Спираль зла

– Прекратите меня лапать! – ревела она. – Я подам на вас жалобу за сексуальную агрессию!

Хорошо известный прием: при задержании самые опытные и закаленные старались нанести себе какой-нибудь ущерб: синяки, ушибы, даже переломы, чтобы имелся повод подать жалобу на полицию. Сервас почувствовал, что теряет присутствие духа.

– Поберегите слюну, – раздраженно сказал он, застегивая на ней второй браслет.

Скандалистку подняли на ноги. Она орала и плевалась, и один плевок пролетел возле самой щеки Мартена. Пока ее тащили к машине, Виктория упиралась ногами, рычала, шипела и отбивалась.

– Мои гуси отъедят вам задницы! – прибегла она к последнему аргументу.

Сервас весь вспотел. От ее неистовых взбрыкиваний у него болели запястья и фаланги пальцев. Он посмотрел на Венсана, который приглаживал волосы, прежде чем сесть за руль, и не смог удержаться от улыбки – вспомнил, что, когда еще только-только поступил на службу, на его заместителе всегда были только брендовые вещи, а прядь волос на лбу очень его молодила и шла ему. И он тщательно причесывался, что вызывало насмешки у старшего поколения, привыкшего, что полицейские должны выглядеть брутально. Зато теперь у Венсана был вид бойца, обращенного в бегство. Такова жизнь: в битве со временем еще никто не побеждал.

Садясь в машину, Мартен понял, что спина у него мокрая насквозь. Венсан тронул машину с места. Сейчас было бесполезно просить его ехать быстрее. Его заместитель нервничал. Он ловко обходил все колдобины на дороге, а подчас шел напролом, заставляя всех подпрыгивать на своих сиденьях.

– Хотите знать, кто убил моего брата? – вдруг раздался с заднего сиденья резкий голос Виктории дю Вельц.

Сервас обернулся. Женщина уже начала успокаиваться, хотя лицо после возни в зарослях рапса все еще было красным, а по виску катилась капля пота. И говорила она медленнее и спокойнее. Уставилась прямо в глаза Серваса, и в ее взгляде горела чистейшая ненависть. Но определить, кто являлся объектом этой ненависти, было невозможно.

– Это проклятое кино его сгубило…

16

– Подъем.

В ее сон вторгся чей-то голос. Властный голос.

– Просыпайтесь, пора…

Голос проник в ее сознание и звучал где-то между сном и явью, как жидкость, которую каждым капилляром впитывает промокашка.

Жюдит приоткрыла один глаз. Утренний свет что-то загораживало.

На нее испытующе глядели два глаза. Они были близко. Слишком близко.

Она быстро, извиваясь, отползла к изголовью кровати. Над ней склонилось безобразное лицо Морбюса Делакруа.

– Что вы здесь делаете? – спросила Жюдит.

– Разве вы не видите? Бужу вас. Поднимайтесь. Ну вы и соня… Уже десять утра.

– Сколько?

Она взглянула на время у себя в телефоне.

– Это все горный воздух, – прокомментировал Делакруа, улыбаясь. – Собирайтесь. Через десять минут я отвезу вас в город. У нас сегодня вечером гости, и я должен отдать кое-какие распоряжения.

Он уже подошел к двери.

– В город?

– В Парадиз. Восемь тысяч четыреста семь жителей, единственный город в этой долине. Не переживайте, мы всю дорогу сможем говорить о кинематографе, а во второй половине дня я буду к вашим услугам.

И режиссер быстро вышел.

Жюдит перевела дух. Интересно, сколько времени он провел в комнате, глядя на нее спящую?

* * *

Делакруа вел машину, рискуя свернуть себе шею на извилистой дороге, и Жюдит всякий раз пугалась, когда они входили в очередной вираж и внизу между деревьев открывалась долина. Мало того, его старенький «Мегари», казалось, вот-вот рассыплется на части: он дрожал, скрипел и опасно кренился при каждом повороте, прижимая Жюдит к дверце.

Они миновали крутой склон, обрывавшийся в долину, и им открылся пейзаж с черными пихтами, кленами, буками и лиственницами. Волосы Жюдит шевелил ветер, и тот же ветер доносил до них запахи замусоренных подлесков.

– Вам страшно? – Режиссер повысил голос, чтобы перекрыть шум ветра и мотора.

– Что?

– Я все время вытворяю что-нибудь кошмарное и пугающее, а вы? Стоит только мне расслабиться, и ужас толкнет меня к экрану, – продолжал он, не дожидаясь ответа и слишком быстро проходя следующий вираж. – Ужас для меня – отвлекающий маневр, чтобы победить собственные страхи.

Он отвел глаза от дороги, чтобы посмотреть на Жюдит, и она с трудом удержалась, чтобы не напомнить ему о следующем вираже.

– Марио Бава говорил о чем-то подобном. Бава снял несколько хороших фильмов, но для шедевра он был слишком скромен. Высот достигают только гордецы из гордецов.

– Кто, например?

Тут раздался громкий пушечный выстрел, от которого задрожало даже небо, не говоря уже об окрестных горах, отразивших раскаты эха.

– Дрейер. Бергман. Брессон. Клузо. Уайлдер. Лин. Кубрик. Хитч… Не смешите меня. Вы прекрасно поняли, что я хочу сказать.

«Делакруа? – подумала Жюдит. – Ведь ты включил себя в этот список? Бьюсь об заклад, что включил».

От бешеной езды ветер свистел в ушах. Она сообразила, что он не назвал ни одного режиссера, родившегося после 1930 года. Делакруа родился в 1976 году.

Жюдит подняла глаза и посмотрела на потемневшее небо вдали за горами. Облака снова заняли угрожающую позицию. Значит, скоро пойдет дождь.

Увидев, что они достигли наконец ровного дна долины, она вздохнула с облегчением. Ей вспомнилось, как когда-то вот так же быстро вел машину Мехди, и все, кто в ней был, молили бога, чтобы доехать благополучно.

ПАРАДИЗ

8407 ЖИТЕЛЕЙ

802 МЕТРА НАД УРОВНЕМ МОРЯ

Они миновали указатель и въехали в город. Серо-черные дома, похожие на кладбищенские памятники, магазины одежды, чьи витрины не изменились за прошедшие десять лет, террасы пустых кафе, где можно было увидеть разве что пару проезжих мотоциклистов, и маленькая квадратная площадь с фонтаном посередине, на которой Морбюс выбрал место для остановки. Он обернулся назад, чтобы взять с заднего сиденья какой-то маленький предмет. Это была компактная и легкая монокулярная видеокамера «Пентакс VM6Х21WP», позволявшая снимать быстрее, чем экшн-камера типа «Гоу Про» и умещавшаяся в зажатом кулаке. Морбюс начал снимать сразу, как только они вышли из «Мегари».

– Взгляните, Жюдит, – сказал он. – Настоящий мир начинается там, в буквальном смысле в пределах досягаемости камеры.

Он обернулся, чтобы заснять ее, и ей сразу стало неловко.

– Эта камера для меня как аппендикс, как некое разрастание, ничуть не менее важное для моих отношений с миром, чем глаза, руки или пенис. Вы смотрели «Человека с камерой», Жюдит?

«Дзига Вертов, 1929 год», – подумала она, но не стала ничего говорить, лишь кивнула. Ей вовсе не хотелось разыгрывать перед ним роль отличницы.

Морбюс перешел на ту сторону площади и вошел в маленький продовольственный магазин, не переставая снимать. Жюдит шла следом за ним.

– Салют, Роналдо, – сказал режиссер.

На кассире, сидевшем за кассой, была старенькая тенниска с изображением знаменитого футболиста. Выглядел он лет на пятьдесят и был совершенно лыс. Делакруа непрерывно его снимал.

– Здравствуйте, месье Делакруа, – ответил «Роналдо», ничуть не удивившись и улыбнувшись в камеру.

«Серьезно? – подумала Жюдит. – Но это просто невероятно… Парень снимает всех на камеру, будто они все – статисты его чертовых фильмов».

Делакруа взял тележку и пошел по торговой аллее в ярком неоновом свете, одной рукой набирая покупки и толкая тележку, а другой продолжая снимать. Одна из покупательниц уставилась на него мрачным взглядом. Делакруа зумом увеличил ее усталое и неприветливое лицо, а она покачала головой и пошла дальше, рассердившись.

Жюдит подумала, что Делакруа говорил правду: он действительно чувствовал мир объективом своей камеры. Неужели та помогала ему улавливать моменты, которые ускользали от глаз?

Они побывали у мясника, у зеленщика, в винном подвале и вернулись к машине. Делакруа ни на секунду не выключал камеру и снимал безостановочно, даже когда расплачивался.

«Что он будет делать со всеми этими видео? Пересматривать по ночам? – Жюдит где-то читала, что киношники не спят больше трех часов. – Что видит он такого, чего не видим мы? Что хочет вытащить на поверхность? Получается, что он, перестав снимать фильмы, вовсе не перестал снимать». Для других мы всегда остаемся всего лишь образами… Где она вычитала эту фразу?

И тут Жюдит увидела, что вокруг одной из скамеек на площади, совсем рядом с «Мегари», собралась группа парней, на вид безработных. Они следили за каждым движением Делакруа, подходившего к ним с камерой.

«Не надо, Морбюс…» – подумала Жюдит.

Но он уже направил на них камеру.

– Эй, ты, что ты там снимаешь? – крикнул один из них, сидящий на спинке скамейки маленький бледный блондин в кожаной куртке. – Прекрати снимать!

Делакруа, наоборот, нацелил на него камеру, и Жюдит поняла, что он снимает крупный план.

– Ты что, глухой? Я сказал, не смей меня снимать!

– Ты что, не понимаешь, что он тебя дразнит? – крикнул еще один.

Маленький блондин спрыгнул со скамейки и направился прямо к режиссеру. Остальные двинулись за ним. Жюдит поняла, что, несмотря на свой малый рост, главный у них – белобрысый.

– Морбюс, прекратите, – шепнула она.

Но Делакруа, казалось, был полностью поглощен своим занятием, и не оторвался от него, даже когда парни его окружили. Один из них попытался отнять у него камеру, но режиссер ловко увернулся и вскочил на скамейку, с которой только что встала вся банда. Теперь он нависал над ними и снимал их сверху.

– Черт, этот сукин сын явно нарывается! – вышел из себя один из парней, подняв на него глаза.

– Ублюдок! Вообразил себя Спилбергом…

– Заткнитесь, – сказал белобрысый, подходя к ним. – Слышь, чувак, – спокойно прибавил он, – ты должен немедленно отдать мне эту камеру.

– Морбюс, прошу вас, – сказала Жюдит.

Она ощущала царящее напряжение каждым мускулом, каждой клеткой. А Делакруа, похоже, не отдавал себе отчета, в какой опасности находится, насколько взвинчены подростки, окружившие его, как стая гиен, готовых напасть. Он словно плевал на опасность. Или играл с ней… Поскольку Делакруа снимал разъяренную банду, все так же нависнув над ней.

– Сто евро каждому, кто улыбнется мне, – бросил он.

– Что?

– По сто евро за улыбку ваших очаровательных мордашек.

– Эй ты, говнюк, это что, извращенские штучки или как?

– Он чокнутый, заберите у него камеру! – рявкнул еще один. – Плевали мы на его деньги!

– Сто евро, – повторил Делакруа. – Ну, давайте, мальчики, изобразите мне милые улыбки!

Жюдит увидела, как побледнел белобрысый.

– Вот гад, он тебя сейчас в гостиницу потащит…

– Что здесь происходит?

Все повернули головы в сторону раздавшегося голоса. Заложив руки за пояс, к ним спокойно подходил муниципальный полицейский.

– Вот этот тип провоцирует нас своей гребаной камерой! И все время снимает нас без разрешения! – пожаловался один из парней. – У него есть на это право?

– Это незаконно, господин полицейский, – присоединился другой. – Он не имеет права.

– Морбюс, опустите камеру, пожалуйста, – сказал муниципальный полицейский.

* * *

– Расскажите мне о своем детстве, – попросил Делакруа, когда они уже подъезжали к дому под шум близкой грозы и вспышки молний.

– О моем детстве?

– Ну да. Какие у вас были родители, чем они занимались, в какой обстановке вы росли…

– Вам это действительно интересно?

Ветер дул им в лицо, и волосы танцевали у режиссера за головой, как щупальца актинии.

– Да, Жюдит, мне это интересно. Люди вообще меня интересуют. Таковы уж все деятели искусства: они крадут жизни других. Постарайтесь вспомнить какой-нибудь эпизод из вашего детства, который годился бы для фильма.

Жюдит пожала плечами, и тут на лицо ей упали первые капли дождя. Морбюс настолько небрежно вел машину, что она испугалась, доедут ли они до дома.

– Пожалуй, ни один эпизод из моей жизни не достоин фигурировать в фильме.

– А я уверен, что такой эпизод есть, – возразил Делакруа. – У любого из людей обязательно существует хотя бы один.

Нагнувшись, он заложил еще один крутой вираж. Жюдит задумалась.

– Моя мама… – начала она наконец.

Он бросил на нее острый взгляд, вцепившись в руль.

– Когда я была маленькая, моя мама боялась всего на свете. У нее был постоянный страх за меня, и она хотела все время держать меня в доме, чтобы защитить, непонятно от чего… Если она слышала какие-нибудь страшные россказни, то ни за что не позволяла мне выходить на улицу. Всякий раз, когда все-таки удавалось выйти поиграть с друзьями, она буквально умирала от страха. Девчонки смеялись надо мной и над мамой из-за этой суперопеки. В компании подружек мне всегда было стыдно за нее. Настолько стыдно, что однажды, когда она довела меня до белого каления, я вечером опустилась на колени перед кроватью, сложила руки и стала молиться, чтобы она умерла и этот постоянный стыд кончился. Она… она умерла в следующем месяце.

По тому, как пейзаж вдруг замутился у нее в глазах, Жюдит поняла, что те наполнились слезами. Делакруа никак не комментировал услышанное, даже не выразил соболезнования, и она была ему за это благодарна.

Ветер осушил ей глаза, и девушка посмотрела наверх, на темнеющее небо, которое разрезали молнии.

– Давайте поговорим о вашем последнем фильме, – попросила она минуту спустя.

– О «Кровавых играх»? А что вы хотели бы услышать?

– Нет, о другом фильме. О том, что никогда еще не был показан в кинозалах.

Наступила тишина.

Следующий вираж Делакруа заложил еще круче остальных, заставив шины взвизгнуть и мучая коробку передач, в знак протеста застонавшую от такого обращения. Жюдит уцепилась за дверцу. Сердце у нее колотилось все быстрее и быстрее. Неожиданно режиссер резко сбросил скорость и остановился на полосе гравия на краю дороги, наехав на белую линию обочины. Жюдит удивленно смотрела на него. Ее поразил его неожиданно враждебный вид и застывший ледяной взгляд цвета стального неба.

– Должен внести ясность, – заявил он. – Не надо говорить об «Орфее». Ни сейчас, ни когда-либо.

17

Было 14:30, когда Сервас решил вернуться к допросу Виктории дю Вельц. Первый допрос никак нельзя было назвать убедительным. Она настаивала на версии, что была занята на ферме, а в ночь с понедельника на вторник гостила у друзей в Фуа. Сначала они сидели в ресторане, а потом Виктория осталась у них ночевать, потому что слишком много выпила, чтобы садиться за руль. А никакого Йонаса Резимона она вообще не знает.

Сервас попросил Самиру восстановить границы соединений и все телефонные счета дамы-пчеловода, и теперь они ожидали ответа оператора.

То, что Виктория, по ее же собственному признанию вообще редко выходившая из дома, вдруг решила именно в тот вечер, когда был убит ее брат, остаться ночевать у друзей, а не на ферме, сильно попахивало сфабрикованным алиби. Они установили имя и адрес сомнительных друзей, и выйти с ними на контакт было поручено Венсану. Сервас уже собрался сам ехать к Виктории и ее адвокату, как его заместитель вошел в кабинет:

– Друзья всё подтверждают: и ресторан, и время.

– Они могли сговориться.

– Чтобы совершить убийство? – скептически заметил Эсперандье.

Сервас покачал головой. Венсан был прав: гипотеза критики не выдерживала. В этот момент появилась Самира.

– Ответ получен. Тремя часами позже ее телефон находился в соте ресторана, о котором они говорят, действительно в двух километрах от дома друзей Виктории. Но в последние два дня его не было ни в соте психиатрической больницы, ни в Тулузе.

– Вот черт…

– Что будем делать? – спросила она.

– Будем продолжать допросы, – предложил Венсан. – Одних пчел тут будет недостаточно. При таком досье ни один следователь не подпишет санкцию на арест. Если мы никак не продвинемся, судья откажется продлевать содержание под стражей.

– Отсутствие телефона в соте вовсе не означает, что Виктория говорит правду, – возразил Мартен. – Она могла оставить телефон дома, когда встретила Резимона. С таким же успехом она могла снабдить Резимона пчелами и в другое время. И потом, сам-то он где? Опять исчез?

– Пока ничего не известно, – мрачно сказала Самира. – Может, и пчелы – тоже совпадение… В том районе много у кого есть ульи.

– Она сестра убитого, она пчеловод, и они ни о чем не сговаривались, – напомнил Венсан. – По крайней мере, у нас есть след и есть где копать…

Сервас взглянул на часы.

– У нас еще целых двадцать часов. По-моему, до этого дело не дойдет. Но я не буду против, если она проведет ночь в «аквариуме». И не буду против, если она предстанет перед судом за нанесение оскорблений и побоев полицейским.

– Согласен, – слегка в нос произнес Эсперандье. – Факт агрессии налицо.

У него из носа всё еще торчали ватные турунды, и из-за них нос приобрел приплюснутый силуэт, как у заправского боксера. Но перелома, слава богу, не было. Сервас улыбнулся впервые за несколько часов:

– Агрессия была со стороны гусей или со стороны их владелицы?

Самира хихикнула. Лицо Эсперандье обрело оттенок кирпича, которым облицованы тулузские дома. Врач хотел на сутки выписать ему больничный, но Венсан отказался. Хотя менталитет полицейских потихоньку и претерпевал некоторые изменения, он все-таки остался менталитетом чисто мужским.

– Ладно, давайте к делу, – велел Сервас. – Самира, ты пойдешь со мной. Венсан, не отставай от лаборатории: пусть ускорят токсикологический анализ Стана дю Вельца. И спроси у Фатии, что показало вскрытие погибшего.

– Она уже ответила, – сказал Эсперандье.

– И?..

– Она склоняется к версии с пчелами. Но, поскольку у нее нет полной уверенности, не хочет, чтобы ее заключение приобщили к делу, дабы избежать упреков в слабости доказательной базы, когда дело попадет в руки адвокату перед самым судом.

– Мудрое решение, – прокомментировал Мартен.

Виктория дю Вельц увидела, как он входит в кабинет, когда снова начал греметь гром. Она следила за ним глазами, моргая, как игуана или хамелеон, пока он шел от двери к себе на место. Женщина была явно довольна ходом следствия, о чем говорила улыбка на ее широком бульдожьем лице.

– Ваш брат перенес несколько операций, – сразу начал Сервас, – это вам о чем-нибудь говорит?

– Майор, – вмешался адвокат, который присутствовал при допросе, – я не понимаю вашей настойчивости. Моя клиентка уже…

– Мэтр, на этой стадии следствия вам вообще не следует вмешиваться.

– Вы хотите поговорить о тех трюках с заболеванием?

Мартен кивнул, поощряя мадам пчеловода продолжать.

– «Изменение внешности», как они это называли… Что за глупость! Надо быть сумасшедшим, чтобы подвергнуть себя таким испытаниям.

– Вы знаете, где его оперировали?

– В Париже. Это было, когда он еще работал в кино. Я вам уже говорила: из-за этого кино он и свихнулся. Все эти чокнутые, с которыми он общался… и которые выдавали себя за артистов… – Тут Виктория издала звук, похожий на крысиное шипение. – Люди настолько странные… Не знаю, кто они такие, и те ли это, кого вы ищете. И знать не хочу.

Она смерила их взглядом, в котором отразилось невыносимое отвращение, и Сервас снова почувствовал, что обливается по́том. Наверное, надо бы сдать несколько анализов, когда он закроет это дело…

– В то время вы ездили навещать его в Париж? – спросила Самира, сидевшая рядом с Сервасом.

Вмешательство этой «свистушки», как назвала ее про себя Виктория, поначалу выбило ее из колеи. Она и без того растерялась, когда Самира вошла в кабинет. Но внезапно ее лицо стало сосредоточенным, словно пчеловод мысленно собирала все свои воспоминания. В ее взгляде промелькнула искра, будто она внезапно что-то вспомнила.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Аппаратный ключ (также USB-ключ, электронный ключ) – аппаратное средство, предназначенное для защиты программного обеспечения и данных от копирования, нелегального использования и несанкционированного распространения. – Здесь и далее прим. пер.

2

Дебардёр – майка без рукавов с глубоким вырезом.

3

Это слово фигурирует в фильме-триллере С. Кубрика «Сияние» по роману С. Кинга. Если посмотреть на отражение этого слова, написанного на двери гостиничного номера, в зеркале напротив, получается слово MURDER, то есть «убийство».

4

Оксюморон – прием, суть которого в соединении противоположных понятий, как в самом слове «оксюморон», означающем по-древнегречески «остроумная глупость».

5

Лауды – хвалебные песнопения, завершающие утреннее богослужение.

6

Вуду – собирательное название африканских синкретических религий.

7

VOD (video on demand, видео по запросу) – программа, позволяющая смотреть пропущенные фильмы, передачи и т. д. в удобное время.

8

К категории Z относятся фильмы наиболее низкого пошиба.

9

См. роман Б. Миньера «Лютая охота».