сильнейшим из военно-морских соединений империи Цин. И если французы столкнуться с несравненно более сильным Бэйянским флотом, получившим к тому же подкрепление в виде хотя бы половины китайского заказа – я бы десять раз подумал, на чью победу ставить. А если к тому же выяснится, что реализации этого плана поспособствовали секретные службы России – как вы думаете, это обрадует Париж?

– Полагаю, они будут в ярости. – шрам снова исказила улыбка, на этот раз с оттенком злорадства. – Особенно если учесть, что русские только что утёрли им нос в заливе Таджура…

– Не без вашей помощи, сэр Фрэнсис, не без вашей помощи!

– А перуанцы-то пожелают приобрести эти суда?

– Они уже проявили к ним интерес – правда, пока разговоры идут только о канонерках. Республике, видите ли, слишком дорого обошлась победа в войне с Чили. Однако мы устроим им кредит в каком-нибудь из американских или швейцарских банков на чрезвычайно выгодных условиях – через третьих лиц, разумеется.

– Значит, проблема в том, чтобы организовать передачу кораблей Китаю?..

– …а так же обставить эту комбинацию так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в причастности России. Лучше всего, если удастся нанять для экипажей русских отставных моряков, даже и офицеров. В идеале, если командовать этим соединением тоже будет русский.

Над столиком повисло молчание. Трубка, пристроенная на край хрустальной пепельнице, курилась вонючим голубоватым дымком.

– И вы обратились ко мне?

Мистер Смит усмехнулся – снова одним уголком рта.

– К кому ж ещё? Я, в отличие от иных чинов из управления военно-морской разведки, не собираюсь попрекать вас южноамериканским провалом. Куда важнее, что вы хорошо знакомы с состоянием дел в регионе, и к тому же действовать придётся в некотором смысле и против русских – а у вас с ними старые счёты, не так ли?

Пауза, потом кивок.

– Так вы согласны?

– Вы же не сомневались в ответе – буркнул сэр Фрэнсис. – Но у меня есть условие.

– Какое именно?

– С этого момента руководство операцией осуществляется исключительно через меня. Все сведения о составных частях плана будут известны только мне; вам же придётся удовольствоваться только самыми общими контурами, да и то, с твёрдым обещанием не делиться ими ни с кем, включая Премьер-министра или первого Морского лорда!

– Вы просите о большом доверии.

– Это непременное условие. Если вы его не примете, то и говорить не о чем. Русская разведка работает всё лучше и лучше – и не хотелось бы ставить успех нашего маленького заговора в зависимость от длины языка какого-нибудь адмиралтейского клерка…

– Что ж… – джентльмен взял со стола стек и покрутил его в пальцах. – Как я понимаю, у вас есть уже соображения по исполнителям, которых вы собираетесь привлечь?

– Несомненно. Но делиться ими я не собираюсь даже с вами. Боюсь, вы сочтёте их слишком… парадоксальными.

III

Египет,

Александрия.

– Всё запомнили, дети ослицы? Ничего не забудете, не напутаете?

Говоривший, высокий мужчина с грубым, словно вырубленным топором смуглым лицом, украшенным на щеке уродливым шрамом. Говорил он резко, на чистом арабском языке, и человек бывалый сразу узнал бы в нём природного обитателя Аравийского полуострова, где, расположены священные для всех мусульман города Мекка и Медина. Те, к кому он обращался – трое оборванцев, чьи физиономии носили следы всех пороков, включая и те, что Пророк настрого запретил правоверным, униженно кланялись, и повторяли, как заведённые: «Да, господин! Всё понятно, господин! Конечно, не забудем, господин!..»

«– И запомните: если кто-нибудь из вас передумает и сбежит – отыщу хоть в Дамаске, хоть в Багдаде, отрежу уши и заставлю сожрать! А потом перережу глотку, как барану, зашью в свиную шкуру и выброшу в самую глубокую выгребную яму еврейского квартала!»

Слова, сказанные мужчиной со шрамом, были обидными, и в иное время бродяги обязательно улучили бы момент и пустили в ход свое оружие – кривые йеменские ножи, называемые «джамбия», которые они прятали под лохмотьями, – но сейчас никто даже и о таком помыслить не смел. И дело было не только в солидной (по их собственным меркам, разумеется) сумме, которую посулил чужак, и даже не в заткнутом за кушак большом револьвере с гранёным стволом и высокой гребенчатой мушкой. Он сам внушал такой безотчётный ужас, что оборванцы, встречаясь с ним взглядами, торопливо отводили глаза и склонялись ещё ниже.

Салех, стоявший справа, тоже покорно потупился, когда пронзительный взор человека со шрамом переместился на него. Он уже не рад был тому, что ответил согласием на вопрос незнакомца, заданный двумя часами раньше – на рыночной площади, где Салех присматривал, что бы украсть, обеспечив себе сухую лепёшку и горсть фиников на ужин. И не просто ответил, а явился в назначенное время в переулок Горшечников, что располагается в двух шагах от границы европейского квартала.

Наниматель пришёл на встречу не один – за его спиной маячил слуга, облачённый, как и хозяин, в белую накидку «аба» из добротной хлопковой ткани – и так же, как он, сжимающий под складками оружие. Так что оборванцам оставалось терпеть, униженно кланяться, да беззвучно бормотать под нос – «ну, погоди, сын шакала, придёт наше время…»

Дело, для которого их наняли, не казалось Салеху чем-то особенно сложным. Предстояло под покровом ночи проникнуть в один из особняков и похитить оттуда женщину, явившуюся, как объяснил человек со шрамом, в Александрию из Европы. Риска, говорил он, никакого: сначала они обезвредят сторожа, после чего войдут в дом и сделают всё дело. Жертву следует связать и заткнуть ей рот, не причиняя, однако, никаких увечий – «если хоть волос упадёт с её головы этой неверной, шкуру сдеру заживо!» Со служанкой же, которая может оказаться в доме, можно не церемониться – лучше всего сразу перерезать горла, пока глупая женщина не переполошила криками весь квартал. После этого добычу следует вынести, завернув в покрывало или ковёр, и отнести в переулок, где будет ждать повозка. А чтобы всё прошло гладко и без лишнего шума, один из троих – с этими словами чужак ткнул пальцем в Салеха, – останется возле крыльца. Он будет прятаться в тени, не привлекая к себе внимания, а если на улице появится военный патруль (солдаты гарнизона изредка совершали обходы квартала, населённого европейцами, которые приплачивали им за поддержание порядка) – подаст подельникам сигнал тревоги, кинув в стекло маленький камешек. «Только смотри, шелудивый верблюд, не выбей стекло, кишки выпущу!..»

Салех против такой роли не возражал – наоборот, обрадовался, поскольку полагал, что для «караульщика» риск будет меньше чем для тех, кому придётся лезть в дом и возиться там с визжащими, сопротивляющимися женщинами. Ещё и кровь проливать придётся, а к этому душа у Салеха совсем не лежала. Нет уж, постоять на стрёме – как называют это в одном далёком городе, стоящем на берегу совсем другого моря, о котором Салех, впрочем, понятия не имел – оно как-то спокойнее, а деньги, обещанные человеком со шрамом, те же…

Всё действительно прошло без сучка, без задоринки. Слуга нанимателя, сопровождавший их до нужного дома, расправился со скучавшим на крыльце, сторожем, поразив его в гортань ловким броском ножа. Не успело тело свалиться на ступени, как убийца бесшумно подскочил к нему, подхватил подмышки и указал спутникам на дверь. Двое подельников Салеха, выхватив из-под лохмотьев ножи, кинулись в дом; сам же он взял ещё дёргающееся тело за ноги и помог оттащить в тень за крыльцом. Слуга, сделав на прощание угрожающий жест, скрылся во тьме, а Салех, с облегчением переведя дух, занялся полезным и привычным делом – обшарил карманы убитого. После чего забился в поглубже в тень, но так, чтобы видеть всё, что происходит на улице перед особняком.

Ожидание не затянулось. Сначала в доме послышалась возня, потом короткий женский вскрик (Салех, услыхав его облился холодным потом), затем что-то шумно упало – и на крыльце возникли двое, волокущих извивающийся свёрток, из которого доносилось невнятное мычание. Не задерживаясь ни на один лишний миг, все трое кинулись прочь, стараясь держаться в тени стен зданий, и спустя несколько минут уже были в переулке. Мужчина со шрамом ждал их, как и было уговорено, возле арбы с высокими колёсами, запряжённой ослом. Он отодвинул уголок ковра, чтобы лунный свет падал на лицо похищенной. Салеху на миг тоже захотелось увидеть её. Он сделал шаг вперёд и вытянул шею, заглядывая через плечо чужака – но, встретившись взглядом с бдительным слугой, под абой которого – Салех помнил это, – прятался нож, на котором, наверное, ещё не высохла кровь убитого сторожа, он попятился и спрятался за спины подельников.

Наниматель остался доволен увиденным. «Хвала Аллаху, она самая!» – буркнул он и кивнул слуге: «Расплатись с собачьими детьми, и пусть навсегда забудут то, что произошло сегодня!» Наступал самый сладостный миг ночного предприятия (не считая обшаривания карманов убитого) – расчёт. Слуга, недовольно бурча, нащупал в складках абы кушак, извлёк из его кошель с монетами. Оборванцы в предвкушении получения платы, столпились перед ним – и не упустили момент, как человек со шрамом извлёк из-под одежды нож и пустил его в ход.

Салех умер последним – «наниматель» распорол ему ножом печень, предварительно зажав рот жёсткой, как подошва, ладонью. Спазм дикой боли пронзил тело оборванца, и, уже погружаясь в кровавую тьму, он успел увидеть, как человек со шрамом дождался, когда слуга спрячет кошель – и, подойдя сзади, текучим, кошачьим движением перехватил гортань и ему. После чего уселся на арбу, поправил ковровый свёрток – и скрылся в лабиринте александрийских улочек, оставив на древней брусчатке кровавые лужи и четыре остывающих трупа.

* * *

Средиземное море,

близ порта Александрия

Утро только-только позолотило небо на востоке, над морем, когда утренний бриз вынес прочь из александрийской гавани старенькую парусную шхуну, совершавшую рейсы между сирийским Триполи, Александрией и греческими портами. Контрабанда была столь же привычным грузом на её борту, как и всякого рода подозрительные личности – а потому, капитан, пожилой, седовласый, с усами как у моржа, грек предпочитал не смотреть в сторону единственной каюты. Вообще-то она принадлежала самому капитану, но пассажир – мужчина лет сорока пяти, европейской наружности, высокий, смуглый, с приметным шрамом на левой щеке – занял её без лишних разговоров для своей спутницы – скорее уж, пленницы, если судить по иным деталям, не укрывшимся от внимания старого моряка. Но это было, конечно, не его дело – документы пассажир предъявил, были очень похожи на настоящие: паспорта подданного королевства Италия и его супруги. А что сама супруга выглядела подозрительно сонной, словно была опоена настоем опия, едва держалась на ногах и за всё время ни разу не показалась из каютки – так это не его дело. Тем более, что наниматель заплатил щедро и, к тому же, вперёд, обещая солидную премию, если они прибудут в пункт назначения, в греческий Пирей в оговоренный срок. В том, что эти деньги не пролетят мимо его кармана, капитан не сомневался: погоды стояли отменные, четырёхбалльный ветер, несущий запах горячего песка из Сахары, наполняет паруса, такелаж и рангоут в полном порядке. Матросы, два египтянина и грек с острова Крит, бегают как подсоленные, а в уголке, который капитан отгородил для себя в кубрике, дожидается бутыль с греческой водкой друзик – а что ещё нужно настоящему морскому волку, чтобы почувствовать себя совершенно удовлетворённым?

Покидая порт, шхуна разошлась бортами со стоящим на бочке русским клипером – и капитан невольно залюбовался изящным, остроносым силуэтом с высокими, слегка откинутыми назад мачтами. Капитан слышал, что клипер задержался в Александрии на пути с дальнего Востока, через Индийский, Красное море, Суэцким каналом – и далее, через Гибралтарский пролив, мимо пушек британской цитадели – на север, в Россию, в Петербург. Это был обычный маршрут русских крейсеров, преподавших недавно унизительный урок владычице морей, Британской Империи. Впрочем, теперь уже бывшей владычице – ничего не поделаешь, мир изменился и уже никогда не будет прежним, и Юнион Джеку придётся потесниться на океанских просторах, где он безраздельно властвовал не одну сотню лет.

Капитан улыбнулся своим и помахал рукой вахтенным, скучающим на полубаке клипера. Те ответили и крикнули что-то в ответ – явно дружелюбное. Русских капитан уважал – его прадед, уроженец Архипелага, состоял в эскадре греческих корсаров, которых Россия вооружала против извечного врага его народа, Османской империи. Правда, сейчас между османами и русскими мир, и всякий моряк в любом средиземноморском порту знает о битве, которую дала турецкая эскадра англичанам здесь, на рейде Александрии – но знают они и о том, что на мостиках османских броненосцев стояли русские капитаны, из пушек стреляли русские комендоры! Северный медведь пришёл на Восточное Средиземноморье всерьёз и надолго; он уже подгрёб под свою тяжкую лапу главную судоходную артерию региона, Суэцкий канал – и даже обосновался на берегах Красного моря, устроив там военно-морской пост и угольную станцию для своих судов, направляющихся на Тихий Океан. Капитана-грека новое положение дел вполне устраивало. С русскими легко было иметь дело – не то, что с высокомерными британцами или коварными, лживыми османами, которые теперь вынуждены вести себя потише.

Русский клипер остался позади, и капитан скомандовал прибавить парусов. Матрос-грек споро расшпилил кливер, ещё двое с уханьем налегли на фал, и треугольный кусок парусины пополз вверх по грота-штагу. Порыв африканского ветра выпукло выгнул его, и шхуна побежала быстрее, прибавив ещё узел к прежнему пятиузловому ходу. Капитан удовлетворённо крякнул, полез, было, в карман за трубкой – и тут увидел стоящего шагах в пяти, у борта, пассажира. Сухое, грубое лицо его, изуродованное глубоким шрамом, сохраняло невозмутимость, однако в глазах, обращённых на русский клипер, полыхала такая злоба, что капитану сделалось не по себе. Впрочем, это его забота, поспешил напомнить себе старый грек; его же дело – довести судно до порта назначения вовремя и, желательно, без происшествий. А уж кто там и за что кого не любит – пусть сами и думают, а ему спокойнее оставаться в неведении.

* * *

Египет, Луксор.

Долина Царей

Бледно-жёлтая с грубо обтёсанными краями каменная плита сдвинулась, поддаваясь усилиям рабочих. Они ещё раз налегли на подсунутые под плиту железные ломы – пронзительный скрип, в открывшуюся щель с сухим шорохом посыпался песок. Барон Карл Густав фон Греве невольно сделал шаг назад – воображение подсказало обонянию хлынувшие из темноты запахи тлена, пыли, и древних бальзамирующих мазей, благовоний, неизвестно как сохранивших свои ароматы за несчётные века, прошедшие с тех пор, как эта плита улеглась на своё место. Но ничего подобного, конечно, не было – не ощущалось даже обычной подземелья сырости и прохлады. Воздух был сух, и если чем и пах – то лишь горячим песком. Он царапал носоглотку не хуже рашпиля, отчего барона уже третий день одолевал сухой раздражающий кашель.

Впрочем, он охотно мирился с этим неудобством – как и с другими, составляющими обязательные атрибуты жизни в лагере археологической экспедиции. Недаром он уже пару лет глотал всё, что попадалось о египетских древностях по большей части, беллетристику и «научные» статьи в популярных иллюстрированных изданиях. Этого вполне хватило, чтобы загореться темой, набирающей с некоторых пор в Европе популярность – даже отпрыск германского кайзера, всерьёз увлёкся ею и собрался даже самолично поучаствовать в раскопках, мечтая о славе Генриха Шлимана, нашедшего легендарную Трою. Тот ведь тоже не был профессиональным археологом, и во многом полагался на удачу и интуицию. С последней у Карла Греве всё было в порядке – правда, проверять сей факт применительно к поиску древностей он пока не пробовал. Но всё же когда-то случается в первый раз? Может, как раз под этой плитой его ждёт неожиданный подарок судьбы?..

В отличие от германского кронпринца, барон не стал откладывать свои намерения в долгий ящик. Воспользовавшись обширными связями супруги, он раздобыл приглашение посетить археологические работы, которые вёл в знаменитой на весь мир Долине Царей Эжен Габо, директор Булакского музея в Каире. Сейчас этот учёный стоял рядом с бароном, командуя рабочими, устанавливающими над входом в гробницу треногу из брёвен – с её помощью плиту предстояло приподнять, открывая ход внутрь. Барон представил, как захрустит под сапогами песок и мелкие камушки когда он, первым за неведомо сколько тысячелетий спустится в зловещий полумрак… Хотя – вряд ли француз уступит ему эту честь… или, всё же, уступит? Это не первое обнаруженное им захоронение – пользуясь записками, составленными другим французским египтологом Эженом Лефебюром, нанёсшим на карты гробницы фараонов Сети Первого и Рамзеса Четвёртого, а так же полудюжины других, чьих имён барон запомнить не удосужился. Слишком много сведений обрушивал на него мсье Габо по вечерам в «штабной» палатке экспедиции – в частности, рассуждениями о намерении расчистить лапы и ступни Сфинкса, между которыми наверняка скрывается маленький храм, а возможно, и вход в подземную гробницу…

Археологией барон увлёкся с подачи своего доброго знакомого, Ивана Фёдоровича Повалишина, капитана первого ранга в отставке. После «войны за гуано», за которую Повалишин получил от правительства Республики Перу адмиральские эполеты и солидное денежное содержание, он оставил русскую службу, перебрался в Южную Америку и всерьёз занялся изучением древностей, организовав раскопки на острове Пасхи, называемом иначе островом Рапа-Нуи. Два года назад Греве побывал у него в гостях – и с тех пор твёрдо решил попробовать свои силы на новом для него поприще. Супруга всячески поощряла барона – она-то видела, что тот тяготится и светской жизнью, и деловыми обязанностями владельца крупной судоходной компании. Его беспокойная натура барона настоятельно требовала приключений и путешествий, и поиски египетских древностей представлялись баронессе приемлемым и даже респектабельным вариантом – особенно, учитывая растущую популярность археологии в высших кругах Европы.

– Очень жаль, что ваша очаровательная супруга не смогла присутствовать. – сказал француз. – Я ожидаю поразительных находок, ей наверняка было бы интересно…

Греве покосился на учёного – «нет, не позволит идти первым, сам нацелился…» Что до баронессы – ох, сомнительно, что она проявит к находкам неподдельный интерес – разве что притворится из вежливости…

– Она сейчас в Александрии, где стоит «Луиза-Мария», это наше судно. Баронесса, видите ли, в интересном положении, и менять морской климат на сухой, жаркий воздух пустыни вряд ли пойдёт ей на пользу. Даже переход из Марселя в Александрию дался ей нелегко – и это при её-то привычке к морским путешествиям! В общем, мы решили, что ей лучше пока поберечься. Я снял в городе очень милый особнячок, чтобы она могла сменить обстановку и насладиться твёрдой землёй под ногами. Хотя – полагаю, долго она там не усидит. Только вчера из Каира доставили депешу – баронесса пишет, что через два-три дня она всё же присоединится к нам.

Археолог кивнул.

– Что ж, она как раз успеет к самому любопытному. Полагаю, на расчистку входного тоннеля, осмотр и детальное описание передней камеры, откуда должен вести ход в собственно погребальный покой, займёт не меньше двух-трёх дней. Я не собираюсь повторять ошибок моих предшественников – небольшая задержка по времени ничего не изменит, зато я буду точно уверен, что мы не упустили какой-нибудь важной детали.

Греве терпеливо выслушал объяснения – пятый или шестой раз только за сегодняшний день. Нет, решил он, наивно было бы надеяться, что француз уступит кому бы то ни было честь первым вступить под древние своды…

– А вы уверены, что и эта гробница не была разграблена? – осведомился он. – Всем известно, сколько захоронений оказались пусты, выпотрошены расхитителями гробниц позднейших эпох!

Археолог энергично помотал головой.

– Никаких сомнений, мсье Греве! Мы неделю расчищали этот вход, и ни малейших следов ранних вторжений не нашли! Да вот, хоть это. – он ткнул тростью в каменную плиту, под которую рабочие как раз закончили подводить лямки из сложенного в несколько раз брезента. – С какой стати удачливым грабителям прилагать усилия к тому, чтобы вернуть её на место? Когда я увидел, насколько точно плита лежит на изначально предназначенном для неё месте, то сразу понял – вот она, удача!

– Значит, сегодня вы не рассчитываете попасть в погребальный покой?

– Нет, что вы, друг мой Во-первых, предстоит окончательно расчистить наклонный тоннель. За все эти тысячелетия пустынный песок наверняка проник внутрь, и нам ещё предстоит с ним повозиться. Потом – дверь в переднюю камеру, вернее сказать, вертикальная каменная плита, играющая эту роль. Уверен, справиться с ней будет посложнее, чем с этой работать придётся в тесноте и выволакивать плиту наверх вручную, по крутым ступеням…

– В таком случае, я вас оставлю. – сделал вывод Греве. – Надеюсь вечером вы расскажете мне все новости?

– Несомненно, барон, несомненно! – подтвердил археолог. – Сейчас вам здесь делать совершенно нечего. Так что – до вечера, а пока я советую вам прогуляться, осмотреть места прошлых раскопок. Уверяю, найдёте немало любопытного!

Уже поздно вечером, после ужина и беседы с Габо – археолог, как и обещал, дал собеседнику подробнейший отчёт о результатах дневных раскопок; входной тоннель удалось расчистить без особых усилий, а вот с массивной каменной плитой, перегораживающей нижний его конец, возникли сложности, – Греве вернулся к себе в палатку и стал разбирать почту. Несколько газет: александрийская, лондонская «Дейли Телеграф», «Петербургские ведомости» недельной давности (российская газета попала в Египет на военном корабле, идущем с Балтики на Тихий Океан, и задержавшемся в Александрии для бункеровки), а так же три иллюстрированных европейских издания. Поверх стопки лежал конверт с подписью, в которой он узнал почерк секретаря российского консульства – его-то он и вскрыл в первую очередь. Вскрыл, прочёл раз, потом другой – и, опрокинув стул, опрометью выскочил из палатки. Зычный голос барона, привыкшего перекрикивать рёв океанских штормов, и несколько выстрелов из револьвера в воздух переполошили весь лагерь, и не прошло и четверти часа, как Греве, погрузившись на двуколку в сопровождении слуги (Габо, вышедший проводить барона был изрядно раздосадован тем, что гость не удосужился хотя бы объяснить причины внезапного отъезда) уже мчался по укатанной повозками дороге к к Нилу. На левом, западном берегу реки, на маленькой пристани, сооружённой напротив древнего города Луксор, дожидался нанятый бароном паровой катер.