Дикий барин в домашних условиях (сборник)

Потому как знаю ещё более зловещие примеры из нравственной истории родного города.

Шарманка

Я – человек, мечтающий о шарманке.

Я хочу шарманку. Я хочу её давно и всем проел плешь на эту тему, настолько я хочу шарманку.

Я хочу шляпу, я хочу плащ, я хочу опрятную старость, мне сейчас подскажут, что я хочу пёсика-шалуна, платок узелком, в котором пятачки, я хочу небо, Италию и легкие сандалии.

Из всего необходимого для карьеры шарманщика у меня есть внучка и необходимая начальная композиция. Под эту композицию я могу крутить ручку шарманки, зыркая из-под шляпы во все стороны, а потом и в пляс пуститься, как мне сейчас подскажут, под шепот внучки:

– Дедушка, не надо… дедушка, стыдно…

А я так, зажав зубами увядшую розу, вышагивая меж покрытых белоснежными скатертями столов, отвечаю:

– Поздно, родная, поздно… полицию вызывай…

Дружба

Опять психологи говорят мне про то, что надо дружить со своими детьми.

Не понимаю, откуда взялась эта блажь?

Но решил попробовать.

На крошечном острове, где раньше аборигены избивали беззащитных тюленей для своих нужд и бродили под солнцем в кишках по пояс, решил попробовать.

Подошел к задумавшемуся Вавилонию Джоновичу. Вавилоний Джонович удачно обрасопил рею на левый галс недавно. И с той поры под воздействием остальных участников экспедиции стал задумываться. Мы не верили, что выплывем, поэтому речи наши были очень убедительны.

Надо дружить с детьми.

Подхожу по черному песку. Говорю:

– Сынок! Представь, что с тобой сейчас говорит не отец твой, а твой друг! – Протянул к нему руки. – С тобой говорит друг! Лучший! Который нашел тебя после того, как ты его со спины долбанул бутылкой по башке, угнал его машину и сжёг его дом! Такой вот друг с тобой сейчас поговорит! Настоящий! Твой!..

Руки всё тяну…

Надо же другом быть, а не папашей.

– Ты, сынок, запомни! Похороны у меня такие будут: меня сожгут в костре из Шемякиных! Смекаешь?! Теперь беги, я в тебя буду камни кидать! Дядя Кеша и дядя Антоша тоже будут кидать! Они хотят быть тебе друзьями! Их из плавания с нетерпением ждёт только статья! Им терять нечего!..

Приглашение

Грехи молодости иногда аукаются так, что неловко становится. Невольно вспоминается из псалмов Давидовых: «Грех юности моей и неведения моего не помяни».

Ещё ничего, если бы в дом ломились какие-то небритые внебрачные дети, брошенные на станциях по дороге в Ташкент бабы с чемоданами или что ещё, напоминающее о том, что жил нормально.

Нет!

Недавно был приглашён в общество историков для обсуждения чего-то там такого очередного мудрого. Меня редко приглашают на подобного рода посиделки. Увидеть группу придерживающих друг друга мелиораторов, зовущих меня к себе хриплыми от нежности голосами, можно гораздо чаще, нежели гонца от профессуры.

А тут – внезапное научное приглашение!

Ладно бы привязали записку к кирпичу, да в окно. Мол, мусье, ждём вас ввечеру у погоста, при себе иметь диплом, миску и запас сухарей на два дня – ожидаются дебаты! Нет, всё очень культурно – вошли, ноги об коврик, спрашивают: вы такой-то?!

Обтирая мыльные руки о фартук, склонился в поклоне: пред вами, государи мои, пред вами, чем могу, так сказать, оправдать радость встречи?

Мы хотим пригласить вас на собрание любителей отечественной истории, извольте ж быть! Вот так прямо и сказали.

Я несколько замешкался. Потому как изучение истории в нашем уезде пребывает в довольно заспанном состоянии. Похоже это состояние на медленное пробуждение девы в осенней лесополосе. Когда лицо, отлёженное на пне, ещё горит румянцем невинного стыда, глаза безуспешно фокусируются на муравейнике, в мозгу «вор воровал, воровала и я», в волосах – хвоя, а общее состояние гардероба и положение тела обличают и сулят возвращение в посёлок уже опытной женской походкой на полусогнутых, в завернувшемся клетчатом пальто.

Другими словами, в движении губернской исторической мысли убеждаешься только тогда, когда проходишь с миской для подаяний под окнами университетских и видишь, как они на подоконниках бутылки с наливками переворачивают для равномерного прогрева.

И тут на тебе! Приходите!!!

Нытьё

Сидели за общим, туго заправленным и заставленным белым столом.

Я, как всегда, размышляю вслух о скорой погибели рода людского. Мол, для того ли нас рожали, для того ли мы чистили щёткой свои школьные ботиночки, для того ли то, для того ли сё?.. Чтобы сейчас, друзья…

И главное – это всё очень надолго.

Нытьё над осетриной – основа моей культурной программы, она не подвела меня ни разу. Начни веселиться за столом – сразу подозрения, недоверие и кривые ухмылки. А урони кудлатую башку на кулаки да завой – молниеносно понят и любим всеми, даже вон тем, кто только зашёл, а уже смотрит на тебя с нежностью, видит единомышленника, соратника по татарскому плену и огню Козельска.

– Ты вот кто? – спрашиваю я вежливо. – Ты вот зачем? тут вот? и всё это?! зачем? Ты отчего прокурор?

Федюнин не знает, как на это ответить.

– Или ты, – тычу пальцем в другого, – почему? а главное, кому?! там! где? там! – Показываю, где «там». – А я?! – шепчу, выжимая лимон. – Куда? был же вариант стать специалистом по средневековой андалузской поэзии… бед бы не знал…

Радио

Дозвонился до радио.

Впервые в жизни, кстати сказать. Обычно на радио я отправляю посылки, которым там не радуются, а страшно кричат и царапают себе лица.

А тут дозвонился.

Одна боярышня недоумевала в устной форме по поводу Владимира Красно Солнышко. Который св. Владимир. И которому хотят в Москве поставить памятник, что, конечно, смешно и страшно. Но не потому, что Красну Солнышку памятник, а потому, что в Москве. Такой Москва город, что установи по московскому обыкновению конную статую Циолковскому, благословляемому на бой с Сатаной св. Георгием, и получится страшно.

Плюс подсветка. Страшно.

Так вот, боярышня (либеральная, надо полагать, иудейка – по фамилии сужу) ругала нашего равноапостольного любимца Владимира Святославича Рюрика. Говорила о нём ужасные слова. Вспомнила и изнасилования, и братоубийство, и ещё бог знает что. Вот, говорит иудейка, кому вы поклоняетесь!

И сразу, без перехода: вот на кого вы собираетесь тратить деньги, собранные из ваших-наших налогов! Этот оборот лучше фамилии Розенфельд выдаёт человека мыслящего.

Передал штурвал «Волги» сыну своему, Вавилонию Джоновичу. Сам стал двумя руками звонить на радио. Сначала спросил, не получили ли мою последнюю посылку? А потом задал вопрос боярышне: какой у неё любимый герой в сериале «Игра престолов»? Попросил не врать только.

И, не дожидаясь обрыва связи, посоветовал ей ревизовать для начала своих библейских героев на предмет кровосмешения, братоубийства и подловрания.

Крошка Вавилоний хищно крутил штурвал моего раритета, мы мчались в город, ибо были голодны, а я всё наяривал в трубку слова, в которых тьма озарялась тяжёлым золотом молний.

Совсем обалдели.

Фульгенций

Что такое монастырский перепляс?

Иллюстрация.

Звонок от товарища. Как всегда, злобные крики, хриплый смех, вой и сплетни.

Внезапно, отдышавшись от воя, товарищ спрашивает:

– Как там твой медиевист?

Это он про сына старшего спрашивает.

– Отлично! – отвечаю. – Как твоя философ? – Я ведь ехидный. Отдать девушку на философский факультет – это же как в омут бросить.

И вмастил своим вопросом, ох вмастил… Товарищ пошуршал (бумажку разворачивал, думаю) и сочно, весомо произнёс:

– Не жалуемся. Тема у неё интереснейшая. Эвгемеризм Фульгенция…

Я по-крокодильи прикрыл веки, помолчал.

– Господи, как же это интересно, – с интонацией не справился. – Ты в баню приедешь? – Кашлянул. – Приедешь?..

И руку разжал, свободную от телефона.

А на ладони – следы от ногтей.

Папанин и Курчатов

Советский полярник и дважды Герой Советского Союза Иван Дмитриевич Папанин в 1920 году работал комендантом Крымской ЧК. И следователем ещё в той же ЧК работал.

Работа в Крымской ЧК в 1920 году была не очень простой, скорее даже очень напряжённой. Не все врангелевцы успели эвакуироваться в Турцию.

И вот к следователю Папанину привели очередного подозреваемого врангелевца. Молодого ещё, лет восемнадцати. А Папанин Иван Дмитриевич уже подписал сегодня довольно много дел на окончательный расстрел, уже как-то был утомлён. Посмотрел на восемнадцатилетнего подозреваемого врангелевца, возьми да и отпусти его:

– Учишься где? На физика? Учись хорошо, пригодишься!

Так, собственно, и познакомились будущий дважды Герой Советского Союза Иван Дмитриевич Папанин и грядущий трижды Герой Социалистического труда Игорь Васильевич Курчатов.

Наверняка это легенда. Наверняка неправда. Просто в 1920 году, в ноябре, Папанин и Курчатов пребывали в одном городе. Один – следователь ЧК, второй только поступил на физмат Таврического университета.

Я о другом. Когда я совсем недавно рассказал эту историю, что-то там иллюстрируя, из поседевшего за время моей речи зала раздался единственный вопрос:

– А кто эти люди?..

Старость наступает тогда, когда твой мир и мир остальных людей пересекаются только на уровне разговорника для туристов.

Королевская семья

Чем меня утешает в потоке страданий бытовой жизни британская королевская семья?

Тем, что она дешевая в содержании. 61 пенс в год с носа каждого подданного – и вот, на тебе: кино и Виндзоры нон-стоп. За стоимость пачки молока тебя развлекут на высоком культурном уровне.

То есть не просто дешевая в содержании, а ещё и интересная семья. Плюс доход от неё какой-никакой, а падает в общественную копилку.

Если у меня спросят, чем бы я хотел заниматься на пенсии, кого бы я хотел, например, разводить, я отвечу строго и искренне: я бы разводил королевские дома и заселял ими пустующие земли.

Как только заведётся на пустоши какой королёк с семейством – пустошь преображается в мгновение. Туристы, сувениры, фотокарточки по пятьсот рублей с автографом. А там и сериал, понятно.

А если к разведению монархов средней удойности присоединить селекцию градообразующих маньяков, то закат моих дней видится мне пышным.

Афанасий Степанович

Вокруг моего горного островного домика растут сосны. В соснах живут попугаи. Соснотовидные попугаи. Или сосёночные. Их до ужаса много во всём: в количестве, в криках, в темпераменте и всяких шкурках и огрызках, которые они мечут. Представить себе, что у тебя над головой живет табор крошечных цыган, может каждый.

Как и полагается при соседстве высокоразвитых цивилизаций, мы переняли у попугаев многое. В первую очередь, привычку орать друг на друга, широко распахнув глаза.

Среди моих соснотовидных (сосёночных) попугаев выделяется Афанасий Степанович. У него одна нога. Каждый, близко знакомый с Афанасием Степановичем, убеждён, что вторую ногу Афанасий Степанович отгрыз себе сам. Может, на спор. Может, просто так.

Такой он вот человек – попугай. Ко мне относится хорошо.

Сегодня Афанасий Степанович поразил меня филигранным изображением звука разлетающихся городков. Я тут завел моду – играть в городки с приятелями. Возможность замахнуться и бросить дубину в сторону родных – это приятная редкость в городских условиях. Афанасий Степанович щелкал так, что я потянулся с балкона смотреть: кто?! без меня?! Подождите! Чуть не навернулся.

Спустился к утреннему кофе. Поорал на собравшихся, побегал вразвалку туда-сюда, заложив руки за спину. Стал жрать печенье, крутя головой.

Афанасий Степанович смотрел на меня из ветвей. Тоже печенье любит.

– Нет, Кеша! – сыпя печенье на жабо, вещал я. – Сто миллионов долларов не сделают тебя ближе к Богу! Но! Не расстраивайся! Но! Сто лимонов сделают тебя ближе к кладбищу! К такому шикарному кладбищу, что туда Христос приходит собирать цветы для букетов бедным детям. Так что, в принципе, твоя идея быть пенсионером и работать – она перспективная такая! Веники, тапочки, сколачивание ящиков… а там и сотня миллионов…

Вмешался Вавилоний Джонович. Сказал:

– Дядякеша! Это камчадальская фишка: купить себе «Ладу-Калину» и с этого момента считать, что Александр Македонский умер в нищете. Мы ценим только то, на чем сидим, что можем бить и что можем пропить за неделю. Семью любим. Уолл-стрит не для нас! Наш стартап – повстречать в тайге раненого почтальона…

И покивал.

Вавилоний Джонович больше всех перенял у Афанасия Степановича.

Страсти

Вот, к примеру, общение с эмоционально богатыми людьми. Ну, у которых всё кипит, переливается и горит огнём в глазах. Открываешь им дверь, и тебя отшвыривает к стене волной чувств и страстей. Сползаешь спиной по пальто, а тебя накрывает вал переживаний. И это если эмоциональные гости трезвые пришли. В противном случае дверь сносит с петель, как только они во дворе нарисуются, искря, озонируя ночь и фонтанируя репликами.

Мне с такими людьми трудно. «Передайте мне рыбу, пожалуйста!» – а у самого волосы дыбом и вилка в руке дрожит. Трудно с такими. Но в последнее время обратил внимание, что если смотришь в пятидесятый раз «Унесённые ветром» и, соответственно, в пятидесятый раз видишь горящую Атланту, то уже и не очень жарко тебе.

– Какую вам, мать, рыбу?! – орёшь в ответ так, что изо рта летят лук, куски селёдки и малосольных огурчиков. Перегибаешься через стол к спрашивающему. Желательно при этом дубасить рукояткой ножа по столу. – Какой вам, говорю-слышь, рыбы?! Стерлядки, да, стерлядки?!

И над головой лампочка так – «дзынх»…

– Это было в Чили! – продолжаешь орать и дубасить. – Мы получили приказ адмиралтейства взорвать свой крейсер! Понял? Да?! Динамит! Я в белом кителе! На мостике! Без руки! Зубами, слышь, зубами – вот этими вот, смотри! Видишь, да?! Этими! Перевожу на «самый полный»! Торпеда! Вспышка! Вторая! Вспышка! Пламя лижет ленточки! Мимо летят части экипажа! Якорь со свистом! Вот так вот – фсшвить! Якорь! Кровавый прибой, бинты, пробковые койки… Очнулся в Гамбурге, второй год работаю швейцаром! Немецкого не знаю! И, слышь, уже брюнетом очнулся! В зоопарке! Ночью! С осколком в спине! Вам какого-нибудь салата предложить?! Прохладительных напитков: морс? крюшон?!

Только так!

Фото во сне

Самое поразительное, что люди, фотографирующие на телефон свою еду в ресторане, воспринимаются нами вне больничных стен, где им самое место, совершенно нормально.

Я бы пристроил ещё этажей десять в отделении матёрой дурологии, чтобы с удобством и покоем разместить там по специфике граждан, фотографирующих то, что они сейчас едят, товарищей, фотографирующих свои ноги, господ-фотографов спящего меня.

Проснулся от чужого смеха. Обычно я просыпаюсь от собственного. А тут чужой.

Насторожился.

Любой, представив себе, что вот он лежит, доверчивый и беззащитный, а над ним раздаётся чужое повизгивание, обязан встревожиться. На всякий случай.

Я не просто встревожился, а и нахмурился. Пообещал фотографам, что последний кадр, который обнаружат на их телефонах, им совершенно не понравится. Что я засуну их телефоны туда и так сильно, что последние фотографии в них, все как одна, будут называться «Свет в конце туннеля».

– Всем должно быть понятно, мои дорогие, что фотографировать меня можно только с письменного разрешения градоначальства, в лёгкой вуали, при свете свечи. Чтоб, значит, красиво и с духовностью, – говорил я, методично подламывая дверь, за которой укрылись паникующие папарацци. – Сейчас будут щепки, глаза прикройте.

Организатор

В Интернете, склонном, как известно, к поощрению любых отклонений, я чувствую себя очень уютно. Давно хотел об этом сказать.

Дальше речь пойдёт о другом, конечно.

Я мгновенно обустраиваюсь на новом месте. Окружающие меня люди неоднократно убеждались в этом. Только прислонили на минуту к забору, придав моей вынужденной позе некую выразительность, только отвернулись, вытянувшись во фрунт перед проезжающим правоохранительным разъездом, а обернулись – я уже сижу перед расстеленной газетой, на газете миски, бутылки, кастрюля с паром из Везувия, на шее у меня трепещет импровизированная салфетка из соседской занавески, я щурюсь на солнце, обколупывая с неясной улыбкой невесть откуда взявшиеся калённые в углях куриные яйца. На коленях моих обмирает хозяйка занавески, не веря подвалившему счастью. А я всем своим крепко сбитым домашним видом олицетворяю торжество природы.

– Джон! – упрекают меня часто мои спутники. – Оставишь тебя без присмотра на полчаса, возвращаешься, а вокруг тебя уже голуби, уже назначаются свидания, уже рынок ковров и фаянса организован, уже фотографируются в фатах и туфлях с загнутыми носами, все потные, орут, торгуются, а ты смотришь на всё это громокипение глазами отца-основателя… Вчера ведь орал, бегая по пирсу: «Не оставляйте меня здесь, родненькие! Я всё верну обратно! Чувства можно воскресить!» А теперь тебя отсюда и не выдернешь!..

Это так все, да. Но иногда надо скрываться от людей и мне.

У меня строгий принцип: как только в мою честь называют местный бар, я уезжаю из города. Потому как совершенно понятно, что потом пойдут именования в твою честь мясистых, не всегда, кстати, моих детей. Потом кривеньких улиц. Потом появятся тощенькие самозванцы, которые лестью будут водить за собой толпы, врать бессмыслицы, чудодесить перед камерами и бесов гонять с лукавыми тоненькими причитаниями: «Хлыщу, хлыщу, рая ищу!» Фельетоны начнутся, из музея за мной приедут с сетями…

Ухожу я обычно утром, по прохладе, спорым суворовским шагом, посыпая следы смесью махорки с перцем. По дороге бросаю на берегу записку: «Прощевайте любезныя лихом мя не помните люблю всех тут но не могу уж я боле и изнемог а надоели вы мне как собаки или кто там ещё».

Ниже по течению выбрасываю припасённый сапог.

Не люблю, чтобы надеялись, чтобы ждали, не знаю, бегали к почте, в розыск объявляли. Что там ещё бабы-то делают?

Два взгляда

1. …Утра лучИз-за усталых, бледных тучБлеснул над тихою столицейИ не нашёл уже следовБеды вчерашней; багряницейУже покрыто было зло,В порядок прежний всё вошло.

2. Первые лучи солнца, озарив печальную картину разрушений, были свидетелями благотворения и сострадания… Вера и благость Всевышнего, излившаяся из сердца великодушного монарха, принесли первое утешение несчастным… В первые сутки уже не было в столице ни одного человека без пищи и крова.

Первый отрывок взят из «Медного всадника» Пушкина. Второй – из статьи Фаддея Булгарина. Пушкин читал статью Булгарина в книге Берха.

Первый отрывок является поэзией, в ней одеяние царя (багряница в одах Ломоносова) и луч солнца – это одно и то же.

Второй отрывок современники и поздние критики уверенно полагают проявлением угодничества, беспринципности и рептильности.

На следующий день после ноябрьского наводнения в Петербурге 1824 года по городу лежали неубранные трупы.

Названия

Сегодня в физкультурном кружке обратил внимание, как чудно хороши девушки вокруг. Светски содрогаясь, следил за ними, как в бреду тифозном. Все как-то… целокупно, тугомясо и чудесно, что ли. Это первый признак того, что какие-то гормоны ещё поступают мне в кровь, какая-то тайная полукитайская фабричка внутри меня химичит у чанов, хихикает и самогонит в три смены.

С другой же стороны, если я смотрел сегодня на девушек, которые, как я понял, теперь поголовно приседают, то нагрузка моя недостаточна. А куда больше-то? Я и так пластаюсь как не знаю что! Зловещая цепочка вырисовывается, зловещая…

Но от злобствований, понятно, все равно не удержался. Не поверите, но одна девушка в гусарских с вышивкой лосинах и со штангой на нецелованных плечах делала реверансы, не знаю, как правильно, книксены. Перед зеркалом. Чёлочка мокренькая, хвостик мокренький, ножки трясутся, а упорно книксирует, что тебе мадам Безухова Е. В. на батарейках. Ытц-ытц-ытц!

Спросил название диковинного упражнения, сослался на то, что крайне впечатлён. Названия у упражнения не было. Немедленно присвоил свое имя выпаду. Выпад Шемякина. Вслед за открытыми мной на прошлой неделе синдромом Шемякина и лососем Шемякина, выпад Шемякина – достойный вклад в копилку.

Всему непонятному и неприятному присваивайте свое имя. Рекомендую. Поймете, простите, полюбите.

На Канарах живут тараканы Шемякина (бывшие огромные противные твари насекомые, лютые тараканы с липким чёрным помётом, а теперь верные друзья и симпатичные слушатели). Крыса Шемякина огромная живёт у меня за городом, рядом с соседями Шемякина, особым подвидом человечества. Раньше крыса меня содрогала, следы её мерил, пальцы растопыривая. Савелию Парменычу крыса чуть палец не отхватила. Бодрая и гнусная такая тварь была. А стала крысой Шемякина, сразу обнаружила в себе черты эстетического благородства, проявлять стала шарм и лукавую загадочность. Не жрёт рыбные пельмени, например. Ну разве не прелесть? Разборчивость в моей деревне – признак окончания техникума, кстати.

Это дело с присвоением имени очень помогает. Не можешь продать, задавить петлей, предать, обменять или засолить, а что-то делать надо – смело называй своим именем. Фамилия не подведёт, утешит, облагородит и причешет.

Спасать

Бывает, вот бегут к тебе люди на помощь! Сначала звонят, конечно. Взволнованы все. Потом решительно едут тебя спасать. Кто откуда, конечно. Самолёты, товарные составы, караваны осликов. Мчатся выручать тебя из беды.

И вот бывает ведь так, да? Смотришь на прибывших тебя спасать, ты к утреннему чаю спустился, тапочки кожаные у тебя тонкие, монограмма на кармане халата, легкий загар… И смотришь, повторю, на людей, которые бросили все дела, все заботы свои и примчались беду от тебя отводить. Понимая с отчаянностью и постепенно, что перед тобой просто мазохисты разной степени потёртости. А не герои из сказки, как ты мечтал каких-то сорок лет назад. То есть приехали к тебе те, кому нравится проигрывать, униженным быть не в диковину, кому боль и стыд – лучшая награда, кому поражение – за бонус.

– Наталья Павловна! Ещё пять приборов ставьте! – это громко кричишь в зале.

А сам к телефону в коридоре – шмыгсь. И, прикрывая рукой трубку, отрывисто:

– …На все условия, говорю… да… безоговорочная…

Потом к гостям с улыбкой герцога в изгнании выходишь, весело шутишь, треплешь собеседников по залыселым головам, помнящим венки триумфов. На душе так хорошо. Солнце по-разному, оказывается, смотрится на столовых приборах и натёртом паркете. Вспоминаешь со спасителями своими разное из героического прошлого (полные разгромы, чёткие отступления, красивые сдачи). Ну, это как при капитуляции в Йорктауне под пушки Вашингтона англичане послали барабанить сдачу мальчика двенадцати лет, очень трогательного. Паричок ему подобрали.

Короче, надо тянуть время, пока за спасителями их родные не заедут, а у кого родни нет – того медики подберут. Тоже, кстати, выехали.

Вай-фай

Когда устанавливали в домике WI-FI, то я ведь и не предполагал, что через моё немолодое, но ладное тело будут проноситься какие-то фильмы про зомби, про упырей и про грешащих людей без исподнего.

Какие-то сообщения чатов через меня будут проноситься, калеча чмоками и лайками мембраны или что там у меня в утробе, не знаю, нежные структуры и нервные переплетения.

Сегодня внезапно осознал этот зловещий факт. Засел мокрым кулём в кабинете. Посмотрел на мобильный. Понял, что меня пронзают ещё и многочасовые юношеские и девушкинские беседы.

Держась за щёки, сидел до получаса молча. Шапочка из фольги, символ бытового безумия, внезапно показалась мне удивительно удачным решением.

Тут недавно донесли мне про одного безумца в фольговой шапочке, который всем докладывал, что его соседи облучают. То есть типичный случай такой. Слава богу, у соседей нашли сорок, что ли, микроволновок, коварно направленных в сторону облучаемого безумца. А то и не знаю, что бы случилось.

Когда я на заре человеческой истории работал старшим истопником в градоначальстве, меня засадили на приём граждан.

Кто попрётся в градоначальство на приём? Понятно, что счастливцев, которые несли бы мне свою радость, хотели бы поделиться удачей и принести детей под моё благословение, на приём приходило не очень много. С деньгами вообще никто не приходил.

В основном ко мне бодро шествовали беды, кручины, боль, холод, делириум, бедность, жажда и безумие. В разных человеческих обличьях. К концу приёма я выл и плакал сильнее, чем зашедшие.

Приходил ко мне раз семь изобретатель системы прыжков с высоты. Гарантировал, что по его схеме можно прыгать с десятого этажа. И не просто прыгать, но и уцелеть при этом. Было много рисунков, стрелок и цифр.