Наши за границей

До Кёльна доехали без особенных приключений, прибыв на кёльнскую станцию часов в 9 вечера. Из Кёльна в Париж поезд должен идти в полночь. Оставалось много свободного времени, и вот Николай Иванович и Глафира Семёновна направились в буфет. Столовая комната была переполнена проезжающими. Кто ждал поезда в Париж, кто в Берлин, кто в Майнц, кто в Мюнхен. Немецкая речь чередовалась с французской, цедил сквозь зубы англичанин по-английски, и вдруг послышалась русская речь. Николай Иванович вздрогнул и обернулся. Обернулась и Глафира Семёновна. За столом перед бутылкой рейнвейна сидел, откинувшись на спинку стула, жирный широколицый человек с жиденькой бородкой и гладил себя пухлой рукой с бриллиантовым перстнем на указательном пальце по жирному чреву, на котором колыхалась массивная золотая часовая цепь с целой кучей учредительских жетонов. Одет жирный человек был в серую пиджачную пару купеческого покроя и имел на голове шляпу котелком. Против жирного человека через стол помещался седой рослый усач в пенсне, с сигарой в зубах, в сильно потёртом пальто-крылатке и в мягкой поярковой шляпе с широкими полями. Жирный человек и усач разговаривали по-русски.

– Русские… – прошептал жене на ухо Николай Иванович. – Сядем за их стол. Можно познакомиться и кой о чём порасспросить.

Супруги тотчас уселись за стол.

– Кёльнер! Цвай бифштекс и цвай бир! – скомандовал Николай Иванович прислуге и, обратясь к жирному человеку, спросил, приподнимая шляпу: – Кажется, тоже русские? Изволите в Париж на выставку ехать?

– Нет, уж с выставки, чтоб ей ни дна, ни покрышки! – отвечал жирный человек, не переменяя своего положения. – Теперь обратно в свои московские палестины спешим.

– Вот удивительно, что вы так честите выставку! Все, которые оттуда возвратились, нам очень и очень хвалили её. Говорят, уму помраченье.

– Грабёж-с… Грабёж на большой дороге за всё, a жизнь – собачья. Конечно, везде цивилизация, но по цивилизации и грабят. Четвертаков-то этих самых сорокакопеечных мы вытаскивали, вытаскивали из-за голенища, да инда надсадились.

– Неужели такая дороговизна? – удивился Николай Иванович.

– Ну, не так, чтоб уж очень, – вставил своё слово усач, вынимая изо рта сигару. – Понятное дело, в Париже во время выставки всё дороже, но…

– Ты, граф, молчи. Ты тратил не свои деньги, a чужие, так тебе и горя мало, – перебил его жирный человек, – a я и за тебя, и за себя свой истинник вытаскивал. Да, вот как… У нас в Москве, к примеру, ихний же французский «Сан-Жульен» хоть в каком грабительском ресторане полтора целковых за бутылку, a с меня в Париже за бутылку этого самого вина шестнадцать четвертаков взяли. По сорока копеек четвертак – шесть рублей сорок. Пять бутылочек мы вот по глупости нашей с графом-переводчиком с жару охолостили – тридцать два рубля заплатили.

– Да ведь не тот «Сан-Жульен», Пётр Никитич.

– Что ты мне толкуешь. «Сан-Жульен», всё «Сан-Жульен». Грабители! Разбойники! Потом тоже делали нам по особому заказу простую русскую уху в ресторане… Переводчик! Как ресторан-то?

– «Бребан»… – ответил усач.

– Ну, вот этот «Барабан» так нас отбарабанил по карману, что до новых веников не забудешь. Стыдно и сказать-то, сколько за уху отдали.

– Да ведь ты же, Пётр Никитич, непременно живую стерлядь захотел, a у них стерляди дунайские, из Австрии, привозные…

– Ну, так что ж из этого? Стерлядка была меньше комариного носа.

– Потом рейнская лососина.

– Молчи! Не выгораживай грабителей… Грабители и грабители! И не понимаю я, чего мы, русские, туда едем? – продолжал жирный человек. – Да у меня в Москве полная чаша, в четырнадцати комнатах с бабой и с детьми живу, шесть человек прислуги, глазом моргни, так со всех ног бросаются на услугу; у подъезда рысак в пролётке на резинах, a кучер на козлах, что твой протодьякон. A я потащился в Париж, чтоб за двадцать франков в день в двух паршивых каморках существовать, по шестьдесят три ступени под небеса отмеривать, на дурацких извозчиках трястись. Да у меня в Москве каждый приказчик вдвое лучше живёт, чем я в Париже жил. Утром проснёшься, звонишь, звонишь, чтоб к тебе прислужающий явился, – когда-то ещё он явится! Самоваров нет, квасу нет, бани нет, о ботвинье и не слыхали. Собачья жизнь, да и что ты хочешь! Напился ихнего паршивого кофею поутру – беги на выставку. Бродишь, бродишь, ломаешь, ломаешь ноги – обедать в трактир, a не домой. Сидишь в ихнем трактире и думаешь: «Батюшки! Не накормили бы лягушкой…» Поешь – сон тебя так и клонит. Тут бы прилечь да всхрапнуть, как православному человеку подобает, a ты опять бежишь, бежишь неизвестно куда, в какие-то театры…

– Зачем же ты бежал в театры? Ехал бы домой спать.

– Да ведь ты тащил, говорил, что вот такая и такая диковинка, нельзя быть в Париже и не видать её…

– A ты мог не соглашаться и ехать домой.

– Да ведь с выставки-то пока до дому доедешь, да шестьдесят три ступени в свою комнату отмеряешь, так, смотришь, и разгулялся, сна у тебя как будто и не бывало. Да и в театре… Сидишь и смотришь, a что смотришь? – разбери! Только разве какая-нибудь актриса ногу поднимет, так поймёшь, в чём дело.

– Врёшь, врёшь, – остановил жирного человека усач. – В театрах я тебе обстоятельно переводил, что говорилось на сцене.

– Собачья жизнь, собачья! – повторил жирный человек и, кивнув на пустую бутылку рейнвейна, сказал усачу: – Видишь, усохла. Вели, чтоб новую изобразили. A то терпеть не могу перед пустопорожней посудой сидеть.

Русские люди

Николай Иванович подсел ближе к жирному человеку и его спутнику, усачу, и, сказав: «Очень приятно за границей с русскими людьми встретиться», – отрекомендовался и отрекомендовал жену.

– Коммерции советник и кавалер Бездоннов, – произнёс, в свою очередь, жирный человек и, указывая на усача, прибавил: – A это вот господин переводчик и наш собственный адъютант.

– Граф Дмитрий Калинский, – назвался усач и, кивнув, в свою очередь, на жирного человека, сказал: – Взялся вот эту глыбу свозить в Париж на выставку и отцивилизовать, но цивилизации он у меня не поддался.

– Это что устриц-то жареных не ел? Так ты бы ещё захотел, чтоб я лягушек маринованных глотал! – отвечал жирный человек.

– Выставку ругаешь!

– Не ругаю, a говорю, что не стоило из-за этого семи вёрст киселя есть ехать. Только-то и любопытно, что в поднебесье на Эйфелевой башне мы выпили и закусили, a остальное всё видели и в Москве, на нашей Всероссийской выставке. Одно, что не в таком большом размере, так размер-то меня и раздражал. Ходишь, ходишь по какому-нибудь отделу, смотришь, смотришь на всё одно и то же, даже плюнешь. Провалитесь вы совсем с вашими кожами или бархатами! Ведь всё одно и то же, что у Ивана, что у Степана, что у Сидора, так зачем же целый огород витрин-то выставлять!

– Вот какой странный человек, – кивнул на жирного человека усач. – И всё так. В Париже хлеб отличный, a он вдруг о московских калачах стосковался.

– Не странный, a самобытный. Я, брат, славянофил.

– Скажите, пожалуйста, земляк, где бы нам в Париже остановиться? – спросил жирного человека Николай Иванович. – Хотелось бы, чтоб у станции сесть на извозчика и сказать: пошёл туда-то. Вы где останавливались?

– Не знаю, милостивый государь, не знаю. Никаких я улиц там не знаю. Это всё он, адьютант мой.

– Останавливайтесь там, где впустят, – проговорил усач. – Как гостиница с свободными номерами попадётся, так и останавливайтесь. Мы десять улиц околесили, пока нашли себе помещение. Занято, занято и занято.

– Глаша, слышишь? Вот происшествие-то! – отнёсся Николай Иванович к жене. – По всему городу придётся комнату искать. Беда!.. – покрутил он головой. – Особливо для того беда, у кого французский диалект такой, как у нас: на двоих три французских слова: бонжур, мерси, да буар.

– Врёшь, врёшь! По-французски я слов больше знаю и даже говорить могу, – откликнулась Глафира Семёновна.

– Добре, кабы так. A вот помяни моё слово – приедем в Париж, и прильнёт язык к гортани. A позвольте вас спросить: отсюда до Парижа без пересадки нас повезут? – обратился Николай Иванович к жирному человеку. – Очень уж я боюсь пересадки из вагона в вагон. Два раза мы таким манером перепутались и не туда попали.

– Ничего не знаю-с, решительно ничего. Вы графа спросите: он меня вёз.

– Без пересадки, без пересадки. Ложитесь в спальном вагоне спать и спите до Парижа. В спальном вагоне вас и на французской границе таможенные чиновники не потревожат.

– Вот это отлично, вот это хорошо! Глаша, надо взять места в спальных вагонах.

– Позвольте-с, вы не телеграфировали?

– То есть, как это?

– Не послали с дороги телеграмму, что вы желаете иметь места в спальном вагоне? Не послали, так мест не достанете.

– Глаша! Слышишь? Даже и спальные вагоны здесь по телеграмме! Ну, Неметчина! В Кёнигсберге обедать не дали – подавай телеграмму, a здесь в спальный вагон без телеграммы не пустят.

– Такой уж порядок. Места в спальных вагонах приготовляют заранее по телеграммам…

– Позвольте… но в обыкновенных-то вагонах без телеграммы всё-таки дозволят спать? – осведомился Николай Иванович.

– Конечно.

– Ну, слава Богу. A я уж думал…

Звонок. Вошёл железнодорожный сторож и прокричал что-то по-немецки, упоминая «Берлин». Усач засуетился.

– Допивай, Пётр Никитич, рейнвейн-то. Надо в поезд садиться, – сказал он жирному человеку.

Тот залпом выпил стакан, отдулся и, поднимаясь, произнёс:

– Только уж ты как хочешь, a в Берлине я ни на час не остановлюсь. В другой поезд – и в белокаменную.

– Врёшь, врёшь. Нельзя. Надо же мне тебя берлинским немцам показать. И, наконец, какое ты будешь иметь понятие о Европе, ежели ты Бисмарка не видал и берлинского пива не пил!

– На станции выпьем.

– Не то, не то. В Берлине мы на два дня остановимся, в лучших биргале побываем, в Зоологический сад я тебя свожу и берлинцам покажу. Берлинцы такого зверя, как ты, наверное не видали.

– Не останусь, я тебе говорю, в Берлине.

– Останешься, ежели я останусь. Ну, куда ж ты один поедешь? Ведь ты пропадёшь без меня. Ну, полно, не упрямься. «Взялся за гуж, так не говори, что не дюж». «Назвался груздем, так полезай в кузов». Выехал за границу, так как же в Берлине-то не побывать. Идём! Моё почтение, господа, – раскланялся усач с Николаем Ивановичем и Глафирой Семёновной, кликнул носильщика, велел ему тащить ручной багаж, лежавший у стола, и направился на платформу.

Кряхтя и охая, поплёлся за ним и жирный человек, также поклонившись Николаю Ивановичу и Глафире Семёновне, и сказал на прощанье:

– A насчёт грабежа и собачьей жизни – помяните моё слово, как в Париж приедете. Прощенья просим.

Вслед за отходом берлинского поезда возвестили об отправлении парижского поезда. Николай Иванович и Глафира Семёновна засуетились.

– Во? Во? Во цуг им Париж? – бросилась Глафира Семёновна к железнодорожному сторожу и сунула ему в руку два немецких гривенника.

– Kommen Sie mit, Madame… Jch werde zeigen, – сказал тот и повёл супругов к поезду.

Через полчаса Николай Иванович и Глафира Семёновна мчались в Париж.

Уныние и страх

Глухая ночь. Спокойное состояние духа вследствие полной уверенности, что он и жена едут прямо в Париж без пересадки, a также и плотный ужин с возлиянием пива и рейнвейна, которым Николай Иванович воспользовался в Кёльне, дали ему возможность уснуть в вагоне самым богатырским сном. Всхрапывания его были до того сильны, что даже заглушали стук колёс поезда и наводили на неспящую Глафиру Семёновну полнейшее уныние. Ей не спалось. Она была в тревоге. Поместившись с мужем вдвоём в отдельном купе вагона, она вдруг вспомнила, что читала в каком-то романе, как пассажиры, поместившиеся в отдельном купе, были ограблены во время пути злоумышленниками, изранены и выброшены на полотно дороги. В романе, правда, говорилось про двух женщин, ехавших в купе, – думалось ей, – a она находится в сообществе мужа, стало быть, мужчины, но что же значит этот мужчина, ежели он спит как убитый? Какая от него может быть защита? Разбойники ворвутся в купе, один набросится на спящего мужа, другой схватит её за горло, – и вот они погибли. Кричать? Но кто услышит? Купе глухое, не имеющее сообщения с другим купе; вход в него с подножки, находящейся снаружи вагона.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.