Нерукотворный

Поддавшись Бьерну, Аелия пошёл за ним. Двое покинули тронный зал, и за их спинами с громким скрипом закрылись большие двери.

Баиюл остался наедине со спящей вечным сном Минцзэ. Ещё пару мгновений он размышлял обо всём произошедшем за последнее время, а потом аккуратно взял девушку на руки и понёс в его покои. Это уже вошло в привычку, стало своеобразным ритуалом. Невольно Дева Солнце продолжала участвовать в повседневной действительности бога, всюду следуя за ним. Точнее, это Баиюл носил её с собой, сажая за стол во время завтрака, обеда и ужина, потом в кресло возле своего трона, а вечерами погружал в горячую ванную, омывая серое безучастное тело чистыми водами. Он расчёсывал её длинные чёрные волосы, украшая их дорогими красивыми заколками, сделанными на заказ специально для госпожи Минцзэ, и одевал в самые восхитительные наряды, чтобы она продолжала выглядеть так же превосходно, как выглядела при жизни. Ночью Баиюл укладывал деву в свою постель, укрывая одеялом и глазея на застывшее умиротворённое лицо часами. Порой он проводил по гладким ледяным щекам пальцем, едва касаясь серой кожи, надеясь, что Минцзэ однажды ответит на прикосновение.

Если бы Баиюл только мог, то, не задумываясь, отдал бы своё бессмертие ей. Но сколько ни проси вселенную вернуть утраченную жизнь, она молчит, безразлично мерцая далёкими звёздами.

Но сегодня у бога появилась призрачная надежда на то, что он всё-таки был услышан.

Она лежала на спине. Вьющиеся волосы рассыпались по подушке. Глаза по-прежнему были прикрыты и не выражали абсолютно ничего.

Встав напротив, бог неотрывно смотрел на возлюбленную, и в сердце его крепчала тоска. Изо дня в день не заживающая рана принималась кровоточить, стоило лишь погрузиться в воспоминания о прошлом, в которое так отчаянно хотелось вернуться.

Минцзэ оставалась такой же красивой, какой и была при жизни. Её тело не изменилось с тех пор, как перестало биться сердце. Лишь кожа посерела и стала холодна, как снег.

Уже восемь лет Дева Солнце мертва. Неисправимо, категорично и так жестоко.

И пусть с рождением Аелии солнце над Ферассом вновь вспыхнуло, в жизни Баиюла света не было уже очень давно.

Оставив девушку одну, бог покинул покои и поспешил на встречу с Климин. По пути он приказал слугам приглядеть за Минцзэ, будто с ней могло что-то случиться. На самом деле Баиюл, позволяя себе наивность, надеялся, что однажды она очнётся, сбросив с себя оковы забвения, и попросит, к примеру, стакан воды, чтобы промочить иссохшее горло, или потребует приготовить ванную с маслами, чтобы согреть в ней давно промёрзшее до костей тело.

Этого не случилось до сих пор, и вряд ли может случиться когда-то – об этом шепталась прислуга, работающая во дворце. Но разве кто-то осмелился бы сказать такое богу в лицо?

Он не задерживался больше. Климин терпеть не могла, когда тот опаздывал на их встречи. А, может, в ней просто говорила ненависть к самому Баиюлу. На то у неё были веские причины.

Живя в одном дворце, их пути почти не пересекались, ведь каждый был занят своим делом: Климин отвечала за слуг, поваров, садовников и в целом за дворец вот уже восемь лет. Как и в мире живых, здесь тоже правила монархия, потому теперь она временно выполняла ту работу, которую раньше выполнял Баиюл. И на это была его собственная воля. Всеотец решил отойти от дел, позволив себе беспечно скорбеть и дожидаться лучших времён.

Несмотря на то, что Мацерия – город мёртвых, его жители тем не менее продолжали здесь своеобразное существование. Так же, как и в мире живых, местные занимались тем же, чем и при жизни: создавали что-то, будь то одежда или глиняная посуда, а потом продавали. Кто-то разводил скот, кто-то ездил на охоту, выходя далеко за пределы бесконечного города. А кто-то работал во дворце. В Мацерии тоже существовали деньги, но не те же самые, что за пределами Обители Ночи. Там валютой служили зво́ны – монеты изумрудно-зелёного цвета, созданные из драгоценного металла, добываемого в горах. Их прозвали так от выражения «звон падающих монет». А здесь – ше́лли, бумажные купюры с изображением деревьев и обозначением определённого номинала. Валюта Мацерии не звенела, как в мире живых, а шелестела, словно листья, и создавалась из древесины, как и любая бумага, так как в здешних горных породах нет никаких металлов и драгоценностей.

Потому, будучи богачом в Обители Веры или Обители Вечности, закончив свой жизненный путь и попав в Обитель Ночи, смертный лишался всех благ, которые нажил за годы своей жизни.

В городе усопших душ, что вечно расширялся и строил себя сам, переплетались тысячи улиц и дорог, ещё больше здесь было домов и магазинов, но при этом нет никаких учебных заведений и больниц – здесь они ни к чему. Мёртвые не страдали от болезней и не чувствали боли. А их разумы, утратившие живое сознание, не способы усваивать новые знания и учиться чему-либо. Дети здесь оставались детьми, а взрослые не теряли лишь свои таланты и навыки, какими овладели ещё при жизни.

Они нуждались лишь в еде, чтобы душа не иссыхала и не теряла рассудок, и потому продолжали влачить своё бытие, похожее на то, каким оно было до смерти, предаваясь развлечениям и удовольствиям, которых в Обители Ночи было немало. Потому большинство людей зарабатывали и тратили свои шелли исключительно на забавы и утехи.

А монарх обязан поддерживать эти устои, что укоренились в Мацерии множество веков назад: следить за порядком, местной экономикой и за тем, чтобы у душ была возможность работать, ведь без неё не будет денег, а без денег не будет и еды. А без работы или какой-либо деятельности спустя долгое время они могли даже безвозвратно утрачивать свой облик, превращаясь в безмозглую полупрозрачную дымку, вечно воющую и кричащую от страха. В этом случае душа не находила покоя никогда, теряясь где-то в лесах и селясь в каком-нибудь дупле. Подобное было редкостью, ведь пришедшие в Обитель Ночи усопшие пытались воспользоваться данной им возможностью в будущем упокоиться окончательно, потому следовали законам: работали и питались, как положено, не забывая о веселье и баловстве.

В целом Обитель Ночи представляла из себя некое размытое отражение жизни, ведь так же, как и за её пределами, люди работали, хранили свои привычки и традиции, а также следовали законам, установленным бессмертными. Разница была в том, что существование здесь – это второй шанс, данный человеку, если того хотела душа в момент, когда его настигла смерть.

Но не каждая душа после гибели попадала в Мацерию и сохраняла сознание. Многие не отвечали на её зов и растворялись, становясь единым целым с дарами природы: реками, озёрами, полями и лесами. А были и те, чьи души не слышали зова, но и разбиться на частицы не могли. Такие случаи редки, и виной обычно служило событие, вследствие которого энергия умершего была настолько переполнена гневом или страхом, что воспринималась природой, как дух умбры – те самые вредоносные пары. Тогда душа оставалась за границей Обители Ночи и скиталась в беспамятстве, пребывая лишь в самых негативных своих эмоциях и чувствах.

Баиюл создал это последнее пристанище для того, чтобы души могли найти здесь желанный покой и очиститься, прежде чем, наконец, уйти навсегда и стать единым целым с природой. Ведь если очернённая, полная каких-то сомнений и тревог душа почившего человека воссоединится с Ферассом, то хрупкая гармония мира может рухнуть.

Природа даёт жизненную энергию – чистую и не осквернённую – и такая же должна к ней возвращаться.

Для этого в городе мёртвых существовали подьячие, служащие при дворе. Они оказывали помощь душам и помогали в их делах, что в конечном итоге приводили к завершению пути. Всего их было трое, и каждый представлял из себя маленькую власть, находящуюся под непосредственным руководством монарха, то есть Баиюла. Их он тщательно отобрал и лично назначил на свои посты.

Но теперь, когда бог самовольно отошёл от власти восемь лет назад, Мацерией неофициально правила Климин. Ей он безоговорочно доверял. К тому же, между ними был некий уговор.

Остановившись у дверей в покои Госпожи Мудрости, Баиюл постучал и вошёл лишь тогда, когда дождался ответа.

В комнате было светло – в золотых изысканных канделябрах тут и там горели свечи. От них веяло теплом. Убранство сохранялось в порядке, Климин педантично относилась к вещам и их расположению, привыкшая к этому ещё при жизни. В её родном дворце в Обители Вечности прислуга знала наизусть, где должна лежать та или иная вещь их госпожи. За короткое время она смогла приучить к этому и местных слуг.

На письменном столе царил абсолютный порядок: кипы бумаг и свитков, написанные от руки изящным размашистым почерком, были сложены аккуратными стопками, а на краю стояла свеча, освещающая рабочее место, при этом ни одна капля воска не упала на ровную лаковую поверхность.

Климин сидела ровно, сохраняя идеальную осанку. Она водила по белому листу бумаги перьевой ручкой, сделанной из золота, непрерывно записывая что-то, изредка макая кончик в чернильницу. Несмотря на её незавидную ситуацию – гибель – она продолжала нести в своём притягательном облике прежнее положение. Бессмертная являла собой невероятно красивую молодую женщину, и даже сейчас её величественность и очаровательность никуда не делись. Лишь кожа посерела, да глаза утратили былую живость.

Бардовые длинные волосы, украшенные золотыми цепями, лежали на плечах, вьющимися концами едва ли не касаясь пола, а запашной кафтан, не прячущий плечи, выдавал принадлежность к монархии. Такие наряды могли позволить себе лишь бессмертные, при дворе которых служил личный портной.

Баиюл ни в чём не ограничивал Климин, позволяя ей абсолютно всё, но та в свою очередь сохраняла достоинство и благовоспитанность, вовсе не желая пользоваться добротой бога. Она лишь делала то, что должна по уговору, хотя и требовала к себе соответствующего её статусу отношения и внимания.

Стоило божественному сыну появиться на пороге её покоев, Госпожа Мудрость отложила перо, тут же обратив свой взор на него.

– Господин, – она поклонилась, по привычке приветствуя Баиюла должным образом.

Он ответил тем же – поклонился. Взаимное уважение друг к другу было негласным правилом.

– Ты желала меня видеть, – сказал бог.

– Прошу, присядь, Баиюл.

Климин указала на софу, стоящую рядом с её рабочим местом. Мужчина сел, откинувшись на мягкую бархатную спинку.

– Я буду говорить прямо и не утаивать истинных своих чувств и мыслей на тот или иной счёт, потому прошу меня простить.

– Нет нужды в извинениях.

– Спрошу прямо: ты уже решил наверняка отобрать у новорожденного солнца сердце?

– Так ты подтверждаешь, что он и есть новое Солнце? Его ты видела в своём видении?

– Его. Но не уходи от ответа.

Баиюл отвёл взгляд. Очевидно, он сомневался, но иного пути попросту не видел. И его молчание являлось ответом на её вопрос.

– Выходит, решил, – сделала вывод Мудрость.

Она вздохнула, встав со своего места.

– Разве могу я поступить иначе? – спросил Баиюл.

Казалось, он задавал вопрос не всезнающей Климин, а самому себе.

– Конечно, можешь! – возразила та, нахмурив брови.

Сложив руки на груди, женщина принялась нервно расхаживать по покоям. Каждый её шаг сопровождался едва уловимым звоном цепей, каких в копне густых волос было не мало.

Баиюл знал: ещё немного, и она примется отчитывать его, как мальчишку, отринув всю формальность их беседы.

– Господин, ты невероятно упрям и безрассуден. Но я могу понять причину столь явного ребячества. И потому тебя совсем не осуждаю, напротив – даже понимаю. Но задуманное тобой, вероятно, обернётся необратимыми последствиями.

– Ты знала о моих планах с самого начала. К чему весь этот разговор?

– Я считала, что твоё сердце за восемь долгих лет остынет, но, невзирая на время, ты так и не исцелился. Во мне теплилась надежда на твоё благоразумие.

– У нас уговор, Климин. Мне казалось, ты согласна с его условиями.

Она остановилась, взглянув на бога. Серое лицо вдруг сделалось жалобным, а во взгляде потухших глаз читалось сожаление.

Сидя перед ней, Баиюл оставался непреступным, словно крепость. Его мысли не были доступны госпоже, и она могла лишь догадываться, что творилось в воспалённом сознании бога. Чёрные волосы падали на лицо. Из-под них взирали золотисто-янтарные глаза, похожие больше на глаза уставшего и загнанного в угол зверя, смирившегося со своей судьбой. Нескончаемое отчаяние сопровождало дитя богини всюду, и это Климин ощущала от него больше всего.

– Неужели миллиарды жизней в двух Обителях более не имеют для тебя значения? Господин, ты не знаешь, к чему приведёт твой план.

– Как и ты. Быть может, мне удастся воплотить в реальность задуманное.

– А если нет? Готов взять на себя ответственность за последствия?

Баиюл не знал точно: готов ли он, или же просто ему давно плевать. Всё равно ни один из этих ответов не удовлетворили бы Климин.

Их уговор был прост.

Восемь лет назад Климин трагично погибла после того, как Ферасс настиг Вечный Сумрак. Её душа – душа бессмертной – должна была возвыситься и стать новой звездой над головами смертных, но из последних сил она отыскала Баиюла. В предсмертной агонии упала в его ноги и взмолилась о том, чтобы он даровал тот самый второй шанс, какой по законам этого мира недоступен нерукотворным.

И он дал ей эту возможность, как оказалось, не просто так. Госпожа Мудрость, от рождения обладая великими знаниями, порой могла предвидеть некоторые события. Это были своего рода неоспоримые и точные разумения, которые не могли подвергаться сомнениям. Одним таким являлось рождение нового солнца. Видение пришло к ней перед смертью, и информацию о нём бессмертная в дальнейшем обменяла на клятву, которую дал Баиюл: он пообещал, что отыщет её пропавшего сына. Лишь тогда душа бессмертной будет готова уйти на покой. Климин больше всего на свете хотела знать, что с молодым господином – её ненаглядным дитя – не случилось непоправимое. Она нуждалась в правде о том, что с ним произошло, и желала, чтобы он вернулся домой.

Однако временные рамки предсказанного будущего были размыты. Климин никогда не знала точно, в какой момент случится событие, увиденное ею, и потому они ждали двадцать лет, пока не вспыхнуло новое солнце.

Всё это время Баиюл выполнял свою часть уговора – искал сына Азариаса и Климин. Мариан исчез без следа незадолго до гибели его матери. Азариас в миг лишился всей своей семьи.

Но поиски не увенчались успехом и по сей день. Параллельно с богом, сына искал и Господин Вечность, задействовав трёх лучших ищеек в двух Обителях, но даже те не справились с задачей. Его не смогли отыскать ни в одном конце бескрайнего Ферасса. Ситуация осложнялась ещё и тем, что наследник двух великих бессмертных в силу своего юного возраста пока ещё не оказывал серьёзного влияния на Ферасс, как это делали его родители и другие нерукотворные, потому, если его исчезновение обусловлено смертью, то это никак не скажется на окружающей среде и не нарушит гармонию в природе, как это было, к примеру, с Минцзэ: солнце погасло вместе с её жизнью. Потому по сей день судьба Мариана неизвестна.

Вероятно, будь у Баиюла его прежняя сила, он смог бы перевернуть весь мир вверх дном, только бы отыскать пропавшего дитя, но после разрушения храмов и угасшей веры смертных, он её лишился, едва ли не встав на уровень с рукотворными.

Хотя была и ещё одна причина, по которой былое величие покинуло бога, которая строго сохранялась в секрете.

Климин каждый раз напоминала себе, для чего находится здесь, и терпеливо ждала. Даже после смерти она оставалась Госпожой Мудрость, временами подсказывая что-то своему господину или помогая принять верное решение. И сейчас ей казалось, что избранный им путь неверен.

– Прошу тебя, Баиюл, – тихо, едва сдерживая в голосе дрожь, проговорила она. – Подумай ещё. Неужто мои слова совсем ничего не значат для тебя? Ведь я – призванная тобою бессмертная, обладающая неоспоримой мудростью. Ты мог бы не слушать кого угодно, хоть весь Ферасс! Но пренебрегать моими предостережениями – преступление. Ты заведёшь наш мир в могилу. Рукотворные не заслуживают этой участи. Услышь же их молитвы.

– Они не молятся мне, Климин. Уже очень давно не молятся. Я их сердца не слышу.

– У тебя нет права обижаться! – воскликнула Мудрость.

Её голос стал громче. Он оттолкнулся от стен и содрогнул огоньки зажжённых свеч.

– Это вовсе не обида! – рассвирепел в ответ Баиюл. – Я лишён их веры, и ты это знаешь! А без веры смертных у меня связаны руки. Я многое не могу без своих божественных сил.

– Они не вернутся, убей ты невинного мальчишку. И ничто не вернётся.

– Я хочу сделать это ради Минцзэ.

– Нет, Баиюл, ты хочешь сделать это только ради себя. И в своём эгоистичном желании ты готов идти по головам. Минцзэ погибла, и ей на смену явился Аелия. Так решил не ты, а вселенная, узревшая, в каком отчаянном положении твой мир. И изменить это всё равно, что пойти наперекор высшим силам. Они не подвластны даже тебе.

– Однако мне оказалось подвластно удержать твою душу здесь, что раньше казалось невозможным.

Климин осеклась. Из неё всё ещё вырывались слова, которые она отчаянно старалась подавить. Обижать Баиюла ей вовсе не хотелось, но говорить правду в глаза было необходимостью. Госпожа Мудрость знала, что по большей части его бессилие – её вина, но при этом бог никогда не указывал на это. Он не винил Климин, ведь лишиться своего могущества – его решение.

Бессмертная выдохнула, изо всех сил стараясь не поддаваться эмоциям.

– Прости меня, господин, за дерзость и смелость, с которой я позволяю себе высказываться. Но молчать тоже не стану. Я спрошу: ты пытаешься бросить вызов первозданным устоям? Твоя мать, Великая Маеджа, когда-то поступила так же и поплатилась.

– Моя мать сама избрала этот путь. Она сама себя наказала, а не вселенная. А за что был наказан я?! За что у меня, создателя, отобрали самое дорогое, что было? Я даровал людям свою кровь, я сотни лет сотворял каждого, наделяя их жизнью. И как посмели все вы ополчиться на меня?!

Климин – гордая и сильная – была готова упасть на колени перед своим господином и разрыдаться горькими слезами. Ни одному бессмертному не хочется видеть, как рушится мир, построенный на частицах их собственной жизни. Она однажды наблюдала крах Ферасса, и зрелище это породило животный страх перед повторением тех событий.

Видя то, как решительно настроен Баиюл, бессмертная тонула в отчаянии. Она была бессильна перед ним и его планами, что казалось невыносимым. Но иного выбора Климин не имела.

Чуть успокоившись, она стихла. Эмоции всё ещё переполняли её, но нерукотворная старалась держать себя в руках.

– Тебе всё равно необходимо отыскать Мариана. Ты обещал. И без него сердце не пересадить.

– Я это знаю. – Он успокоился тоже. – Но без моих сил, как уже показал опыт, отыскать его не получится.

Он посмотрел в глаза Климин, и его взгляд оказался пугающе серьёзным. Госпожа Мудрость знала наперёд, что бог собирался сказать, и приготовилась принять этот удар.

– Ты знаешь, я сделаю всё возможное. Но судьба Мариана могла оказаться куда трагичнее, чем просто исчезновение. Я всегда был честен с тобой, Климин, и потому говорю эти слова не для того, чтобы причинить тебе боль, а для того, чтобы ты не жила иллюзиями.

– Я понимаю, и мне не нужно объяснять такие вещи. Я вовсе не малое дитя, а Госпожа Мудрость. Потому ведаю о пристрастиях судьбы и её жестоких проделках. Но отыскать Мариана и в твоих интересах тоже.

Она делала вид, будто способна преодолеть тревогу, не отпускающую сердце долгие годы. Но Баиюл знал, что прежде всего Климин – перепуганная мать, желающая знать, что с её любимым сыном не произошло нечто ужасное. Они оба подразумевали смерть Мариана, но ни разу не произнесли это предположение вслух.

Если он погиб, то душа давно вознеслась и воссоединилась с энергией вселенной. Вероятно, над их головами загорелась новая звезда.

– Каков будет твой следующий шаг, Всеотец?

Баиюл ответил:

– Для начала мне необходимо проверить Солнце.

– В каком смысле проверить?

– Что-то не так с ним. Его энергетика слишком слаба. Мне нужна Доротея.

Климин широко распахнула перепуганные глаза, прекрасно понимая, к чему тот вёл.

– Ты хочешь пробудить её?! И заставить копаться в пяти потоках Аелии?

– Да. Ведь, очевидно, должна быть причина его слабости. Ты этого ощутить уже не можешь, а я прекрасно чувствую, что с его энергетикой творится что-то неладное: она будто едва уловимая, призрачная, понимаешь?

Бог сощурил глаза, подбирая слова.

– Энергетика Минцзэ была густой, осязаемой и горячей. Даже невосприимчивые люди ощущали её влияние, ведь она распространялась всюду, куда Дева Солнце ступала, заполняя собой каждый угол. Её аура была ослепительной, и жизнь в жилах била ключом. А Аелия…

Климин устало вздохнула, с грустью глядя на предавшегося далёким воспоминаниям Баиюла. Она тихо и с осторожностью произнесла:

– А Аелия – не она.

– У него её память, я это точно знаю. Они тесно связаны. – Баиюл осёкся, пытаясь унять внезапно появившуюся дрожь в голосе. – У него… её глаза. Я даже подумал, глядя на него: будь у Минцзэ дитя, оно было бы таким.

Климин села рядом с создателем, всей душой желая достучаться до него. Заглянув в его осунувшееся лицо, госпожа вторила:

– Он выглядит, как она. Он занял её место. Он вновь зажёг солнце, которое когда-то принадлежало ей. Но ты же и сам где-то глубоко в душе знаешь, что Аелия – не она. Его энергетика другая, потому что Минцзэ ты ощущал на совершенно ином уровне, Всеотец. Она была для тебя теплом и светом, а этот юноша совершенно чужой. Другой. И сердце в его груди – тоже другое.

Он медленно повернул голову, будто ведомый тихим голосом Климин, и посмотрел ей в глаза:

– Ты можешь сколько угодно сомневаться в моих словах и даже в моём рассудке. Но я знаю, о чём говорю. Его энергии недостаточно. Я ощутил это сразу же, как мы столкнулись.

– Вероятно, в данный момент виной тому влияние Мацерии, – предположила Климин, пожав плечами. – Она ведь подавляет жизненные силы.

– Вот поэтому мне и нужна Доротея. Она сможет точно сказать, что здесь не так.

Остановить Баиюла Климин всё равно не могла, как и просто повлиять на его мнение, поэтому сдалась, ощутив полное бессилие перед его настырностью.

– Ведь если Аелия в самом деле от природы так слаб, то и сердце его не выдержит энергетики Минцзэ. И попросту сгорит прямо у неё в груди. Я не могу на это пойти.

Климин фыркнула:

– Какой же ты лицемер, Всеотец. Зато ты можешь пойти на риск, из-за которого угроза нависнет над всем миром.

Баиюл пропустил её слова мимо ушей:

– А потом мы отправимся на поиски Мариана.

И лишь заслышав имя любимого сына, Климин смолкла. Она с ужасом осознала, что тоже готова пойти на любой шаг, лишь бы увидеть его живым. И даже потакать безумной прихоти Баиюла. Госпожа Мудрость прекрасно знала, что Мариана точно будут искать для того, чтобы своими чудотворными руками он отнял сердце у Аелии и пересадил его Минцзэ. Таков был уговор, и ему придётся следовать. Климин тоже была лицемерной и расставляла приоритеты в свою пользу, хоть и неустанно твердила о морали. Она вторила о том, насколько эгоистично желание Всеотца, а сама игнорировала задуманное ими кощунство.

– И как только он будет найден, Минцзэ вернётся ко мне.

– Эгоист проклятый, – сквозь зубы процедила Климин. – Господин, ты мне противен.

Она не смотрела на бога, произнося эти слова, ведь они были адресованы вовсе не ему.

Он хотел сказать: я и себе противен. Хотел сказать, что согласен с ней, но вместо этого лишь рявкнул, отмахнувшись от неё:

– Климин, хватит!

Та замолчала, не проронив больше ни слова.

– Я сделаю так, как решил. Твоя забота – помочь мне в этом, как мы и договаривались. Всё! Не желаю больше ничего слышать.

С этими словами он встал и, толкнув двери, вышел из покоев Госпожи Мудрости, оставив после себя напряжение, повисшее в воздухе. Климин смотрела ему вслед, сидя на месте ещё пару мгновений. Она прокручивала в голове их разговор, посчитав, что была недостаточно убедительной. Внутри всё ещё тешилась надежда на его благоразумие, но она таяла с каждой секундой. На самом деле никто не смог бы отговорить Баиюла от задуманного, ведь сердце его ранили слишком глубоко.

Климин вновь тихо села за стол. Дрожащая рука подняла перо. Оно показалось невероятно тяжёлым. Работать дальше не было сил, но она продолжила, чтобы отвлечься и унять тревогу.

Как только Аелия переступил порог покоев Бьерна, он сразу же ощутил то, насколько энергетика этой комнаты отличалась от той, что царила во всём дворце. Здесь было тепло и уютно: в камине трещали поленья, в воздухе стоял аромат благовоний, тех самых, что воскуривают в храмах – из дрём-цветов.