Полнолуние

Георгий Юров

Полнолуние

Блоха

Её мать, словно крольчиха, рожала через год по ребёнку, от мужчин, которые не только не приходились ей мужьями, но о которых она не знала зачастую ничего кроме имени. Чем бы это закончилось, трудно даже было представить, ведь денег у них не было ни на еду, ни на лечение вечно болевших братьев и сестёр, но во время очередных родов женщина умерла, напоследок явив миру сморщенное окровавленное существо.

Кто назвал её Сандрой, осталось тайной, разгадывать которую у неё не было желания. Наверное, просто среди девочек уже были и Мэри, и Анны. Одна из старших сестёр, Милена, попала в услужение к престарелой леди Саманте Пфайфер, богатой одинокой женщине. Матрона имела скверный характер и прислуга подолгу не задерживалась в её доме, но к девочке относилась хорошо, разрешив брать с собой и младшую сестру. Иногда она сажала Сандру к себе на колени, рассказывая о балах и рыцарских турнирах, о далёких странах в которых побывала или просто знала из книг. В этих рассказах быль смешалась с небылью, юные леди были ослепительно прекрасны и добры, а рыцари отважны и преданы своему государю.

Пожалуй, неожиданно даже для самой себя леди Пфайфер прониклась почти материнской любовью к «бедной крошке» и хотя особо не баловала, возможно, от скуки решила заняться её воспитанием. Нормы этикета, хорошие манеры, правильность осанки и речи буквально вдалбливались в юную головку. Миледи, сидя у камина с бокалом вина слушала, как Сандра читает стихи, и если чтение ей нравилось, она одаривала девочку сладостями, а если нет, тогда отрицательно качала седой головою, пренебрежительно цокая языком.

Время, проведённое в доме мадам, оказалось полезным для малышки, была лишь одна досадная малость: после зубрёжки стихов и последующей их декламации перед своим единственным слушателем, от поэзии её отвернуло навсегда. Как бы в дальнейшем сложилась судьба девочки, знают разве что Боги, но со временем роль заботливой матери наскучила пожилой женщине и она взяла себе новую служанку, вычеркнув малышку из своей жизни. Одарив на прощанье несколькими платьями, кое-какой бижутерией и парой ещё вполне приличных туфель. Но той нелегко было расстаться с бередящими душу фантазиями о королевских дворах, рыцарях и принцессах. Она поклялась себе, что когда-нибудь тоже будет жить во дворце.

Сандра бросила дом, сумев добраться до Роузвиля, небольшого городка на пересечении торговых путей, казавшегося ей огромным, поселившись у материной сестры. Тётка не особо обрадовалась её появлению – от порченой яблони стоило ждать гнилых плодов, но крыши над головой не лишила, да девочка старалась не досаждать родственникам. С утра она уходила из дома, и, надев лучшее платье, из которого уже безнадёжно выросла, слонялась по городу, прося милостыню в людных местах, рассказывая прохожим слезливые истории о своём знатном происхождении. В доказательство родовитости она читала стихи, то наизусть – потому что просто не могла их забыть – то из украденной у леди Пфайфер книги. Попрошайничество приносило определённый доход, пусть небольшой, но позволявший не клянчить денег у родственников.

Всё шло неплохо, до одного дня, когда кузены, в компании дворовых мальчишек дразня самозванкой, закидали её куриными яйцами. Им не было до неё дела, и они посмеялись над ней забавы ради, но тот случай, поставивший крест на заработках, волею судьбы повернул русло её жизни в другом направлении. Остановившаяся на отдых в придорожном трактире богатая дама стала невольным свидетелем произошедшего. Покидая город, она заметила заплаканную девочку, сидевшую под сенью старой акации и, выйдя из кареты, присела рядом, на поваленное дерево.

– Ты знаешь, есть два способа выпрашивать милостыню: стоя на паперти и сидя на троне, – просто сказала она, протягивая Сандре половину разрезанного позолоченным ножичком яблока.

– А разве королевы тоже просят деньги? – удивлённо спросила та.

– Ещё как! Но когда-нибудь ты сама узнаешь об этом, – усмехнулась новая знакомая; ей определённо нравился этот ребёнок, и женщина решила принять участие в её судьбе.

***

Сандра росла. Новая знакомая, леди Ансара Кларк принимала участие в её воспитании, готовя только лишь к ей ведомой миссии. Пока же девочка жила на полном пансионе, обучаясь хорошим манерам, этикету и утончённости поведения. Наставница учила девочку не только этому, но и азам алхимии, а также навыкам обращению с ядами.

Искусство отравления преподавал седой старик, левая половина лица которого была обезображена парами кислоты. Один глаз его пострадал, потеряв способность видеть, но Прокл Глосс не закрывал его чёрной перевязью и оттого выглядел устрашающе.

Он рассказывал о ядах и яда варении, только девочка слушала его в пол уха, не понимая, как ей это пригодиться в будущем. Сандре нравились уроки танцев и светских манер, где одетая в роскошное платье она ощущала себя настоящей принцессой…

– Какое ядовитое растение называют голубым лютиком? – вдруг спросил наставник. Хотя этот раздел они проходили не так давно, девочка не смогла вспомнить вылетевшего из головы названия.

– Назови мне самые распространённые растительные яды?

– Как ещё называют цикуту? – вопрошал Прокл, сурово глядя на неё своим единственным глазом, но Сандра только уныло смотрела на него, не имея ответа. – Ну что же, знания можно приобретать двумя способами: прилежностью и через страх. Жаль, что ты выбрала второе.

Лектор вдруг схватил её неожиданно сильными руками, совсем не вязавшимися с тщедушной комплекцией и, зажав шею между ног, принялся охаживать по спине и заднице поясным ремнём, задрав платье. Сандра кричала от обиды и боли, но никто не пришёл на помощь. Когда он закончил экзекуцию, то сказал, не повышая тона, но от этого стало ещё страшней:

– На сегодня достаточно. Тема завтрашней лекции король ядов. – Половина уродливого лица раскраснелась, живой глаз смотрел на неё грозно, в то время как мёртвая половина оставалась абсолютно безжизненной. Здесь в этом маленьком мирке импровизированной классной комнаты огромного дома (по меркам убогого жилища тётки), Мастер Глосс имел над нею абсолютную власть. И если бы даже содрав кожу, заспиртовал её в банке, ему, пожалуй, ничего бы не сделали. Едва старик вышел из комнаты, Сандра бросилась к леди Кларк, ощущая, как немилосердно горит от ударов ремня тело.

Отнюдь не старая ещё женщина сидела за столом в своём кабинете, разбирая бумаги; девочка с полными глаз слезами собралась пожаловаться на Прокла, но та, окатив ледяным взглядом строго спросила:

– Разве я позволяла тебе войти?

– Нет, миледи, – ответила Сандра; готовые политься из уст слова застыли в горле, она молчала, не зная теперь что сказать.

– Раз ты уже здесь, говори, зачем пришла?

– Я не буду больше ходить на лекции старика. Он безумен; сегодня он отхлестал меня ремнём, – вдруг потекли слёзы, но, не решаясь их стереть под строгим взглядом миледи, она стояла, ощущая, как влажные холодящие кожу струйки бегут по щекам.

– Мир жесток. Ник-то не даст тебе того, чего ты хочешь, если ты не прикладываешь к этому стараний. Обучение у Мастера Глосса обязательно, и поверь, это ещё не самое сложное из того, чему я планировала тебя научить. Если отказываешься, твоё пребывание здесь больше не имеет смысла. Плату за пансион я тебе прощаю, но ты сейчас же покинешь этот дом.

– Куда же я пойду?! – воскликнула девочка, слёзы вновь хлынули из глаз и женщина ответила, не испытывая намёка на сострадание:

– Этого я не знаю. Знаю лишь, что здесь ты точно не останешься. Люди, в которых я не уверенна, мне не нужны.

Из прежнего платья она безнадёжно выросла и миледи разрешила ей оставить то, что Сандра носила в усадьбе, взять несколько медных монет, да немного еды. Кованые ворота усадьбы закрылись за ней, и девочка осталась один на один с холодным враждебным миром. Эту ночь она провела под мостом над лениво текущей не слишком широкой речкой. Избитое тело болело, от воды тянуло холодом; Сандра едва сомкнула глаза, а под утро сильно продрогла, зубы её стучали, и это при том, что шло лето, а что будет с ней надвигающейся осенью, она даже боялась представить.

Вечером кусок не шёл в горло, после всех переживаний, но утром голод дал о себе знать, и наскоро перекусив тем, что выделила ей миледи, девочка отправилась к ней проситься назад. Теперь она была готова прилежно учиться мрачному искусству Мастера Глосса, лишь бы вновь не оказаться выброшенной на улицу как наскучившая игрушка.

Ворота были закрыты снаружи огромным замком, а окна видневшегося в дали двухэтажного дома мертвы, лишь грифоны на каменных тумбах холодно глядели на неё, так же как совсем недавно смотрела на девчонку госпожа. Сандра постучала в них, вначале робко, потом настойчивей, но привратник не спешил открывать калитку, наконец, идущая мимо женщина сказала:

– Зря стучишь, баронесса уехала ночью. Мой муж помогал ей грузить вещи.

– А когда вернётся, не знаешь? – с упавшим сердцем спросила девочка, ощущая, как внутри неё разверзается бездонная пропасть. Ещё одну ночь под мостом она просто не переживёт.

– Она не вернётся. Скоро в этот дом заселится новый жилец.

Ничего не ответив, Сандра пошла прочь, чувствуя обиду и давящую пустоту. Такое уже было однажды, когда охладевшая к ней матрона выставила её за дверь. Та грустная история вновь повторилась и единственное что девочка знала точно, это то, что к тётке она уже не вернётся.

***

Идти было некуда, но и здесь девочка оставаться не могла. Усадьба миледи стояла на окраине Роузвиля, довольно приличного по размерам поселения, всегда оживлённого, благодаря идущим через него торговым караванам. Сандра однажды была там со своей покровительницей. Пристроившись к идущей многодетной семье, она благополучно оказалась в городской черте, пройдя мимо стоящей у въездных ворот стражи. Город казался ей просто огромным, толпы людей сновали по улицам, занимаясь своими делами и до неё никому не было дела.

Толпа влекла её за собой и вскоре она оказалась на рынке. Воспользовавшись невнимательностью продавцов, стащила с прилавка пару яблок и половину лукового пирога. Что делать дальше девчонка не знала, но, по крайней мере, здесь она точно не умрёт с голоду. Пока день не кончился, Сандра становилась то у входа на рынок, то у дома городских собраний читая грустные стихи и идущие мимо люди нет–нет, да и бросали ей под ноги мелкую монету. Эту ночь она провела под лестницей одного из домов в центре, слыша, как стучат по ступеням толстые подошвы кожаных башмаков. Утром же заняла место на паперти Храма Солнца, к обеду вновь оказавшись на рынке. Подавали ей немного, но этого хватило на тарелку мясной похлёбки.

Когда вечером она пришла к дому, где ночевала, ведущие во двор ворота оказались заперты. Но день выдался жарким, а ночь тёплой и Сандра устроилась на ветвях раскидистого дерева, то ли в заброшенном саду, толи в неухоженном парке где-то в центре. За эти несколько дней она успела примелькаться среди других попрошаек и тучная матрона, с которой она рядом стояла на паперти у Храма поинтересовалась вполголоса, подойдя к ней:

– Тебя Паук сюда поставил?

– Кто? Моя мать баронесса, я потерялась в дороге, отстав от кареты, но она обязательно найдёт меня, – ответила девочка и та проворчала, разглядывая её:

– Значит, нет. Ну что же, у тебя остался день.

– Мы все здесь голубой крови – всё сплошь графы да герцогини и все платим Пауку, – усмехнулся одноногий старик, проходя мимо на костылях из доходивших ему до подмышек рогатин.

– Но зачем?

– Он не даёт нас в обиду, договариваясь со стражниками, прогоняет пришлых и решает возникающие споры. А за это берёт треть того, что мы заработали. И это ещё вполне по-божески.

– Так что, меня тоже прогонят?

– Не сразу, – ответила женщина, возвращаясь на место. – Три дня можешь здесь стоять, а потом, да, выгонят, если только Паук не возьмёт тебя к себе.

Заработанного с трудом хватало на еду и минимальные личные нужды. Если она будет отдавать из этого треть, то просто умрёт с голоду и Сандра решила, будь что будет. Три означенных дня прошло. Она снова становилась то на рынке, то у крытой медными листами базилики Храма, вживаясь в роль дочери знатных родителей, но вот появившиеся стражники, не обращая внимания на других нищих, направились к ней и, схватив за руки, повели за собой.

– Моя мать баронесса! Куда вы меня тащите! – протестующе кричала Сандра, заливаясь слезами, но не крики, ни слёзы не возымели действия на солдат.

– Ты – бродяга, – с неожиданной злостью ответил один. – А ведут тебя в грязный клоповник, именуемый приютом, где за тарелку супа ты будешь драить полы, и стирать чужое бельё.

– Самое место для тебя, – вставил второй. – И если ты там сдохнешь, то большой беды не будет, ведь всё равно из тебя ничего хорошего не получится.

Сандру посадили в крытую повозку, где кроме неё было с полдюжины бродяг. Их путь лежал в городскую тюрьму, а потом, после разбирательств девочку ждал немногим лучший приют, если конечно, уплатив штраф, родственники не заберут её. Об этом Сандра узнала от собратьев по несчастью и когда тюремная карета готова уже была уехать, она закричала, привлекая внимание стражников: – Передайте Пауку, я согласна на него работать!

Её истошные вопли не возымели действия, казалось, солдаты вообще не услышали их и, простояв ещё немного на площади, повозка тронулась в путь. Тюрьма в Роузвиле была двухэтажным зданием из красного кирпича с круглыми башнями по углам. Всех вновь прибывших бросили в одну большую зарешеченную по фасаду комнату, где кроме них находилось уже добрых три десятка людей. Здесь были люди в вполне добротной одежде, а были и оборванцы с окрестных помоек. В подвале тюремного замка, несмотря на установившуюся жару, было сыро и на удивление холодно.

Прошло довольно много времени, прежде чем появился надзиратель в компании долговязого субъекта, что оглядев бедолаг, заметил Сандру, указав на неё длинным заскорузлым от грязи пальцем.

– Ты! Иди сюда, – крикнул стражник, маня её рукой. Когда пленница вышла, он, зевнув, сказал ей буднично: – Родня заплатила за тебя штраф, и мы отдаём тебя родственникам.

– Баронесса?! – обрадовалась девочка, не в силах скрыть радостных слёз.

– Меня называли по-разному, но баронессой, пожалуй, впервые, – усмехнулся долговязый.

– Но я не знаю этого человека! – испуганно воскликнула Сандра и тот ответил:

– Меня зовут Колстрейд. Я доверенное лицо твоего дедушки, – схватив девчонку за руку, мужчина потащил её вверх по ступеням, в то время как стражник закрывал замок на двери, покрикивая на арестантов, просивших освободить и их.

– Но как такое возможно, Мастер, – произнесла Сандра, идя следом за долговязым. – Оба моих деда мертвы.

– Считай, случилось чудо, и один из них воскрес. Теперь Паук будет тебе и дедушкой и папой с мамой, – довольный своей шуткой здоровяк заулыбался, обнажая большие тронутые желтизной зубы. Идя следом за провожатым, девочка приуныла. Она надеялась, что баронесса простила её, а вместо этого попала в рабство к хозяину попрошаек.

Дорога заняла довольно много времени, но наконец, выйдя к северной окраине, они оказались у заброшенного дома, почти такого же большого как усадьба миледи. Сквозь дыру в выложенном из камня заборе они попали внутрь; в отличие от прежнего жилища здесь участок земли был не велик, а ограда стояла в каких–то ста футах от особняка.

Солнце клонилось к закату, и бедолаги возвращались в приютивший их похожий на склеп своим мрачным видом особняк, левое крыло которого почти полностью разрушилось. Нищие ютились на первом этаже, в то время как Паук и его приближённые обосновались на втором. От апартаментов хозяев мало что осталось, всё, что имело хоть какую–то ценность, растащили, а дерево пошло на дрова.

Резиденция Паука, оказалась обставлена с претензией на роскошь из чудом сохранившейся мебели. Здесь был камин, стояла большая кровать с балдахином, а закрытые деревянными ставнями окна завесили серыми гардинами. Вот только Паук не мог оценить убранства жилища, так как был слеп. Но слепота не помешала ему стать влиятельным в городе человеком.

Это был невысокий, худощавый мужчина лет пятидесяти с крупной родинкой на левой стороне подбородка. Чёрные с проседью волосы он стриг коротко и выбривался до синевы, что вероятно было в его положении непросто. Слепота не шла с ним от рожденья, глаза его когда-то давно были выжжены, о чём говорили зарубцевавшиеся раны в глазницах. Не имея возможности видеть, местный властитель носил с собой тонкую трость, которой определял препятствия. Сейчас, похоже, было подведение итогов прошедшего дня. Попрошайки сами не приносили ему монеты, сдавая положенную дань старшим, которых здесь звали Майнерами. Видимо сегодня был не самый удачный день, на столе лежал тощий мешочек с выручкой, а сам Паук что-то строго выговаривал стоящим перед ним людям. Но когда Сандра со своим провожатым зашли в комнату он смолк, определяя по шагам вошедших, а потом коротким взмахом руки отпустил приближённых.

– И так, кто ты, девочка? – явно пребывая не в духе, спросил он, обращая взгляд своих устрашающих мёртвых глаз на гостью.

– Моя мать – баронесса, – произнесла она, собираясь рассказать привычную историю, но Паук перебил её:

– Твоя мать? Не о той ли ты женщине, с которой видели тебя здесь недавно? Сегодня эта особа называет себя баронессой, а завтра будет представляться вдовствующей герцогиней или дочерью павшего в битве Маршала, но всё это лож.

– Вы знакомы с миледи Ансарой?

– Ан-са-ра, – по слогам повторил за ней мужчина, словно пробуя это слово на вкус. – У неё много титулов и ни счесть имён, но это видимо любимое. Да мы знакомы с ней, и я не смогу забыть её пока жив. Просыпаясь, принимая пищу, справляя нужду, я каждый день вспоминаю её, ведь именно она лишила меня глаз.

– Она собиралась Вас убить? – удивлённо воскликнула девочка. Она думала, что мир огромен, но оказалось – ничтожно мал. Он так тесен что, однажды выйдя из дома, ты можешь запросто столкнуться со своим прошлым.

– Убить? О, нет, она не так милосердна. Лучше бы она действительно убила меня! Она до сих пор носит мою фамилию?

– Вашу фамилию? – недоумённо спросила девочка. – Она что, вышла за вас замуж?

– Не за меня – лишь за мой титул. Сиятельная леди Кларк. И вот ты видишь, что осталось от нашего брака и моего дворца. Ансара всё ещё увлекается ядами?

– Этого мне не ведомо, милорд, – девочка замялась, не зная как к нему обращаться.

– Называй меня Паук, зачем ворошить прошлое.

– А меня зовут Сандра.

– О нет, твой выкуп обошёлся мне в круглую сумму – а я не люблю тратить деньги. И пока ты их не вернёшь, у тебя не будет имени. Я купил тебя из прихоти, как ненужную вещь и в твоих интересах доказать мне свою полезность. Как же мне тебя звать? Я Паук, это Заяц, – задумался её новый покровитель, безошибочно указывая пальцем на стоящего чуть в стороне долговязого, и тот поймавший в складках одежды укусившую его вшу проворчал, разглядывая на свет паразита:

– Блоха.

– Блоха? – не видя, что происходит, отозвался Паук. – Ну что же вполне подходящее прозвище. Будешь теперь Блохой.

***

В отличие от остальных Сандра милостыню не просила. Она с чувством декламировала на память грустные стихи и героические саги, из сохранившихся у Паука книг, которые по вечерам читала при свете свечи ему, а часто и всем остальным, хотя бы просто для того, чтобы не забыть руны. Попрошайки, в большинстве своём беглые крестьяне, что получат вольную если по тогдашним правилам проживут в свободном городе один год и один день видели в этом проявление колдовства и от того настороженно относились к ней, завидуя и побаиваясь, ведь из всех лишь она владела таинством знаков. Умение читать приближало её к Пауку, но отдаляло от остальных.

Как-то уже пробыв у слепца довольно долго, она при свете нескольких сальных плошек читала ему что-то из старых туго скрученных свитков, несколько десятков, которых лежали на стеллажах. Лето почти закончилось, но, несмотря на это установилась необычайно жаркая погода. Солнце жгло, словно решив уничтожить всё живое, лишь только ночь ненадолго давала прохладу. Одетый в льняной хитон Паук, слушая её, стоял на выходящем во внутренний двор балконе, облокотившись на чудом сохранившиеся перила. Измученный за день зноем он наслаждался прохладой глядя в небо, словно и впрямь мог что-то видеть.

– Ты смотришь на звёзды? Но ведь у тебя нет глаз, – бестактно спросила девочка, когда повествование закончилось, глядя на Паука.

– Да разве нужны они мне чтобы видеть? – ответил тот, всё так же разглядывая необычайно яркие небесные огоньки, под аккомпанемент стрекочущих цикад.

– И что же ты видишь?

– Я вижу над собой глубокое чёрное море. На дне его лежат жемчужные россыпи, в пучине плывут гигантские киты-облака и мелкие пёрышки-рыбёшки. По тёмной глади скользит флотилия из крыш перевёрнутых домов, а на самом верху стою я в низ головой, вертя ею в разные стороны – ибо я флюгер. – Удивлённая девочка вышла к нему и, задрав голову, по-новому взглянула на небо, пытаясь разглядеть то, что описал Паук.

– Ты видела мои картины? – спросил вдруг мужчина, и гостья отрицательно покачала головой, забывчиво добавив: – Нет.

– Пойдём, я покажу тебе.

Вернувшись в комнату хозяин, нащупав, потянул за шнур в углу, и закрывающая боковую стену портьера поехала в сторону, открывая десяток висевших в тяжёлых рамах портретов. Сановные родственники Паука были мало похожи на него, выродившись под влиянием чужой крови, лишь родоначальник династии почти синекожий Сигизмунд Кларк (чей не очень удачный портрет висел в середине галереи), был удивительно похож на своего потомка. Пробежав взглядом картины, Сандра вдруг вернулась назад к портрету женщины, удивительно напоминавшей Ансару, только гораздо моложе и нет, не красивей, но с совершенно другим взглядом. Сейчас выражение лица миледи можно было назвать настороженным, если и не жестоким, то уж во всяком случае, жёстким, а холод глаз было сложно скрыть улыбкой. Явно не привыкшая к позированию молодая особа на картине своей простодушной застенчивостью выглядела совершенно другой – слегка наивной, ещё не растратившей запас душевной теплоты и доброты сердца. Сандра удивлённо смотрела на неё, растерявшись от неожиданности – невеста Паука и миледи Ансара казались совершенно разными людьми.

– Этот портрет написал мой придворный художник ко дню нашей помолвки. Я оставил его на память о своём самом большом разочаровании, – произнёс хозяин, безошибочно определив её душевное смятение.

– Разве она не любила Вас?

– Не знаю даже, любит ли она вообще кого-то. Сердце этой женщины подобно льду и кажется, нет силы, способной его растопить. Она вскружила мне голову настолько, что я готов был пожертвовать ради неё многим, но она хотела всё, – милорд замолчал, явно не желая развивать тему, и тогда девочка спросила:

– Почему здесь нет ни одного вашего портрета?

– Зачем ворошить прошлое? Не хочу, чтобы меня видели в блеске регалий и славы предков, которую я не смог не то что преумножить, а даже сберечь. Сейчас я тот, кто есть – паук, что плетёт паутину, оставаясь в тени. Во мне сегодняшнем нет ничего, что стоило бы сохранить в веках. Для всех я умер, а ты ещё не родилась, Блоха. Пока ты здесь, то будешь учиться всему, что поможет тебе выжить, а как распорядишься этим, тебе решать.

Кроме попрошаек в подчинении разорившегося лорда были базарные воры, заправлял которыми Заяц. Шныряя по рынку, они срезали мешочки с серебром с поясов ротозеев и исчезали в толпе. Теперь девочка не только читала стихи, но и училась искусству воровства, а в том, что это было действительно искусство, она вскоре убедилась. Несмотря на массивную комплекцию, Заяц был умелым вором, умудрявшимся красть серебро, оставляя мешочек на поясе. Как Сандра не старалась повторить подобное, ей это не удавалось.

– Я не могу влезть в чужой карман – кажется, что люди смотрят на меня и потом миледи никогда не одобрила бы такого, – говорила она, когда очередная попытка вытащить безделушку у стоящего к ней спиной Паука не увенчалась успехом.

– Начнём с того, что Ансара выгнала тебя и теперь я занимаюсь твоим воспитанием. Не забывай, кто выкупил тебя из тюрьмы; ты моя собственность и будешь делать всё, что я скажу. Так что не будем больше об этом. Подойди ко мне.

Когда Сандра приблизилась, Паук, положив руки ей на плечи, взглянул своими мёртвыми глазами, от которых невозможно было отвести взгляд. Чем дольше она смотрела в них, тем слабее становилась воля. Её клонило в сон, но сильные руки не давали упасть – казалось, чужие пальцы проникают сквозь кожу в её тело и она срастается с ними, становясь одним целым. Теперь он мог видеть её глазами, мог заставить сделать всё что захочет, подобно кукловоду, крепко держащему невидимые нити…