Йага. Колдовская невеста

– Избушка-избушка, впусти, сделай милость!

Кланяться он не привык, но все же согнул спину. Пришел миром договариваться, так с мира и начинай. А кто кого там на поляне сожрать пытался, то дело прошлое.

Рябая неясыть свистнула, вспорхнула с облезлой елки и нацелилась острыми когтями аккурат в затылок. Рьян едва увернуться успел. Когда же вновь поднял взгляд, изба уже стояла иначе – рассохшейся дверью к нему.

– Добро пожаловать, стало быть, – хмыкнул молодец.

Но не успел подняться по крыльцу, как дверь с грохотом отворилась. Вот теперь пред ним и впрямь предстала старуха! Как и балакали: тощая, седая, изрезанная морщинами. Белесые старческие глаза смотрели прямо на гостя, словно темнота не была им помехой.

– Кого это леший посередь ночи ко мне привел?! – забрюзжала она, не спеша звать гостя в дом.

Рьян сдержанно процедил в ответ:

– И тебе не хворать, хозяюшка. Молва ходит, ты с нечистой силой водишься. Не пустишь ли в дом? Дело есть.

Старуха заворчала:

– Мне весь лес дом родной, ты ужо явился без приглашения. А теперь, стало быть, дозволения просишь?

– Стало быть, прошу. Не сердись, бабушка. Кабы моя воля, в твой лес я бы не ступил.

«Да и вовсе в царствие это ваше поганое не поехал бы», – добавил Рьян про себя.

Ведьма же будто мысли его прочла. Пошевелила губами, показав единственный желтый зуб, внимательно оглядела просителя. Ясно, от нее не укрылось, что гость явился не в праздничной одеже. Но и Рьян был не из робких. Выставил ногу вперед, упер руки в боки: нравится – любуйся.

– Это кто ж тебя так потрепал, милай? – захихикала ведьма. – Милости-то я не подаю.

– А ты, бабушка, не знаешь? Никак за дурака меня держишь али сама дура? – не выдержал Рьян.

Ну точно ведьма! Сама девкою обернулась, а теперь еще и насмехается! Ее черная фигура в золотом проеме двери словно бы съежилась. Старуха недовольно поцокала языком.

– Дерзишь? Вот что, милай, убирайся-ка ты подобру-поздорову. Не по нраву мне дерзкие. А не то в печь засуну и…

Рьян взлетел по ступенькам птицею. Уж чем-чем, а ловкостью он богами был оделен сполна. Бабка и отшатнуться не успела, как он ее сцапал за плечо.

– Вот что, ведьма, я к тебе с добром пришел. Не угрожать, а торговаться. И покуда своего не выторгую, не уйду. А печь и впрямь растопить стоило бы. Не видишь, молодец замерз и оголодал.

– Сказала, не пущу! Пшел отседова, негодник!

Вот же карга упрямая! Недолго думая, Рьян закинул бабку на плечо да и вошел в избу с нею вместе. И оторопел. Потому что навстречу ему выбежала девка с копной волос цвета дубового корня, с желтыми звериными глазами и с повязкой на прокушенной руке. В лесу жила не одна, а две ведьмы.

– Матушка, а не сожрать ли нам гостя незваного?

Голосок был ей под стать: звонкий, со смешинкою. Девка хитро оглядела молодца, ничуть не смутившись его наготы.

– Али лучше наперво откормить? – хихикнула она.

Глядела странно и хитро. Так глядят малые дети, когда попадутся на какой урезине, но нипочем в том не сознаются: хоть кричи, хоть лупи – не я кота смолой измазал! Рьян и сам так, бывало, смотрел на отца.

– Лучше бы откормить, – не стал противиться Рьян.

Он поставил старуху на скрипучие доски, оправил ее передник и игриво шлепнул пониже спины, словно молодку. – А то кожа да кости, разве что на холодец пойду.

– Ну, дерзкий, сам напросился!

Ногти старухи почернели и заострились, как у птицы хищной, в избе потемнело – тусклой лучины недоставало разогнать сгустившуюся тьму. Рьян изготовился защищаться, да не пришлось. Девка повисла на локте у старухи.

– Матушка, ну что ты, в самом деле! Видно, горе у человека случилось. Неужто иначе явился бы к тебе в такой час?

– Да я б ни в какой не явился, кабы не нужда, – вставил проклятый.

Ведьма по-змеиному зашипела, вскинула руку, вырвала из рыжего чуба несколько волос. И сунула их в рот, вдумчиво пережевывая деснами. Рьян ажно за живот схватился – замутило. А девке хоть бы хны!

– Ну? – поторопила она бабку.

– Ладно уж. Пущай говорит, – согласилась наконец та. – А ты брысь отседова!

– Вот еще!

– Брысь, сказала!

– Ну матушка!

– Баньку растопи. Не видишь, гость околел вконец! Да и грязное есть не хочется…

Девка прыснула, пихнула Рьяна бедром и выскочила из избы.

Матушка! Гляди-ка! Да старуха ей в бабки годилась, а то и в пращуры! Но не для того наследник явился к лесной ведьме, чтоб судить. Пусть ей.

Едва дочь скрылась в ночи, старуха мертвой хваткой вцепилась в рыжие волосы.

– Слушай, ты, ащеул, коли болтать о Йаге станешь, я тебя не в печь посажу, а заживо сожру, уразумел?

– Как не уразуметь?

– А коли уразумел, выкладывай, зачем явился.

Вот же старуха безумная! Не зря люди к ней без крайней надобности не обращались. Небось свихнулась тут вместе с дочкой своей. Ну да делать нечего.

Рьян молча ткнул пальцем в алое пятно на щеке. Пятно было большое, с ладонь размером. Оно рас ползлось почти на пол-лица, тронуло левый глаз и черкануло по подбородку. Краше молодца оно не делало, да ведь и не с такими родимыми отметинами люди живут. Вот только отметины той у молодца с рождения не было. Появилась она лишь недавно, в тот злосчастный день, когда жизнь его рухнула.

Старуха выпустила чуб, плюнула на ладонь и поднесла ее к пятну. И сразу отдернула руку, брезгливо отерев о передник.

– За дело получил? – только и спросила она.

– За несговорчивость.

Бабка хмыкнула: видала она несговорчивых, одну такую вон воспитывает.

– Ты хоть понял, кого разозлил, малец?

Рьян передернул плечами. Понять-то он понял, что ведьм сердить не стоит, да только слишком поздно.

– Сможешь снять проклятье?

Старуха пожевала беззубым ртом.

– Снять проклятье того, кого уже и в живых нет… Непростое дело.

– Я заплачу́.

Вот уж кто не выглядел богачом! Из дорогого у Рьяна имелась только новая обувка, да и та пропала. А в лохмотьях кошеля не спрячешь… Он сжал маленький туесок, привешенный к шнурку на шее, – свое единственное богатство. Вынул крышку и вытряхнул сверток с алой печатью. Развернул, не выпуская из рук.

Бабка сощурилась, разбирая письмена. Навряд она вообще была грамотной, но печать Посадника ни с чем не спутать. И всякому известно, что та печать дозволяла.

– Я и без посаднического спросу почти век колдую, – фыркнула она. Но пальцы мелко задрожали, готовые вцепиться в бумагу.

– Так, стало быть, грамота тебе не нужна?

Рьян медленно свернул цидулку[1], обернул веревочкой и сунул обратно в туес. Старуха проводила ее хищным взглядом.

– Стой, милай! – Шумно, с усилием проглотила слюну. – Проклятье тяжкое. Сложное. Но помочь табе способ есть. Рассказывай, как прокляли.

Рыжие брови ехидно изломились. Правду говорят люди: на всякий товар найдется цена. Он невозмутимо закрыл туесок крышкой и расправил шнурок на груди – не потеряется, даже если вновь случится обернуться чудищем. Протянутая ладонь старой ведьмы так и осталась пустой.

– Ну разве гостя на ночь глядя пытают расспросами? Ты б сначала меня в баньку отвела, накормила-напоила, спать уложила. А на заре и поговорить можно.

Рьян лучезарно улыбнулся ведьме, чье имя боялись произносить по темноте. Рьяну бояться уже было нечего.

Глава 3

Ведьма

Йага и прежде встречала людей, не совсем же она дикой была! Приходили старики, просили зелья от хворей. Девки захаживали, вздыхали, краснели и шептались с матушкой. Йага наблюдала за ними из девичьего угла али с полатей. Странные они, люди. Сами у леса живут, а с лесом не знаются. Лес ведь без всяких просьб помогает! А они – к ведьме.

Мо́лодцы ходили редко. Йага видала, как охотники ставят силки, как пахари пережидают в роще жару. Но такой, как этот, явился впервые. И уж не зря мудрые боги третий раз за седмицу свели ее с пришлецом. Сказать что-то хотят, играют!

Поэтому Йага не просто истопила баню да притащила бадейку с водой. Когда рыжий поговорил с матушкой и отправился мыться, она прокралась по двору, подставила чурбанчик к дымовому оконцу под самой крышей и заглянула.

Белокожий, поджарый, с рисунками на теле – он. С другим не спутать. Синяки почти зажили, только губы разбитые остались. Интересно, вкус у них такой же, как и тогда, в березнячке?

Потолок в бане был низенький. Йаге хоть прыгай, а гостю приходилось гнуть шею. Выходило, будто чужак заперт в комнатушке, аки зверь в клетке. Как ни повернись – то нагретого камня докоснется, то бадейку обернет. Ровно медведь косолапый. Умора, да и только!

– Долго подсматривать будешь? – Рыжий плеснул в лицо холодной воды, довольно фыркнул и уселся на скамью, широко расставив ноги. – Интересно, что ли?

Йага отозвалась из-за стены:

– Ага. Я сейчас!

Спрыгнула наземь, обернув чурбачок, помчалась по двору обратно в дом, сгребла тряпок из сундука – и летом к бане. Матушка только выругаться и успела. Йага широко и резко распахнула дверь, ничуть не страшась нагого молодца за нею.

– Вот!

Пришлец так и замер с занесенным над головой ковшом.

– Чего тебе, болезная?

– Одежу тебе принесла! Вот.

– Это что, мои сапоги?

Желтые звериные глаза сверкнули в темноте.

– Нет. Это мои сапоги. В лесу нашла. Но оказались не по размеру, так что носи.

– Нашла, значит?

– Ну да. Лежали без дела. А мне сгодятся. Ну бери уже! – Она нетерпеливо шагнула к молодцу, предплечьем утирая со лба пот. – Порты большие, должны налезть. И рубаха. А что у тебя тут?

Едва Рьян успел принять обновки, как палец ведьмы уперся ему в живот, в самую середку знака рода. Рыжий смущенно кашлянул:

– Дай хоть прикрыться, ненормальная…

Йага только рукой махнула.

– Ой, да ну! Расскажи про рисунки! Я таких прежде не видела!

– А что, много голых мужиков повидала, чтобы судить?

Йага рассмеялась:

– Может, и повидала. Тебе-то что?

Молодец насупился, отпихнул колдовку с дороги и вышел в предбанник. Повернулся спиной, наскоро обтерся руками и натянул порты.

– Это знак рода. Всех в семье таким в младенчестве метят.

Снова повернулся к девке, а та нахально присела пред ним на корточки, рассматривая рисунок. Проследила пальцем петлю до пупа.

– Красиво! Он как будто под кожей вьется! Ай, ты чего?!

Рьян и сам не понял, зачем шлепнул по горячей ладони. Просто вдруг показалось, что жар от нее куда сильнее, чем от раскаленных камней в бане.

– А нечего! Ведьма…

Девка растерянно захлопала ресницами, небрежно отбросила волосы со лба и резво вышла из бани.

– Меня Рьяном величают! – зачем-то крикнул ей вслед молодец.

Йага выскочила из бани, словно полночи в ней парилась. Жар прилил к щекам. Да ее матушка ни разу не била, а тут этот… Явился невесть откуда весь такой… Какой? Непонятный! Неправильный!

– У-у-ух! – погрозила она елкам, любопытно склонившимся над двором.

Елки понимающе покачали вершинами. Кому как не ведьме лесной знать, что с богами спорить негоже. Коли привели они этого… Рьяна к ней в третий раз, стало быть, надо так. Но разве не могли они привести кого-то не такого противного?!

Рябая неясыть спустилась на плечо, проткнув когтями платье. Потерлась о висок, заворчала. Йага погладила птицу, вслушиваясь в ее говор.

– Что-что? Запереть дверь да оставить в бане до утра?

Неясыть завертела головой: она такого не сказывала!

– Ну ладно-ладно, – рассмеялась колдовка. – Пусть ему. Но помогать не стану! Будет с него и одного раза!

Неясыть визгливо засмеялась: она-то точно знала, что любопытство не оставит лесную госпожу и что ее еще отговаривать придется. Не знала этого покамест только сама Йага.

Оттого, наверное, она и спряталась за занавеской в женском уголке и не стала ничем угощать гостя, когда тот вернулся в избу. Крынку простокваши, хоть и нехотя, выставила ему матушка. Рьян не побрезговал и хлеба не попросил. А ведь могло и на это наглости хватить.

– Благодарствую, хозяюшка!

Отвесил поклон, как следует доброму гостю, и примерился было спать на лавке, но матушка зашикала:

– Куды?! У меня тут девка немужняя, а ты, незнамо чей и откель, с нею в одной избе спать собрался? Марш в предбанник! Там нынче тепло.

Рыжий пожал плечами, подхватил одеяло, которого ему, надо сказать, никто и не предлагал, и был таков. Йага же той ночью долго уснуть не могла. Не то потому, что матушка на полатях бормотала и ворочалась, не то еще почему. Когда же под утро старая ведьма спустилась, взяла корзину и покинула избу, Йага решилась высунуться из своей спаленки. Как была, босая, пошла во двор. Мокрая земля холодила пятки, но никакие хвори лесовку сызмальства не брали, что ей сырость осенняя?

Ливень едва утих, мутные лужи еще малость рябили в предрассветной темноте. Йага пошлепала прямо по ним. Нагнулась к щелочке в предбаннике – не видать ни зги. Тихонько отворила дверь, юркнула внутрь. Гость мерно посапывал, свернувшись калачиком. Девка на цыпочках подкралась к нему, наклонилась, разглядывая. Гол как сокол. Ни кошеля при нем, ни сумы со снедью, которой часто пришлецы с ведьмами расплачивались. Чем же он матушке обещал отдарить за помощь? Да что за нужда привела в поздний час в глухой лес?

Девка и не заметила, как слишком сильно приблизилась к молодцу. И как тот сопеть перестал – тоже. А рыжий – хвать! – и стиснул пальцы на ее запястье. Йага не испугалась. Не было такого, чтобы в лесу ее кто-то обидел. Везде друзья-помощники. За нее и мыши, шуршащие в углу, встанут, и неясыть, следящая с елки, прилетит.

– Чего хватаешься? – шепотом спросила девка.

– А чего крадешься? – в тон ей ответил Рьян.

– Удушить тебя хотела, да ты проснулся не вовремя.

– Врешь.

– Вру. И что с того?

Молодец отпустил ее, сел и хорошенько, до хруста в членах, потянулся. Похлопал по месту рядом с собой – пригласил. Йага осталась стоять.

– Зачем к матушке явился?

Рьян мотнул головой, отбрасывая от лица спутавшиеся волосы. Маленькие золотые кольца в ушах дрогнули.

– А тебе что? Думаешь, я душегуб какой?

– Коли так, то земля тебе пухом, – спокойно ответила ведьма. – Чего просить собрался? И чем платить?

Молодец упер локти в колени, положил подбородок на сцепленные ладони. Долго снизу-вверх смотрел на девку и наконец признался:

– Проклят я. Ведьма твоя обещала помочь.

– Матушка Зорка. Коли помощи просишь, так зови ее с почтением.

– Ну Зорка, – не стал спорить Рьян. – А чем платить ей стану, – он тронул маленький деревянный туесок, висящий на шнурке на шее, спрятал под рубаху и похлопал рукой, – то не твоего ума дело.

Неужто думал, девка любопытная выпытывать станет? Посулит награду, если скажет. Йаге и впрямь любопытно было – сил нет. Но в темноте не видать, как у нее нос сморщился от расстройства. Она сказала:

– Проклят, стало быть. Что ж, знаю, что матушка поутру сделает. Пойдем.

Она не глядела, послушался ли гость. Коли богам он люб настолько, что наново с Йагой свели, то и разума они ему дадут, чтоб не перечил.

Когда Рьян вошел в избу, Йага уже вовсю топила печь. И, хоть рыжий и делал вид, будто не по велению зашел, а так, гулял просто, ухмыльнулась. Огонек хитро подмигивал из глубины устья, знай дровишек подкидывай. Веселый дым сначала занавесил кухоньку, но быстро нашел выход и послушно потек в трубу.

– Возьми горшок, – велела ведьма. – Воды налей да ставь в печь.

– А сама что? Невмоготу? Придумала тоже! Мужику кашеварить!

Йага медленно облизала губы, ни слова не говоря. А то так бы и дала хворостиной промеж лопаток! Молодец скрипнул зубами и начерпал из бочонка воды, поднял горшок, и впрямь тяжеловатый для бабы.

– Куда ставить-то?

Лесовка мотнула головой – копна волос так и заплясала, ровно то пламя.

– Да смотри к огню поближе!

Огонек поманил Рьяна из самой глубины печи – поди еще дотянись.

– А ухват где?

Девка вскинула густые брови. И так хороша она была в этой осенней сырой темноте, так ее загорелую кожу целовали отблески пламени, что Рьян в кои-то веки передумал препираться. Быть может, молчи он почаще, больше бы друзей себе нажил и меньше врагов.

Он поставил горшок в печь и подвинул, насколько хватало руки.

– Глубже.

Подвинул еще маленько.

– Вода так до вечера не закипит. Ставь куда положено.

Проклятый зыркнул сердито, но ведьме хоть бы хны. И не так на нее зыркали. Он сильно выдохнул через ноздри, лег на живот, пачкая рубаху сажей, и как мог растянулся по устью, ажно ступни от пола оторвались!

Печь была хорошая, просторная. Такая, какая устоит, когда от избы ни бревнышка не уцелеет. В ней и помыться можно, коли баню не истопишь, и еды на большую семью за раз сготовить. Рьяну печи не нравились. Ему больше был по нутру открытый очаг да котел над ним, как дома. Но даже северянин подивился, каким заботливым теплом обволокли его глиняные стены.

И только хотел выползти назад, как хитрая ведьма схватила его за ноги, и без того висящие в воздухе, да толкнула вперед. Рьян только что лицом в угли не угодил.

– Ты что удумала, ведьма?!

– Тебе, дурню, помогаю! – крикнула она и приладила к печи заслонку.

Вот тебе и на! Неужто правду усмарь врал?! Сготовит да сожрет? Такова лекарка? Рьян быстро перевернулся на спину, подтянул колени к груди и с силой лягнул – улетит до стены от такого удара и заслонка, и девка с ней вместе.

Вот только невдомек северному наследнику, что ведьма прислонилась к заслонке всем телом с той стороны, распластала по греющемуся железу руки да шептала тайные слова. И слова те крепче любого силача заслонку держали. Раз Рьян ударил, второй… И смекнул, что не шутит колдовка. Не приведи боги, правда запечет!

– Ты что творишь?! Выпусти немедля!

– Как готов будешь, так и выпущу! – был ответ.

Проклятый зарычал от бессилия: на мякине провели! Доверился бабе! Пора было вбить в бестолковую голову, что одни беды от них! Раз обжегся, так снова полез в самое пекло! Ну да ничего! Вот только выберется! Он эту поганку так оттреплет, что лес станет не мил! И пусть старая ведьма хоть всеми карами Света и Тени его стращает!

Рьян схватился за горшок и плеснул воды на дрова. Вот сейчас зашипят, заволокут все едким дымом… А огонь, ровно живой, возьми да и увернись! Молодец протер глаза. Вылил остатки – и снова без толку! Алые угли расползлись в стороны, как мошки вспугнутые! Неужто уже дыму наглотался?! Натянул рукав на ладонь, попытался прибить язычки пламени, что водили вокруг него хороводы. Куда там! Угли ползли по стенам, золотыми звездами свисали с потолка. Рьян колотил по ним, но никак не мог погасить. Неужто так вот бесславно жизнь его и закончится?!

– Выпусти, дура! – заорал он. – Сгорю ведь!

А ведьма знай шепчет. Шепот ее, как шелест листьев осенних, как скрип древесных стволов в ночи – далеко разносился, до самого нутра пробирал.

– Выпусти, не то пожалеешь!

Он зажмурился. Ну же, ну! Где то проклятье, когда оно так нужно?! Хоть раз же должно вовремя явиться и отодвинуть черным крылом человечий разум! Нет. Проклятье молчало. Справляйся сам.

Золотые мушки носились взад-вперед. Точно издеваясь, цапали за нос, касались кожи. Рьян отмахивался, ругался, колотился в заслонку, будто намертво вросшую в глину. А ведьма все шептала. Слова ее убаюкивали. Неведомый язык, чужой, колдовской. Он стелился, как туман. Успокаивал, как песня материнская. Приглашал живые угли в пляс, как праздничная музыка. Угли повиновались. Они менялись местами, извивались языками пламени, разгорались. Скоро темного угла в печи не осталось. От яркого света тянуло зажмуриться. И не погасить было тот огонь, не спрятаться от него. Рьян свернулся клубком и закрыл глаза. Бесславный конец, глупый. А и сам дурак, что бабе доверился.

Посветлело до того, что опущенные веки не спасали. Стало тесно и больно. И свет уже не вокруг был, а от заслонки. Не то железо раскалилось добела, не то ведьма наконец сжалилась и открыла выход. И так стало Рьяну страшно! Так не по себе! Век бы лежал в тепле да слушал колыбельную, век бы плавал в бесконечном забвении. Но неведомая сила тянула его к свету.

– Нет! Нет, не надо! – заорал молодец, ногтями цепляясь за покрытые копотью стены. – Не хочу!

И вдруг вывалился прямо на пол. Лишь дымная пуповина соединяла его с горячей печью, но и ту Йага безжалостно перерезала серпом.

Ведьма заботливо коснулась его лба, и на мгновение будто бы вернулся материнский печной жар, но рука исчезла, и жар, такой желанный, с нею вместе.

– Тепло ли тебе, молодец? – задорно спросила колдовка.

Тут Рьян разом вспомнил, что случилось. Вскочил, оттолкнул ведьму.

– Ты что это удумала?! Убить меня решила?

Ресницы дрогнули, но хитрого взгляда желтых звериных глаз не спрятали.

– А разве ты мертвый?

– Мог бы и быть!

– Коли я захотела, был бы, – спокойно кивнула Йага. – Но я тебя перепекла.

– Что сделала?

– Перепекла. – Йага отряхнула одежу молодца, и зола, въевшаяся в ткань, отстала, будто ее и не было. – Ровно дите хворое. Издревле так делали, чтобы нечисть не привязывалась. Знаю я, как ма тушка проклятья снимает. Отправит тебя в чащу, где темная сила великую власть имеет. И лучше бы тебе от нее хоть так защититься.

– Ты… Что же? Помогла мне, выходит?

– Выходит, помогла.

– А сказать, что задумала, никак нельзя было?

– А что, – Йага сощурилась, – ты б по своей воле в печь полез?

– Я б тебя туда сунул…

Она фыркнула: вот бы на такое поглядеть! Да рыжий тогда нипочем из лесу живым бы не выбрался! Однако ж вслух того не сказала. Села за стол, молча отрезала краюху хлеба, подала гостю. Тот помедлил, но хлеб принял. Присолил, укусил и наконец спросил:

– Для чего помогла-то? Если твоя ве… Зорка худое задумала, так скажи сразу.

Девка ажно простоквашей поперхнулась. Выдумал тоже! Матушка – и худое!

– Коли матушка помочь обещала, поможет. В лесу никто не лжет – себе дороже. А я всего-навсего оберег тебе на шею повесила.

– Зачем?! Я никто тебе. Человек пришлый, может еще и злой! Зачем помогла?!

Йага глядела на него поверх чашки. На рыжие кудри, на золотые кольца в ушах, на диковинные рисунки, виднеющиеся в вырезе рубахи. Задумалась. Нет, нет ответа!

– Того пока сама не ведаю. Как узнаю – скажу.

Глава 4

Дымом пахнет!

Задала старуха задачку! едва они с Йагой перекусить успели, ввалилась в избу, обругала обоих, швырнула на сундук пучок свежесрезанных трав и заявила:

– Иди-ка, милай, хоть водицы принеси для мого зелья. А то, ишь, умный выискался! Бабушка, стало быть, ни свет ни заря поднялась, все ноги сбила, а этот… сидит!

Рьян быстро смекнул, что злилась она не на него вовсе. И даже не на то, что пришлось по сырости да мокроте травы собирать. Злилась она на дочь, что та без ее ведома колдовала над пришлецом.

Зорка втиснулась на скамью меж молодыми, еще и пихнула Рьяна острым локтем, поторапливая.

– Что тебе, старая, воды в избе мало?

Проклятый кивнул на бочонок, из которого по велению Йаги наливал в горшок.

– А может, и мало! Явился, гость незваный! Баню ему, пожрать ему тоже, зелье свари… Хорошо устроился, царевич!

Рьян горько фыркнул. Царевич… Вот скажет бабка, так скажет! Ударил ладонями по столу, поднимаясь, взял ведро и совсем было уже вышел…

– Постой!

– Ну чего еще?

– Не из колодца набирай. К роднику иди!

Рьян едва не швырнул ведерко оземь:

– Где я тебе тут родник найду?!

– Коли захочешь…

Но Йага перебила старуху:

– А вот! – Метнулась к печи, достала метлу, походя смахнув в углу паутину, вырвала один прутик. – Куда он укажет, там и родник.

– Ты никак смеяться вздумала?

Но Йага смотрела серьезно. И смешинок в ее желтых звериных глазах было не боле обычного. Рьян взял прутик, коснувшись горячих загорелых пальцев. И девка смутилась. Довольный собою, молодец издевательски поклонился старухе и хлопнул дверью.

– Карга старая! – бормотал он, сбивая прутом остатки листьев с ветвей. – Вода ей не такая…

Но хочешь не хочешь, а дело надобно делать. Раз ведьма зелье обязательно на родниковой воде варить хочет, значит, и впрямь стоит ее принести. Рьян только крепко сомневался, что ведьма не соврала. Может, попросту спровадить решила. Не зря ж она ажно сбледнула, когда его рядом с дочкой за столом застала!

– И эта еще издевается! Прутик дала! Тьфу!

Хотелось зашвырнуть его подальше со злости. Рьян хлестнул веткой воздух, представляя, как учит уму-разуму вредных баб, и едва не упал навзничь. Прут ожил да так рванул его в сторону, что попробуй удержись!