Параллельные миры лифтёра Сорокина

И в это время, под влиянием солнечных лучей, я проснулся, упустив возможность узнать, что всё это значит и что это за таинственный город, к которому мы так упорно стремились, и при чём здесь вооружённые солдаты. Я осторожно, чтобы не разбудить спящую Катю, встал и подошёл к распахнутому окну. Солнце своими лучами словно плавило и растворяло все уличные объекты, даже воробей, громко чирикавший где-то совсем рядом, утратил свою форму в этом золотистом утреннем мареве. Высунувшись в открытое окно, чтобы рассмотреть горластого воробья, я вдруг почувствовал на лице чьё-то лёгкое прикосновение, и мне показалось, будто полупрозрачный ангел, улетая от меня, исчезал в сияющем золотом потоке солнечного света, и, не сдержавшись, я восторженно закричал:

– Ангельское утро! Вы видели ангела? Он коснулся меня своим крылом! Вы видели?!

– Ничего не видел, – сердито отреагировал на мой восторг сосед в растянутой и застиранной майке, делавший зарядку на соседнем балконе с допотопными чугунными утюгами, – и хватит орать, а то жену разбудишь. Она, если не выспится, сразу драться начинает. Не доводи до греха.

Тут я вспомнил про Катю и, оглянувшись, успокоился: Катя крепко спала, свернувшись калачиком и накрывшись с головой одеялом.

– А где вы такие антикварные утюги отхватили, небось, по блошиным рынкам рыскаете? – выйдя на балкон и понизив голос, вновь обратился я к соседу, который, уже взяв два утюга вместе, лихо отжимал их одной рукой. – В моём детстве примерно такими утюгами бабушка бельё гладила.

– Твоё какое дело, где я рыскаю, – возмутился он. – Вот не хватало ещё, чтобы моя жена что-нибудь про детство услышала, тогда мне точно капец будет – сразу кулаками орудовать начнёт, а если в раж войдёт, то ненароком и утюгом может звездануть.

– Надо же, какую вы себе драчунью в жёны выбрали. Не повезло вам…

Только я успел проговорить это, как распахнулась соседская балконная дверь и в ночном чёрном кружевном наряде, с многочисленными папильотками на голове появилась дородная драчунья с внушительными кулаками – жена соседа. По сравнению с ней он выглядел щуплым подростком, хоть и с утюгами.

– Опять ты назло мне детство вспоминаешь, – угрожающе заговорила она низким мужским голосом. – Сколько раз тебе можно говорить, чтобы ты не брал мои коллекционные антикварные утюги, а ты ещё и мышцы ими накачиваешь. Таким способом ты настоящим мужиком всё равно не станешь. А ну щас же – в постель, на совместную сексуальную зарядку! Твоё детство давно закончилось, и чтобы я больше ничего про него не слышала, а то точно утюгом у меня схлопочешь!

Естественно, чтобы не навлечь на соседа ещё больших бед, я прекратил наше общение и уже переживал ангельское утро один на кухне за чашкой кофе.

– Ты чего меня не разбудил! – на кухню с широко раскрытыми от ужаса глазами вбегает растрёпанная Катя. – Я же на работу опаздываю!

– Откуда я знал? Ты же меня вчера не предупредила. Я думал, у тебя отгул.

– Ага, дождёшься у них отгула. Скорее рак на горе свистнет.

Катюха хватает мою чашку кофе и залпом выпивает её до дна, после чего начинает нервно и с усилием натягивать на себя узкие джинсы.

– Кать, можешь мне не верить, но несколько минут назад мимо нашего окна пролетел ангел, а я случайно в это время голову высунул, и, представляешь, он коснулся меня своим крылом! Ангел меня благословил! Я думаю, это не случайно: он хочет, чтобы я всё же написал рассказ про нашу с тобой любовь. Как ты думаешь?

– Ты совсем дурак, что ли, или с утра опять позлить меня решил? Тебе уже давно к врачу надо сходить и голову свою полечить. Ты точно дождёшься, что я от тебя уйду – так и знай.

Она наконец натянула на себя джинсы. Потом с минуту металась по квартире в поисках сумки и ещё чего-то, «без чего не может обойтись». Через пять минут хлопнула входная дверь и наступила тишина. Она убежала, а я сажусь за письменный стол, который располагается перед окном с видом на улицу Гастелло, достаю из ящика заветную тетрадь и упрямо продолжаю писать рассказ про любовь. В голову, пока я не настроился, лезла всякая чепуха: «Чего ты ждёшь?! Иди к ней! – сердито орёт на меня Катькина подруга. – Разве не видишь, она из-за тебя извелась вся, даже со мной разговаривать не хочет! Совсем одурел, что ли?!» Или: «Посмотри, у меня на лице прыщик вскочил. Как думаешь, выдавить его или так оставить, и он сам пройдёт?» Или: «Губы у неё были мягкие и тёплые – вот что я почувствовал при нашем первом поцелуе, и тут же волна сладостного, щемящего, всеохватывающего чувства пронеслась по телу, всё вокруг словно приняло вид радужной оболочки, в которую мы погрузились в трепетном и страстном поцелуе; окружающий нас мир перестал существовать, а мы превратились в нечто бестелесное…»

– Водопроводчика вызывали? – раздался за спиной испитой грубый голос, и пахнуло вчерашним перегаром.

От неожиданности я даже вздрогнул. И это в то время, когда мне вспомнилась картина нашей первой любви на берегу Яузы: как мы лежали в густой траве, забыв про клещей, её лицо склонилось надо мной, и её золотистые волосы стали щекотать мне лицо и нос, я уже было намеревался чихнуть, но тут мы стали целоваться в каком-то бешеном темпе, проникая друг в друга, и я мгновенно забыл обо всём на свете… Обернувшись на голос, с трудом выходя из любовного экстаза, позади себя увидел мужика с недельной щетиной на щеках, в засаленной синей спецовке и с потёртым чемоданчиком в руках. Первая мысль, которая у меня возникла, глядя на него: «Хорошо ещё, что этот тип бандитского вида не огрел меня по башке этим чемоданчиком». Я уж хотел ему ледяным голосом сказать: «Слушай ты, водопроводчик, катись-ка отсюда, пока в свою похмельную и небритую рожу не получил!» Но моя природная деликатность взяла верх, и я ответил ему спокойно и вежливо: «Если ты, сволочь, ещё раз сунешь своё небритое рыло куда тебя не просят, да ещё в момент любовного экстаза, то проснутся мои тёмные и древние инстинкты, и тогда я за себя не отвечаю». Правда, и этого я ему не сказал, а только подумал про себя, а ответил почти ласково:

– Разве не видите, любезный, я же работаю, а вы меня отвлекаете. Так я никогда свой любовный рассказ не закончу.

– Водопроводчика вызывали, мать вашу? – совершенно не реагируя на моё ласковое возмущение, словно заведённый, с отрешённым лицом, но уже с добавлением сакраментальной фразы, повторил он свой вопрос.

– А, собственно говоря, как вы сюда попали, милый водопроводчик, которого никто и не думал вызывать? – окончательно придя в себя, удивлённо спрашиваю я его.

– Ваша дверь была открыта, мать вашу. Я подумал, что это вы меня дожидаетесь. Вот я и зашёл, мать вашу.

– Я же вам русским языком, по-моему, говорю: никто вас, милейший, не вызывал, или вы только и выучили эти фразы, а других русских слов не знаете, и потом, что это вы всё мою матушку поминаете? Если вы её хотели видеть, то вы адресом ошиблись. Она в соседнем доме живёт и иногда заходит к нам, но сейчас её здесь нет.

– Вот вы о чём, понимаю, – осклабился он, – вы уж меня извините, к вашей матушке у меня претензий нет. Это такая идиома, которая мою речевую гармонию поддерживает.

– Вы даже знаете, что означает слово «идиома»? – заинтересованно посмотрел я на водопроводчика.

– Я и много других необычных слов и выражений знаю, чай, в МГУ на филологическом факультете штаны протирал, мать твою… Извините, вырвалось.

– А как же, скажите на милость, вас в водопроводчики-то занесло с таким престижным образованием? – ещё больше заинтересовался я своим внезапным гостем.

– Филологией много денег не заработаешь, а мне повезло – встретил одного умного человека в лифте. Он мне и посоветовал водопроводчиком стать, сказал: «Деньги рекой потекут». Я его послушал: теперь вот новую машину приобрёл, а недавно с женой в Турции неделю отдыхали. Вот ведь как всё удачно сложилось, мать вашу. Извиняюсь. Привычка – вторая натура. Так что за ложный вызов с вас одна тысяча рублей.

Я от удивления вытаращил на него глаза, но любопытство взяло верх, и поэтому спросил:

– Вы подождите с деньгами, а сначала ответьте на мой последний вопрос: уж не от лифтёра ли Сорокина вы получили столь мудрый совет? Между прочим, он мой хороший друг, и плохих советов действительно никогда не даёт.

– Так вы с ним дружите, тогда в знак моей признательности к нему я не стану брать с вас неустойку, а моему благодетелю лифтёру Сорокину, не имею чести знать его имя, передайте от меня искреннюю благодарность. Всё произошло, как по писанному, и я в люди выбился. Если бы проигнорировал его тогда, то так бы и влачил нищенское существование филолога до сих пор, и жена осталась, а то уже намеревалась уйти от меня. Знаете что, – расчувствовался он и принялся открывать свой потёртый чемоданчик, – давайте остограммимся по этому случаю, отметим наше знакомство, так сказать, и заодно за здоровье дальновидного лифтёра Сорокина выпьем.

– Рад бы, да вот не могу, – отвечаю принявшему истинный человеческий облик водопроводчику. – Скоро моя жена с работы придёт, а у неё нюх, как у собаки: только в подъезд зайдёт, сразу почувствует, что я с кем-то выпивал, и тут же в вашу контору позвонит. Такого наговорит, что вас сразу с работы турнут. Вам это надо?

– Да что вы? Этого мне только не хватало! – испуганно отреагировал он, закрывая чемоданчик. – Спасибо, что предупредили. Моё почтение Сорокину.

Он ушёл, а я за ним поплотнее закрыл дверь и защёлкнул задвижку, чтобы уже полностью быть уверенным в том, что больше никто не сможет помешать мне в моём творческом порыве продолжить свой рассказ. Кроме всего прочего, я был рад, что Катя не присутствовала при нашем разговоре, а то бы исповедь водопроводчика-филолога определённо вдохновила её на определённые радикальные действия по отношению ко мне.

«Окно было распахнуто настежь. Утренний свежий ветер раздувал оконные занавески, временами открывая вид на улицу Гастелло и только-только покрывшуюся молодой листвой тополиную ветку. Среди клейкой ярко-зелёной листвы, по-весеннему радостно и громко чирикая, сновали воробьи. Я давно проснулся и лежал на кровати с открытыми глазами, наслаждаясь весенним майским утром. Катя ещё спала и чему-то улыбалась во сне. Интересно, что ей снится? Может быть, богатая вилла на берегу океана, а она сидит в шезлонге в тени пальм и, любуясь пенящимися изумрудными волнами, набегающими на белый песок пляжа, в своё удовольствие попивает экзотический коктейль, закусывая его не менее экзотическими фруктами. Рядом суетятся слуги, выполняя все её желания. “Фу, как это скучно и отвратительно, – вдруг подумал я, – а ей это нравится – только о такой жизни она и мечтает. Но это только в мечтах, а на деле, в реальной жизни, я почти уверен, что и она долго не выдержала бы такого растительного существования”. Я невольно взглянул на спящую мечтательницу: её длинны пушистые ресницы подрагивали, и казалось, что она вот-вот проснётся, и исчезнет это весеннее утро, окутанное флёром любовного томления, улетят радостные громогласные воробьи, раздвинутся занавески, и солнце бесцеремонно начнёт хозяйничать в комнате – всё станет обычным, земным, грубым, что ли, и сразу же завертится карусель житейских обыденных дел. Но, видимо, страстная ночь утомила её, и она продолжала спать, несмотря на оглушительное воробьиное чириканье, вой троллейбуса и гудки автомобилей… Внезапно она открыла глаза и повернула ко мне своё заспанное, без всякой косметики и потому такое милое лицо, её серые глаза из полусна смотрели на меня с каким-то странным удивлением, словно воспринимая меня как нечто призрачное, потустороннее, но длилось это всего несколько секунд, затем глаза её постепенно закрылись, и, прижавшись ко мне, положив свою тонкую, почти невесомую руку мне на грудь, она снова ушла в свои грёзы сна…»

Чувства сильнее разума

«Мама плохо себя чувствует, и пока я поживу у неё», – так мне с утра заявила Катя и уехала «на несколько дней» к своей маме. Оставшись один, я решил навестить своих друзей в Бобровом переулке. На двери в Васину комнату висел амбарный замок, выкрашенный в яркий красный цвет, предупреждавший о том, что хозяина не будет дома весьма продолжительное время. Сорокина, несмотря на воскресный день, я застал за работой: верхняя половина его туловища скрывалась в тёмной шахте лифта.

– Привет, Сорокин! Я смотрю, ты даже по выходным умудряешься работать. Ты, случайно, не забыл, что сегодня воскресенье?

– Здорово, Серёга. Хорошо, что пришёл, – показалось из темноты перепачканное сажей лицо моего друга, – а то давно уже не виделись. Что-то лифт стал барахлить, а завтра кастинг намечается. Сам понимаешь – всё тип-топ должно быть. Вроде бы наладил.

Он закрыл дверь в шахту и нажал кнопку вызова. Лифт плавно и бесшумно спустился вниз.

– Тебе Вася не говорил, куда он лыжи навострил? На его двери красный амбарный замок висит – символ его долгого отсутствия.

– В свою муромскую деревню укатил на этюды. Сказал, что ему надоело собачиться с соседями, потому что он, видите ли, мыслитель, а они – одичавшие мещане, и своим пустым гомоном все мысли у него из головы выбивают. В деревне же его все уважают и в гости зовут, чтобы он им про Москву рассказывал.

– Надо же, уехал и мне не позвонил, тоже мне друг называется.

– Он звонил тебе, но тебя дома не оказалось. Катя к телефону подошла, и он попросил её тебе об этом сказать, однако, видать, она забыла это сделать Я по твоему лицу вижу, что тебя что-то мучает, – вытирая тряпкой измазанные машинным маслом руки, сочувственно проговорил он. – Давай рассказывай, судя по всему, с Екатериной у тебя не лады.

– Да всё как-то наперекосяк пошло: рассказ не особенно получается, а тут ещё Катька постоянно чем-то недовольна и всё суетится – то к подруге, то ещё куда-то убегает. Вот и сегодня к маме своей уехала с самого утра. Сказала, что пробудет у неё не меньше недели, мол, мама болеет, и с ней постоянно кто-то должен находиться…

В этот миг дверь сорокинской квартиры распахнулась и на лестничную площадку в пеньюаре бордового цвета, расшитом золотыми драконами, вальяжно вышла Феодора Львовна.

– Серж, это вы, оказывается, тут разговариваете? Рада вас видеть, – подойдя ко мне и величественно подавая мне руку, с каким-то французским прононсом произнесла она. – А я слышу голоса за дверью и подумала, что это соседи чем-то опять недовольны и моего мужа тиранят. Почему вы тут беседовать решили? Заходите в квартиру – чайку с крыжовенным вареньем попьём.

Уже сидя за столом и разливая кипяток по чашкам с чайной заваркой из электрического, начищенного до блеска самовара, Феодора Львовна, не утратив французского прононса спросила:

– Серж, что же вы моему оболтусу Чехова постеснялись дать, или вы его в букинистический магазин снесли? Только не обижайтесь на мою прямолинейность. Я ведь знаю, что у творческих людей вроде вас денег часто не бывает.

– Дело не в этом, Феодора Львовна, хотя насчёт денег вы отчасти правы, просто времена, когда жил и творил Чехов, давно прошли, и взаимоотношения между людьми сильно поменялись. Вот я и решил: оставить девятнадцатый век в покое, а самому написать рассказ о современной любви…

– Я же тебе говорил об этом, – прервал меня Сорокин, обращаясь к своей жене. – Ты просто забыла. Когда он его напишет, даст мне почитать.

– Представляете, Серж, – со скорбным выражением лица проговорила Феодора Львовна, – всё бы было ничего, если бы он до беспамятства не увлёкся этой противной шведской ходьбой, совершенно утратив чувство реальности, как будто русская ходьба хуже: у нас, чтобы ходить, даже палки не нужны, а он теперь без них никуда, ходит и прохожих палками пугает. Ну куда это годится? Но самое, на мой взгляд, ужасное – это почти полное забвение своих мужских обязанностей, которые должен без напоминаний соблюдать каждый уважающий себя семейный мужчина. Ну вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду, и если бы он не приволок однажды с собой собаку, которая как-то меня немного успокоила и отвлекла от мрачных упаднических мыслей, то я бы в конце концов заплакала и в рыданиях, заливаясь непрошеными и горькими слезами, ушла бы от него к другому мужчине, а за мной, между прочим, очередь из бобылей уже давно выстроилась, да было бы тебе известно, – уже с некоторой язвительностью в голосе обратилась она к оторопевшему мужу. – Заруби себе это на носу и постарайся больше не причинять мне душевную боль своими шведскими выкрутасами. Надеюсь, рассказ Сержа приведёт тебя в чувство. Когда же вы собираетесь его закончить? – это уже ко мне.

– Даже не знаю, что вам ответить, Феодора Львовна. Такую тему на раз-два раскрыть не получится. Постараюсь, конечно, ускорить процесс, однако ничего определённого сказать не могу, хотя и понимаю ваше нетерпение.

– Да что там говорить! Любовь – чувство непредсказуемое, – вдруг подал свой голос Сорокин, – и не имеет абсолютно никаких правил, но такой любви, о которой ты хочешь написать, я что-то ничего не знаю, да и, думаю, в нашей земной жизни она просто невозможна. Знаю только то, что настоящая любовь – до гробовой доски – это тоже талант, и очень редкий, особенно в наше время, когда всё в этом плане упростилось и опошлилось, а иногда вообще ума не хватает, чтобы понять, как могут жить вместе муж с женой. Один мужик, я его постоянно в лифте встречаю, сказал мне, что он уже пять раз разводился и женился. Какая уж тут высокая любовь. Я вот для примера, и, может, это как-то продвинет твою любовную фантазию, хочу рассказать про одного моего знакомого, правда, я уже давно его не видел. Может, уже и помер, что и немудрено в его положении. Так вот: он тоже безумно любил свою жену. Внешне – по его описанию – она выглядела весьма заурядно и, на мой опытный взгляд в этом вопросе, никакой особой сексуальной привлекательности не имела, а вот поди ж ты, пользовалась невероятной популярностью у мужиков, и при таком раскладе сексуальных утех, которыми она себя изнуряла, на мужа часто сил у неё просто не хватало. Бывало, домой приходила чуть ли не под утро пьяная в хлам, а он не спал – ждал её всю ночь, помогал снимать обувь и надевал ей домашние тапочки, подогревал ужин или, скорее, завтрак. Она смеялась ему в лицо, а он терпел и укладывал её – пьяную стерву – в постель. Однажды вообще заявилась в одном чулке и без трусов, едва на ногах держалась, а он возьми да и спроси её: «Любовь моя, – спрашивает он её ласково, – где это ты свои трусы с чулком оставила?» Так она его за это избила, после чего он ещё на коленях просил у неё прощения. Даже после этого случая они продолжали жить вместе, и всё повторялось вновь. Видишь, какая чудная любовь в наши дни бывает.

– От такой любви надо держаться подальше, – выслушав своего мужа, отреагировала Феодора Львовна, – да и можно ли это назвать любовью? Скорее, какое-то психическое заболевание, и твоего знакомого, да и её заодно, надо бы психиатру показать.

– Я, наверное, соглашусь с вами: лишний раз убеждаюсь в том, что какой-то определённой формулы любви не существует, и, может быть, твой знакомый прощал все закидоны своей беспутной жене только потому, что до беспамятства любил её и совершенно не представлял без неё своей жизни. В таком случае любовь действительно выглядит как психическое расстройство. Получается, что чувства сильнее разума. По большому счёту и я от твоего знакомого недалеко ушёл и очень многое прощаю Кате только потому, что люблю её и боюсь потерять, но всё больше убеждаюсь в том, что высокая любовь – это миф, чисто литературный вымысел: человечество, может быть, и желает такой любви, но в силу своей духовной неразвитости ему в нашей земной жизни это просто недоступно, да и есть ли в этом необходимость? Вот ведь какой вопрос порой возникает, а если и встречается что-то подобное, то это поистине редчайший дар.

– Я надеюсь, Серж, этот нелепый рассказ моего мужа не охладил вашего желания и вы продолжите свой рассказ о современной высокой любви? Ведь далеко не у всех так складывается семейная жизнь. Мы вот с моим огольцом вместе прожили двадцать лет, и ничего подобного, о чём он нам только что поведал, даже близко не было. В любви и согласии вырастили двух сыновей-погодков, которые, на наше счастье, профессиональными футболистами стали, у них уже свои семьи появились, и, надеюсь, такие же здоровые и крепкие, как у нас с Сорокиным. Так что буду ждать ваш рассказ с нетерпением.

Внезапно появилась собачка – небольшая, лохматая, с белой грудкой, словно ей кто-то передник повесил на шею, не спеша, приветливо махая хвостом, подошла ко мне и, положив голову на колени, посмотрела на меня грустными, почти человеческими глазами. В её взгляде мне показалось, что она всё знает про меня и хочет сообщить что-то очень важное, что поможет изменить мою дальнейшую жизнь.

– Её Эмчеэс зовут, – проговорила Феодора Львовна. – Это она знакомиться пришла. Погладьте её, Серж, и она полюбит вас навсегда. Удивительное существо – всё понимает, как человек.

Вернувшись домой, я всё же надеялся застать там мою любимую женщину, однако квартира своей пустотой так угнетающе на меня подействовала, что я не выдержал и, сев за стол, открыл тетрадь.

«Боже мой! Как изменчив и загадочен этот тварный мир! Как он сокрушительно груб и жесток! Неужели такая жизнь тоже относится к любви, или это совсем другой процесс земного существования – дьявольские козни, которые ставят всё с ног на голову. Не является ли любовь неким вселенским ключом, вставленным в замочную скважину земной жизни, но, пока она не достигнет определённой Богом высоты, сколько его ни поворачивай, дверь в этот божественный и таинственный мир не откроется. Мы только и можем что иногда заглядывать в эту замочную скважину, и то только в том случае, если случайно на короткое время удаётся вынуть из неё ключ.

Солнце, воздух, небеса,Ветра шум и голоса.Всё во мне и наяву.Я не умер, я – живу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.