Президент планеты

А позже из посёлка вырос и город, как гриб, качающий соки из могучего дуба с золотыми желудями.

В итоге город Гибралтар стал четвёртым по численности населения после Шанхая, Мумбая и Стамбула. Он насчитывал сорок пять миллионов жителей и занимал восемьдесят километров в поперечнике.

На время похорон количество охраны увеличилось втрое, однако похоронами это назвать было трудно: по завещанию Эдуарда его тело кремировали, а прах унесли, и даже семья не знала, куда именно. Поговаривали, что он приказал выбросить его прах в ближайшее мусорное ведро.

Эдуард всегда говорил, что его личность – это разум, а не тело. Поэтому с телом стоит поступить как с любым неодушевлённым предметом. Он не хотел, чтобы где-то на холодной полке стоял сосуд с его именем.

Посёлок по периметру охраняла целая армия людей с винтовками и микроволновыми пушками: робостражей временно убрали для диагностики. Хи вёз Михала на арендованном «Ниссане Котаро», несмотря на имеющийся автопилот, Хи управлял машиной сам.

За прошедшие две недели Михал внешне сильно изменился, Хи это видел, ведь общался с ним каждый день. Если раньше Михал выглядел как парень из поп-группы с взлохмаченной модной причёской, то сейчас походил на безумца: бегающие глаза, нездоровый цвет кожи, странная улыбка, то появляющаяся, то исчезающая без видимых причин. Ещё и новая привычка постоянно оглядываться.

Совет директоров хотел назначить Михала временным директором вместо Эдуарда до того, как увидел его. Он выглядел слишком подавленным, чтобы возглавить самую большую компанию в мире. После похорон Михал собирался в Германию, чтобы пройти курс психологической реабилитации. Он утверждал, что без помощи не сможет вернуться к работе.

– Почти приехали, – сообщил Хи, глядя через зеркало на Михала. Тот сидел, опустив глаза, ему совсем не хотелось никуда идти.

У дома Эдуарда стояло немыслимое количество охраны. Сотни две, если не больше, и у каждого на ремне висел пистолет-пулемёт. Наверное, ещё ни разу в одном месте не собиралось столько богачей. На дороге повсюду были бронированные автомобили, машины сопровождения с микроволновыми турелями, виднелось даже несколько БМП с солдатами внутри. Но больше всего Хи удивила глушилка: ничем не примечательный фургон «Опель Дивайн», не отличимый от фургонов доставки еды.

В две тысячи восемьдесят восьмом Хи был телохранителем генерала Сераджа в Индии, который возглавил первый голодный бунт и на долгие девять месяцев погрузил страну в пучину войны. Он сверг правительство и провозгласил независимость, свободу от всех долгов и обязательств. Сераджа поддерживала вся страна, но долго это продолжаться не могло. В Индии находился огромный рынок с миллиардами покупателей, и богачи не могли лишиться его – собрали армию в поддержку свергнутого правительства, чтобы подавить мятеж. Вернуть к власти тех людей, кого назначили они.

За следующие два года голодные бунты произошли в каждом крупном городе планеты, но успешным был лишь самый первый. Только генерал Серадж смог на длительный срок избавить страну от влияния ненавидимых всеми богатых людей.

В те годы Хи часто видел фургоны «Опель Дивайн». Почему-то глушилки устанавливали только в автомобили этой модели.

Особняк семьи Келвин находился на территории, со всех сторон огороженной деревьями и высоким забором, увитым декоративным плющом. На лужайке хватило бы места, чтобы посадить грузовой самолёт, а на заднем дворе уместились бы ангары военного флота. Дом состоял из двух этажей и с высоты напоминал звезду: у Эдуарда было пять детей, и каждому из них было отведено отдельное крыло с собственной спальней, ванной, гостиной и различными комнатами по личным желаниям: от мини-кинотеатра и тренажёрного зала до помещения со стеклянными стенами для медитации.

Перед входом в дом Хи в очередной раз увидел перевоплощение, которое позволило Михалу стать помощником Эдуарда. В один короткий миг его лицо изменилось: из грустного и задумчивого превратилось в открытое и жизнерадостное. Человек, вызывающий жалость, стал человеком, вызывающим симпатию и желание поговорить.

Холл особняка соединялся с залом и представлял собой широкое двухэтажное пространство с балконом. Внешний строгий стиль преобладал и внутри помещения: здесь не было многочисленных статуй и изысканных картин, какие размещали в своих домах другие. Здесь всё было очень дорогим, но неброским. Любой элемент декора или мебели стоил столько, что Хи даже с его зарплатой в пятнадцать миллионов в год не смог бы себе позволить ничего из этого. Однако на первый взгляд казалось, будто это обыкновенный дом человека с не самым большим достатком.

Внутри было людно – приехали все, кто как-то был связан с главой семьи: старые приятели, бизнес-партнёры, дальние родственники, руководители структурных подразделений, кто-то из совета директоров. Все, кто хотел проститься, а также те, кто хотел позлорадствовать. Последних было намного больше, поэтому общее настроение в доме было весёлым, а не скорбящим. Все прийти ещё не успели, а уже слышался смех и весёлые шутки, стучали бокалами шампанского, которое разносили дроны-официанты с подносами.

В этом доме Хи чувствовал себя неудобно, он боялся встретиться взглядом с кем-нибудь из хозяев, будто, посмотрев в глаза, гости узнают его и скажут: так это ты позволил Эдуарду умереть, не позаботился о нём в нужный момент. Теперь, когда Хи остался без работы, жизненно необходимо было найти нового человека, которого бы он охранял. Желательно кого-нибудь из детей Эдуарда.

У Эдуарда не было биологических детей, ведь он захотел их слишком поздно, будучи глубоким стариком. Поэтому он с женой, старше которой на восемнадцать лет, усыновил пятерых сирот.

В углу зала стоял рояль «Шиммель», за которым сидел младший сын – Дарвин. Он играл что-то классическое, играл прекрасно, но это, по-видимому, никому не нравилось, потому что возле него образовалось свободное пространство: никто не подошёл поближе послушать музыку. Только старый семейный мастиф Лео сидел рядом и обожающими глазами смотрел на мальчика, а Дарвин иногда отвлекался, чтобы почесать его за ухом.

Михал ушёл поздороваться с гостями, а Хи увидел Артура, среднего сына Эдуарда. Он двинулся к нему, однако путь перегородил паренёк лет двадцати пяти. Стас – это его полное имя, а не сокращение, – личный охранник Артура, чемпион Европы по стрельбе из пистолета.

– Чего тебе надо? – спросил Стас очень мягко.

– Поговорить с твоим клиентом.

– О чём?

– О том, какой у него недалёкий телохранитель. И что ему стоило бы взять нормального, квалифицированного.

– Интересно, про кого это ты говоришь?

– Уйди, – попросил Хи.

– Ухожу, – ответил Стас и скрылся. Они между собой часто обменивались колкостями, и ни один не обижался.

За барной стойкой Артур пытался ножом открыть моллюска. Артуру было семнадцать, но усыновили его всего два месяца назад, и он чувствовал себя новичком среди тхари – богатые люди тоже называли себя этим словом, но в отличие от бедных не вкладывали в него негативного подтекста. Эдуард знал родителей Артура и, когда парень остался совсем один, усыновил, хотя тому оставалось меньше года до совершеннолетия. Краем глаза Хи заметил презрение, исходившее от ближайших гостей. Их косыми взглядами можно было резать металл.

Каждый раз, когда семья Келвин усыновляла кого-то, репортёры начинали рассуждать, почему это было сделано, и составлять списки более подходящих кандидатов на эту роль. На самом деле всё было проще: Эдуард усыновлял тех, кого встречал лично, он никогда не заезжал в детские дома и не интересовался, кто прямо сейчас нуждается в родителях. Дети с улицы моментально становились для окружающих причиной зависти.

В Артуре чувствовалась некая уличная сила. Он не был размазнёй, как отпрыски богатых родителей. Он был очень скрытен, мало разговаривал, много слушал, не позволял кому-то говорить о себе плохо. Артур был из тех людей, кому легко достаётся и женское, и мужское внимание. Что бы он ни делал, он всегда выглядел эффектно, словно прирождённая фотомодель, всегда знал, какую позу принять, чтобы выразить нужную эмоцию. Его причёска всегда была на гребне современной моды. Его лицо подошло бы для любого мужского или женского журнала: оно было волевым, с сильным подбородком и одновременно выразительным. Он предпочитал носить лёгкую спортивную одежду, но на нём всё смотрелось отлично. Он легко мог бы стать манекенщиком мирового уровня и рекламировать самые модные бренды.

– Помочь? – спросил Хи.

Сразу после вопроса нож Артура съехал по раковине и рассёк ему ладонь.

– Вот чёрт, – выругался Артур, глядя на то, как на узком порезе появляются капельки крови. – Как легко нож мою кожу разрезал, а ведь он лишь слегка коснулся.

– А чего ты ожидал?

– Думал, он будет гораздо более тупым. Здесь, наверное, есть человек, который точит ножи каждый день.

– Есть, – ответил Хи. – Не волнуйся, я прикажу его уволить. Нечего в доме острым ножам делать.

Капля крови всё увеличивалась в размере. Казалось, Артур пытается угадать, до какого размера она сможет вырасти. Он смотрел на свою пораненную руку, как на экспонат в музее.

– Эта штука стоит две тысячи долларов, – сказал Артур, по-прежнему сжимая в руке моллюска. – И водится только в северных водах Красного моря. В год их собирают около сорока тысяч. Прикинь?

Рядом с ним лежал телефон с включённым экраном. Кажется, весь последний час Артур искал информацию о еде, которую ест, и о том, сколько она стоит. Он ещё не привык к дорогим вещам и удивлялся каждой покупке, которую совершает его семья.

– Это ещё не самая дорогая вещь в доме, – ответил Хи. – Попробуй вон тот суп с белыми трюфелями.

– Не люблю супы.

– Это раньше ты их не любил, а сейчас полюбишь, ведь стоимость одной порции этого супа – двадцать тысяч долларов, в нём китайский перец тай-халун и элитная говядина марки «Сеньор Акимбо».

– Самые редкие ингредиенты не гарантируют, что вкус будет отменный, – возразил Артур.

– Если ешь суп за двадцать тысяч долларов, нужно заставить себя полюбить его, иначе какой толк в такой дорогой еде?

С некоторой долей удивления Артур поднял глаза и узнал в собеседнике телохранителя отца. До этого момента ему не было никакого дела до личности говорящего. Удивительное дело, но Артур, всего три месяца назад живший в полной нищете, совершенно не воспринимал тхари ровней себе. Он говорил так, словно выше всех присутствующих здесь: будто никто из окружающих не познал сущности жизни.

– Знаешь, мне до сих пор кажется, что мне нельзя есть такую еду и, прикасаясь к ней, я нарушаю какой-нибудь закон, – сказал Артур.

– Я тебя понимаю. Эдуард нанял меня шесть лет назад, и с тех пор мне часто приходилось есть что-нибудь дорогое. Сначала я не понимал, как можно тратить такие деньжищи, а потом подсчитал, что доход Эдуарда составляет около двухсот тысяч долларов в секунду, даже когда он спит. Одной секундой он окупает все траты его семьи за день. Иногда двумя секундами. Это позволило мне есть всю еду, которой меня угощают, без зазрения совести. Ты ведь раньше не задумывался, что такое девяносто триллионов?

– Я знаю, что это за число, – ответил Артур так, словно Хи сомневался в его умственных способностях.

– Триллион – не просто число между миллиардом и квадриллионом. Я слышал его либо в школе на уроках математики, либо в журналах вроде «Форбс», где это слово стояло сразу после знака доллара. Все эти тхари вокруг – они даже не думают о таком, тут у половины больше триллиона. Вон тот, – Хи указал на пухлого человечка, пиджак которого сражался с его пузом, – Чарльз Тауэр, у него два с половиной триллиона, он второй после Эдуарда богатый человек. Точнее, уже шестой, а на первом месте ты. Ты и четверо твоих братьев и сестёр.

– Я самый богатый человек в мире? – спросил Артур. Кажется, он только сейчас осознал эту мысль.

– Верно.

– Три месяца назад я питался только тем, что мог украсть, из имущества у меня была только штанга, сваренная мной самим. До сих пор не могу поверить.

– Повезло, что новость о тебе дошла до Эдуарда, – заметил Хи.

– Мой родной отец, Владимир, напился и, заснув в кровати с сигаретой в зубах, сгорел, а вместе с ним – четыре соседних дома. Если бы не это событие, я так и остался бы нищим.

За барной стойкой Артур нашёл аптечку, достал оттуда вату и клей для быстрого заживления. Но не знал, как ими пользоваться, поэтому тщательно вчитывался в инструкцию.

– Позови няню, она тебе поможет, – предложил Хи.

– Представляешь, у меня есть няня, – заметил Артур, будто только вспомнил об этом позорном факте своей биографии. – Мне семнадцать, и у меня есть няня.

– Ты говоришь, словно признаёшься в чём-то постыдном. Нет ничего плохого в том, чтобы иметь няню.

– Мне семнадцать, – повторил Артур, – и я видел много такого, о чём эта няня себе даже не представляет.

– Ты несовершеннолетний.

– Чему она может меня научить? – спросил Артур. – Я уже знаю всё, что можно знать. Это я могу её чему-то научить.

– Не принимать наркотики, например. С твоими средствами ты можешь снаркоманиться легче лёгкого.

Вместо ответа Артур поднял голову с открытым ртом, проговаривая беззвучное «а», словно такое ему пришло в голову только сейчас.

– Раньше я не мог купить их, – ответил он.

– И не собирайся даже. Видишь вон того кучерявого испанца в сером двубортном пиджаке? Это Эмилио Монтес, сын Хермана, номера четыре в «Форбс». Всю жизнь не слезает с синтетики. Отрезал палец одному из своих сыновей-близнецов, чтобы различать их.

– Ужас какой, – удивился Артур.

– Верно, можно же было сделать татуировку с именем на лбу.

С широко открытыми глазами Артур посмотрел на Хи, а тот лишь усмехнулся.

– Вон там номер два, – продолжил он, – Чарльз Тауэр, он раньше работал с твоим приёмным отцом, пока Эдуард его не выпер, – настоящий изверг и тиран. Ты никогда не увидишь его трезвым. А рядом его сын Джуан, ему тридцать один, но он уже плотный наркоман. Парень – маньяк и живодёр. У окна стоит Клара Силиан, номер восемь. Вдохнула спидбол и протаранила на своём «Сузуки Спортс» магазин обуви, выполненный в форме огромной туфли. Там она украла целый багажник продукции, а продавец сломал обе ноги.

– А почему отец выпер номер два? Того толстяка?

– Раньше они работали вместе, компания называлась «Келвин-Тауэр» и была намного меньше, чем сейчас. Эдуард Келвин и Генри Тауэр строили огромную, влиятельную империю, а потом Генри умер, а на смену пришёл его сын, Чарльз. С ним невозможно было вести дело. Чарльз ссорился со всеми руководителями подразделений, давил на них, сокращал зарплаты, унижал и требовал ежедневных отчётов. Из-за него уволилось большое количество талантливых управленцев, которых Эдуард долгое время поднимал из низов. Сначала Эдуард пытался его отстранить, но ничего не вышло. Тот продолжал всё портить, не мог усидеть на месте. А затем Эдуард сумел его выгнать с куском корпорации. Чарльз стал номером два, а Эдуард номером один. Дальше их дороги пошли отдельно, и вроде бы всё стало хорошо, но готов поставить большой палец правой руки: Чарльз ненавидел Эдуарда настолько сильно, что рано или поздно устроил бы на него покушение, если бы не сумасшедшие роботы в Абудже.

– Ненавидел за то, что его выгнали?

– Посмотри на него, – сказал Хи. – Он ходит здесь как павлин, красуется, пытается занимать как можно больше места. У него слишком большое эго для такого маленького здания. Ему мало быть номером два, только номер один, и никак иначе.

Было видно, что Артур никогда не пользовался аптечкой. Он измазал клеем всю руку, но так и не обработал порез.

– Может, тебе зашить рану? – спросил Хи.

– Может, ещё и в больницу съездить? – съязвил Артур. – Будь на моём месте кто-нибудь из здешних сопляков, наверняка так и поступил бы. А потом выложил бы свой порез в «Пангею» с подписью: «Напал аллигатор, еле отбился».

С тех пор как Артура усыновили, его количество подписчиков в социальной сети «Пангея» выросло до нескольких миллионов. Чувствуя, что разговор начинает утекать в ненужную сторону, Хи спросил:

– Тебе телохранитель не нужен? Моего прошлого клиента не стало, но контракт я заключал не лично с ним, а с корпорацией «Транстек», значит, всё ещё работаю.

– Прошу прощения, – появился у него за плечом Стас, – но у Артура уже есть телохранитель, причём весьма неплохой.

– Я могу быть вторым телохранителем, – предложил Хи. – Буду прикрывать спину Стаса, пока он прикрывает твою.

– Не надо, – возразил Артур. – Мне вообще не нужен телохранитель, так что уходите оба. Дайте насладиться моллюском. Мне кажется, я его заслужил.

– Хорошего вечера, – ответил Хи и ушёл.

Хотя и не показал ни лицом, ни действием – Хи был безупречно сдержан, – он был очень огорчён. Артур – славный парень, и ему нужен хороший учитель, чтобы показать, как жить среди тхари. Другие богачи могут научить лишь тому, как быть бесхребетными попрошайками отцовских денег. Впрочем, он не унывал: у Эдуарда есть ещё четыре ребёнка и кто-нибудь из них точно захочет нанять его.

Чуть подальше в зале он заметил Лилию и Анетту, сводных сестёр Артура. Он осторожно подошёл к ним, чтобы не напугать.

– Добрый день, – поприветствовал Хи, но они не расслышали из-за шума, даже не обратили внимания.

По внешнему виду сразу можно было сказать, что они неродные: Лилия, двадцать один год, выделялась слегка тёмной кожей и мягкими линиями лица, она была дочерью погибшего индийского солдата; у Анетты же были резкие черты и раскосые глаза уроженки Улан-Удэ. Обе были одеты в вечерние платья, но на Лилии оно смотрелось как надо, а на Ане, слишком низкой даже для одиннадцати лет, как кусок дешёвой тряпки. Видно было, как ей неудобно и как хочется вернуться в джинсы, шорты или даже спортивные штаны.

– Добрый день, – повторил Хи громче, и на этот раз его услышали.

– Привет, – открыла было рот Аня, но ответила за неё Лилия.

Некоторое время они смотрели на Хи, прежде чем Аня его узнала.

– А, это ты… – произнесла она.

Казалось, толпа в зале стала тише. Девочки никогда не сказали бы ему того, что он боялся услышать, – слишком воспитанными были, но этого и не требовалось. Хи всё прочитал в их глазах. Они думали, он виноват в смерти их отца. Сначала Хи был телохранителем генерала Сераджа, и того убили, закончив тем самым первый голодный бунт. Затем Эдуард взял Хи к себе и теперь тоже был мёртв, а телохранитель здоров и полон сил.

– Чем занимаетесь? – спросил Хи.

– Пью вино, – ответила Аня. – А ведь мне одиннадцать. И никто мне не запрещает.

– Вы пришли сегодня, чтобы найти себе того, кого будете охранять? – спросила Лилия.

За несколько лет Лилия создала себе репутацию тусовщицы и шопоголика, она регулярно появлялась в интернете на снимках в нелепых позах и каждый раз с новым ухажёром. Хи всегда считал её немного глуповатой, но иногда она соображала быстрее всех.

На этот вопрос Хи не смог ответить – ком подступил к горлу.

– Спросите, может, кто-нибудь захочет. У меня уже есть охранник. – Лилия указала большим пальцем себе за плечо, где сидел огромный, очень коротко стриженный человек в чёрном пиджаке, слишком узком для его плеч. Челюсти телохранителя позавидовала бы даже акула, а глаза, абсолютно ничего не выражающие, неотрывно следили за ним. Такие люди вызывали у Хи неприязнь, толк в работе от них был только один – напугать.

– Смотрите, там ещё один Ромео! – воскликнула Аня и указала в сторону барной стойки.

Все трое повернули головы и увидели парня лет двадцати пяти, переминающегося с ноги на ногу и держащего в руках бутылку джина «Кембридж Дистиллери». Кажется, он набирался храбрости, чтобы подойти к Лилии – она была идеальной парой для любого парня в мире. Даже будь она беднее уличного зазывалы, всё равно привлекала бы внимание естественным природным обаянием. Заметив их взгляды, парень покраснел и испарился.

– Ну вот, ещё одного испугали, – заметила Аня с грустью. – У него был такой влюблённый взгляд… Где бы мы ни находились, к Лиле всегда подходят знакомиться, никаких личных границ не знают. Поэтому я у неё выступаю в роли телохранителя. Спроваживаю всех, кто пытается влезть.

– Похоже, тот парень долго набирался храбрости, – заметил Хи. – Выглядел очарованным.

– Они все такие, – ответила Аня, качая головой. Ей было одиннадцать, и она совершенно не понимала, зачем вообще парни подходят к её сестре. – Этот даже был похож на извращенца. Мысленно он наверняка уже завёл от тебя четверню и умер с тобой в один день. Это уже третий, кто собирался сегодня подойти, но так и не подошёл. А так хотелось его растоптать.

– Это действительно утомляет, – подтвердила Лилия. – В клубах телохранитель их разворачивает, но на таких встречах они чувствуют себя увереннее.

– К тебе даже на похоронах познакомиться подходят? – удивился Хи. – Никогда бы не подумал.

– Мы придумали такое развлечение. Когда ко мне подходят молодые люди с целью познакомиться, я их просто уничтожаю. И чем более смущённым он уйдёт, тем лучше.

– А я корчу рожи и издаю дурацкие звуки, – подхватила Аня. – Лиля просто слишком красивая, поэтому она привлекает столько кавалеров. Они не могут оставить мою сестру в одиночестве нигде, даже сегодня.

– А если это вполне приличный молодой человек? – спросил Хи.

– Это легко определить, – ответила Лилия. – Я сразу задаю ему несколько вопросов, такой своего рода тест, и если он отвечает неправильно, я разношу его в лепёшку. Делаю так, чтобы он устыдился одной только своей попытки заговорить.

– Каких вопросов?

– Во-первых, я спрашиваю, чем он может похвастаться, – начала перечислять Лилия и загибать пальцы. – Обычно здешние дети знаменитостей не могут похвастаться вообще ничем, кроме безупречного брюшного пресса. Все они ходят в спортзал и считают, что этого достаточно, чтобы быть нормальным, полноценным человеком. А запросы у них на уровне языческого божества.

– Расскажи про одежду, – вставила Аня.

– Затем я спрашиваю про его одежду. – Лилия загнула второй палец. – Если он начинает рассказывать о каждом предмете, будто лично его сделал: «Ботинки из кожи тюленят от Рене Мильтон, хлопковые носки от Буржуа де Кройон, пиджак с платиновыми пуговицами от Кутюр…» – я его сразу сбрасываю.

– Да, – подтвердила Аня. – Что это вообще такое – хвастаться одеждой? Мне кажется, Лиля притягивает одних придурков.

– Гардеробом хвастаются лишь дети тхари, их родители после покупки одежды тут же забывают про её бренд.

– А остальные вопросы? – спросил Хи.

– Я спрашиваю про интересы молодого человека, – ответила Лилия и загнула третий палец. – Если его единственный интерес – тусовки в дорогих клубах с друзьями, где они спорят о спортивных автомобилях и меряются качеством своих кошельков, я его разворачиваю тут же. С ним ведь даже поговорить не о чем будет. А кошельком я вообще не пользуюсь.

– У нас вот есть интересы, – подтвердила Аня. – Я люблю лошадей. Мама сказала, что я смогу купить лошадиную ферму, где смогу кататься целыми днями. На них можно зарабатывать большие деньги! Видите ту лошадь?

На одной из стен, примыкающих к входной двери, была нарисована трёхметровая лошадь в полный рост. Хи вновь удивился изяществу рисунка. Он много раз его видел, но никогда не задумывался над автором.

– Это я её нарисовала. Она называется «Лизетта».

– Это очень круто, – подтвердил Хи. Сам он совсем не умел рисовать и называл свой стиль «грубый примитивизм».

– А Лилия однажды станет актрисой. Точнее, она уже актриса, правда? – спросила Аня и, не дождавшись ответа, продолжила: – Она играет в любительских спектаклях, и все её хвалят. Вы бы видели её на сцене. В прошлом месяце она играла Сесилию из «Госпожи Ливингстон», это драма. Когда она сказала своей подруге финальную фразу «Мы будем жить в доме на поле из красных роз», все заплакали. Даже этот, – Аня указала на квадратного телохранителя Лилии, – сначала держался, кривил лицо, а потом не выдержал и выпустил целый фонтан.

– Но это ещё не всё, – продолжила Лилия. – Интересы не самое главное. Когда ко мне подходит молодой человек с целью познакомиться, я говорю, что он слишком страшный, чтобы подходить ко мне. Даже если он вовсе не страшный.

– Не слишком ли грубо? – спросил Хи.

– Да, немного. Но здесь важна реакция. Если парень начинает злиться или хамить в ответ, это верный признак того, что он придурок. Если отвечает с юмором, это отлично.

– А если обидится и уйдёт?

– Тогда я остановлю его и скажу, что это была проверка. Но не сегодня. Если у кого-то хватит воды в голове, чтобы начать флиртовать в день, когда мы прощаемся с нашим погибшим отцом, я вылью всю бутылку вина на его голову.

Несколько минут Хи перекидывался с ними ничего не значащими фразами, а потом попрощался и пошёл дальше через зал, усеянный богачами разных сортов. Вокруг шутили и хохотали, мимо прошёл дрон с бутылкой в клешне. Большая часть людей, пришедших сегодня, – владельцы более мелких корпораций. Эдуард был для них китом, медленно проглатывающим весь этот планктон, и если бы прожил ещё сотню лет, не осталось бы больше никого, кроме его мегакорпорации «Транстек». Эдуард поглощал всех один за одним, его боялись и гадали, когда же придёт их собственное время. Момент, когда на рынке появится мамонт с низкими ценами и неограниченными возможностями.