Олимпийский мальчик

Чёрно-белый ламповый телевизор нас часто подводил, шли какие-то полосы, помехи. Можно было ударить кулаком по крышке сверху или сбоку, и изображение на время само «настраивалось». Если этот силовой приём не помогал, вызывали мастера из телеателье. Я заворожённо смотрел, как он вскрывает крышку, словно хирург, ковыряется во внутренностях.

Ещё в тринадцатой квартире жила семья Жуковых. Людмила Жукова писала стихи, но мы этого не знали. Она работала журналистом городской газеты «Северный рабочий», вступила в Союз писателей России… Намного позже я полностью повторил путь соседки.

По диагонали от нашего дома находилась вечерняя школа. Полное среднее образование в Советском Союзе бесплатно обеспечивали и тем, кто уже работал. Лучше всего, с иронией, это явление показано в фильме «Большая перемена». Всё в нём правда. К нам тоже наведывался классный руководитель, упрашивая папу, у которого уже было двое своих детей, прийти на уроки. Зачем нужно полное образование самим вечерникам? Всё просто: отпуск им предоставлялся летом, потому что в другое время предполагались уроки. Поэтому папа лето проводил с семьёй. А с сентября на уроки снова не ходил.

Не без боязни я гулял мимо этого здания, потому что ребята в перемену на крыльце курили, ругались. Впервые маты я услышал здесь, но, наверное, не понимал, что это: незнакомые слова с каким-то грязным смыслом. Потом вечернюю школу снесли, одно время на этом месте была автостоянка, а сейчас магазин известной федеральной сети с символичным названием, в котором присутствует отличная оценка.

В выходной летний день мы шли к озеру, в которое упирается наша Полярная. Брали с собой цветастое покрывало с софы, расстилали на зелёной травке у воды и загорали. Раньше здесь даже купались, плавали на лодках. Со временем воду загадили стоками, и купаться уже боялись. Страшилка из детства: в воде живут червяки, которые могут забраться под кожу и будут там ползать. Бррр! Вообще, почему-то в советское время много было страшилок, передаваемых из уст в уста шёпотом.

В этом загаженном за десятилетия озере можно усмотреть символ: к концу советской эпохи государство оказалось заражено, оно требовало очищения. Но способа очистить озеро – и нашу жизнь – за тридцать с лишним лет новая власть так и не нашла.

Отчётливо помню праздники. В конце 1980-х на демонстрации 7 ноября милиция аккуратно оттеснила представительного мужчину с плакатом, спокойно стоящего на газоне. На плакате что-то нехорошее было написано про Ленина, того самого доброго улыбчивого дедушку с портрета в нашей группе детского сада. Разве мог он что-то сделать плохое?

– Папа, папа, а что там написано? – не понимал я. Папа промолчал.

В тот же год появились талоны на продукты и некоторые вещи. Как-то раз тётя достала для нашей семьи дополнительные талоны – целые неразрезанные простыни, сулившие нам лишние килограммы колбасы, масла, а также носки-трусы, которые тоже были лимитированы. В домоуправлении, где их выдавали, у родственницы имелся блат.

…Интересно, что бы сказал сейчас тот пикетчик?

В 1991 году прошли выборы мэров только в трёх городах страны: Москве, СанктПетербурге и Северодвинске. Наш город был всегда на передовой политики. Правда, северодвинского градоначальника посадили вскоре в тюрьму, где он скончался. А 1991-й нашей семье запомнился тем, что в ноябре мы переехали в двенадцатиэтажный дом, в «новый город». Успели, государство ещё давало квартиру рабочим завода бесплатно. Помню, как ухало сердце, когда выходил на балкон: высоко-то как на восьмом этаже! Старый дом снесли почти сразу, как только нам дали квартиру. Последними съехали из нашей деревяшки те самые Терёхины.

Уезжая из дома, мы сняли дверь в кухню, чтобы установить её на даче. В дефицитные годы было не найти в свободной продаже нужных стройматериалов. Дома на Полярной нет тридцать лет, а дверь из кухни до сих пор служит у нас на даче.

Долго на этом месте оставался пустырь, зарастающий ивой. Но вот городские власти продали на аукционе землю, и вырос пятиэтажный дом в стиле хай-тек из стекла и металла. На верхних этажах французские окна в пол. Но новый дом мне кажется каким-то неживым, холодным.

А горизонтальный тополь, конечно, спилили. Не к месту он, старый и корявый, в этом современном дворе, уставленном сплошь дорогими иномарками. В 1980-е во дворе стоял один «Москвич», и его хозяина мы считали очень богатым.

Мы чувствовали себя защищенными не потому, что жили в закрытом городе, охраняемом пограничниками и зенитчиками. И не потому, что рядом, через дом, на улице Лесной находилась пожарная часть (и один раз, когда загорелось в подъезде, мы побежали искать не уличный телефон-автомат, а прямо в пожарную часть), а через два дома – милиция. Были уверенность, планы на жизнь, как у всех. Плохого мы не видели ни в жизни, ни в телевизоре: страшной бедности, грязных бичей, кровавых преступлений. Может, это где-то было, но не в нашей стране, не в нашем городе точно.

Почти ленин

Не сохранилось ни одной фотографии дома моего детства: тогда не думали, что потом это окажется важным. Ещё раньше запрещали фотографировать улицы: всё из-за военного завода. Один ветеран рассказывал мне, как серьёзные товарищи из органов прямо на улице приказали открыть фотоаппарат – и засветили плёнку. Люди спокойно снимали только семейные застолья.

Правда, есть один снимок с краешком дома, где я стою на фоне дверей во двор. Снимок сделан в сентябре 1987 года, когда я пошёл в первый класс. Папа по этому случаю взял отпуск в сентябре, чтобы водить меня в школу. Надо пересекать две оживлённые улицы с двумя светофорами. На том единственном снимке, где я новоиспеченный школьник, кроме дверей дома видна газовая труба у стены и ворох листьев, опавших с того самого тополя.

Я был закомплексованным советским ребёнком: первая учительница, на восьмидесятилетие которой я, как полагается, пришёл с цветами и тортом, вспомнила, что первый месяц учёбы я даже не улыбался, какое уж там баловаться! Боялся подвести маму, которая работала в этой же школе учителем. Во втором классе участковый педиатр мне поставила хронический гастрит. Школьник – хроник! Начальные классы почему-то стёрлись из памяти, как мокрой тряпкой смывается мел на школьной доске, остаются только слабые разводы.

И всё же…

Помню, в нашем кабинете стоял кинопроектор, учительница показывала учебные фильмы. Перед сеансом мы должны были завесить чёрными шторами окна, чтобы ни один лучик солнца не проник в класс.

С этими шторами мы однажды разыграли бедного учителя физкультуры: после урока все дружно спрятались под парты, закрыли окна… Он вошёл в тёмный класс, мы зажимали рот от смеха, чтобы не выдать себя. Дверь закрылась. Что он пережил? Пропал, испарился целый класс! Что будет-то! Не помню, какое наказание нам назначили. Наверное, никакого, раз не отложилось. Выходит, я не всегда отличался примерным поведением…

Я успел почувствовать себя октябрёнком и пионером. Даже непростым пионером – звеньевым. Помню такой стишок, который мне выдали на посвящении в это звание:

Звеньевой – фигура видная,Он всегда во всём пример,Но запомни: ты не барин,А такой же пионер!

Быть в меру активным, но сильно не высовываться – вот что успел вынести из идеологии пионерии. Как-то забыл повязать галстук, оставил его дома, и это было чуть ли не позором, все тыкали пальцем… А потом вдруг школьную форму и пионерский галстук отменили. Детьми мы легко пережили все внешние перемены, а вот каково было взрослым, тем, кто искренне верил и служил идеалам партии? Когда я работал в городской газете, один из последних секретарей горкома признался мне, что ему плевали в лицо те, кто ещё вчера заискивал. В квартире у этого бывшего большого руководителя до сих пор стоит дисковый телефонный аппарат, из всех богатств – только книги…

После основных уроков раз в неделю мы оставались на ОПТ, что значит «общественно полезный труд». Этот дополнительный урок однажды закончился мозолями – первыми в моей жизни: ножницами мы разрезали какие-то тоненькие резиновые трубочки для шефов школы – одного из цехов военного завода в нашем городе. Проводки оказались нужны для чего-то в подводной лодке. Только до сих пор не понимаю, почему нельзя их было нарезать на станке. Может, так нас хотели приобщить к важному делу?

В пятом классе ко мне подсадили двоечника и хулигана по фамилии Кленин. Кажется, он был старше меня. Имя ровесника я не запомнил, а вот фамилия врезалась, потому что почти как Ленин. У нового одноклассника белокурые волосы закручивались в кольца, глаза невинно голубели из-под светлых бровей, веснушки облепили почти всё лицо. С такой внешностью разве он мог что-то плохое натворить?

Подсадили Кленина ко мне, чтобы, как сказала классная, «подтянуть по русскому и математике». Каждую перемену сосед курил на школьном крыльце. Ещё говорили, что вечерами в подъездах он нюхает клей «Момент». На брюках у Кленина постоянно белели пятна – то ли от клея, то ли от чего-то другого. Парень рано взрослел, и своей взрослостью он мне был глубоко симпатичен. Плюс к минусу – и получается заряд: я из кожи лез, старался помогать на уроках – решал за него примеры, подсказывал, какую букву вписать вместо многоточия в контрольных… Но всё впустую – не учёба у Кленина сидела в голове…

В старших классах я дружил со школьными хулиганами. Может, потому что хотел быть похожим на них, крутым и свободным, а не правильным мальчиком-паинькой. После уроков они приходили в школу (охранников тогда ещё не ввели), в туалете жгли что-то с едким запахом, срывая уроки у второй смены. Учителей пацаны не боялись, учительницу биологии однажды прямо на уроке обозвали «жабой дохлой». А та в самом деле была худющей. Это же середина 1990-х, бюджетникам зарплату задерживали по полгода. Даже мела в школе не было, какие-то треугольные куски извести выдавали…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.