Кратеры Симфареи

Эдвин сжал зубы, ощутил в висках отголоски недавней боли. Люди переглядывались, но молчали. По лбу юноши катился пот. Принимая во внимание все вышеупомянутое… Лучше и не скажешь. Проще отправить на распределение половину деревни, чем потом платить мзду или вообще погибнуть.

Бернал в очередной раз обвел взглядом толпу. Адъютант продолжал презрительно хмуриться. Гвардейцы не выражали вообще никаких эмоций, стояли ровно, словно проглотив кол задницей. Медведь завел руки за спину. Потом вздохнул и как будто даже обмяк. Только теперь Эдвин заметил, что генерал выглядит помятым и вымотанным, будто в последнее время ему приходилось спать по паре часов в день.

– Скажу прямо, я давно не занимаюсь ничем связанным с белоголовыми. Но когда-то… Неважно. Что я точно помню с тех времен – от упущенного белоголового плохо всем. И невинным людям. И тем, кто белоголового упустил. У церкви строгий взгляд на такие вещи. Очень строгий. Вы хорошие люди, я вам верю и точно не желаю никому сгинуть из Мира. Однако мой опыт говорит о том, что спрашивать нужно, как минимум, трижды.

Он повозился рукой за спиной, вынул откуда-то маленький кожаный мешочек. Развязал тесемки, достал двумя пальцами монетку. Молодой капитан аж задохнулся от негодования. Предлагать деньги крестьянам! Открыл рот, но Бернал остановил его взмахом руки. Помахал монетой в воздухе.

– Серебряная монета. Полновесная. Первому, кто укажет на отсутствующих. Если такие есть… Конечно же, никакого наказания, ни для кого.

Медведь замер с серебром в руке. Было понятно, что больше он не произнесет ни слова. Генерал ждал. Эдвин в панике прикрыл глаза, руки уже давно были сжаты в кулаки. Этот Бернал умен, несмотря на внешность вояки. Он мог накричать, надавить, но простые люди боятся высокородных, не доверяют, переживают, особенно в такой ситуации. Строгость только замыкает людей, заставляет прятать уже спрятанное еще глубже. Страх порицания, наказания… С простыми людьми надо по-простому. Издавна заведено: ничто так хорошо не развязывает языки, как добротная монета. Особенно если это серебряная монета, то есть почти месячный заработок большинства на площади.

Люди хмурились, но молчали. Вамос уже давно мог посоревноваться в неподвижности со статуей. Эдна если и отставала от него, то ненамного. Над площадью громче любых разговоров звенела тишина, подкрепляемая удушающей жарой и жужжанием насекомых. И когда Эдвин уже начал слабо верить, что обойдется, в толпе, медленно и несмело, поднялась дрожащая рука. Скрипучий, хриплый голос на всю площадь произнес:

– Мелкий каменщик, господин, нету его.

Эдвин закусил костяшки руки, чтобы не застонать.

Бернал приподнял брови, кивнул адъютанту. Тот сразу же заорал:

– Ты! Выйди сюда!

Люди зашептались, по толпе прошло движение. Передние ряды расступились, пропуская к генералу человечка маленького, немытого, самого непрезентабельного вида. Эдвин сжал зубы. Звали человечка Тряпица. Очевидно, когда-то он носил имя более звучное, хотя уже много лет этого никто не вспоминал, отдавая предпочтение прозвищу. Сколько Эдвин себя помнил, Тряпица был, выражаясь просто, местным балагуром или пьяницей. По виду его можно было назвать и бездомным, но дом, точнее хибара, у него имелась. Времени он там проводил немного, предпочитая задворки таверны и сено в углу ближайшей конюшни, когда ноги уже не держали. Шел Тряпице четвертый десяток, а выглядел он минимум раза в два старше. Давно не видевшая стирки одежда со множеством заплат, вечно кислое и при этом заискивающее выражение лица – чаще всего Тряпица перебивался мелкими заданиями подай-принеси с целью заработать и пропить очередной медяк. Нет ничего удивительного, что вид серебряной монеты пробудил скрывающиеся за немытым лбом остатки разума.

Бернал оглядел сутулую фигуру, благосклонно кивнул.

– Говори.

Тряпица помялся.

– Да, господин. Конечно, господин. О чем бишь я… У нас тут мастерская каменщика, как вы можете видеть. – Тряпица махнул рукой в нужную сторону, Эдвин отпрянул от щели. – Там трудятся два человечка. Один, правда, пожилой уже совсем, зато второй подходит вам вроде как… Да, точно подходит, господин! Его я и не вижу тут. Имя я запамятовал, но это вот ее сынок, спросите!

Тряпица ткнул пальцем, люди разошлись в стороны. Эдна стояла, заведя руки за спину, тяжелым взглядом смотрела на нищего. Открыла рот, чтобы ответить, и тут Вамос опередил зычным голосом:

– Господин, позвольте мне сказать!

Теперь все повернулись в его сторону. Бернал нахмурился.

– Говори.

Вамос прокашлялся.

– Господин, я владелец мастерской, все верно. Есть у меня помощник, ее сын. Тоже верно. Но все остальное – глупости, не слушайте этого, – он мотнул подбородком в сторону Тряпицы, – видно же, что за монетку что угодно скажет. Эдвину недавно двадцать два стукнуло. Это вам и мать подтвердит, и я. Не тот он, кто вам нужен. И не только возраст тому причина. Сегодня утром, едва солнце взошло, я его отправил в Берега. Это, вы должны знать, деревня соседствующая. Ну, как соседствующая. Полдня пути туда. Полдня пути обратно. У тамошнего кузнеца я инструменты заказывал. Вернется Эдвин завтра к вечеру. А когда трясло – его тут и не было.

Вамос замолк, лишь скосил глаза в сторону дома, словно знал, у какой щели сидит Эдвин. Тот, в свою очередь, поразился, как складно старик наплел. В обычный день от него и трех слов подряд не добьешься. Тряпица, чувствуя, что монетка уходит из рук, прокашлял:

– Господин, я не вру! Возраст парня знать не знаю, но выглядит молодо, как пить дать! Поди разбери, сколько годков стукнуло. Но ведь кто спорить будет, главное – осторожность! Не хотим же Годвину душу отдать, верно говорю? – Он посмотрел в лица людей, кто-то согласно покивал. – Пусть проверят, худо не будет! А что про Берега… Так не могло быть такого, господин, клянусь. Только утром сегодня видел, как парень с ведрами на берег шел!

Эдвин почувствовал, как задрожали ноги. Вамос едва заметно нахмурился, Бернал внимательно слушал.

– Да, точно вам говорю! Я-то обычно в тени, то тут, то там. – Тряпица смутился, затрудняясь объяснить, почему он обычно валяется по темным углам, хотя по его виду было и так понятно. – Вот меня люди и не замечают. А я все вижу! Тут парень, в деревне он был! Уже солнце высоко стояло, ближе к полудню, нет сомнений.

Нищий замолк. Люди переглядывались, добавить было нечего. Пара человек робко пробормотали что-то в защиту Эдвина, но их голоса потонули в тишине. Генерал перевел взгляд на Вамоса, вопросительно поднял брови. Старик твердо встретил взгляд.

– Господин, я говорю как есть. В Берегах Эдвин. А что этот бормочет… По его виду все ясно, за монетку на мать родную поклеп наведет.

Каменщик замолк, Тряпица оскалил желтые зубы. Бернал покрутил монету в руках, сузил глаза.

– Оба говорите складно, но… Был тут парень или нет, теперь не узнать – может, прячется в каком-то подвале, а потом явится как ни в чем мне бывало. Должен быть проверен. И по закону, и после ваших разговоров. Гвардия не может позволить себе полагаться на слово. Однако и времени ждать до завтрашнего вечера у нас нет, и не только из-за юноши. К вопросу об этом…

Генерал обвел взглядом людей.

– Наш отряд, как я уже упоминал, оказался тут по случайности: для вас счастливой, для нас не очень. Мы преследуем кое-кого. Человека опасного, совершившего ряд преступлений против империи. Не хочу вас волновать сверх того, что уже было сегодня, но обязан спросить: не видел ли кто за последние сутки в окрестностях или в самой деревне незнакомого человека? Мужчина, ростом выше среднего, худой, смуглый, одежда простая, но недешевая. Небольшая седина в волосах и бороде, возраст уже зрелый, ближе к моему. Был такой? Он бы побоялся задерживаться в людном месте, гоним мы его уже долго, но вдруг попался кому на глаза?

Люди зашептались. Если до этого вокруг главенствовало смущение и тревога, то сейчас в воздухе явно витало недоумение. Беглый преступник? Здесь? Да одного появления белоголового с группой военных в придачу хватит местным сплетникам на долгие месяцы, если не годы.

Бернал вздохнул, пробормотал:

– Другого и не ждал… Что касается юноши, – генерал собрался, выпрямил спину, – поступим так! Вы, трое! – Палец указал на ближайших гвардейцев – Реквизируйте телегу, ладную, коней на всех не хватит. К утру все должны быть собраны: доставите детей в Лордан, а до этого пусть сидят в таверне по комнатам, от греха, выставите охранение. Родственников пускать, но по одному, пусть прощаются, путь не близкий. Сопроводите до места тоже втроем, этого хватит.

Палец переместился левее.

– Оставшиеся трое. До вечера обыскать деревню, чердаки, подвалы, берег тоже проверить. Мы с Роше выдвигаемся дальше. На большее нет времени. Хью, Корин – утром, как отправите телегу, нагоните нас. Джеррен, если при обыске никого не найдете, останешься тут дольше остальных. Задача – встретить юношу, допросить, доставить в Лордан.

Джеррен, здоровяк с бритой головой, кивнул. Бернал опустил руку, посмотрел на жителей деревни.

– Что касается вас, прошу разойтись по домам и отложить все дела. Мои люди зайдут к вам, будут вежливы, но еще раз все проверят. И напоминаю, за несоблюдение постулатов в будущем вас может ждать штраф… Или что-то похуже.

Люди молча начали пятиться к домам. Генерал перевел взгляд на Тряпицу, неподвижно стоящего впереди всех, щелчком пальца отправил монету в полет. Сверкнуло серебро, монетка шлепнулась на землю у ног нищего. Тот нагнулся, цапнул ее вместе с землей, деньги исчезли в складках рубища.

– Благодарю, господин.

Генерал мельком взглянул на Вамоса, повернулся обратно к гвардейцам, нахмурился и добавил:

– Сначала проверьте берег и этот дом. Вперед! Господин каменщик, позвольте на пару слов…

Эдвин отшатнулся от щели. Тело медленно наполняла паника. И что теперь делать? Сунешься через главный вход – сразу заметят. Останешься на чердаке – окон нет, дверь одна. Задняя дверь? Есть еще пара минут, но зачем? Прятаться в лесу, ждать, когда военные уйдут? И что потом? Вон как у местных недобро глаза заблестели при упоминании штрафа, сами ведь и отдадут военным на поруки. Кого теперь волнует, сколько Эдвину лет и где он был? Генерал высказался однозначно, надо проверить. А проблемы никому не нужны. Может, и не так плохо на распределении? Ну, пробудет там месяц или два…

В этот момент сзади зашуршало сено. Эдвин ужаснулся – нашли! Как так быстро? Начал оборачиваться, и в этот момент рот ему закрыла крепкая рука.

«Что-то в последнее время мне часто затыкают рот».

Резкая подсечка, юноша повалился с ног. Неизвестный поймал его в падении, развернул, юноша мягко упал на землю спиной. Ладонь все еще зажимала Эдвину рот, второй рукой мужчина придавил его к земле, наклонился почти вплотную.

Генерал скупо, по-военному описал человека, но сделал это очень точно. Худой, смуглый, одежда простая, но недешевая. Небольшая седина в волосах и бороде, возраст уже зрелый. Карие глаза насмешливо смотрели почти в упор. Эдвин сложил воедино открытую калитку, слова генерала, его уставший вид. Мысленно застонал.

«Если выживу, то этот день запомнится надолго».

Опасный человек, совершивший, по словам генерала, «ряд преступлений против империи», ухмыльнулся, наклонился к Эдвину почти вплотную и прошептал ему в ухо:

– Ну что, парень, похоже, мы можем помочь друг другу?

Глава 4. Райя

Пот стекал по вискам, а от скуки хотелось выть. Шел третий час заседания. Райя удерживала туфлю на пальцах ноги и вяло покачивала ею в такт стараниям слуг, выстроившихся по периметру зала. Парни и девушки, стоя в простенках, удерживали в руках натянутые на квадратный каркас полотна ткани и беспрерывно махали ими над головой, гоняя горячий воздух по помещению и пытаясь создать хотя бы иллюзию свежести. Особого успеха это не приносило, лица собравшихся в зале покраснели, пот блестел на нахмуренных лбах.

Слуги сновали туда-сюда по залу, выставляя на стол все новые кушанья. Зачем еда на государственном совете? Райя всегда думала, что уместнее разложить на огромном столе документы, расстелить карту, на худой конец. Придать этому сборищу хотя бы немного официоза и серьезности. Увы, высшие чины предпочитали наедать бока даже в процессе принятия решений, которые напрямую влияли на сотни тысяч жизней. Влияли на всю Симфарею.

К еде она даже не притронулась, лишь пила охлажденную воду. Тарелки сверкали на солнце позолоченными каемками, белые занавески на огромных окнах трепетали от сквозняка. Райя возвела глаза к потолку. Совещательный зал находился в самом сердце империи, на верхних этажах столичного замка. Обитель Владыки в Аргенте, место, откуда правитель диктовал свою волю. Идеально круглое помещение, белые стены уходили далеко ввысь, где в полумраке застыла потолочная фреска. Темная по краям, по мере сужения она становилась светлее, сверкая ослепительной белизной в самом центре. На ярком фоне вырисовывался угольно-черный застывший силуэт. Последние секунды Годвина, увековеченные на расписном потолке. Событие, которое церковь настоятельно рекомендовала помнить всем и каждому даже сейчас, тысячу лет спустя. Впрочем, уже значительно больше. Шел 1372 год новой эры, но Райя не испытывала никакого блаженного трепета. Вместо этого она отчаянно скучала, а в сотый раз изучать каждый дюйм расписного потолка было невыносимо. Она опустила голову и всмотрелась в лица окружающих, столь же хорошо знакомых ей, но хотя бы подвижных, в отличие от застывшего тысячелетие назад Годвина.

Комната была переполнена людьми. Почти каждый присутствующий, за исключением слуг, считал свои долгом привести с собой хотя бы одну комнатную собачку. Военным смотрели в рот их адъютанты, священнослужителям – писари, на маленьких табуретках сидели секретари, поскрипывая перьями по пергаменту. Райя старалась не думать о том, что для других она такая же собачка при своем отце.

Она скосила глаза влево. Гидеон, старший дипломат Аргента, а по совместительству ее отец, сидел, сложив руки на коленях. К еде он тоже не притронулся. Лоб расслаблен, веки полуопущенны, остатки седых волос вяло покачиваются на сквозняке. Казалось, он дремал, ни капли не интересуясь происходящим вокруг, однако Райя знала, отец слышит куда больше, чем остальные. Долгие годы на его должности кого угодно научат отделять пустой шум от действительно важного.

«Отделяй важное от несущественного».

По сути, первое, чему он пытался научить ее. Еще в детстве, в те редкие моменты, когда отец находился дома, а не в очередной поездке на благо империи. Небольшая подготовка, дрессировка неокрепшего ума давала свои плоды. С детства Райя знала – она пойдет по стопам отца. Затем последовала женская школа, два года в монастыре, еще четыре – в столичном университете. Необходимый минимум, основа ее дипломатической карьеры. Ну и, куда без этого, протекция сверху. И вот она тут, за главным столом страны. Пусть пока лишь как тень своего отца, придаток, которому положено молчать и слушать.

И она слушала. Сразу разделила действующих лиц по ролям. Те, кто принимает решения, и те, кто сотрясают воздух. Главные роли и массовка. Сегодня на овации толпы претендовало, помимо Гидеона, еще пять человек. Райя скользнула взглядом вдоль стола, вглядываясь в эти лица, пытаясь увидеть скрытое.

Во главе стола, с обманчиво бесстрастным видом, сидел главный человек во всей империи. Вильгельм. Владыка. Многолетний правитель Симфареи. Человек, объединивший под своей властью целый континент. Вся пролитая кровь давно была смыта, ужасы войны потерялись за долгим списком подобострастных титулов и чинов. Узловатые ладони владыки покоились на столе, тонкие губы были плотно сжаты. Темные глаза с хитринкой неотрывно смотрели на выступающих. Поседевшие, с залысинами волосы были зачесаны назад, обшитый серебром фиолетовый камзол искрился в лучах солнца. Из-под высокого воротника свисала серебряная цепочка сразу с несколькими кулонами, точно такая же, но меньшего размера, болталась на запястье. Несмотря на преклонный возраст и внешность заботливого дедушки, Вильгельм выглядел тверже и строже любого присутствующего на совете.

По левую руку от него расположился глава церкви, святой отец Урбейн. Единственный, кто мог слегка приподнять бровь, выражая таким образом несогласие с владыкой. Светлые, стриженные под горшок волосы доходили почти до бровей. Руки с короткими пальцами гоняли еду по тарелке, периодически закидывая в рот кусочки пищи. Светло-бежевая мантия, словно в противовес темному с серебром одеянию владыки. Голубые, почти белесые глаза смотрели из-под нахмуренных бровей. Урбейн выглядел чуть ли не суровее владыки, игнорируя положенную священнослужителю благость и доброту. Ведь все знали, единожды перейдя дорогу церкви – сочтешь за благость еще хоть раз увидеть солнце в небе.

Справа с невозмутимым видом за выступлением следил Трагот Хослоу – главнокомандующий имперской армии. В его подчинении находилась вся военная сила Симфареи – начиная с городской стражи, сфера его ответственности плавно перетекала на регулярный военный корпус и заканчивалась где-то в казармах столичной гвардии, элитного войска владыки. Выглядел он соответствующее: крепкий, рост под два метра, серебристые доспехи идеально подогнаны. В последнее время его зычный голос редко можно было услышать на совете, чаще Трагот хмурился, но молчал. Это был человек войны, а теперь за окном стояло мирное время. Хотя любой, даже самый неискушенный человек в замке затруднился бы ответить: настоящий ли это мир или иллюзия, подкрепляемая сильными мира сего, собравшимися за столом. На регулярные перепалки главнокомандующий реагировал по-военному спокойно, а точнее никак, лишь изредка почесывая рукой пышную бороду.

Впрочем, в этой комнате у него имелся конкурент. Взгляд Райи метнулся в противоположную сторону зала. У выхода, практически сливаясь со стеной, на отдельном стуле неподвижно сидел мужчина в черной мантии. Его можно было принять за статую, одни только губы кривились в усмешке на усталом лице. Подбородком он упирался на сложенные в замок руки, глаза бегали туда-сюда, оценивая присутствующих. Единственный, кто пришел в полном одиночестве. Это, как и отдельное место за пределами роскошного стола, могло ввести в заблуждение неискушенную персону, пускало пыль в глаза.

Тем временем, встретив этого человека в коридорах столицы, знающие люди сразу расступались, а любой шепот смолкал. Морн, глава тайной службы. Верный слуга империи, а не Вильгельма. Конечно же, действовал он с соответствующим окружению пиететом, с одинаковым уважением как к владыке, так и к церкви. Смиренно кивал, слушая речи Вильгельма, и мирно склонял голову в присутствии Урбейна. При этом, одинаково подчиняясь обоим, Морн не служил никому, цепко соблюдая баланс и не позволяя чаше весов склониться на одну из сторон. Ведь Симфарея может жить спокойно, зная, что поддержка церкви незыблема, а священнослужители, в свою очередь, несут истину в общество, не встречая сопротивления во главе стола. Идеальный баланс, не правда ли?

Все это до Райи донес отец сразу после ее первого собрания. Девушка была уверена, что минимум половина присутствующих принимали странную фигуру у выхода за служку владыки, прихоть, наблюдателя за слугами, не более. Вместе с тем отец честно сообщил, что даже он понятия не имеет, сколько человек входит в тайную службу. Но, ухмыльнувшись, выразил надежу, что хотя бы Вильгельму это известно. Словно услышав эти мысли, человек в черном поймал ее взгляд, ухмылка стала на волосок шире. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем Морн внезапно подмигнул. По спине скатилась капля пота, смывая пробежавшие по позвоночнику мурашки. Девушка отвернулась.

То были пять основных ролей: сила во главе стола, святая церковь, дипломатия, армия, Черная мантия в задних рядах. Дополнительное место в списке обычно оставалось вакантно. Порой все внимание собрания перетягивал на себя Арганти Лукс, сухой старик, тощий как колосок, в чем была некая ирония, ведь он управлял всем, что касалось земледелия, хозяйства и содержания страны в сытости. В свое брюзжание он частенько вплетал множество цифр, сельскохозяйственных площадей и соотношений голов скота на душу населения. В иной день все взгляды притягивал Кеннет Роже, несущий в себе бремя увеселения. С несоответствующим его должности спокойствием он сухо перечислял расходы, требуемые на очередной прием, праздник или столичную ярмарку.

Сегодня же оба молчали. Публикой владел человек, активное выступление которого было редкостью – слишком уж много зависело от его деятельности. Привратник Хейзел, главный по имперским рудникам. А рудники, как известно, – опора Симфареи, ее главный ресурс. Молчание Хейзела означало, что с этим ресурсом все хорошо, для беспокойства нет причин. Но увы, именно он сейчас хлопал ладонью по столу, в неистовстве тряся брыластыми щеками. Лысая голова блистала на солнце. Второй и третий подбородки осуждающе подрагивали, словно поддерживая настроение хозяина. Тот, в свою очередь, не забывал цеплять с тарелки то куриную ножку, то кусочек хлеба и, прежде чем отправить в рот, тряс всем этим в воздухе, подкрепляя важность своей речи.

– …вам известно, рудники и так работают на пределе! Также всем вам должно быть известно, что предел этот… эээ…в своем роде непреодолим! Земли страны по-прежнему богаты рунами, однако добыча ресурса, к моему глубочайшему сожалению, осуществима только с помощью рабочей силы. А поток работников, какой кошмар, все сокращается и сокращается! С глубочайшей тоской я могу сообщить, что к середине года из населенных и распределительных пунктов к нам было доставлено тридцать шесть белоголовых. Касательно столичного рудника – еще часть на подходе, но с такой тенденцией, страшно произносить эти слова, к концу года мы не дотянем даже до сотни!

Толстяк запыхтел, пытаясь восстановить дыхание и одновременно откусить кусок вяленой рыбы. Зал на мгновение погрузился в тишину. Святой отец прищурился, наклонился вперед и вкрадчиво произнес:

– Достопочтенный Хейзел, правильно ли я услышал, что вы только что назвали снижение количества опаснейших индивидуумов, способных, напоминаю вам, уничтожать целые города, кошмаром и тоской?

Хейзел захлебнулся вином, обиженно посмотрел на священнослужителя.

– Ваша святость, вы не так меня поняли! Осознание того, что жизнь в империи становится все безопаснее, а церковь и гвардия, – тут толстяк кивнул Траготу, – днем и ночью выполняют свой долг, уверяю вас, все это наполняет мое сердце теплотой! Но надо ли напомнить, что наполняет теплотой комнаты замка? От чего работают лампы на потолке? Или, боже упаси, мы бы хотели вернуться в эру факелов? Освещать и греть замок огнем, как простолюдины? Каким образом были приготовлены, – он махнул рукой в сторону своей тарелки, – эти чудесные кушанья? Я уже не говорю о производстве оружия, доспехов! Для всего этого, да-да, для всего нужны руны! Те самые руны, добываемые в рудниках. И так уж сложилось, что добывать и обрабатывать их мы можем только руками белоголовых. А упомянутых молодых людей, как я уже уточнил ранее, с каждым годом все меньше!

Толстяк перевел дух и продолжил:

– Еще несколько лет назад цифра в пару сотен человек в год казалась смешной! Теперь мы не дотягиваем и до сотни! Что дальше? Я безмерно счастлив, что жители Симфареи могут спать по ночам, все реже падая в обморок от тряски, но что будет с рудниками? Ресурсы нашей земли воистину неиссякаемы. Только какой толк от богатства, до которого не можешь дотянуться?

Райя моргнула. Пламенная речь Хейзела была не в новинку; по слухам, он всю карьеру построил на своей болтовне. И все-таки сейчас, между строк, он позволил себе не согласиться со святым отцом. Изложил факты, но не предоставил решения. Указал, насколько столица зависима от ресурса, которым он, Хейзел, заведует. Достаточно смело, даже безрассудно, а значит, дело действительно серьезное.

В самом деле, крупные города уже долгие годы были зависимы от рудников. Свет, тепло, производство – все работало от мельчайших серебряных крупиц, называемых рунами. Главный ресурс империи в избытке покоился в недрах земли, на всех известных месторождениях с давних времен были расположены рудники. Политическую силу городов определяло уже не только местоположение, отношения с соседями, заключенные браки и количество солдат, а еще и наличие собственного рудника, его размеры, объемы добычи и рабочей силы.

Ах да, рабочая сила… Пренеприятный, но крайне важный момент. Крупицы рун начинали попадаться в земле за много миль до месторождений и в таких малых количествах были совершенно безопасны. То же самое можно было сказать про обработанные руны, используемые в городском быту. Но что касается рун в местах добычи и в больших количествах… От вдыхания воздуха в таких местах у обычных людей случались ожоги легких, приступы удушья, обмороки. В некоторых случаях и прикосновение к большим массивам необработанных рун вызывало ожоги и отмирание конечностей. Долгое пребывание на месторождении приводило к смерти: либо сразу, либо в течение нескольких часов организм просто переставал справляться с повреждениями. Повязки на лицах и перчатки помогали только до определенного момента, о спуске в глубины рудников не могло быть и речи. Так как же добыть ценнейший ресурс, который убивает добытчика? Тут вмешалось само мироздание.