Футураструктурология (Новый Вавилон). Часть 2

Одним из системообразующих стержней «новой-старой» идеологии неограниченного потребления является представление о свободном мире в либерально-правовой парадигме. Оно привлекательно для всех, включая активных асоциалов, поскольку определяет четкие критерии общественного поведения и общественного воздаяния. Оно приветствует любую частную инициативу, включая не совсем гуманные ее аспекты: игорный бизнес, эскортные услуги, торговлю оружием, слабые наркотики и алкоголь и т. д. Ограничивая асоциалов в явно преступных проявлениях, оно все-таки создает поле, в котором они ощущают себя «в своей тарелке». Для активистов политического толка эта идеология формирует широчайшее поле возможностей для манипулирования общественным сознанием, образующего надстроечное поле «так называемого общественного мнения» (по Линдону Ларушу). Мы в предыдущей части уже обсуждали проблематику иррационального роста властных систем и систем управления, который также решает проблему «лишних людей» среди представителей данного психосоциального типа. Идеологи империи нашли такой замечательный вариант организации общественного сознания на современном переломе технологических укладов, который трудно было бы представить теоретически в предшествующие периоды, но он вполне созвучен раннеутопическим социалистическим представлениям.

Несмотря на все средства, цементирующие здание последней империи, она, как и все предыдущие, подвержена риску разрушения, и мы являемся наблюдателями этого неизбежного процесса. Мы уже высказали некоторые предположения о причинах распада последней империи, попытаемся разобраться в таком уникальном для нашего времени явлении, как дивергентная национализация экономик.

Ранее мы указывали на отдельные кризисные проявления в глобализационном блоковом движении и росте тенденций дивергентной национализации (автономизации, суверенизации) экономик. Тенденции выражены политической волей, направленной на возврат капиталов в страну происхождения, усиление государственного контроля над возвратом на родину налоговых платежей, приоритетную поддержку экспорта перед импортом и импортозамещение, сокращение каналов нелегального и полулегального оттока финансов, гонку не выпускаемых на внешние рынки инновационных вооружений, охоту за интеллектуалами, защиту внутреннего рынка труда. Это декларируемые цели национализации, являющиеся популистскими политическими лозунгами. Вместе с тем это реальная экономическая политика многих государств внутри блоков и на мировом пространстве. Такая политика заставляет сторонников либерального направления задаваться вопросом о кризисе либеральной экономической рыночной модели и свертывании глобализационной экономики. Вместе с тем, если исключить такие серьезные деформации рынка, как борьбу санкций, то мы не обнаружим других свидетельств реального свертывания глобальной экономической деятельности на мезо- и микроэкономическом уровнях. Субъекты рынка успешно адаптируются к геополитическим инновациям и очень быстро организуют новые интернациональные каналы движения товаров и капиталов. Более того, глобальная экономическая инфраструктура продолжает совершенствоваться. Не означает ли это, что тенденции национализации экономик являются исключительно внутренними государственно-политическими инициативами, не связанными с реальными мировыми экономическими процессами?

Было бы наивным считать, что все объясняется столь простыми предположениями. У национализации экономик, которая, вероятно, продвигается не только властными государственными институтами, но и вполне определенными субъектами бизнеса и интеллектуальными элитами, обнаруживается несколько пластов суверенного смысла. Первым и немаловажным фактором стало давление, оказываемое на национальный бизнес глобальной конкуренцией в отраслях массовых производств на рынках высокого спроса. Прежде всего это касается сельского хозяйства и производства других потребительских товаров, реализуемых на рынках стран «золотого миллиарда». С этого рынка последовательно вытесняется местный производитель, продукция которого замещается дешевой товарной массой из стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Азии. Существенным фактором становится и регулируемая внутриблоковая конкуренция, например квотирование производства продукции, внутри Евросоюза. Дорогая европейская и американская продукция не может быть неограниченно предложена на дешевых рынках развивающихся стран, и потому наблюдается стагнация этих отраслей экономики на Западе (самым красноречивым свидетельством такой экономической политики является буквальное пропихивание американской сельскохозяйственной продукции на рынки Китая в период президентства Дональда Трампа11). Мы можем говорить здесь о кризисе перепроизводства дорогой западной продукции, провоцирующем серьезные экономические и социальные деформации. Движущими силами национализации экономик в связи с этим кризисом являются представители малого и среднего бизнеса, их наемный персонал и гражданские общественные объединения.

Вторым фактором становится зависимость богатых стран от внешних поставок энергоносителей и сырьевой продукции. Свертывание «грязных» добывающих и перерабатывающих технологий на рубеже тысячелетия сделало европейскую экономику весьма зависимой от России и азиатских стран. Национализация в этом направлении позволяет снизить такую зависимость на наиболее чувствительных направлениях, обеспечивающих ресурсную экономическую безопасность: продовольственную, сырьевую и энергетическую. Движущей силой на этих направлениях являются быстро возрождающиеся инновационные высокотехнологичные добывающие и перерабатывающие предприятия.

Однако реальная подоплека национализации экономик и сверху, и снизу обусловлена приближением человечества к новому технологическому укладу или последовательности быстрой смены укладов, как мы увидим далее, которые определят страны-победители в новой гонке, уже не связанной с массовым производством потребительских продуктов, а основанной на совершенно новой экономике. Именно этот фактор требует от стран-лидеров ограничительных действий в отношении национальных институтов инновационной экономики других стран, ведь от результатов их успешной деятельности может зависеть не только экономический прорыв, но и обеспечение глобального доминирования, связанного с созданием новейших вооружений. Многие страны, обладающие высоким научно-технологическим потенциалом, связывают с временной национализацией экономик возможность лидерства в условиях технологического перелома. Движущими силами такой национализации являются политические и интеллектуальные элиты, военно-промышленный комплекс и патриотически ориентированная олигархия.

Сочетание перечисленных факторов с нарастающими глобализационными рисками, порождаемыми глобальной коммуникацией и миграцией, позволяют противникам либеральной социально-экономической модели овладевать умами своих соотечественников и локализовать значительную часть экономических преимуществ от перспективных направлений развития мировой науки и технологий на национальных пространствах.

Очевидна постановка вопроса о границах национализации экономик. Мы можем только предполагать, что влияние этой тенденции может затянуться во времени, если подобная экономическая политика будет востребована национальными сообществами и будет достаточно эффективной, в том числе по уровню социальных последствий. Следовательно, все зависит от показателей качества жизни населения тех стран, которые обратились к модели суверенной национальной экономики. Здесь надо ответить на вопрос, становится ли суверенная национальная экономика изолированной либо она остается открытой, но с приоритетами односторонних национальных экономических преимуществ. Очевидно, что в значительной степени экономика третичного сектора современного мира нуждается в открытости, без этого фактора невозможен (несмотря на риски продвижения терроризма и инфекционных болезней) въездной туризм и развитие связанных с ним обслуживающих отраслей. Инновационные сектора экономики в условиях короткого (и постоянно сокращающегося) жизненного цикла новых технологий и продуктов нуждаются в быстром массовом выбросе огромных объемов продукции на мировые рынки. Наконец, существуют довольно узкие специфические ниши традиционных продуктов экспорта в каждой национальной экономике, которые также требуют открытости неконкурентного рынка. Поэтому мы можем с уверенностью заявить, что мы не увидим никакого национального самоограничения в тех областях экономики, которые нуждаются в открытом либеральном рынке. Однако мы увидим новую политику внутренних ограничений импорта в тех отраслях, которые наиболее чувствительны для национальной конкуренции, даже если национальное производство менее эффективно, подобно российскому продуктовому эмбарго, введенному в ответ на западные санкции после 2014 года. Вероятно, подобные тенденции, как и возможный возврат на каком-то этапе к либеральной глобальной экономике, в значительной степени зависимы от пограничных состояний будущей жизни человечества. Зависимы от того, как может измениться мир, распределение мирового богатства и качество жизни населения, от геополитических устремлений национальных лидеров, от процессов, происходящих в последней империи и в экономических блоках.

Все это приводит нас к мысли о футурологическом прогнозировании и построении возможных эволюционных экономических моделей. Мы называем их эволюционными прежде всего для того, чтобы отличить от революционных экономических моделей, обусловленных футураструктурологическими процессами, то есть сознательной деятельности человечества, направленной на построение мира рациональных ценностей, которые мы рассмотрим позднее. В свою очередь, эволюционные модели будут основаны на спонтанных и слаборегулируемых действиях большого числа субъектов экономической деятельности: от национальных правительств до домашних хозяйств.

Поскольку мы ассоциируем вероятное будущее с поведением инерционистов, следующих за теми или иными активистами, умело сочетающими собственные интересы и интересы поддерживающей его группы активистов с интересами большинства инерционистов, в том числе умело их обманывающих, мы будем моделировать будущее мировой экономики исходя из влияния их поведения на экономические процессы. Это объективное условие, поскольку инерционисты являются основной массой потребителей товаров и услуг и на этом основан современный маркетинг [170]. Под маркетингом мы понимаем весь комплекс средств воздействия на поведение потребителей-инерционистов, включая политику, идеологию, религию. Продвижение потребительского поведения как основного типа поведения вообще, а в конечном итоге как фактора, формирующего мировоззрение потребителя-инерциониста, осуществляемого национальными лидерами-активистами, акцентировано на конкурентном националистическом поведении, модель которого описана выше. Оно обусловлено экономическим превосходством отдельного государства либо государства – лидера экономического блока, гарантирующего его экономическую независимость (суверенитет) и достойное качество жизни его граждан. При этом важным фактором остается открытость и доступность внешнего рынка капиталов, товаров и услуг, на котором продолжается конкурентная борьба не только субъектов экономической деятельности, но и самих государств за привилегированное положение на рынке.

Для модельного описания стратегического поведения субъектов как основы футурологического прогноза мы используем некоторые теоретические представления американского экономиста Игоря Ансова (Ансоффа) в неоклассическом изложении. В общих чертах обозначенный подход заключается в формализации свойств турбулентной [171] внешней (по отношению к субъекту экономической деятельности) среды и установлении природы связанности факторов стратегического поведения субъектов экономической деятельности эквивалентным им свойствам внешней среды. В неоклассической теории каждому из корпоративных стратегических факторов Ансова сопоставлен внешний фактор: предсказуемости изменений – наиболее вероятная их обусловленность (закономерность), новизне изменений – случайность трендов развития изменений, стратегическому бюджетированию – доступные внешние финансовые ресурсы, реактивным скоростям изменений – скорости внешних процессов. У Ансова турбулентность внешней среды – ее естественное состояние, обусловленное в первую очередь конкурентным поведением субъектов рынка. Многосубъектность и индивидуальность потребительского, производственного, инновационного и маркетингового поведения субъектов рынка делает его малопредсказуемым, изменчивым, и происходит все это с ускоряющимися темпами и с нарастающим дефицитом стратегических финансовых ресурсов. Мы, рассматривая ту же систему факторов, полагаем, что они в значительной степени зависимы от внешних надрыночных манипуляций. Таким образом, мы можем говорить о внутренней и внешней структурных составляющих каждого фактора, которые, вероятно, взаимосвязаны.

Выходя во внешнюю турбулентную среду, турбулентность которой характеризуется представленными выше факторами, мы высказываем гипотезу об обусловленности турбулентности внешней среды интенсивностью внешнего воздействия на эти факторы, т. е. о возможности манипулирования турбулентностью внешней среды. Такое манипулирование может заключаться в повышении интенсивности турбулентности и, соответственно, в создании «плохих условий» для стратегического менеджмента субъектов экономической деятельности и, наоборот, в понижении интенсивности турбулентности и создании «хороших условий».

Далее распространим действие наших умозаключений на глобальную макроэкономическую внешнюю среду и на поведение всех микроэкономических субъектов, включая домашние хозяйства (индивидуальных потребителей). Мы можем утверждать, что в рамках предлагаемой теории воздействуя тем или иным способом на турбулентность внешней среды (глобальной или национальной), мы одновременно вызываем ответное стратегическое поведение (отклик) в системе микроэкономических субъектов всех уровней организации, что и определяет статистическую реакцию субъектов рыночной экономики и в конечном итоге состояние рынка. Переходя к построению футурологических экономических моделей на основе предлагаемой теории, попытаемся связать возможные изменения состояния экономики и общества с теми или иными внешними процессами, наблюдаемыми нами на мировом экономическом пространстве.

В традиционной глобальной экономике последней (той, что существует в современности, но, вероятно, не последней в истории человечества) империи манипулирование турбулентностью осуществляется из единого центра – метрополии, которая создает условия для соответствующего корпоративного стратегического поведения, заданные целью существования последней империи. Цель мирового экономического господства определяет полную обусловленность изменений глобальной экономики внутренней экономической политикой метрополии, основанной на неизменности господства. При этом субъекты экономической деятельности убеждены в целесообразности этой неизменности и выстраивают свой стратегический менеджмент под декларируемые условия имперской экономической модели. Очевидно, что тонкими настройками системы занимается ФРС США и другие институты финансового и фондового рынков, которые и создают слабый заданный уровень изменений турбулентности внешней среды. Это, очевидно, можно наблюдать при слабых возмущениях на рынке, связанных с решениями американских финансово-экономических институтов. Вместе с тем серьезные турбулентности глобального рынка порождаются кризисными деформациями на финансовых рынках и политическими деформациями внутри и вне империи, которые часто связаны друг с другом (пандемия коронавируса в 2020 году – одна из выразительных иллюстраций такой турбулентности, но парад санкций [172] против России в 2022 году и его влияние на мировые экономические деформации – еще более убедительный пример). Такие турбулентности малопредсказуемы, что вызывает растерянность субъектов экономики и ослабляет их стратегическую реакцию. При этом под субъектами экономики мы понимаем и потребителей, которые в условиях резкого роста турбулентности глобального рынка становятся дезориентированными в своем стратегическом поведении. Выбор приоритетов и объемов потребления, формирование индивидуальных запасов и резервов, активность на валютном рынке в эти периоды в значительной степени хаотичны и даже обусловлены индивидуальными психофизическими свойствами личности, принимающей стратегические решения. Высокотурбулентный слаборегулируемый глобальный рынок поражается, таким образом, на всех уровнях его организации.

Кризис и окончательный закат последней империи неизбежен, однако первые его проявления в современном мире характеризуются вероятной обусловленностью (закономерностью) изменений. Они обусловлены не недостаточно предсказуемой экономической политикой метрополии, но вероятными дивергентными процессами на периферии, а также в значительной степени вероятными противонаправленными конвергентными действиями вне империи, т. е. в системе экономики стран, не разделяющих целей империи либо имеющих собственные имперские устремления. В таких условиях субъекты экономики становятся зависимыми от источников турбулентностей, локализованных в разных частях глобальной рыночной системы. Поскольку таких источников может быть много, предсказуемость изменений снижается. В процессе гибели империи изменения становятся все более непредсказуемыми. Графически это представлено на рисунке 33, где показаны зависимости интенсивности турбулентности внешней среды (I) от вероятной обусловленности изменений или от величины отклонения от нормального предсказуемого состояния изменений (V). При состоянии закономерных изменений, характерных для устойчивой глобальной экономики, вклад данного фактора в интенсивность турбулентности равен нулю.

Рисунок 33. Зависимости интенсивности турбулентности внешней среды (I) от величины отклонения от нормального предсказуемого состояния изменений (V) при различных уровнях неожиданности изменений

По мере проявления каких-либо процессов (в том числе локализованных в пространстве и во времени), которые нехарактерны для глобальной экономической политики метрополии, вероятная обусловленность изменений системы снижается (отклонение от предсказуемого состояния увеличивается) и интенсивность турбулентности возрастает. Следуя Ансову, заметим, что с ростом интенсивности турбулентности предсказуемость изменений субъектами экономической деятельности (P) снижается, что снижает качество стратегического менеджмента и в целом дезориентирует экономическое поведение субъектов (субъекты в предельном состоянии не знают, как реагировать на изменения), рисунок 34.

Рисунок 34. Зависимости предсказуемости изменений субъектами экономической деятельности (Р) от интенсивности турбулентности внешней среды (I)

Соответственно, предсказуемость изменений снижается с ростом отклонения от предсказанного состояния.

Если мы вводим в рассмотрение четвертый фактор – скорость внешних процессов, график зависимости I от t сдвигается в область больших значений I с ростом скорости внешних процессов (иными словами, временная зависимость интенсивности турбулентности растет тем быстрее, чем выше скорость внешних процессов), рисунок 35.

Рисунок 35. Зависимости интенсивности турбулентности внешней среды (I) от времени при различных скоростях внешних процессов

При этом мы можем ожидать, что реактивные скорости будут снижаться, но еще быстрее будет снижаться предсказуемость изменений.

Фактически это означает, что быстрые изменения, связанные с ростом отклонений от предсказуемых состояний, моментально «сваливают» экономическую систему в состояние хаоса (полной непредсказуемости поведения экономических субъектов при полном реактивном торможении). Следовательно, для устойчивости глобальной экономической системы чрезвычайно важно, чтобы скорость отклонений от предсказуемых состояний изменений была как можно ниже.

Далее перейдем к сценарным моделям эволюционных экономических трансформаций глобальной экономической системы на основе наблюдаемых тенденций, используя теоретические представления неоклассической интерпретации стратегического менеджмента Ансова (при этом заметим, что мы в дальнейшем будем привлекать эти представления для объяснения других экономических и социальных феноменов).

Дивергентная национализация экономик снижает устойчивость сложившейся глобальной экономической системы. Первым следствием национализации экономик внутри империи становится самоограничение внешних инвестиций метрополией и ответное сокращение внешних инвестиций в метрополию (Бюро экономического анализа министерства торговли США сообщило о 32% сокращении внешних прямых инвестиций в 2017 году по сравнению с 2016 годом. Более развернутую картину наблюдаемой мировой динамики прямых иностранных инвестиций за последние четыре года дает доклад Юнктад о мировых инвестициях за 2018 год) [173]. Вместе с тем растут внутренние инвестиции (частные производственные инвестиции в США ускоренно растут в 2017—2018 годах – до 5—6%). Сейчас мы наблюдаем первые проявления такого процесса, частично поддерживаемые американским национально ориентированным индустриальным капиталом и активно осуждаемые транснациональными корпорациями третичного сектора.

Политические самоограничения в империи связаны с искусственной трансформацией рынка труда. Во-первых, сокращение внешних инвестиций и рост внутренних направлены на сокращение использования дешевого труда на периферии и на рост доли дорогого труда в метрополии. Во-вторых, политика ограничения внешней миграции сокращает приток дешевых трудовых ресурсов в метрополию.

Определенные ограничения накладываются на продуктовые рынки. С одной стороны, наблюдается свертывание программ международного экономического сотрудничества с высокой долей участия американской национальной экономики, с другой стороны, усиливается экономическое давление на одного из основных конкурентов на продуктовом рынке – на Китай. Вытеснение с имперского рынка китайских продуктов существенно сокращает экспортные возможности основного конкурента.

В процессе национализации экономик внутри империи самым непредсказуемым феноменом является попытка национализации экономики США, которая декларируется ее действующим правительством (в период президентства Дональда Трампа). Объявленное «самоубийство империи» – это трюк, который тем не менее связан с серьезными структурными преобразованиями американской национальной экономики. Метрополия имеет несколько серьезных проблем, которые нивелируют ее успехи на мировой арене. Проблемы постиндустриального развития – это проблемы так называемого Ржавого пояса. Десятки городов США находятся в экономическом упадке, длящемся уже три десятилетия. Их возрождение многие американские экономисты связывают с возрождением традиционных отраслей экономики, особенно учитывая тот факт, что в обрабатывающем секторе занято всего 10% трудоспособного населения. Серьезны проблемы американской инженерной инфраструктуры, которая начала создаваться почти восемьдесят лет назад. Несовершенны возможности американских компаний по обеспечению абсолютных приоритетов инновационного развития. США стали отставать в военно-технической сфере, в использовании мирного атома и в космических технологиях от России (при президенте Дональде Трампе эта тенденция стала ими преодолеваться). В свою очередь это влечет и отставание в смежных высокотехнологичных отраслях. Оставаясь лидерами в сфере информационных технологий и продуктов, США понимают, что удерживать монополию в коммуникативном мире не удастся. Поэтому необходимо либо прийти первыми к началу нового технологического уклада, либо навсегда потерять лидерство. Национальными экспертами давно критикуется состояние обеспечивающих такое лидерство отраслей – образования и науки. Словом, в ближайшее время метрополии необходимо решить много внутренних задач развития. Для их решения необходимо серьезное перераспределение ресурсов с внешних рынков на внутренний. Других причин для национализации американской экономики нет. Собственно, и сама национализация предполагается на основе ресурсов, изымаемых на периферии империи (в том числе в виде внешних займов, увеличивающих гигантский государственный долг). Последнее, несомненно, ослабит влияние метрополии и, вероятно, на некоторое время приведет к сокращению географических границ империи. Вместе с тем, если США удастся совершить инновационный скачок, то они возвратят себе былое могущество, предлагая новые уникальные продукты на мировом рынке. Ограничения на импорт продуктов из Китая, о которых говорится в правительстве США, связаны с диспропорциями во внешнеторговом балансе между этими странами, а также со значительными долговыми обязательствами Вашингтона перед Пекином. В своей традиционной манере империя использует политическую риторику, когда желает оказать экономическое давление. Сокращая ввоз трудовых ресурсов и трудовую миграцию, США ищет пути к решению обостряющихся проблем «лишних людей». Вопрос о том, способны ли США подготовить и совершить радикальный прорыв в одиночку, не имеет ответа, поскольку в современном мире решение таких задач требует концентрации ресурсов многих национальных экономик, однако научные прорывы могут совершать и отдельные ученые. Источником внутренней турбулентности экономической среды в США сегодня является противостояние в обществе и в экономических элитах тем инициативам, которые высказывает правительство, хотя необходимость этих изменений понимают многие. Трагедия Трампа в том, что он неотчетливо артикулирует свою экономическую программу в той ее части, которая касается интересов американских корпораций за рубежом (не говоря о том, что он неполиткорректен даже по американским меркам).