Нерукотворный

До ушей доносился утробный рык и щёлкающий звук, проникающий глубоко в уши и вызывающий чувство необычайного омерзения. Движения существа были резкими и прерывистыми. Оно не разжимало челюстей, болтая головой во все стороны, серьёзно травмируя тем самым ногу Аелии. Ещё немного таких резких движений, и мышцы точно отошли бы от кости. Тварь желала получить лакомый кусочек и не отступала.

Баиюл рассвирепел сразу же, как понял, что именно произошло, и эта внезапная перемена в его настроении до оцепенения напугала Аелию, даже сильнее, чем нападение неведомого создания. Всеотец разразился криком и посыпал ругательствами.

– А ну прочь отсюда! – орал он. – Не видишь, кто перед тобой?! Уничтожу, дрянь!

Мужчина в миг оказался перед неизвестным созданием. Ааура Солнца от переизбытка эмоций, несмотря на иссякшую энергию, вдруг вспыхнула на миг, и теперь ему удалось разглядеть тварь, напавшую на него.

Сильная рука сына Маеджи схватила существо за то место, где должна была быть шея, и сжал пальцы, вынуждая отпустить ногу пойманной жертвы. Создание, имеющее тёмный худощавый силуэт, очевидно, осознало, на кого нарвалось этой ночью, и в ужасе повиновалось. Охота привела его вовсе не к добыче, а к смерти.

За тот миг, что аура осветила лес вокруг, Аелия успел разглядеть неведомую сущность, и лишился дара речи.

Ростом приблизительно два метра, оно напоминало длинную кривую ветвь: тело было таким же тонким и, казалось, имело сотню изгибов и наростов, схожих с сучками на какому-нибудь кусте. Странные деформированные конечности росли отовсюду, будто костей у этого существа было необычайно много, и все они попросту не умещались внутри, вырастая наружу, как ветки деревьев – даже из глаз торчали. На искривлённом, усыпанным костяными наростами лице тёмного цвета, были лишь огромные выпученные глаза без зрачков – они отражали свет, выглядя, как два тусклых фонарика – и широкая не закрывающаяся пасть, полная острых неровных зубов, больше напоминающих шила.

С уродливого кривого рта текли струйки окровавленной слюны.

Аелия понял сразу: то было одно из созданий Баиюла. Умбры. Эти существа всегда жили в лесах Ферасса, вероятно, с момента сотворения всего человечества. Зародившиеся из падающих от раскидистых ветвей теней, они имели схожую с ними форму, и потому выглядели так пугающе и отталкивающе.

Мужчина не унимался. Впав в ярость, он швырнул существо на снег, продолжая сдавливать шею, и с силой сомкнул пальцы. От каждого движения неведомого создания раздавались невероятно противные щелчки: хрустели кости и отростки, соприкасаясь друг с другом.

Аелия зажмурился и закрыл уши, не в силах больше воспринимать то, что с ним произошло. На мгновение он даже забыл о боли в ноге, сидя на снегу и ощущая лишь невообразимый ужас.

Баиюл быстро прикончил монстра. Тот перестал дёргаться и хрустеть, распластавшись на земле. Теперь он и впрямь выглядел, как огромная ветвь, рухнувшая с соседнего дерева.

Конечно, Аелия не раз убивал ему подобных, и солнечная аура, несущая не только свет, но и невообразимый жар, давала неоспоримое преимущество в этом ремесле, но сейчас его жизненная энергия была почти на нуле, и защититься от чудовища самостоятельно в непроглядной тьме у него не было никаких шансов. Баиюл, будучи похитителем, оказался его спасителем.

Являясь созданиями сына Маеджи, умбры подчинялись своему творцу и, несомненно, страшились его. Потому без проблем путники вышли победителями в этой опасной схватке, хотя нога Аелии была серьёзно ранена. Не только укус нёс опасность, но и яд, что монстры выпускают в тела своих жертв. Вещество, содержащееся в их слюне, попадая в кровь, мигом пронзало нервную систему: сознание спутывалось, а потом и вовсе покидало тело, оставляя судороги, боли и невероятные галлюцинации.

Баиюл не сомневался, что через пару мгновений Аелия лишится чувств. Так оно и случилось.

Сперва появилось головокружение, от которого к горлу подкатил комок тошноты, а потом конечности отказались слушаться. Не помня себя, Солнце потерял сознание.

Последнее, что Аелия успел почувствовать: сильные руки, подхватившие его и понёсшие куда-то в неизвестность.

А дальше – забытье.

***

Откуда берутся боги – непостижимая истина. Разве что только сами вечные, древнейшие из древнейших, могли помнить явление вселенной и процесс рождения высших сил. Где заканчивалась власть одного бога, всегда начиналась власть другого, и разрушить этот баланс вещей не подвластно никому.

Многие из них существовали, казалось, всегда. Многие давно были забыты и растворились в тёмной материи, среди миллиарда звёзд и лун, вновь став единым целым с великой силой природы и с её абсолютным бессмертием.

Они являлись из хаоса, а потом уходили в него снова, утрачивая или передавая свои дисциплины последующим новорожденным божествам. Но всё же даже боги не всесильны. Вселенная – владыка всего, и они не в силах ей перечить. Абсолютная и безоговорочная власть над чем-либо определённым для каждого божества заканчивалась там, где происходило соприкосновение с законами природы и мироздания.

Маеджа от рождения своего являлась богиней, дарующей континуумам непроглядную тьму. Она была владычицей теней и всего того, чего никогда не сможет коснуться свет. В самые тяжёлые времена всех живущих, когда наступала пора заката, богиня лишала их миры света, насылая забвение и неумолимый конец.

Каждое измерение, как бы далеко ни зашёл его прогресс, когда-то погибало, чтобы возродиться вновь. Всепоглощающий хаос неизбежен и, когда приходит время, он обязательно наступает, забрав в небытие всё живое. С ним приходит и тьма, на долгие века погружая в свои пучины миры, которые проваливаются в глубокий сон. Но в какой-то момент свет снова озаряет их. И наступает новая эра.

Не помня своего рождения, Маеджа очнулась в бескрайних божественных садах, созданных для неё одной невиданной силой: в садах этих царил непроглядный мрак и оглушительная тишина, нарушаемая лишь ветром, играющим с листвой исполинских раскидистых деревьев и необычных растений. Они располагались вокруг кристально чистого озера, но лишь с виду оно было наполнено водой. На самом деле озеро являлось окном, через которое можно увидеть то, что находилось за пределами божественных садов. Находясь будто бы в огромном стеклянном шаре, Маеджа была пленницей собственного измерения и могла лишь наблюдать происходящее за границами дозволенной территории. Сады находились где-то вне реальности и не имели никакого отношения к живым созданиям, низшим, не достойным даже знать о существовании подобного места. Бороздя бесконечность и плавая в космических холодных водах, они покоились в недосягаемости, откуда не было выхода, и неслись среди звёзд, не останавливаясь ни на секунду.

И богине не было никакого дела до жизни вне её обители: она безучастно глазела на миры живых сквозь озеро, лёжа на берегу, и не чувствовала ничего, кроме своего долга – прекращать их существование, когда того желала вселенная. Она смиренно бродила по пустынным и молчаливым садам, не имеющих ни конца ни края, иногда засыпая на долгие годы где-нибудь под высоким тенистым деревом и слушая, как шепчущая листва убаюкивает её, а потом просыпалась вновь, всё в той же тишине и в том же одиночестве. Сердце богини не знало страстей и нужд, потому что это было за пределами её дозволения. Маеджа не различала прекрасного: её маленькое, но при этом бесконечное измерение было полно запустения. Серая, словно поверхность луны, земля была больше похожа на пепел, а деревья – вечные молчаливые наблюдатели – напоминали высоченные кривые пики с паутиной-листвой на маковке. Казалось, в них увязла не одна сотня звёзд. Порой Маеджа протягивала руку и доставала одну такую, внимательно разглядывая её. Сверкающий шарик в ладони титанической властительницы тьмы казался совсем непримечательным, и, быстро теряя интерес, богиня бросала звезду на землю. За целые века под её ногами скопилось столько звёзд, что казалось, будто босыми стопами Маеджа шагала по стеклу.

Но как-то раз из озера явилось ослепительное сияние. Богиня узрела это издалека и тут же пришла, чтобы выяснить его природу. Упав перед озером-окном на колени, Маеджа увидела нечто удивительное. Она застыла не в силах оторваться от необычного зрелища: её холодные сады запустения как раз проносились мимо самого настоящего солнца, каких в бескрайних просторах бесконечной вселенной было множество.

Невероятно красивое и притягательное, оно светило, казалось, ей одной. Никогда ранее Маеджа не наблюдала ничего прекраснее. Её непроглядные чёрные глаза, будто бы наполненные смолью, не боялись яркого света, поглощая его без остатка, и потому взирать на светило, царствующее в недосягаемости, она могла бесконечно. И так шли дни, годы, века, которые божественная бессмертная ипостась не замечала и никак не ощущала.

Множество звёзд, запутавшихся в ветвях деревьев, тоже сверкали, но даже наполовину не были похожи на солнце. Они не даровали столько света, не имели в своём естестве такой безграничной притягательной энергии.

И однажды, не удержавшись, Маеджа осмелилась протянуть руку, желая лишь раз коснуться манящего света. Стоя на коленях перед озером, богиня ударила по стеклянной поверхности кулаком с такой силой, что оно тут же разбилось вдребезги, и осколки его мигом разлетелись по мирам. Длинные пальцы, просунувшиеся в образовавшуюся дыру, уже ощущали тепло, исходящее от самой яркой и жгучей звезды во вселенной. Маеджа не знала, что есть в своей сущности жар, ведь всю жизнь её окружал лишь равнодушный холод, и от того желание прикоснуться к притягательному объекту доводило до безумия. Чёрные глаза широко распахнулись. Ухватившись за берег, богиня наклонилась вниз, смелея всё больше. Гигантская рука тянулась и тянулась, пока не достигла цели. Но тут же невероятная боль пронзила титаническое тело. Отдёрнув раненную руку, богиня увидела на ней кошмарный ожог. По телу прокатилась волна мучений. Никогда раньше не доводилось ей испытывать ничего подобного: смесь безудержного счастья и невероятного ужаса.

По белым щекам покатились горькие чёрные слёзы обиды. На скуксившемся, словно у обиженного дитя, лице отразилась безмерная тоска. Больше всего богиня желала солнце, но оно, светя так ослепительно ярко, было недосягаемо и даже попросту не замечало её в той всепоглощающей тьме, в какой Маеджа существовала. За целые века ничто не имело такого значения. Ничто не вызывало таких бурных чувств, совладать с которыми несчастная богиня не могла.

Она понимала, что тьма всегда неумолимо тянется к свету, а свет в свою очередь опасен и губителен для тьмы, и это было тем самым пределом для богини, полностью состоящей из непроглядного мрака. Её власть на том заканчивалась. Дальше начиналась власть желанного света. Вселенная строго расставила эти границы.

Маеджа сидела на берегу перед разбитым озером-окном и, схватившись за изувеченную руку, смотрела на беспощадное солнце. Оно не давало к себе притронуться, и теперь даже просто смотреть на светило было мучительно. И тогда богиня взвыла. Обретя запретную страсть за мгновение, она тут же её лишилась. Проклиная порядок вещей, Маеджа не желала мириться с этой потерей.

Она рыдала, умоляла невидимую силу позволить ей забрать солнце, взять его в руки и прижать к себе, чтобы вновь ощутить приятное тепло. Но никто её не слышал. Ответом служила привычная равнодушная тишина.

В один момент всё перевернулось: родные сады вдруг стали противны, мерцающие под ногами звёзды одним только видом своим вызывали тошноту, а шелест деревьев наваливался оглушительным грохотом. Маеджа не могла уйти, потому что её существование возможно лишь в этой реальности, в этом, созданном специально для неё, измерении. А солнце вот-вот исчезнет вновь, как только стеклянный шар, в котором она жила, унесётся вдаль. Этого Маеджа допустить никак не могла.

Она металась по берегу, пытаясь понять, как поступить. Из охрипшего от воплей горла доносился лишь слабый писк, а слезы всё никак не останавливались. В голову закралась мысль, что без заветного и желанного солнца жить нет смысла. И лишь подумав об этом, богиня решилась.

Если её лишили возможности видеть его и чувствовать, то пусть это будет подвластно хотя бы её части.

Маеджа принялась создавать дитя.

Отделив от себя небольшой сгусток тьмы дрожащими руками она ваяла создание, в которое желала вложить всю свою любовь и душу. Тьма оказалась очень податливой и мягкой, потому легко принимала любую форму. Но для того, чтобы всё получилось, были необходимы ещё и нити, сшивающие тело этого творения.

На думы времени не было. Солнце постепенно оставалось позади. И, не страшась нестерпимой боли, она вновь потянулась к светилу. Вцепившись в его луч, Маеджа стиснула зубы и потянула так сильно, как только могла. Богиня кричала во всё горло, и сады содрогались от её рёва. Несчастная терпела боль, пока её тело беспощадно покрывалось кошмарными ожогами, а длинный луч, врезающийся в кожу всё сильнее, будто тонкая струна, не желал отделяться от хозяина. Но в какой-то момент он вдруг поддался: воля Маеджи оказалась крепче. Оторвав его от солнца, богиня плакала и плакала целыми днями, изо всех сил стараясь стерпеть невероятные мучения, ведь её руки сочились кровью, а кожа была обожжена до костей.

Сидя на земле, перед окном в миры, она, переборов страдания, принялась-таки за дело.

И на то ушли долгие годы, ведь сотворение жизни требовало невероятных стараний и мастерства. Забыв про сон и отдых, игнорируя кровь и боль, хоть изувеченные руки и не слушались, она неустанно творила его. Своё дитя.

И когда, наконец, творение было закончено, Маедже осталось найти последнюю деталь: сердце, ведь без него ни жить, ни чувствовать дитя не сможет.

Не думая ни секунды, она решила отдать своё. Собравшись с мужеством и попрощавшись мысленно с родной обителью, богиня вонзила ослабшую руку в свою грудь и, впившись в бьющееся сердце трясущимися пальцами и ногтями, вырвала его, увидев невероятное. Чёрное, оно истекало смоляной кровью, но при этом источало яркий, дарующий тепло, свет.

За целые века светило полюбилось богине так сильно, что теперь поселилось в нём. Навсегда.

Будучи несчастной и одинокой, Маеджа не желала больше существовать. Отдав сердце своему созданию, она нежно поцеловала его в лоб, передав последнюю свою волю:

– Коснёшься света, а свет коснётся тебя. Я дарую тебе свободу и страсть. Повелеваю следовать этому пути. С началом твоей жизни моя угаснет здесь, но будет жить в тебе вовеки, – нашёптывая маленькому созданию на никому неизвестном языке, богиня роняла горькие слёзы.

А потом вдруг ощутила, как сотворённое тело наполняется жизнью.

Она не медлила. Страшась, что смерть вот-вот настигнет, и времени осталось мало, из последних сил богиня выглянула в разбитое окно.

Теряя сознание, Маеджа заметила пролетающий мимо пустующий мир, и не было в нём ничего, лишь остатки прежнего существования какой-то угаснувшей жизни: сухие деревья, мёрзлая почва и не успевшие иссохнуть реки. Держа в огромной ладони своё дитя, богиня вытянула руку в сторону этого безымянного мира, аккуратно уложив создание на землю.

Жизнь покидала её.

Взглянув на дитя в последний раз, Маеджа с истинной любовью гигантским пальцем коснулась его груди.

От нее исходило необычайное тепло, а внутри – биение.

Успокоившись, она ушла. Вернулась обратно, в свои одинокие холодные и пустые сады. Взглянув на солнце, которому до неё не было никакого дела, Маеджа легла на берег, обессилив окончательно.

В последний раз.

Веки опустились под тяжестью неизбежного конца.

Богиня уснула. Но теперь ей не суждено проснуться вновь.

В ту же секунду, видя печальный сон о несчастной богине, Баиюл проснулся, покинутый своей матерью. Сотворённый и тут же оставленный.

Открыв золотисто-жёлтые глаза, он узрел мрак, окутывающий всё вокруг. Только спокойный ветер ласково гладил длинные чёрные волосы, вызывая толпы мурашек, бегущих по бледной гладкой коже. В нос бил запах сырости и пыли – остатки предыдущей жизни.

Мир был пуст. Вероятно, когда-то Маеджа наслала на него тьму, и наступил хаос, уничтожив всё живое.

Пусть Баиюл только очнулся, он унаследовал от Маеджи её память и желание, потому знал, какой была её последняя воля. Ей противиться он не посмел бы, и сам мир, в который отправила его мать, перенял эту волю на себя.

Долго Баиюл не бездействовал. Встав на крепкие ноги, он пошёл вперёд, и с каждый шагом жизненная сила всё больше наполняла только что пробудившееся тело.

Приложив руку к груди, божественное дитя ощутил нечто удивительное: каждый стук его сердца, если как следует прислушаться, отзывался до боли знакомым эхом. То был голос Маеджи. Где-то глубоко внутри себя, в самых недосягаемых уголках новорожденной души, всё ещё ютились её частицы.

Множество богов, ступивших на путь протеста, сгинуло. Каждый из них отплатил сполна. Лишь единицам удалось прорвать этот купол, не позволяющий следовать своей воле. Вероятно, у Маеджи всё же получилось преступить запретную грань тем, что часть себя в лице сотворённого дитя она отправила за пределы своей тюрьмы.

Множество дней Баиюл шёл вперёд, останавливаясь лишь для того, чтобы как следует осмотреться. Взбираясь на лысые горы, минуя пустыни, он глазел вдаль, пытаясь заглянуть за горизонт. Свой мир Всеотец желал изучить досконально. Вокруг тысячи дорог, и каждая вела в неизвестность. С ней Баиюл столкнуться не боялся. Будто бы его глазами уснувшая навек богиня осматривала просторы, недоступные для неё.

Этот бескрайний континуум он решил назвать Ферасс.

Дни сменяли ночи, зимы уступали вёснам. Годы шли неумолимо быстро, но их течение дитя Маеджи не замечал.

Наткнувшись в своих путешествиях на горную реку, он уселся на берегу, вспомнив, как мать его смотрела на озёрную гладь, но не видела в ней своего отражения.

Эта река была настоящей. Она источала приятную прохладу и успокаивающий запах свежести. Стоило приблизиться, как маленькие блестящие капельки тут же упали на волосы и лицо – поток воды нёсся вперёд, ударяясь о камни и разбиваясь на жидкие осколки, словно стекло.

Баиюл опустил в неё руку, а потом вытащил. В ладошке оказался стекающий сквозь пальцы песок. Он совсем не подходил для придания формы. Тогда дитя Маеджи принялся рыть на берегу, неподалёку от воды, и обнаружил глину. Помяв её в руках, Баиюл понял, что эта порода сможет сохранить слепленную фигуру. Ловкие пальцы взялись за дело, и уже скоро первая заготовка начала обретать очертания. Слепленная голова выглядела пока ещё непримечательно, но Баиюл педантично и скрупулёзно работал над ней. Запачканный глиной, будто искусный скульптор, он с осторожностью ваял лицо будущему созданию. И днём и ночью его работа не прекращалась.

Постепенно голова обрела симпатичное лицо: на нём были прикрытые, пока что ещё спящие глаза, аккуратный нос, тонкие, но при этом очень красивые губы. А потом у головы появилось и тело. Не слишком высокое, но крепкое и стройное.

Баиюл не упускал из виду ни одну деталь. Каждый палец, каждый волос и даже ресница – всё имело огромное значение.

Вода из реки помогала сгладить неровности, а острые камни и ракушки легко отсекали лишнее. И однажды первое творение Баиюла было готово.

Усадив его перед собой, Создатель внимательно осмотрел глиняную фигуру. Много дней и ночей он ваял прекрасного юношу, чем-то даже похожим на него самого.

Довольный своей работой, Баиюл решил, что первая созданная им жизнь имела несравненно важное значение. Первая и неповторимая.

Взяв глиняную руку в свою, дитя Маеджи гладил изящную кисть. Потом коснулся красивого лица.

Как истинный создатель, Баиюл любил своё творение.

И взяв острую ракушку, он сделал глубокий порез на своей руке, чтобы кровь как следует вытекала. Такую же ранку пришлось сделать и на руке глиняного юноши, чтобы кровь проникала в неё и распространялась по жилам, наполняя тело жизнью.

А потом, словно от яблока, он отломил половину от своего сердца и поместил её в грудь фигуры. Оставалось лишь ждать.

И на глазах статуя начала обретать тепло и мягкость. Кожа из серой глиняной начала принимать тот же оттенок, что и у Баиюла. Волосы почернели, возымели иную структуру. А потом, спустя несколько дней, ресницы дрогнули, и творец замер в ожидании. Юноша медленно поднял тяжёлые веки, такими же золотисто-жёлтыми глазами взглянув на своего создателя. Он дышал, двигался, видел и слышал. Он был живым и настоящим.

– Твоё имя Бьерн, – произнёс Баиюл тихо. – А моё…

– Баиюл, – закончил фразу юноша. – Ты мне снился. Я тебя… откуда-то знаю.

Будто пытаясь убедиться в том, что всё происходит наяву, дитя Маеджи осторожно коснулся волос новоиспечённого создания, чтобы почувствовать их в пальцах. Бьерн был настоящим. Первым из рукотворных.

– Я разделил с тобой своё сердце. Отдал половину.

Рука Бьерна ещё плохо слушалась, но, очень стараясь, он поднял её и, не в силах согнуть тонкие изящные пальцы, приложил к груди. В ней в самом деле чувствовалось биение.

– Тепло, – заключил юноша. Тонкие губы тронула умиротворённая улыбка.

Сотворив себе брата, Баиюл не смел прерываться на отдых. Обратившись с мольбой к высшим силам, он призвал четыре элемента, разделив между ними части своего бессмертия. Создания, которых бог не сотворял, были ниспосланы вселенной и имели своё предназначение. Их называли нерукотворными. Они поселились среди людей и создали Элементальный Альянс.

Всего бессмертных было четверо.

Дева Солнце – несущая в своём естестве истинный солнечный свет. Состоящая из энергии светила, она была рождена для того, чтобы озарять жизненный путь смертных, ведь в Ферассе, где царило лишь запустение, не было ни света, ни тепла.

Её спутница – Госпожа Небо – обладательница небесной ауры. Хранящая безмятежность и дарующая покой. Подаренный ею голубой купол, накрывший мир, защищал живущих от темноты и холода, что стремились проникнуть в Ферасс и вновь поселить на его землях всепоглощающую пустоту.

Господин Вечность, имя которого Азариас, был приведён для того, чтобы Ферасс имел связь с самой Вселенной, ведь именно она указывала путь всем живым. Его сопровождали звёзды, и они даровали душам вечность, возможность переродиться в чистую энергию и стать единым целым с фундаментом мира, подпитывая его. Ведь без этого процесса существование Фрасса было бы невозможным.

Его супруга – Госпожа Мудрость – принесла людям учения и навыки, благодаря которым они строили города и деревни, создавали технологии и произведения искусства. Она была голосом разума. Её аура распространялась широко, даруя возможность жить цивилизованно.

Так образовались две центральные обители: Обитель Веры и Обитель Вечности. Они распростёрлись по Ферассу, уходя вдаль. Тысячи дорог и троп вели к ним или же наоборот – уводя прочь. Под светилом, что принесла Дева Солнце, зародились новые леса, поля и степи.

А потом, наполнив Ферасс светом, Баиюл повторил тот же обряд создания и воскрешения глиняных статуй, порождая собственный народ. Только сердце не отдал больше никому, лишь наделял каждого кровью, чтобы наполнить жизнью.

Тысячелетия ушли на сотворение целого народа. Люди, когда-то бывшие только глиной, теперь двигались, имели сознание и душу. Миллионы рукотворных начали жить под господством четырёх великих бессмертных, и правили те мирно, без остатка отдавая рукотворным свои дары. Когда-то уничтоженный прогрессом мир вновь ожил, и теперь на землях его начиналась новая эра.

Глава 2. Пробуждение.

Аелия внезапно очнулся от кошмара, подскочив на постели, словно чья-то цепкая рука, схватив за самую душу, вытащила его из непроглядно тёмного небытия. Всё тело было мокрым и липким. Чёрные длинные волосы пристали к потному лицу и шее. Перед глазами стоял непроглядный туман, в ушах громко звенело. Юноша никак не мог понять, где находится, и что с ним произошло. Восстановить предшествующие его состоянию события в памяти не удавалось, как бы старательно он ни пытался – тупая боль грохочущими раскатами подавляла способность мыслить трезво.

Простыни смялись под его ослабшим телом, а одеяло и подушка вовсе свалились на пол от, очевидно, беспокойного сна.

Вокруг стояла оглушительная тишина, а на прикроватной тумбе тускло горела керосиновая лампа. Её золотистый огонёк легко подрагивал, но даже этот слабый источник света нещадно бил в сонные глаза, вызывая очередные приступы головной боли.

Пару мгновений Аелия сидел на кровати, тяжело дыша и озираясь по сторонам. Кошмар, что снился ему, казалось, не закончился даже после пробуждения. В воздухе зависло какое-то непонятное напряжение, и от него складывалось впечатление, будто бы со всех сторон, из каждого тёмного уголка, пялятся хищные взгляды.

Мысль о чьих-то голодных глазах вытащила из памяти чёткое воспоминание – нечто напало на Аелию в лесу и, кажется, даже поранило его. Стоило представить образ плотоядного существа, жадно кусающего за ногу, как на накатило невероятное беспокойство и паника. Они заставили Аелию вскочить с кровати и помчаться куда-то, но ноги, ослабшие и одеревеневшие, совершенно не слушались, и потому не удержали Солнце – он с грохотом рухнул на пол, развалившись на мягком ковре. Голый и совершенно растерянный, юноша пыхтел от напряжения, всё больше поддаваясь беспричинному коварному страху. Он то и дело оглядывался по сторонам, лёжа на полу, но, словно ослеплённый, не видел ничего. Зажмурив глаза, Аелия потёр их в попытке сбросить остатки пелены, но это не помогло прийти в себя окончательно. Ему захотелось кричать и звать на помощь. Солнце лежал на полу, будто беспомощное брошенное дитя, не в силах подняться самостоятельно. Руки дрожали. Ноги безвольно волочились и не могли поднять юношу. Ещё немного, и его безумие могло достичь пика, лишив разума раз и навсегда, но тут двери в комнату открылись. На пороге появился кто-то, вроде бы, настоящий, не из сна. Аелия не мог знать наверняка, так как не доверял собственным чувствам в данный момент. Ему всё ещё чудилось, будто происходящее – вовсе не реальность, а кошмарные грёзы, хитро прикинувшиеся ею.