Под властью отчаяния. Химера

Возле закрытой двери в конце коридора мужчина, что шел впереди, наконец-то остановился. Врата в ад отворили, куда почти ежесекундно затолкали Йоханесса и Гловера.

Ciara – Paint It, Black

Ольсен оказался в небольшой комнате, которая ранее, видимо, служила кабинетом. По сравнению с остальными, это помещение выглядело совсем даже еще неплохо. Возле стен стояли высокие книжные шкафы, на полу был постелен красивый, но пыльный ковер, в центре комнаты находился небольшой диванчик и кресла рядом с ним, а у занавешенного окна стоял стол. Единственным источником света являлась небольшая свеча, что придавало комнате атмосферу загадочности и опасности, словно в ее стенах происходили незаконные дела. Какая ирония.

– Приветствую вас, дорогие наши гости, – медленно произнес чей-то до ужаса знакомый голос. Безусловно, Йоханесс сразу же понял, кто являлся его обладателем. Сердце ушло в пятки, а по спине пробежала мелкая дрожь.

За тяжёлым дубовым столом сидел высокий худой мужчина с длинными золотистыми волосами – разумеется, то был Кристин Эдвардс. Лицо мужчины казалось слишком красивым, черты лица – слишком мягкими, губы – слишком большими, глаза – слишком очаровательными, движения – слишком грациозными, а одежда – слишком броской. Всё в этом незнакомце было чересчур. Его ядовитые ярко-голубые глаза с нежным обожанием смотрели на человека, сидящего на гладкой поверхности стола. Рядом с ней лежала опрокинутая бутылка вина, из которой тонкой струйкой вытекала бордовая жидкость.

И всё же Йоханесс все никак не мог решиться посмотреть на неё. Гловер легонько пихнул брата к дивану, куда оба тут же и присели.

– Доброго дня, – вежливо кивнул головой Томсон. Но от взгляда Ольсена не укрылось то, как сильно сжимал кузен кулаки. – Спасибо за то, что согласились принять нас, мисс Ричардсон.

Брат обращался именно к ней, словно бы грациозно восседающий за столом Кристиан был всего лишь декорацией, красивым дополнением, и решать он ничего не мог. Эрика сухо усмехнулась, изучающе разглядывая своих посетителей. Йоханесс чувствовал, как холодные и злые глаза мафиози быстро скользили по его телу, тем самым заставляя Ольсена чувствовать себя крайне неуютно.

– Поздоровайся, Йенс, – прошептал Гловер на ухо брату.

– Да-да, здрасьте, мисс Ричардсон, – внезапно оживился мужчина, резко подняв голову вверх, из-за чего тут же пожалел, потому что столкнулся взглядом с жестокой бирюзой.

Женщина вальяжно восседала на столе, закинув ногу на ногу. Её блузка с рукавами-фонариками и высоким воротником ревностно прятала от чужих глаз белоснежную кожу шеи, а бархатные перчатки скрывали пальцы. Эрика с поражающим глаз изяществом держала в руках мундштук, время от времени делая затяжку. Комната пропиталась дымом насквозь, даже приоткрытая форточка не спасала, но именно сейчас мужчине стало плевать на все подобные мелочи. Из-под длинной чёрной юбки-русалки немного виднелись тонкие голени, и Йоханессу этого хватило, чтобы словить сердечный приступ. Он резко перевёл взгляд наверх, вновь столкнувшись глазами с Ричардсон. К лицу прилил неоправданный жар, и Ольсен почувствовал, как краснеет. До чего докатился! Словно мальчишка какой-то, а не взрослый мужчина – давно уже Йенса ни одна даже самая прекрасная женщина на земле не могла заставить покраснеть. Сколько он их видел – самых разных, страстных и робких, красивых и не очень, добрых и сварливых, но именно с этой дамой в корне было что-то не так.

В любом случае, разглядывать жену при сидящем рядом муже – откровенно херовая идея.

– Я вас помню, – Эрика надменно вздёрнула носик с небольшой очаровательной горбинкой. – Забавно, но ваши глаза я хорошо запомнила, мистер с гетерохромией. Помните, что я вам сказала, когда мы виделись с вами в последний раз? Сегодня ваш язык не такой острый, каким был тогда.

Ричардсон вновь усмехнулась, а вместе с ним и мужчина с золотыми волосами, только вот усмешка Кристиана явно обладала совершенно иной окраской. Неужели Эрика рассказала своему супругу о несчастном алкоголике, который случайным образом прицепился именно к ней тем самым злосчастным вечером? Чёрт подери, ну и что теперь происходило в мозгу этого ревнивца? Точил ли он ножи, выдумывал ли разнообразные пытки, когда смотрел на Ольсена? Йенсу вдруг показалось, что его восхищение внешностью Эрики было известно каждому в комнате, словно разум обнажили и все мысли, включая самые непотребные, вывалились наружу.

Гловер с недоумением посмотрел на кузена, на что Ольсен лишь покачал головой.

– Впрочем, не важно, – с необъяснимым раздражением в голосе почти через секунду продолжила мафиози. – Ах, да, пока мы не приступили к делам. Я хотела бы представить вам Кристиана, моего прекрасного партнёра во всех сферах моей жизни. Наверняка вы, мистер Томсон, уже имели честь с ним познакомиться.

Кристиан растянулся в широкой улыбке, довольный комплиментом, словно он не был обычной лестью.

– Приветствую вас, – кивнул головой мужчина.

– П-приятно познакомиться с вами лично, мистер Эдвардс! – чересчур эмоционально воскликнул Гловер, на что Кристиан лишь на пару мгновений едва приподнял уголки губ.

Йенс льстить не собирался, возможно, в его положении вообще лучше было действительно просто молчать и не встревать. Если Эдвардс уже точил на Ольсена ножи, то никакое приветствие не спасёт мужчину от его жестокой участи. Сидит за столом, редко говорит, лишь испепеляет взглядом, позволяет беседу вести своей очаровательной жене – какая хитрая схема, дон Эдвардс! Милой барышне с хрупкими плечиками и длинными ногами действительно доверия было куда больше, к тому же её мягкий тоненький голосок обволакивал и заставлял сердце биться немного чаще. Разумеется, от Эрики исходила жестокая убийственная энергия, холодная – даже почти ледяная, но прелестная оболочка затмевала все самые чёрные чувства. Пока чудесная жена запудривала клиентам мозги, сам Кристиан в последствии делал всё, чтобы извлечь из сделки наибольшую выгоду.

Эрика говорила уверенно и даже немного прохладно, несмотря на своё приветливое настроение несколько минут назад. Йенс то и дело замечал, как Гловер вздрагивал или начал кусать губу, потому что Ричардсон перескакивала с темы на тему, начинала рассматривать ситуацию со стороны, словно хотела запутать предпринимателя. Словно, возможно, этот образ не должен был возникнуть в голове Ольсена, Томсон – это несчастная овечка, загнанная в угол, жертва волка, которым являлась мафиози. Но Йенс не мог винить брата с рассеянности и растерянности: какой нормальный мужчина мог вести себя трезво и рассуждать разумно, пока две очаровательные ноги в туфлях с высоким каблуком покачивались в воздухе туда-сюда, явно нарочно привлекая внимание! Ольсен старательно пытался туда не смотреть, но постоянно проигрывал в борьбе с собственным искушением.

– Откуда вы собираетесь достать нужное нам лекарство? – тихим голосом спросил Гловер, слегка засомневавшись, что вообще имел право задавать этот вопрос человеку с оружием (то, что у Эрики и Криса был пистолет, казалось очевидным).

– Оу, вам не нужно об этом переживать, мистер Томсон, – мафиози едко ухмыльнулась. На самом деле, полноправно эту ухмылку назвать ядовитой было тяжело. – Это уже мое дело. Ваше – не забыть про оплату.

На самом деле, большая часть разговора прошла мимо ушей Йоханесса, потому что всё, на что был способен мужчина – это наблюдать за почти железной мимикой мафиози, её жестами, соприкасающимися друг с другом губами и потемневшими бирюзовыми глазами. Ольсен не мог вникать в смысл сказанных Эрикой слов, потому что он вслушивался в голос мафиози. Все это казалось жутко неправильным, но Йенс объяснял все тем, что Ричардсон слишком необычная для этого мира, поэтому ею невозможно не восхищаться.

Быть может, она в действительно никак не связана с преступным миром? Вернее, связана лишь формально – благодаря мужу-тирану. Что там про него говорят? Что Кристиан жутко ревнив? В таком случае, Йенс совершенно не удивится, если узнает, что гангстер запирает свою благоверную дома, приставляет к ней охрану для слежки, заставляет отчитываться о каждом своём перемещении и запрещает без его дозволения общаться с другими мужчинами. Такую красоту, разумеется, нужно беречь от нечистых разумов, но не слишком ли жесток был Кристиан? Хотя, впрочем, мы говорим о доне мафии. Вероятно, он бы без сожаления пошёл на любые методы, лишь бы удержать свою позицию, лишь бы продолжать одурачивать пустые головы жителей городка.

Теперь даже без особых стараний Ольсен убедил себя в том, что Эрика была лишь жертвой обстоятельств. Разумеется, она не могла хотеть всего этого. Разумеется, на самом деле руководил мафией её хитрый и крайне жестокий супруг, который всего лишь прикрывался образом милой девушки. Да, Эрику побаивались в городе, но, будь она мужчиной, никто бы не смог довериться холодным бирюзовым глазам. Вся эта теория прекрасно ложилась на происходящие события, и теперь Йенсу даже стало понятно, для чего Ричардсон рассказала мужу про то столкновение возле бара. Во-первых, возможно, Кристиан это узнал не от неё самой, а от того, кто постоянно за ней следит, а, во-вторых, Эрика могла сообщить обо всём сама – потому что знала, что не имеет права что-либо скрывать.

Вот так вот фактически безосновательно в глазах Йоханесса Кристиан стал жестоким тираном, а Ричардсон – несчастной одинокой жертвой, которая определённо нуждалась в помощи. Как всякий мужчина, встретивший на своём пути несчастную женщину, Ольсен ощутил резкий рыцарский порыв. Если бы Кристиан не был доном мафии, то, разумеется, Йоханесс давно бы уже начистил ему ебало. Бедная-бедная Эрика, определённо, она заслуживала не только жалости, но и поддержки. Как эта хрупкое прелестное создание вообще справлялось с участью, свалившейся на острые плечики? Она определённо заслуживала лучшего. Йоханесс невольно прикусил губу, рисуя в голове образ счастливой заплаканной Эрики, на лице которой, разумеется, не осталось и тени того ледяного злорадства и надменности, теперь она могла лишь верещать благодарности и вешаться на шею своему герою, спасшему даму от жестокого тирана. Героем, разумеется, был сам Ольсен. Из-за специфики работы Йенс обладал очень живым воображением, потому данная картина получилась очень реалистичной, особенно та часть, когда от невинных объятий Эрика переходила к настоящей благодарности…

Очнулся от «спячки» Йоханесс только тогда, когда почувствовал на себе чей-то прожигающий взгляд. Мужчина не сразу понял, кому он принадлежал, но потом повернулся в сторону сидящего через Гловера Кристиана. Последний смотрел на Ольсена, словно пытаясь разъесть, но при этом широко улыбнулся, когда столкнулся глазами с гостем. По спине поползли мурашки. Если вы настолько хотите уберечь жену от восхищённых взглядов, то укутайте её хотя бы в паранджу!

– В случае невыполнения обязательств, описанных в этом документе, не стоит удивляться неприятностям, с которыми вы можете столкнуться впоследствии, – с широкой улыбкой на губах произнесла Эрика, крутя в руках какую-то бумажку, которую тут же протянул Гловеру.

Ольсен невольно прикусил губу, когда увидел, как резко поменялось выражение лица брата. Кажется, ему не очень понравились «последствия», о которых говорила загадочная мисс Ричардсон. Йенс попытался заглянуть в договор о продажи души Дьяволу, но Томсон резким движением вернул его Эрике, энергично кивая головой при этом.

– Да-да, мы со всем согласны. Деньги будут у вас, – протараторил предприниматель.

Губы Эрики теперь уже изогнулись в хищной улыбке, на что Ольсен лишь покачал головой: с ролью женщина справлялась превосходно.

•••

Arctic Monkeys – 505

Разумеется, все условия сделки, обозначенные на бумаге, не были в полных подробностях сообщены Йоханессу. Гловер смутно раскрыл ее суть, исключая «ненужные» элементы. Самым главным Томсон посчитал то, что Ольсен в скором времени получит нужное лекарство, а остальное, собственно говоря, неважно. Как бы не пытался мужчина узнать у кузена хоть что-нибудь про «невыполнение обязательств», Гловер оставался непреклонным.

Вернулся домой Йоханесс достаточно поздно. Оливер в это время еще не спал, потому что собирался дождаться отца, но уже вовсю зевал, мечтая наконец-то лечь в кровать. Когда родитель, наконец, вернулся, Расмуссен лишь коротко пожелал спокойной ночи и убежал в комнату, оставив Ольсена в гордом одиночестве или же наедине с глупыми мыслями.

Полночи Йенс метался в жалких попытках заснуть, но больной разум постоянно, словно заведённая пленка, проигрывал моменты в заброшенном доме. Образ Эрики, который мужчина так старался забыть, постоянно возникал в памяти. Теперь уже это казалось каким-то неправильным и даже пугающим. Да, Ричардсон была очень красивой женщиной, но Ольсен при всём своём желании никогда не сможет ей помочь, более того, Эрике вряд ли в действительности нужен герой в лице нищего киномеханика с астмой. Быть может, она давно уже привыкла к своей роли и даже не планировала ничего менять. Конечно, на душе было неприятно, даже гадко, но это не было болью из-за разбитого сердца или же отвергнутых чувств. Эрика была красивой, но Ольсен был бесчувственным. Его первая любовь разорвала душу на куски и навсегда вбила в голову Йенса одно-единственное правило: никогда не влюбляться. Не было ничего грешного в том, чтобы хотеть красивую женщину, но думать о том, чтобы добиться жены дона, – идиотизм. Ольсен, конечно, был идиотом, но, видимо, не настолько.

Наваждение не проходило, несмотря на бесчисленное множество попыток переключиться на что-нибудь другое. Он вспоминал своих бывших пассий, но отчего-то в воображении из черты лица были смазанными и расплывчатыми. В итоге, он так и не смог вспомнить ни одну из своих женщин в деталях. Зато Эрику мог воспроизвести в памяти до самых мельчайших родинок.

Но всё стало ещё только хуже, когда пульс стал неровным и учащенным, когда перед глазами возникли яркие огни, руки задрожали в нетерпении, душа заболела от желания сотворить что-нибудь великое, а в сердце словно вонзили иголку, которую никак не удавалось извлечь оттуда. Ольсен, трясясь и потея, вытащил из недр небольшого сундучка ободранный листок бумаги и обгрызенный остаток карандаша, после чего бегом бросился к подоконнику, где и разместился. Тусклый свет небольшой настольной ламы и серебро луны – все, что было в распоряжении Йоханесса, но этого было вполне достаточно, потому что мужчина даже не обращал внимания на свое бедственное положение. Его словно поглотило в мыльный пузырь, куда уже не доходила вся суета земной жизни, где глас здравого смысла уже казался неразличимым. Кровь в венах кипела, сердце колотилось, а душа пела и нашептывала сладкие слова, призывая к действиям, к отчаянной борьбе.

Линия за линией, процесс поглотил Йенса целиком, чего с ним не случалось уже на протяжении нескольких долгих лет. Но даже это сейчас не волновало мужчину, потому что все, что важно – это листок, карандаш и Муза, снизошедшая с небес или вылезшая из-под земли. Он чирикал по бумаге, словно умалишенный, блестящими глазами наблюдая за появляющимися набросками. Каждая черточка находила отклик в кровоточащем сердце, взывала его к самоотверженной любви к творчеству, кою Йенс столько лет так старательно снова и снова пытался закопать под землей.

Он сидел так, на подоконнике, и рисовал, освящая путь карандашу лишь тусклым светом лампы и Луны, до шести утра, когда звезды уже начинали исчезать, а небо окрашивалось в нежные цвета. Но прямо сейчас в руках Йоханесс держал получившейся результат, дитя бессонной ночи и неукротимой Музы. Впервые за столько лет он вновь вернулся к любимому делу. Отчего так внезапно? Чем это вызвано? Что он нарисовал?

С белого потрепанного листка на Ольсена смотрело слегка печальное красивое лицо, пухлые губы сжимались излишне сильно, тем самым выделяя крохотную, но такую милую родинку под чуть вздернутым аккуратным носом. Бровь, как и полагалось, пересекал шрам, который на бумаге нельзя было замазать побелкой и спрятать от чужих взглядов.

Ольсен резко выронил листок бумаги и соскочил с подоконника, теперь уже со страхом наблюдая содеянное. Он, сам того не понимая, вновь взял в руки карандаш и нарисовал то, что вертелось на уме. Ни одна красавица не смогла оживить давно погибшую Музу, но стоило бирюзовым глазам задержаться на несчастном мужчине – и он был уже готов посвящать им свои жалкие рисунки.

Глава 4. Только сердце может увидеть сокровище, заключённое внутри

Сегодня чувствую в сердце

неясную дрожь созвездий,

но глохнут в душе тумана

моя тропинка и песня.

© Федерико Гарсиа Лорка

Three Days Grace – World So Cold (Piano)

Сегодня на рынке был самый настоящий праздник. В ряд выставили продавцы свои столики с необыкновенно красивыми предметами, многие из которых они создали или вырастили сами. Мальчик с удивлённым и даже восхищённым выражением лица осматривался по сторонам. Чего тут только не было: и детские игрушки, и различные сладости, и овощи, и фрукты. Гулять между столиками можно было целый день, но мама настойчиво вела своего сына за руку вперёд, а отец бормотал себе под нос, что опоздание на поезд может привести к большим неприятностям.

Но вот мама обронила свой платок и остановилась. Паренёк быстро отбежал в сторону, чтобы хоть немного посмотреть на окружающие его чудеса. Мальчик поправил круглые очки на носу и оглянулся, выбирая себе прилавок, к которому сейчас побежать.

– М-а-а-альчик, купи букетик лилий для своей мамочки, – казалось, что голос, произнёсший эти слова, был слышан повсюду. Он заглушил все остальные звуки и окутал ребёнка с ног до головы.

Паренёк обернулся и столкнулся с двумя бирюзовыми горящими глазами невысокой женщины, стоящей за прилавком с красивыми разноцветными лилиями и держащей в руках букет с увядшими цветами. Как ни странно, незнакомка была одета в чёрный плащ с капюшоном, который полностью скрывал всё её лицо, кроме светящихся глаз, и делал её фигуру бесформенной.

– Как вкусно пахнут эти лилии! – прошептала проходящая мимо дама в длинном чёрном платье своей подруге.

Мальчик принюхался, пытаясь распознать в воздухе аромат удивительных цветов, но тут же нахмурился, потому что на улице совершенно ничем не пахло.

– Почему ты держишь завядшие лилии? – угрюмо спросил паренёк, подходя к прилавку, за которым стояла странная женщина с бирюзовыми глазами. Лилии, лежавшие на столике, были действительно прекрасны. Казалось, что собрать букет на свой вкус и цвет можно было без особых трудностей, потому что лепестки цветов были окрашены чуть ли не во все цвета мира, а формы чашечек были от самых простых до каких-то вычурных и мудрёных. Мальчик улыбнулся, представляя, как будет зарисовывать эту красоту дома.

– Твои глаза обманывают тебя, надень вторую пару очков, – раздражённо выпалила торговка. – Эти лилии в миллион раз красивее всех цветов, что лежат на прилавке. Я отрываю их для тебя от сердца, но, кажется, ты того не стоишь.

Паренёк быстро заморгал глазами и ещё раз поправил очки, пытаясь заметить в уродливых давно отцветших лилиях красоту, о которой говорила женщина. Почему-то поиски прекрасного в уродливом не дали никакого результата, ребёнок так и остался уверенным в своей правоте.

– Иногда тебе стоит смотреть не глазами, а сердцем, – тяжело вздохнула незнакомка. – Только сердце может увидеть сокровище, заключённое внутри.

Кажется, у мальчишки не было никакой способности видеть предметы с обратной стороны, потому что несчастные лилии как были старыми и изуродованными временем, так и остались.

– Йенс! Почему я должна искать тебя по всему рынку, глупый ребёнок? – громко закричала мать, больно схватив сына за запястье и потащив его вперёд. – Мы опоздаем из-за тебя на поезд!

Паренёк прикусил губу и потащился вперёд, следом за матерью, быстро перебирая короткими ножками и обозлённо думая, что завядший букет всё же нужно было подарить этой ворчливой ведьме. Йоханесс зачем-то быстро обернулся назад, окинув прощальным взглядом чудачку и её очаровательные лилии. К искреннему удивлению мальчика, все лилии на прилавке превратились в мелких чёрных змей, которые со всех сторон обвили красивую женщину с горящими бирюзовыми глазами, крепко сжимающую в своих руках белоснежные лилии.

– Вивьен, где вы ходите? Мы опаздываем! – почти прокричал отец, заметив приближающихся жену и сына.

Но вот уже через пару секунд Йоханесс увидел огромный паровоз, из трубы которого валил целыми тучами чёрный дым, со стремительной скоростью заполнявший всё серое небо. Махина была такой огромной, что маленький мальчик казался совсем блошкой рядом с поездом. И, честно говоря, ребёнок тут же передумал ехать на какой-то праздник с родителями в огромных ржавых вагонах. Из окошечка машиниста показался чёрт с двумя огромными рогами. Он широко улыбнулся Йенсу и пропал так же внезапно, как и появился. Паровоз издал громкий сигнал. Звук прошелся по всей станции, но из всех людей на ней именно в Йоханесса он врезался с особенной силой. Паренёк взвизгнул, натянул на уши шляпку цвета золы, сжал её поля обеими руками и бросился вперёд, подальше от этого дьявольского места.

А впереди были страшные люди с демоническими улыбками, крики и визги, которых мальчик предпочёл бы никогда не слышать, даже если бы ему предложили взамен за это оглохнуть. Он просто бежал вперёд на своих коротеньких ножках, пытаясь найти местечко в этом месте, чтобы хотя бы на минутку спрятаться от всего этого кошмара, чтобы вспомнить тёплые объятия матери и притвориться, что всё в порядке.

Кажется, Йоханесс бежал целую вечность, закрыв лицо двумя ладошками, только сквозь просветы между пальцами распознавая дорогу. Он словно летел по воздуху, ощущая второе открывшееся дыхание и наплевав на усталость. Но в один момент всё закончилось, вся энергия была потрачена, поэтому Ольсен, зацепившись ногой о какой-то камешек, упал в грязь. Он пролежал на земле минут десять, мечтая остаться на этом месте до самого конца. Но что-то всё-таки заставило Йенса встать на ноги, отряхнуться и оглядеться. Мальчик оказался в окружении высоких сосен и елей. За спиной была каменная дорога, а перед ним – зелёная неизвестность. Йоханесс тяжело вздохнул и двинулся вперёд, совершенно не понимая, куда и зачем он теперь идёт.

Спустя время начало темнеть, причём явно и стремительно, а мальчик уже понял, что основательно потерялся. Кажется, ёлки и сосны окружили его со всех сторон, лес стал бесконечным, а поэтому найти выход или вход было уже невозможно. Йоханесс застрял в этом крайне неприятном месте. Отовсюду доносились странные пугающие звуки, будто бы крики каких-то жутких существ, исчадий ада, потому что ни животные, ни люди не могли кричать подобным образом. Он дрожал и пытался на ощупь проложить себе хоть какую-то дорогу, чтобы не стоять на месте, потому что остановка незамедлительно привела бы ко сну от жуткой усталости, а сон, несомненно, – к смерти.

Но ноги уже стали ватными, руки – ледяными, а голова – тяжёлой. Йенс остановился возле рябины с ярко-красными гроздьями ягод. Удивительно, но в этом мерзком лесу это дерево стало своего рода фонариком. От плодов исходил резкий свет, но мальчик слишком устал, чтобы размышлять об этом, поэтому он просто стоял рядышком, обнимая руками тонкий ствол. Наконец, лес погрузился в полную тишину: никаких звуков, никаких шорохов. Йоханесс начал понимать, что засыпает, но сладкую негу прервал отчаянный рык где-то совсем рядом. Мальчик резко проснулся и обернулся: из кустов на ребёнка смотрело два кислотно-жёлтых глаза, обезумевших от голода.

Йенс резко подорвался с места и бросился прочь, отчаянная крича, но уже не мечтая, что откуда-нибудь появится помощь. Теперь его дни сочтены. Ему предстоит умереть здесь, в тёмном лесу, вдали от матери, которую мальчик очень любил, пускай и ссорился с ней постоянно. Перед глазами встал образ невысокой женщины с учебником физики в руках, которая с доброй улыбкой рассказывала своему сыну о дальних звездах, о необъяснимых явлениях. Паренек за своими слезами не заметил небольшой обвал вниз, поэтому через несколько секунд уже кубарем катился вниз, прямо в грязное озеро, которое больше напоминало болото. Где-то сверху раздался скулёж, но Йоханессу было уже всё равно на преследовавшее его чудовище, потому что мальчик оказался с головой застрявший в вонючей воде, уже даже не пытаясь выбраться на свежий воздух.

Но на этом жизнь не оборвалась тоненькой ниточкой, как думал мальчик. Он закрыл глаза, пока глубже проваливался куда-то вниз, словно это болотистое озеро было бесконечным. В какой-то момент погружение стало слишком свободным, словно Йенс падал уже не на дно, а летел с горы вниз. Паренёк почувствовал болезненный удар и нащупал руками холодный пол. Вода куда-то испарилась, а сквозь закрытые веки мальчик мог ощущать яркий свет.