Дорога в страну четырех рек

– С какими еще глазами?! – оборвала ее Олеся. Внутри у нее закипало раздражение.

– Такими, Олеся, ты меня не обманешь, я сердцем чую. Дочка, может, ты влюбилась? А? – Мама попыталась заглянуть дочери в глаза. – Я так хочу, чтобы ты наконец вышла замуж, внуков бы нам родила. Ну что с тобой происходит, дочка? – Мама явно не находила себе места от беспокойства.

– Мама, отстань! Какие внуки? Не влюблялась я ни в кого! – негодуя на всех сразу и прежде всего на саму себя, крикнула Олеся, натягивая блузку.

– Ну, может, у тебя кто-то появился? Я же вижу, что ты не такая, как всегда. Я так хочу тебе счастья… – Мама уже чуть не плакала.

– Мам, я прошу тебя: не лезь ко мне в душу, дай одно утро спокойно провести! – почти заорала Олеся. Такого с ней никогда не случалось, голос на родителей дочь не повышала даже на полтона.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не вмешался отец.

– Лариса, пойдем! – строго сказал он матери. – Опаздываем, а ты тут затеяла… Ты же, Леська, прекрати хамить.

Отец развернулся и вышел на лестничную площадку. Мать посеменила за ним, слышно было, как она стала истерично всхлипывать у лифта. Отец еще долго ей что-то выговаривал.

Олеся упала на диван, обхватив голову руками.

– Господи, ну что происходит? – в отчаянии прошептала она.

Глава 17

Следующего дня Жанна дождалась с трудом. Ей зверски хотелось есть, а еще больше курить. Она сварила остатки вермишели и гречки, приправила их кетчупом, который отыскала в одном из дальних уголков кухни, все это съела и поняла, что искать больше нечего. Надо было ждать, пока появится Женич и купит у нее две картины. К сожалению, больше предложить она ему ничего не могла. Да и эти картины были, что называется, из НЗ. Она берегла их на черный день. В последнее время ведь Жанна увлеклась совсем другим – рисовала свои видения, продавать которые совершенно не собиралась.

Зачем и почему она это делает, Жанна и сама не знала. Сейчас она отдаст барыге свой НЗ, деньги вскоре кончатся, и надо будет вновь что-то придумывать. Но она непременно придумает. В конце концов, если будет совсем невмоготу, продаст квартиру и махнет куда глаза глядят. Жанна была из тех людей, которые никогда ничего не планируют, особенно собственную жизнь. Жанна не задумывалась, на что она будет жить дальше. Ее правилом было: будет день – будет пища. Кое-как собрав волю в кулак, Жанна заставила себя работать – дописала портрет молодого человека по имени Игнатий.

«Может, я схожу с ума? – думала Жанна, стоя у мольберта, размышляя над происходящим и смотря в карие глаза Игнатия. – Нет, конечно, настоящий художник должен быть немного не от мира сего, но даже у этого должны быть определенные пределы. Может, в сумасшествии есть даже какой-то смысл, удовольствие, наконец. Мы же не знаем, что это за состояние, может, это состояние истинного блаженства или нирваны. Ты сходишь с ума, все окружающие крутят тебе пальцем у виска, а ты счастлив, блаженствуешь и не знаешь никаких страданий мира сего. Можешь довольствоваться хлебными крошками, бегать босиком по снегу, не стесняться наготы. И тебе абсолютно по фигу общество, мнение людей, плоды цивилизации. Нет, наверное, в этом что-то есть. Состояние высшего блаженства есть умалишенность. И наоборот».

Жанна подошла к зеркалу и стала разглядывать в нем свое бледное, осунувшееся лицо.

– Нет, я точно скоро сойду с ума, – уже вслух продолжала она свой монолог. – Надеюсь, я не стану городской сумасшедшей, которая бегает по площадям и улицам и выкрикивает нечленораздельные фразы. А впрочем, в этом наверняка есть какой-то свой особый кайф. – Жанна усмехнулась.

Вскоре девушка уже не находила себе места. Женич может просто не приехать, забыть или еще что. Его обещания выеденного яйца не стоят. А денег нет, и есть больше нечего. Рвануть на вернисаж самой? Но там надо платить за место, а если работы не продадутся, рассчитываться будет нечем, придется отдать картину за так. А это еще хуже.

Жанна всегда панически боялась заниматься сбытом собственных работ. Во-первых, продажа картин казалась ей чем-то вроде предательства по отношению к выстраданному детищу. Во-вторых, она часто влипала в неприятные истории. Ее откровенно надували, а она совершенно не умела от всего этого защищаться. Она не умела ни торговаться, ни держать цену, ни идти на принцип. Бывали случаи, когда у нее забирали картины, обещая отдать деньги позже, давали ей телефоны для связи… При этом Жанна чувствовала, что ее обманывают, но все равно давала себя облапошить. Конечно, деньги никто не привозил, а телефоны оказывались левыми, несуществующими. Либо отвечала прачечная или похоронное агентство.

К двенадцати дня наконец раздался звонок и долгожданный одышливый фальцет сообщил, что будет у ее подъезда через пять минут. Женич никогда не поднимался к ней в квартиру. Его вес и одышка не позволяли ему преодолеть пять этажей. Художница и посредник всегда встречались у него в машине. Через пять минут Жанна нетерпеливо топталась у своего подъезда, когда во двор, наконец, въехал очень грязный серый «вольво». Это была старая модель, которая Жанне напоминала огромный квадратный чемодан. Впрочем, хозяин был под стать своему авто.

– Привет. Садись. Что там у тебя? – Женич опустил стекло.

Барыга смотрел холсты, чмокал, пыхтел и поминутно вытирал платком пот со лба. Он всегда потел: и зимой и летом. Ладони его были всегда влажные и холодные, и руку Жанна подавала ему с непреодолимым отвращением.

– Ну, не знаю, – пропыхтел Женич. – Я, конечно, возьму, хотя говорю, что натюрморты сейчас не очень идут. Хотя в твоих, ну да, что-то есть, цепляет. Но ты же понимаешь, бизнес есть бизнес. – Женич, как обычно, важничал, неимоверно растягивая слова. – Спрос-то не мы устанавливаем, а покупатель. А покупателю подавай то, что сегодня в моде. Иногда такую безвкусицу берут, а шедевры, бывает, месяцами продаться не могут. И крутись тогда как знаешь, будто вошь на гребешке. Я вот все кручусь, кручусь, а денег на новую машину так и не заработал.

Жанна сидела ни жива ни мертва, слушала привычный бубнеж Женича и боялась, как бы он не отказал ей совсем.

– Я говорю, мистика сейчас пошла. Запредельщину всякую, чертовщину спрашивают, а натюрморты – это прошлый век уже, на любителя.

Жанна отвернулась к окну.

«Если бы ты знал, что у меня этой запредельщины полная квартира, – подумала про себя Жанна, кусая себя за палец. – А может, показать Женичу – пусть берет?»

– Ну ладно, – решился наконец барыга. – Так и быть, я эти натюрморты возьму. На вот, держи. – И он протянул Жанне конверт.

– Сколько здесь?

– Семнадцать. Говорю же, больше не могу, спроса пока нет. Сам, понимаешь, рискую.

– Ну ладно, Женич, давай, пока. – И Жанна пулей выскочила из его машины. Боясь показать свою радость, она сделала вид, что зашла в подъезд, едва дождалась, пока Женич уедет, – и рванула со всех ног в магазин.

– Йес! Живем! – кричала она, перепрыгивая то одну, то другую лужу, пока не поймала на себе разгневанный взгляд какой-то бабульки, которая покрутила ей вслед пальцем у виска.

«Ну вот, теперь я точно похожа на городскую сумасшедшую, – подумала Жанна и радостно перемахнула через еще одну лужу.

Глава 18

Олеся пришла в храм к Херувимской. Всю оставшуюся службу она провела в раздумьях, подходить ли ей к священнику. В этом храме, куда они ходили всей семьей, служил их духовник отец Михаил, добрый и отзывчивый батюшка. Седовласый и согбенный, он напоминал своим видом старца, сошедшего с древней литографии.

Как только неподалеку от их дома открыли храм, отец и мать Олеси стали в него ходить и постепенно воцерковляться. Случилось это около десяти лет назад. Олесе тогда было шестнадцать, и все эти годы она ходила на службы вместе с родителями, живя активной церковной жизнью. Каждую неделю Олеся ходила к батюшке Михаилу на исповедь, за советом, а иногда и просто поплакаться или пожаловаться на что-либо. Батюшка всегда утешал, давал дельные советы, которые всегда оказывались кстати. Мама Олеси вообще души в духовнике не чаяла и ничего не делала без его благословения. Отец относился к этому сдержаннее, тем не менее вся семья уже не мыслила существования без храма и своего любимого духовника, который воспринимался одним из самых близких людей на свете.

Олеся была поздним и долгожданным ребенком. Лариса долгое время не могла родить, возможно, поэтому всю жизнь тряслась над единственной дочерью. К тому же Олеся родилась слабенькой и болезненной. Бывали моменты, когда она оказывалась на грани жизни и смерти, а Лариса на грани помешательства. Несмотря на свою болезненность, Олеся оказалась очень одаренной. Училась она всегда на одни пятерки, еще в школе в совершенстве выучила английский и немецкий. Легко без взяток и блата поступила в МГУ на один из самых престижных факультетов – экономический, окончила его с красным дипломом… Затем отучилась в аспирантуре, защитила диссертацию. Родители всю жизнь проработали учителями, жила их семья всегда скромно, без изысков. Как только родители вышли на пенсию, Олесе пришлось пойти работать. Сидеть на шее у отца с матерью стало невозможно, да и стыдно бы было. Одно беспокоило Ларису: дочь никак не могла выйти замуж. Она ни с кем не встречалась, и даже, казалось, не собиралась этого делать. Она была так увлечена вначале учебой, затем работой, что ей было не до мальчиков. Ну а время шло, и вопрос о замужестве дочери Ларису стал терзать особенно сильно.

Олеся стояла на литургии и напряженно думала о том, что с ней происходит в последние дни. Она опять не слышала ни молитв, ни пения хора, ни возгласов священников, полностью уйдя в свои переживания. Перед самым причастием батюшка Михаил вышел доисповедовать тех, кто не успел это сделать накануне. Олеся стояла как вкопанная, но в последний момент, когда священник уже поднял было с аналоя крест и Евангелие и собирался уходить в алтарь, решилась подойти к нему.

Она рассказала ему все, начиная с событий вечера пятницы.

– Да, вот дела, – задумчиво произнес отец Михаил, поглаживая пальцем лежавший на аналое крест.

– Ты вот что – причастись сегодня.

– Но, батюшка, я не готовилась, не читала ничего, – недоуменно воскликнула Олеся.

– В таких случаях благословляется причащаться без подготовки, как болящим. Считай, что у тебя экстренный случай. Это явное нападение бесовское, такое бывает. Все, давай, потом поговорим, а то народ ждет. – И отец Михаил осенил ее крестом.

После причастия Олесе стало легко-легко. Все гадкие мысли ушли, словно растворились или развеялись, как дым. Девушка помирилась с мамой. Все вместе они шли из храма и весело щебетали ни о чем.

– Так хочется чего-нибудь вкусненького, воскресенье как никак, – весело сказала мама. – Олесенька, тебе что приготовить?

– Мне пирожков с капустой и креветочный салат. Хорошо, что сегодня креветки разрешаются, – весело ответила Олеся.

– А мне блинчиков со сметаной, – вмешался папа.

– Ишь какой, потерпи до конца поста. Сметанки он захотел! – пошутила мама, приобняв мужа за плечи.

– Ну тогда хотя бы просто блинчиков, – наигранно капризно произнес папа, по-детски выпятив нижнюю губу.

– Но я не умею постные блинчики делать. Вот пирожки – пожалуйста, а блинчики у меня не получаются, не знаю, как их готовят…

– Мама, папа, а вам не кажется, что мы сейчас напоминаем семейство муми-троллей? Муми-мама, Муми-папа…

– А ты, дочка, кто, Муми-тролль? – поддержал шутку отец.

– Нет, я, скорее, фрекен Снорк, на Муми-тролля я не тяну. – И Олеся засмеялась.

– А с чего ты взяла, что мы муми-тролли? – спросила мама.

– Да это я просто так, а то вы все о еде да о еде… – Олеся, совсем как в детстве, вприпрыжку шла рядом с родителями и размахивала сумкой.

На улице с каждым днем все сильнее чувствовалась весна. Пахло талым снегом, высоко в темно-голубом небе сияло яркое солнце и плыли лохматые, похожие на огромных нестриженых овец облака. На деревьях набухали почки, по асфальту тут и там неслись звонкие ручьи, а вчерашние огромные сугробы заметно просели и покрылись черно-серыми ледяными кружевами. Все вокруг пело и веселилось, кружило и ликовало. Воробьи радостно мыли перышки в лужах, а нахохлившиеся голуби уже взялись обхаживать своих голубок.

– Ну, вот уже и о еде поговорить нельзя, – пошутил отец. – А что в нашей семье можно обсуждать?

– Ладно, решено, – вмешалась мама. – Готовлю то, что Олеся заказала: пирожки и креветочный салат. Но на первое все будут есть суп. И без возражений!

– Мы не любим суп, – в один голос шутливо заныли папа и Олеся. Им всем было легко и весело.

День пролетел в приятных и легких хлопотах, и даже папа помогал на кухне. Вечером Олеся быстро доделала отчет, ни разу не вспомнив ни про начальника, ни про связанные с ним навязчивые фантазии. Ночью ее не терзали развратные сны, и Олеся сладко проспала до утра, пока ее не разбудила мама: пора было на работу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.