Мигель и Марисол

Вокруг стоял лес. Огромные лиственницы. Ни волка, ни ласточки не было. Они молча дошли до дома дедушки. И Марисол вцепилась в Исабель, как только увидела ее на пороге. Она прижалась к ней всем телом, молча и уткнувшись носом. Поскольку освободиться не представлялось возможном без боя, Исабель просто обняла ее за спину и стала целовать в макушку, напевая:

– Девочка гуляет, самая прекрасная, листик обретает, что роняет ласточка.

Марисол отцепила только голову и уставилась на Исабель.

После этого она получила последний поцелуй в нос и пока жмурилась, ее захват сзади был как-то ловко сброшен. Песня Исабель все кружилась у нее в голове.

Мигель сидел с дедушкой за столом, и они о чем-то серьезном говорили. О снах.

– Чей это язык? – спросила Марисол.

– Это местное наречие, но на этом языке говорят в стране Принца. «Да и во всех приграничных царствах, – сказала Исабель и улыбнулась, перехватив взгляд дедушки, – Приграничных». При полном их отсутствии.

– Он очень красивый!

Исабель произнесла длинную фразу на звонко-хриплом наречии. Видимо это были стихи. Это было как музыка.

– А когда мы будем его изучать?

– Сейчас, – спокойно сказала Исабель!

– Ураааааа! – закричали дети.

– Ненормальные, – сказала Исабель.

– Ботаники, – обиженным голосом произнес дедушка.

И они погрузились в урок. Учительница настаивала на перемене. Ученики поднимали бунт! Дедушка таскал еду и готовил всякие бутерброды. Но у него всегда получалось все кверхногами. Сыр с брынзой, а хлеб с сухарем, салат с маслом сливочным, а лук с редиской. Но дети не обращали на это никакого внимания и по ходу поглощали все как есть. Ворон каркнул два раза. Дедушка сказал вдруг совсем как-то просто и по-взрослому:

– Пора, ботаники!

Каким-то молодым тихим голосом. И они периферийным зрением увидели стоящего рядом крепкого средних лет мужчину в темной рубашке.

Они обернулись к нему, и он спокойно сказал на звонко-хриплом наречии:

– Пока, – и какое-то неизученное ими слово типа – Хморюзги!

Это выглядело примерна, как:

– Эхли, хморюзги!

– Что это? – спросили они у Исабель.

– Оболтусы, – сказала она и ушла из дома.

– Хморюзга! – два рта кричали друг другу и тыкали пальцем друг другу в нос.

– Пора! – донеслось сбоку.

Лес уходил назад, солнце уже клонилось к закату, птички прекратили свой щебет. Шаги были почти не слышны на мшистой дороге. Тень появилась резко и без грома.

Она пронеслась над кронами чуть сзади бегущих детей, но они заметили ее сразу. Все. Она увидела их. Она искала их все это время. Она сменила тактику. Мигель странным образом понимал через какие коридоры она нащупала его. Они исчезли под деревом и замедлили время. Это смутило ее, но не настолько. Она быстро идентифицировала их снова. Но дети закрыли тропу. Они это сделали хоть и в первый раз намеренно, но очень уверенно. И вот это оказалось проблемой для нее. Лес загудел кронами, ветер начал гудеть в верхушках. Она не могла пробиться сквозь них. Или не хотела. Она увидела их. Она их нашла. И она была удовлетворена. Сердце сжалось. Чувство большого груза навалилось, наплыло, прижало. На сколько лет они повзрослели в этот момент, что сказал бы психолог? Но это чувство прошло. Тень ушла, ушла к себе. Туда, где черные башни замка нависали над дорогой. Туда, где был еще кто-то. Кто-то черный. И кто-то еще. Они шли вниз спокойно, быстро, уверенно.

– Хморюзга! – сказал Мигель.

– Сам!

Собака стояла у самой стены. Марисол целовала ее в лоб, но впервые это было как-то иначе:

– Не волнуйся! – говорила она ему после каждого касания губами.

Но собаке это не казалось убедительным тезисом.

– Так собаки не смотрят! – сказал, улыбаясь, Мигель, тоже наклонился, прижался щекой к его шее и пошел к колодцу.

Потом он остановился на полпути, повернулся и сказал:

– Ты все дрова переколол? Мне-то оставь чуток! Трудоголик!

И уже удаляясь:

– Когда ты спишь?

Поиски ласточки

Марисол видела всадника, видела медведя, видела женщину у окна, но дядю Сережу она не видела давно. Он стоял собранный и целеустремленный. Казалось, он проломит любую стену. Но он смотрел на тонкие-тонкие свечки, которые, казалось, горели вечно. Этого она не видела. А он не видел ее. И не слышал. Но она спросила кого-то, кто стоял рядом:

– Что это?

Голос справа ответил:

– Такие вот. Горят 40 дней.

Марисол обернулась и увидела очень старенького старичка. С бородкой, в рясе потертой.

– А зачем они?

– Они возвращают. Но это не суть.

– А в чем суть?

Старичок засмеялся естественно и по-детски.

– «Возвращаются все, кто на год, кто совсем…» – пропел он из песни, – Откуда и куда? Ну да дело не в них. Хотя физика, конечно, удивительная у процесса. Но дело не в них.

– А в чем, Отец …

– Кассиан, Солнцемарья.

– А в чем дело?

– В молитве, солнце мое.

– Я хочу научиться.

– Ты же ласточку ищешь, – засмеялся он.

– А как мне ее найти?

– Так вот же она.

Девочка удивилась, но птичий крик раздался откуда-то рядом. Марисол оглянулась. На стене под куполом было ласточкино гнездо. И на нем сидела ласточка. Она посмотрела на девочку и нырнула прямо в ее сторону. Марисол шарахнулась в сторону, но она лишь коснулась ее виска крылом, как в лесу делала, и потом стала кружить вокруг нее по часовой стрелке. У Марисол закружилась голова, и она проснулась. Дедушка сидел рядом и перебирал травы на столе. Он покосился на нее и сказал:

– Только хморюзги так поступают!

– Как, дедушка?

– В моей кровати сопеть, а кто-то ведь ласточку ищет!

– А тут тепло так, – и она поджала коленки и завернулась в одеяло почти с головой.

И вдруг ей стало очень тревожно. Очень-очень. Она не могла понять, где она. Она же не может быть там. Она хотела вернуться, проснуться, но что-то ее держало, где-то между снами, и она снова увидела туман, и тревога выросла до предельного предела, до ледяного ужаса, и вдруг она услышала крик ласточки. Она понеслась туда, на него, и вдруг открыла глаза у себя в комнате. И стало очень хорошо, и женщина очень знакомая, в серо-рыжем длинном свитере с мужским ремнем заботливо смотрела на нее. Ей стало очень спокойно. И она села на кровати. И уже хотела подняться и подойти к ней, и примоститься у нее на коленях. Но вдруг плеснула рыбка, и поплыли круги, и она почувствовала щекой подушку.

Она медленно провела рукой. Она лежала на кровати. Рука нащупала пса. Белый плюшевый пес спал рядом, как обычно. Она медленно открыла глаза, первые лучики блеснули в них. Кошка сидела на полке у шкатулки и тихо смотрела на нее. Кто-то рубил дрова.

Она медленно вылезла из-под одеяла и вдруг вздрогнула. Крик ласточки донесся до нее откуда-то извне. Стук топора прекратился. Она оглянулась, прошла мимо спящего как обычно Мигеля, вышла на крыльцо и направилась к колодцу. Там она долго пила студеную воду, и лягушка поприветствовала ее своим «ква». Она кивнула. Собаки не было видно по утрам. Потом она выходила из-за дома, и Марисол прижималась к ней, и становилось спокойно. Но в этот раз собака не вышла. Марисол побежала обратно в дом снова нарядилась в платье и диадему. Потом скинула все с себя и побежала на лужайку к дубу.

Мигель искал ласточку, но потерялся в красной пустыне. Он долго шел по ней мимо странной стены, мимо каких-то холмов, по бескрайнему опустелому пространству. Туман был на краю. И кто-то большой и сильный шел вдоль этой стены тумана. Он увидел Мигеля. Мигель почувствовал это, но это был не человек. Он побежал к нему, он был прекрасен. Он был силен и смел. И он был медведь. И он сказал Мигелю: «Ты, похоже, тоже не знаешь, где вход!» «Я ищу ласточку!» – сказал ему Мигель, – «Тебе больно!» «Здесь не пролетала ласточка! Ох, если б здесь была ласточка!»

Мигелю очень захотелось ему помочь. Но он не знал как. И вдруг ужасный грохот стал приближаться, и Мигель понял, что стена рушиться, и что, если он не успеет, то он никогда не выберется отсюда. И он побежал, но, исчезая, он увидел всадника на белом коне, на самом горизонте. И Мигель оказался в церкви. И старичок спросил его: «Ты тоже ищешь ласточку?» «Да!» – ответил он. «Так она улетела с Солнцемарьей» «А как же я вернусь?» «А ты куда хочешь?» «Домой!» «Так почему же ты здесь?» Мигель засмеялся и вдруг вспомнил про дрова за домом. Человек с длинными кучерявыми волосами и крепкой спиной рубил их тем самым топором, что всегда валялся в дровнице. Он был силен и уверен в каждом движении. И он обернулся к нему: «Соня!» – сказал он ему. Мигель опять засмеялся, но рыбка прыгнула и круги стерли все. Он проснулся от стука топора, но когда открыл глаза, понял, что это было во сне.

Мигель собрал разбросанные платье и колготки с поясом, повесил на стул и пошел относить наколотые дрова в дровницу. Собака шла к Марисол, медленно двигавшейся с узким красивым мечом на лужайке за дубом. Ласточка едва коснулась его кончиком крыла и исчезла за домом.

Первый бой

Рыцари на дороге сужали круг поиска. Но тропа не открывалась им. Они следили за ними из-за деревьев. Они были осторожны.

Что изменилось после первого урока с ласточкой? Да почти ничего. Если в случае с волком они в три пота прыгали, как йоги на углях, поначалу по меньшей мере. А с белкой уворачивались от шишек да махали мечом, как угорелые. То тут, что нужно было сделать? Ласточкин едва уловимый писк, словно из другого мира куда-то звал. Касание крыла едва уловимое тоже. Но вот увидеть ее – это была загадка. А вот ночью, ночью они искали ласточку. И в какие только дебри эти поиски их не заводили. Но в этот раз они были спокойней. Они понимали, что что-то связывает их с ней не на уровне глаз, а скорее на уровне живота или еще как-то. Волк тоже появлялся не сразу. И мир замедлялся не сразу. Но как-то это они уже научились делать.

Сомбра появился без предисловий. Тень нависла над ними, сделав пару галсов, и стала опускаться между крон. Замедлить мир или скрыться, как волк, это было лишь техническим действием, чтобы ослабить силу противника. Но это был не обычный рыцарь. Он стоял перед ними в своем сером хитоне с капюшоном и рыжими очками. Большой прямой черный меч, круглой гардой и черным камнем в навершии. И его глаза светились ненавистью. А этого в этой стране они еще не видели ни разу.

Он стоял, как очень опытный воин. Как хозяин ситуации. Но он не был спокоен. Он излучал ненависть и гнев. Хотя внешне был хладнокровен. Его слова не звучали эмоционально. Скорее артистически иронично. Но они уже были достаточно сильны, чтобы понять, что это лишь маска. «Мифы из комиксов? Что вы тут делаете? Разве это ваша битва! Откуда вы взялись? Опять старикан! Все никак не угомонится!»

Дети молчали. Что-то заставило их расположиться в шахматном порядке. Девочка встала за левым плечом Мигеля. Они не были абсолютно спокойны. Но ни паники, ни страха на уровне животного, который он им внушал раньше, не было.

– Вы знаете, что мне нужно? – спросил он.

Дети не среагировали никак. И он увидел, что они становятся спокойней. Они были расслаблены и просто смотрели на него. Это вывело его из себя. Шелест вынимаемых мечей слился с тремя молниеносными шагами. Все три меча блеснули, но он провалился. Они стояли за ним, очень медленно возвращая меч в боевую позицию. Правда, он держал меч одной рукой. И у Мигеля была разрезана рубашка. И из шрама на коже текла кровь. «Неплохо, – сказал он, – но это не то, что я ожидал». И он успокоился. Он стал уверен в себе. Время разбилось на брызги. Он взялся за меч двумя руками.

Мечи звенели, как крик ласточки, словно из другого мира, движения были одновременно и сверхмедленными, и быстрыми, как пуля. Он был сильнее, он был быстрее. Оставалось совсем немного. Они держались еще за счет двойных ударов и правильной позиции, постоянно угрожающей ему из двух точек. Это не давало ему завершить удар. Но время истекало. Было не страшно. Просто была битва. Нельзя сказать, что Мигель не думал ни о чем. Нет. Совсем нет. Его было двое. И тот второй, думал о Марисол. О городе. О Валентине.

Марисол была нежной. И та вторая Марисол излучала эту нежность. К дедушке, к псу, к брату, ко всем жителям города, к Исабель и ко всем, о ком она слышала столько. Даже к медведю.

Но времени почти не осталось. Он был сильнее. Он медленно повернулся на пятках и едва заметно поправил положение своего меча. Он знал, что будет последняя атака. Он был спокоен. Уже спокоен. Лишь ненависть свою он не смог замаскировать ничем.

«Проклятый старик!» – прошипел он.

Но тут странный треск послышался справа от застывших перед последней схваткой воинов. Двух уже почти не детей и одного уже совсем не ребенка. Которые замерли перед последней атакой. Это было как лавина, как камнепад, как обрушение той стены, от которой бежал Мигель. Ветви раздвинулись и большой красивый, как в сказке, олень буквально смел Тень с его места. Сомбра отскочил метров на десять и не успел подняться, как был отброшен еще на столько же. Он поднял взгляд на стоящего в пяти метрах оленя, опустившего рога и готовящегося к прыжку и вдруг вихрем взмыл в небо. Он был ранен. Или как минимум ушиблен. Его тень, шатаясь удалилась из виду и растворилась за кронами. То ли отдаленный гром, то ли стон, то ли рык прокатился по небу.

Мигель бросился к сестре. Она стояла с поднятым мечом. Ее глаза светились, и кольцо на руке било лучами во все стороны. Ни тени страха или отчаяния не было в ее взгляде. Только нежность и странный пронизывающий пространство взгляд, сфокусированный словно на чем-то там, за стеной леса. На ней не было шрамов. Лишь большая прядь волос с правой стороны была отрублена. Мигель был весь в крови. Боли он не чувствовал.

Олень стоял в десяти метрах между деревьев и смотрел туда, где исчезла тень. Он не имел клыков. Не имел невесомости и скорости белки. Он был здесь, в этом мире, большой и красивый. И его сила была совсем не в этом.

– Марисол опустила взгляд на Мигеля, на оленя, потом снова на брата и тихо сказала: «Он имеет намерение победить! Он знает намерение победы. И его намерение нельзя отнять у него! Этому сможем ли мы научиться, Мигель?»

Мигеля начало лихорадить. Нервы дали о себе знать.

Олень медленно прошел рядом с ними и пошел в сторону верхнего дома. Вся троица вскоре вышла на поляну. Дедушка сидел на пороге и курил трубку. Олень остановился на поляне и Исабель подошла к нему. Она положила ему руку на лоб и потом наклонилась щекой к его голове. Они постояли так немного и олень, взмахнув рогами, унесся в лес. Исабель взяла мальчика за руку и повела в дом. Хотя мальчик ли был теперь этот юноша? И дело не в окрепших плечах и твердой мужской походке, и не в прямой осанке. Это был совсем другой взгляд. Не того, вырвавшегося из стены тумана, ребенка.

Поэты-кордебалеты

Раны Мигеля не были такими уж глубокими. Дедушка сделал какой-то настой из трав. Еще чего-то, Исабель наложила повязки. Боль уже не чувствовалась. Но голова иногда чуть кружилась, и в какой-то такой момент ему показалось, что он слышит, как кто-то тихо читает молитвы. Мигель встряхнул головой.

– Готовы ли мы? – спросил он, пока Исабель доматывала его руку.

– Готовы ли вы? – спросил дедушка?

– Готова ли я? – спросила Марисол.

– Готов ли борщ? – спросила Исабель.

Все посмотрели на дедушку, кроме Исабель.

– Я не знаю? – задумчиво произнес дедушка, – Может все не так однозначно…

Повисла пауза. Дети смотрели на него замерев, затаив дыхание.

– Свекла вариться дольше картошки. Но некоторые любят хрустящую. Поэтому…

Но ему не дали договорить, Мигель затянул «Нуууууууууу!», Марисол полезла за ромашковым веником, дедушка ретировался на другую сторону стола и оттуда стал говорить о неоднозначности кулинарии в вопросах свекольных супов. Добраться до него с ромашкой не получалось, потому что он перемещался. Мигель уже смеялся. Грустно, но смеялся.

Вдруг Марисол замерла. Дедушка открыл широко глаза.

– Дедушка, – вдруг выпалила Марисол, – Это ты был?

– Почему?

Мигель загнулся от смеха. Он совсем забыл про свои раны и про весь этот дневной кошмар.

– Уууууууууууууууууу! – затянула Марисол, – Ты или не ты?

– Где?

– Тут!

– А что ты ромашкой! Давай! Я и тут тебя пижмой склоню!

– Уууууууууууууууу – взвыла Марисол! – Какой пижмой! – и снова ринулась в атаку.

Дедушка перемещался. Достать его пока не получалось.

Мигеля совсем отпустило.

– Ты или не ты? – кричала ему Марисол.

– Ну, я думаю, это как со свеклой, – сказал дедушка и замер, посмотрев вверх, – и казалось сам удивился своему тезису.

– Да?

– Думаю, да.

– Уууууууууууууууууууууууууу! Все не понятно!

– Вот! – сказал дедушка, – Почему? – он с вызовом обратился к девочке.

– Уууууууууууууу! – завыла Марисол и пошла в ромашковую атаку уже по полной.

Кружения вокруг стола прервались четким: «Все! Суп!» Исабель внесла борщ. Он дымился, парился и пах так, что все сразу забыли все и стали драться за тарелки.

– А что это за Церкви? – спросил вдруг Мигель.

Все замерли с ложками и посмотрели на него.

– Какие? – спросил дедушка.

– За рекой.

Марисол посмотрела на дедушку, фыркнула и сказала:

– Церкви заречные!

– Маковки беспечные! – добавил дедушка.

– Нету к ним мосточка! – добавила Марисол.

– С красного лужочка! – добавил дедушка.

Исабель смотрела с интересом.

– Хмммммммм! – протянул Мигель – Поэты-кордебалеты! – но задумался.

Исабель тоже прыснула смехом, хотя продолжала с интересом смотреть на Мигеля.

Ласточка мелькнула за окном, коснулась крылом стекла, и едва-уловимый писк донесся словно из ниоткуда.

Мигель почувствовал, что очень хочет спать и вспомнил первый день в верхнем доме. Когда Исабель уложила его на кушетку, сложив меч и лук. И он посмотрел на нее. Она тихо, но очень ласково улыбнулась, взяла его за руку и уложила на кушетку. Голова поплыла в сон, а на том конце шел непримиримый диспут о том, кто, где, когда и почему был и о влиянии свеклы на расположение объектов, вперемешку с цветочно-травными стычками. Потом прилетела ласточка и стала кружить над ним. Молитва стала слышна сильнее, громче, и удивительный старичок спокойно стоял у красивой иконы, которую Мигель не мог рассмотреть. Ее изображение расплывалось. А ласточка кликнула, и он проснулся в пустыне. Справа была стена и какие-то руины. Медведь шел вдоль стены тумана, и он крикнул ему. Медведь сказал: «Не сдерживай удар, отпусти его». «Мы обязательно встретимся!» – закричал ему Мигель. Ласточка позвала, и он хотел побежать за ней, но вдруг увидел всадника на белом коне. Он скакал на горизонте красно-желтой пустыни и никак не мог оказаться ближе самого горизонта. И что-то очень нежное он почувствовал к нему, родное, но вдруг звук рушащейся стены разорвал пространство, и он рванулся что есть силы. Было не просто страшно! В жилах похолодело, а в висках застучало, и он уже почти пропал под этой стеной, но ласточка пискнула и коснулась его крылом. И он оказался дома. Кто-то беседовал на кухне, и он встал и тихонько стал подкрадываться к ним. «Они найдут ключи, но это не столь важно», – произнес хрипловатый мужской голос. «Бедная моя принцессочка! Ну, где же она?» – ответил женский молодой голос. «Думаю, что с принцем! Надеюсь, что так», – ответил мужской голос. «А где же Армандо? Бедный закованный Армандо! Ученый Армандо! Нежный и добрый Армандо! Но он же рвал любые цепи». «Да. Ты это принцу расскажи!»

Мальчик тихо вышел на кухню и встал у двери. Крепкий мужчина с длинными светлыми вьющимися волосами сидел слева. Молодая женщина с короткой стрижкой стояла у печки, облокотившись на нее плечом. Они спокойно взглянули на мальчика.

«Он идет вдоль тумана!» – сказал вдруг Мигель. Но голос его показался ему очень странным. Он напугал его. Они спокойно смотрели на него, однако его фраза заинтересовала их. Они ничего не ответили.

«Что же с моим голосом?», – подумал Мигель и вдруг очень заволновался, заметался, но ласточка едва-слышно пискнула, и он оказался у старичка.

«Вот же волнения разные ненужные», – сказал он и продолжил молитву.

«А дядя Сережа где?» – вдруг спросил Мигель.

«А он вот же», – тихо сказал старик и показал вперед.

На поляне, в окружении густого-густого леса сидел Дядя Сережа и смотрел куда-то за лес и на руки свои. Он что-то вырезал своим кинжалом. Но его позвать Мигель не мог. И вдруг рыбка плеснулась, и круги стерли все, и он почувствовал, что кто-то держит его за руку и тихо гладит по голове. «Исабель» – понял Мигель и подтянул колени к груди. Шрамы саданули, но ненадолго.

Первый полет

Мигель тихо открыл глаза, Исабель сидела с ним на кровати, держа его руку. Она была в сером платье, и ее густые темно-рыжие волосы были собраны сзади. Она была спокойна и смотрела на мальчика очень бережно, но думала о ком-то еще. В ее глазах кроме нежности к мальчику, была еще совсем другая грусть. Грусть о ком-то еще. Мигель заметил это, и он почти угадал, о ком она грустит. Что-то почти коснулось его своей очевидностью, но потом рассеялось, как круги от рыбки, как крик ласточки за окном.

Мигель чувствовал себя маленьким и жмурился словно он еще спит.

– Открывай глаза, здоровяк. Сколько там у тебя еще кубометров?

– А мы будем учить уроки?

Они каждый раз увлеченно погружались в изучение языка. И с таким увлечением у них дело продвигалось довольно быстро.

– Обязательно! – улыбнулась Исабель!

Юноша встал и, потянувшись, пошел к двери, набросив куртку и ощупывая перебинтованные места.

Марисол в ходе упорных цветочно-пижмовых баталий выгнала дедушку с его кровати, потому что «Там мне очень было хорошо, а ты сиди рядом!». Но дедушка пошел курить трубку, а Мигель уже сопел в кровати. Исабель отошла от него и ушла куда-то, взяв меч.

Марисол не хотела, чтоб она уходила, но ничего не сказала, и Исабель обернулась на нее из дверей и улыбнулась.

На дедушкиной кровати было очень тепло и уютно, и девочка услышала зов ласточки сразу, как только закрыла глаза. Она уже стояла посреди полянки с густыми цветами, и ласточка сделала полукруг, облетев ее сзади, и своим едва-слышным зовом потянула ее за собой. Марисол подумала, что ей тоже надо такие тонкие крылья и открыла их, и полетела вслед за ласточкой. И они пошли кружиться над полянкой, над лесом, выше в синее небо, и это так увлекло ее, что она стала кружиться и кувыркаться, пикировать и взмывать над облаками. Но ласточка позвала ее снизу и Марисол увидела дорогу. Всю дорогу. Слева лес, справа красная пустыня, вверху огромный мрачный черный замок, внизу город. Лес тянулся до горизонта, собственно, как и пустыня, только где-то на ее краю похоже была стена. Стена тумана и ее сердце чувствовало, что кто-то там есть. А глядя на город, с его терракотовыми крышами, она вдруг вспомнила о Валентине. И ей очень захотелось увидеть ее и поблагодарить за что-то. И вдруг она оказалась в магазине. Точнее в смежной с ним комнате, где за столом сидела одинокая Валентина и читала какое-то письмо. И слезы блестели в свете свечи в ее глазах. Марисол подошла к столу и Валентина подняла взгляд на нее. Она взглянула на девочку и грустно покачала головой. Марисол не была уверена, что она видит ее. Ласточка пискнула и позвала Марисол. Марисол вспомнила о своих крыльях и вышла во двор. Там она расправила их и полетела все выше. Но ласточка позвала ее извне, и она оказалась в тихой комнате со старичком. «Я не буду драться на пижме», – сказал он, посмотрев на нее. Он протирал пыль на всех иконах и прочих поверхностях. «Да ну». Марисол засмеялась и не могла остановиться. «Я не буду!» – смеялась она, но он ей сказал: «Вот дядя Сережа спит. Пусть спит. Так он мало спит. Все рвется. Дорвется чувствую я! Не буди его» И Марисол увидела дядю Сережу. Он едва помещался на узенькой лавочке в углу, накрывшись маленьким тулупчиком, который ему едва попу закрывал. «А что он тут спит?» – спросила девочка, – «У него же есть комната». «Говорит, он тут хочет, пока я тут дела всякие прибираю. А ты что к роднику не ходила?» «Нет дедушка». «А как же принцесса?»

Ласточка позвала, и девочка уже летела куда-то над лесом, и снова черный замок возвысился в конце дороги. И ей показалось на мгновение, что кто-то там очень ждет ее. Кто-то очень светлый и сильный. И очень нужный и ей, и всем. Но в этот момент, что-то угрожающее и страшное коснулось ее сознания. И этого другого она точно знала. Он был где-то в замке, во флигеле, в небольшой комнате с камином и лишь почувствовал ее. Но сквозь детский панический страх в ней вдруг мелькнула другая мысль: «Боишься». И он скривился на том конце сна, но рыбка блеснула кругами – и она была уже дома. Солнечные лучики уже касались ее глаз, и Исабель уже накрывала завтрак. «Да. Что же это за сони такие тут у нас?» – сказала она. «Ой, как я поспала тут на дедушкином месте!» – подумала девочка. Хотя на кровати сидела и, потягиваясь, потирала глаза высокая сильная девушка. Это было бы гораздо точнее.