Сайберия. Пожиратель

Впрочем, сила самого удара в данном случае не имела особого значения. Важна была лишь точность и количество влитой эдры.

Внешне, наверное, выглядело эффектно. Визжащий кабан, который должен был меня сшибить с ног не хуже грузовика на полном ходу, будто с разбегу воткнулся в невидимую преграду. Визг резко оборвался, сама щетинистая туша резко уткнулась башкой в землю и по инерции кувыркнулась. Я едва успел отскочить в сторону, чтобы меня не задело.

Рухнул секач рядом, так что земля под ногами ощутимо содрогнулась. Захрипел, замолотил в воздухе всеми четырьмя копытами, взметая в воздух целые комья сырого дёрна. Вся морда его была раздроблена и смята так, будто угодила под паровой пресс, левый клык и большая часть костяных наростов на морде торчали обломками.

Но тварь была ещё жива. Примерившись, я саданул снова, с не меньшей силой, и опять целясь в голову. На этот раз звук удара было хорошо слышно – жутковатый, глухой, влажный, будто здоровенной кувалдой ухнули по сырому бревну. Кабан резко замер, словно его выключили. Но я на этом не остановился – переключился уже на основной свой Аспект и запустил в него призрачные щупальца и принялся жадно поглощать свободную эдру. Втянул её в себя за пару секунд, потом, разрывая и переваривая тонкое тело, добрался до узла-сердечника, содержащего саму суть Дара.

Не знаю, сколько конкретно это длилось – вряд ли дольше десяти-пятнадцати секунд. Я в эти мгновения не замечал ничего вокруг – процесс поглощения чужого тонкого тела захлёстывал меня волнами эйфории, и отвлечь от него меня, наверное, не мог бы даже выстрел в упор. Не знаю, как это выглядело со стороны, но, наверное, жутковато – я замер, оскалившись, дрожа и простирая руки перед собой, будто пытаясь поднять что-то тяжелое. И это тяжелое действительно приподнималось – туша кабана на пару мгновений даже оторвалась от земли, но потом рухнула, стоило мне закончить.

Секач был хоть и матерый, но всё же не настолько, чтобы успеть сформировать твёрдый карбункул. Его «сердце», содержащее Аспект, представляло собой сгусток заряженной эдры, который я, не глядя, упрятал в свободную ячейку Сердечника. Разберусь потом, в более спокойной обстановке.

Дождь по-прежнему шелестел, лужи бурлили от падающих капель, из-под туши кабана медленно растекалась разбавленная дождевой водой кровавая лужа. И этот шум дождя был, пожалуй, самым громким звуком, потому что застывшие вокруг меня сокурсники, кажется, даже дышать перестали, вытаращившись на меня так, будто привидение увидели. Лишь постанывал чуть поодаль парень, которого успел отшвырнуть секач. Но, судя по тому, что бедняга уже стоял без посторонней помощи, ему повезло – отделался лёгким испугом.

Боцман, всё ещё сжимающий в здоровой руке бесполезный нож, вообще выглядел так, будто его обухом в лоб ударили. Лишь глядел то на кабана, то на меня.

Эйфория от победы и от здоровенной порции эдры быстро схлынула, сменившись досадой. Ну, вот, теперь новая волна слухов и пересудов обо мне обеспечена! Только-только удалось местных репортёров от себя отвадить…

Я тоже окинул взглядом тушу чудовища, и тело захлестнуло жаркой волной запоздалого адреналина. А ведь здоровенный, гад. К счастью, схватка закончилась быстро, и опасных сюрпризов он преподнести не успел. Но если бы я промахнулся хоть немного… Или силы удара не хватило бы… Это могло бы очень скверно кончиться. Ещё и препод вылез в неподходящий момент, чуть не сорвав мне всё дело…

Переведя дух, я исподлобья взглянул на Боцмана и проворчал:

– Знаете, что, Борис Георгиевич? Так, на будущее… Не надо лезть мне под руку, ладно?

Глава 2

– Ох, и скандал опять будет! Гейзехуза точно из ректоров попрут. Только-только ту историю с албыс забывать стали – и на тебе! Такую свинью ему опять подложили…

– Ага! Причём в прямом смысле.

– Но как эта зверюга там оказалась? Неужто с того берега приплыла? Там же река саженей в пятьсот, а то и больше!

– Почему обязательно приплыла? Может, по мосту перебралась. Ночью, например…

– Да там вообще целое стадо, похоже! Сначала-то на поросят наткнулись. Мелкие совсем.

– Значит, минимум одна матка тоже там пасётся. А то и несколько. Кабаны, бывает, в здоровенные стаи сбиваются…

– И как охрана-то это всё прозевала? Ещё пару недель назад весь парк вон с солдатами прочёсывали, когда убийцу Бергера искали…

– Кстати, а видели, как Кочан-то на это чудище с дрыном попёр? Не сдрейфил же…

– Так это не от большого ума. Чего ты такому кабаняке острой палкой сделаешь?

– Ой, кто бы говорил! Ты вообще дёру дал так, что только пятки сверкали!

– Мы за подмогой побежали!

– Ага, как же…

Я слушал оживлённо судачащих между собой студентов вполуха, больше занятый своими мыслями. Ребята же тараторили без умолку, скрашивая себе обратный путь к учебным корпусам. Мы шагали через парк напрямик, уже без хитроумных маршрутов, усталые, мокрые и грязные – оставаться дальше на берегу и устраивать костры для просушки уже, конечно, не стали.

Меня, к счастью, никто не донимал, хотя взгляды я на себе ловил постоянно. Но стоило самому оглянуться – как любопытствующие тут же прятали глаза. Да и вообще, держаться старались чуть в стороне – вокруг меня будто бы невидимая преграда образовалась радиусом в пару шагов. Даже приятели – Варя, Жак, Глеб Трофимов – держались чуть позади.

Колыванова на меня вообще, кажется, обиделась. Я сначала и не понял, почему.

– Варь, ты чего?

Девушка сначала дёрнула плечом и отвернулась, показывая, что не хочет разговаривать. Но тут уже забеспокоился и Жак – тоже начал её расспрашивать. Наконец, она неохотно проворчала:

– Просто… Жестокий ты, оказывается, Богдан. Зачем убивать-то было несчастную животину?

– Вот те раз… – опешил я. – А что ж, смотреть на него, что ли? Опасная зверюга-то. Кучу народа мог поранить, а то и убить.

– Но ты мог бы его просто… прогнать. Да и вообще, он же просто своё стадо защищал!

– А я – своё, – усмехнулся я.

– Ой ли? – прищурилась она. – Сдаётся мне, ты не потому на него накинулся, что ребят защитить хотел. А ради добычи.

– Ну зачем ты так, Варвара! – возмутился Полиньяк, но Варя, упрямо склонив голову, посмотрела на меня искоса.

– Ты вообще здорово изменился, Богдан. Раньше ты таким не был.

– Каким «таким»?

Она помедлила, подбирая слова.

– Хищник ты теперь. Я это прямо чую. Аж страшно становится.

– Ну, тебе-то нечего бояться, Варь. Ни тебе, ни другим моим близким.

Она лишь вздохнула и отвернулась. Я не стал больше на неё наседать. Да и вообще, то, что меня на время оставили в одиночестве, меня вполне устраивало. Обсуждать произошедшее не было желания. А вот подумать, прислушаться к себе – не мешало бы.

Добыча мне досталась хоть и лёгкая, но довольно весомая. Сложно оценить точное количество поглощённой эдры – я пока не нашёл для этой субстанции внятных единиц измерения, так что приходилось опираться исключительно на собственные ощущения. И выходит так, что за один присест я слопал объем, который до этого не мог накопить и неделю. Пожалуй, перед этим последний подобный куш мне перепадал только с русалки, на которую мы наткнулись в усадьбе Берсенева. Но в этот раз я довёл дело до конца и заполучил «сердце» с заключённым в нём Аспектом. И мне не терпелось исследовать его подробнее, а то и опробовать в деле.

Нематериальный голод, терзавший меня все последние дни, кажется, немного унялся. Всё тонкое тело пульсировало, светящиеся дуги между Узлами мерцали, будто неоновые трубки. Да и сами Узлы будто бы… окрепли, что ли. Изначально они выглядели этакими медузами – полупрозрачные, с нечёткими очертаниями и ещё более призрачными внутренностями. Но сейчас их структура становилась всё чётче. Особенно у Грудного узла. Тот, хоть визуально и не увеличился в размерах, с каждым днём становился всё плотнее и ярче. А после победы над измененным секачом в районе солнечного сплетения и вовсе начало покалывать, будто там засела дробина.

Собственно, у меня уже давно была версия, объясняющая, что со мной происходит. И сейчас я лишь получил ей лишнее подтверждение.

На месте Средоточия постепенно формируется кристаллический карбункул. Это важный этап в развитии нефилима – примерно, как появление кадыка и ломка голоса у мальчишек в пубертатный период. Тонкое тело начинает напрямую воздействовать на организм, вызывая формирование новых органов. Тут-то и пролегает грань между обычными Одарёнными и настоящим нефилимом. Причём физические кондиции тут не имеют значения – основную роль играет развитие самого Дара и количество поглощённой эдры. У кого-то карбункул может появиться уже в преклонном возрасте.

Что ж, как говорится, всё идёт по плану. Я становлюсь сильнее, и сила эта мне очень пригодится. Вот только, кажется, если сидеть на подножном корме, этот переходный период может затянуться. Чтобы кристалл в груди, наконец, оформился, мне нужно влить в него ещё немало энергии. Как сегодня. И для результата понадобится что-то посерьёзнее кабана-переростка.

Надо выходить на охоту…

– Богдан! Так что, ты с нами?

Обернувшись, я с некоторым удивлением увидел Кудеярова-младшего. Его бессменные спутники – Ванька Кочанов и Сашка Пушкарь – маячили чуть позади. Жак и Варя тоже смотрели на меня вопросительно.

– Ты о чём? – нахмурился я. Сосредоточившись на своих мыслях, я, кажется, пропустил часть разговора сокурсников.

– Насчёт «Погребка». Кабак это небольшой. Недалеко тут, на Александровской. Сейчас переоденемся да двинем туда. Отогреемся, обсушимся да отпразднуем. Я угощаю.

– Что вы праздновать-то собрались?

Кудеяров растерялся.

– Ну так… Победу твою. И вообще, что всё так удачно обошлось. Ты же нас спас, получается!

– Ага! – поддакнул Пушкарь. – Вот, ребята хотят выпить с героем!

– Тоже мне победа, – усмехнулся я. – Свинью завалить.

– Ну, не прибедняйся, Сибирский! – добавил кто-то из задних рядов. – Вон, у самого Боцмана чуть глаз не выпал. Как ты кабаняку-то этого… Почитай, одним ударом!

Будто только и поджидая начала этого разговора, одногруппники быстро окружили меня полукольцом, загалдели. Я даже немного растерялся, почувствовав себя звездой в толпе фанатов.

– Да будет вам, – отмахнулся я. – Я неф. Для меня это всё – раз плюнуть. А вот кто настоящий герой – так это Иван. Уж храбрец-то точно.

Кочанов, на которого тут же обернулась добрая половина сокурсников, от неожиданности покраснел.

– Да я чего… Я просто…

– Кочан, конечно, тоже молодец, не спорю, – не унимался Кудеяров. – Но давай уже без дураков, Богдан. Выпьешь с нами? И ты, француз, не тушуйся. Или вы всё дуетесь из-за той истории в начале года? Так то ж ерунда. Ну, подурачились с ребятами, занесло чуток. С кем не бывает…

Он уже не первый день настойчиво набивался в друзья, но сегодня, пожалуй, впервые делал это настолько явно, на глазах у всех. Мне, впрочем, от его потуг было ни холодно, ни жарко. На фоне тех событий, что вокруг меня сейчас крутились, все эти студенческие тёрки казались мышиной вознёй.

– Выпьем, Павел Фомич. Но как-нибудь в другой раз, – ответил я, впрочем, без язвительности. – У меня сегодня ещё куча дел, так что давайте без меня. А вот Полиньяка и Варю можете захватить, если захотят.

Сокурсники разочарованно загудели, но я уже развернулся и пошагал дальше. Жак догнал меня чуть погодя.

– Да что с тобой, Богдан? Ты как будто сбегаешь от кого-то.

– Действительно сбегаю, – усмехнулся я. – Если хочешь – сходи с остальными в кабак этот. Дома увидимся.

– Да не хочу я сегодня пить! Завтра же с утра опять на учёбу. Но ты-то куда спешишь?

– Сейчас новости до ректора дойдут и, как пить дать, расспросы всякие начнутся. Не хочу время на это терять. У меня и правда дела. Заберёшь мою форму, а? Я даже переодеваться не хочу – сразу рвану домой.

– Ладно, – вздохнул Жак.

Мне действительно не терпелось разобраться с трофеем. Даже начал приглядываться к нему прямо на ходу, но лучше, конечно, отложить все эксперименты до дома.

Мы как раз уже подходили к учебному корпусу Горного института, и на крыльце показалась Амалия – секретарша Кабанова. Спускаться, правда, не стала – снаружи по-прежнему накрапывал дождь. Прикрывая причёску папкой с бумагами, Амалия вытянула шею, высматривая кого-то.

– Ребята! Сибирского не видели? Николай Георгиевич его к себе вызывает!

Я, не дожидаясь, пока она отыщет меня взглядом, шмыгнул в сторону, скрываясь за глыбой парящего эмберита, установленной перед входом в институт, а потом, перемахнув через невысокий заборчик, припустил рысцой напрямик к главным воротам, срезая путь по газонам.

Когда добрался до дома, дождь уже утих, хотя небо было по-прежнему обложено сплошным ковром облаков. Уже начали спускаться сумерки – темнело сейчас всё раньше с каждым днём.

В саду усадьбы было непривычно людно и вовсю кипела работа. За три дня бригады наёмных рабочих успели его здорово преобразить. Конечно, ещё много чего нужно сделать, да и охвачена лишь малая часть усадьбы, но всё же кое-что уже начало вырисовываться.

Дремучие заросли вдоль забора, выходящего на набережную, основательно причесали – обрезали лишние ветви, избавились от сухостоя, проредили кустарник. Аллею, ведущую от главных ворот к зданию, а также проезд к гаражу расчистили от бурьяна и годами копившегося хлама. Срезанные ветки и прочий мусор всё еще высились во дворе и саду огромными горами, но их уже начали вывозить – к моему приходу грузовик с доверху наполненным кузовом как раз выезжал из ворот.

Машину провожал Демьян, в неизменной своей домотканной рубахе с закатанными рукавами, обнажавшими могучие волосатые лапищи. По нему было видно, что весь день он работал, не покладая рук, но при этом, что удивительно, был гораздо веселее и бодрее, чем обычно. Происходящее ему было явно по душе.

А ведь поначалу он в штыки воспринял мою идею пригласить Путилина устроить штаб-квартиру Священной дружины прямо здесь, в особняке. Мы даже повздорили на этот счёт. Я, если честно, и сам сомневался. Но Путилин моё в шутку брошенное предложение воспринял вполне всерьёз, и вернулся к нему уже с конкретным планом.

– Не волнуйся, я не собираюсь превращать усадьбу в проходной двор, – заверил он меня. – Дружина ведь не полицейский участок, толпы просителей к нам ломиться не будут. Да и много места я не займу. Мне нужна лишь небольшая спальня, кабинет для работы и надёжный сейф для хранения снаряжения и важных документов… Лучше даже два.

– Ну… думаю, это можно будет обеспечить.

– Ах, да, и ещё – тёплый гараж для моего «Даймлера». И место для некоторых… гимнастических упражнений. Но и с этим, как я понимаю, тоже проблем не будет.

– С условием, что вы обещаете мне показать пару приёмов, – усмехнулся я.

Но и это предложение Путилин воспринял вполне серьёзно.

– Обязательно. Можем тренироваться вместе, мне как раз сейчас надо потихоньку разрабатывать руку. Заодно освоишь кое-какое снаряжение Охотников – из того, что сможешь использовать, не навредив себе.

– Но почему вы хотите обосноваться именно у меня? Мне казалось, вам это как-то даже… не по чину, что ли. Дружина – это ведь императорская служба. Разве правильно будет, если штаб-квартира будет располагаться в частном владении?

– От императора я получаю кое-какое финансирование. Однако большую часть хозяйственных и организационных вопросов Дружина решает с помощью местных властей. И в моём случае обосноваться у тебя было бы очень хорошим ходом. Этот особняк – на особом положении. Он ведь вне юрисдикции губернатора, ты ведь в курсе?

– Да. Он может принадлежать либо потомку Василевских, либо вернётся во владение Романовых.

– Я уточнял этот вопрос. Формально, после смерти Аскольда усадьба уже считается владениями императора. И, если в ближайший год никто не предъявит права на наследство – отойдёт в казну окончательно. Но наследника должен признать сам Романов.

Так, значит… Вот почему Вяземский так легко отказался от притязаний на эту усадьбу. Знает, что она всё равно ему не достанется. Даже, пожалуй, наоборот – получить её он сможет, только если я вступлю в свои права. У меня-то её можно будет выкупить. Или вынудить продать. Не зря же он намекал про старых кредиторов…

– А то, что здесь будет территория Священной дружины, как скажется на статусе этого дома?

Путилин усмехнулся.

– Зришь в корень. Да, в некотором роде скажется. Помещения Священной дружины, даже арендуемые временно, считаются императорскими владениями и полностью неприкосновенны для местных властей. Так что, если нужно будет укрыть что-то… Или укрыться самому…

Путилин взглянул на Демьяна. Тот был свидетелем нашего разговора, и слушал его внимательно, с неизменно мрачным и подозрительным выражением лица.

– Ну, и наконец, последний довод…

Статский советник вынул из кармана конверт и протянул его мне. Внутри оказалась внушительная стопка красноватых купюр. Навскидку – не меньше пяти сотен червонцами.

– Как я уже говорил – некоторые финансовые возможности у меня есть. Я ведь не просто прошусь на постой. Я готов арендовать помещения на тех условиях, какие ты выдвинешь. И, если нужно, посодействовать в их ремонте. В пределах разумного, конечно.

На том тогда и порешили. Под нужды Дружины мы выделили Путилину несколько комнат на первом этаже здания, в восточном крыле. Попасть в них можно было через главный вход.

В связи с этим пришлось запустить целую лавину всяких приготовлений. Мало было расконсервировать эти комнаты. Нужно было запустить отопление всего первого этажа в этом крыле, обеспечить возможность подъезда к зданию на машине, да и в целом облагородить территорию.

Все эти хлопоты я со спокойной душой передал Демьяну вместе с пачкой купюр. Сам я с Полиньяком и Варей остался пока в бывшем крыле для прислуги – комнаты там были небольшие, но уютные, и нас вполне устраивали. К тому же та часть дома имела отдельный вход, и это было для меня важно. Велесов и вовсе собрался зимовать в своём бревенчатом флигеле на заднем дворе – он к нему уже привык.

– Ну ты и размахнулся, – улыбнулся я своему камердинеру, пропуская мимо тяжело гружёную машину. – Это ж сколько ходок понадобится, чтобы всё это вывезти?

Я кивнул на огромную, выше человеческого роста, гору спиленных веток, высящуюся справа от ворот.

– Это пусть лежит. Попилим дальше, и в печку пойдёт, – отмахнулся Велесов. – На свалку я только самый негодный хлам отправляю. Пятый кузов уже за сегодня. Водостоки вон все прочистили да большую часть труб там заменили. А то там такое старьё гнилое, что, кажись, ещё при Петре ставилось. Новые уже ставим, уже вот-вот должны управиться.

– Дело хорошее. Только хватит у нас финансов-то?

– Ну, больше, чем у нас есть, не потрачу, – хохотнул Демьян. – Да и я ведь только самое необходимое правлю, чтобы к зиме подготовиться. Большая часть дома пока так и останется закрытой. Но хоть снаружи марафет немного наведем. Ты глянь только! Немножко причесали сад и двор – и уже глаз как радуется!

Он был прав – усадьба даже после элементарной уборки преобразилась до неузнаваемости. Раньше дом, едва выглядывающий из дремучих зарослей, выглядел мрачно и заброшенно, в духе старинных романов ужасов. Но сейчас аллея, ведущая от главных ворот к зданию, просветлела, по бокам от неё показались скрывавшиеся раньше в бурьяне мраморные статуи и чаши. Саму дорожку тоже расчистили, и плиты на ней хоть и изрядно потрескались, но всё ещё были крепкими и ровными.

Сам особняк тоже будто бы просветлел – с окон на первом этаже восточного крыла убрали деревянные щиты, сами стёкла вымыли, как и добрую часть фасада. Входную группу тоже отмыли и облагородили, а справа от крыльца двое немолодых уже мужичков в рабочей одежде поправляли отмостку вдоль стены, замешивая бетон в глубоком цинковом корыте.

– Путилин опять где-то в отъезде? – спросил я, заметив, что окна кабинета на первом этаже не горят.

– Да нет, здесь. В гараже возится. А ты сам-то чего, как обормот вырядился? Где форма-то студиозуса?

– А… – отмахнулся я. – Потом расскажу. У тебя вон, смотрю, ещё дел полно.

– Это да. Ещё много чего надо успеть засветло.

Я оставил Демьяна дальше хлопотать по двору. Сам же, заскочив в свою комнату и переодевшись в сухое, отправился в гараж.

Здесь тоже многое преобразилось за последние дни. Вывезли несколько грузовиков всякого мусора, так что внутри стало гораздо просторнее и светлее. Светильников, кстати, тоже добавили, а в качестве отопительных элементов пока установили пару жаровен с кристаллами огненного эмберита. Но вообще, здесь раньше было полноценное водяное отопление, нужно его только отремонтировать. И, судя по штабелю труб, высящихся рядом с воротами, Демьян этим уже озаботился.

Ворота, ведущие на другую улицу, пока так и оставались закрытыми наглухо, зато главные, через которые можно было заехать внутрь со двора, были уже отремонтированы и даже покрашены. Сверху, с крыши, доносился стук молотков – ещё одна небольшая бригада чинила кровлю. Тоже давно пора было этим заняться – в дальнем углу во время дождей подтекало.

Машин здесь сейчас стояло всего три – две самых ценных из старой коллекции Виталия Василевского, не на ходу, и эмберитовый мобиль Путилина – чёрный красавец с массивной хромированной решёткой впереди. При желании здесь можно было разместить и втрое больше, и ещё осталось бы место под хранение всякого сопутствующего добра. Однако левую половину гаража мы окончательно решили отвести под тренировочный зал.

Эту зону отделили от основной части гаража перегородкой высотой пару метров, на которой закрепили старые резиновые покрышки, а по низу примерно до уровня пояса заложили мешками с песком. Часть булыжников, что я сюда натаскал, оставили, но добавили к ним ещё несколько приспособлений – перекладины, параллельные брусья, грубые манекены для отработки ударов, сделанные из толстенных брёвен. В центральной части поверх бетонного пола обустроили квадратный дощатый помост где-то пять на пять – невысокий и без ограждения. Поверх досок я ещё хотел выложить жесткие войлочные маты, но пока не знал, где их раздобыть.

Я думал, что Путилин возится с машиной – он этим занимался каждый вечер с тех пор, как переехал в усадьбу. Но, к своему удивлению, обнаружил его в тренировочном зале.

Несмотря на прохладную погоду, статский советник был лишь в тёмном полотняном кимоно с рисунком из золотых перекрещенных секир на спине, а обувь его представляла что-то вроде закрытых войлочных тапочек. Меня он заметил не сразу, а может, сделал вид, что не заметил. Держа левую руку за спиной, он орудовал узким коротким клинком, обычно прячущимся в его трости.

Я с интересом понаблюдал за его техникой, весьма далёкой от традиционного фехтования. Приёмы эти были явно предназначены не для борьбы с другим вооружённым клинком противником – никаких тебе финтов и блоков. Почти сплошь стремительные, смертоносные удары, наносимые порой под неожиданными углами. Колющие либо размашисто-рубящие, способные запросто отсечь конечность. Блестящий клинок, врезаясь в вертикально закреплённое бревно в углу помоста, глубоко впивался в древесину, время от времени выщелкивая из неё кусочки.

Судя по количеству отметин на бревне, к тренировке Путилин приступил не очень давно. При этом чувствовалось, что силы в вылеченной руке пока недостаточно, и Охотник отрабатывает скорее сами траектории ударов. Внешне-то он был уже вполне в порядке, и как показала наша вылазка в усадьбу Барсенева, даже стрелять уже мог сносно. Но владение мечом, тем более на таком уровне, чтобы можно было противостоять чудовищам – это куда более серьёзная нагрузка на мышцы и связки.

К слову, я пару раз предлагал ему свою помощь в качестве целителя, но получил вежливый отказ под предлогом того, что лечением уже занимается другой Одарённый, и в курс этот желательно не вмешиваться. Этим Одарённым, конечно, была Лебедева. Ради её сеансов Путилин и посещал каждый день территорию университета, причём, кажется, дело было не только и не столько в медицинской необходимости.

Впрочем, тут я вкус старшего товарища вполне одобрял. Лилия Николаевна – исключительно приятная женщина.

– О, а вот и ты! – опуская клинок и вытирая свободной рукой пот со лба, выдохнул Путилин. – Припозднился ты сегодня.

– Много занятий было. А вы, я вижу, уже совсем молодцом! Скоро окончательно вернётесь в строй?

– Ты мне льстишь, Богдан. Так, поиздевался немного над бревном. Оно-то ответить не может, а вот с реальными противниками мне пока тягаться рано. Хотя… может, попробуем?

Он вложил клинок в трость и отставил её в сторону. Взамен взял со стойки один из деревянных тренировочных мечей – увесистый, с закругленным острием, больше похожий на черенок от лопаты или бейсбольную биту.

– Я, конечно, понимаю, что с нефилимом мне не тягаться. Но, с другой стороны, в фехтовании ты не силён, так что, может, у меня есть кое-какие шансы…