Кощеева жена

И Матрена вскоре заскучала. Наконец, она призналась самой себе что ей интересно с Тихоном, а без него скучно. С ним можно было поговорить обо всем на свете. Он не вел себя по отношению к ней, как другие мужчины, которые с детства считают, что бабы нужны лишь для того, чтобы вести хозяйство и рожать детей. Тихон считался с Матреной, уважал ее мнение, он восхищался ее умом и упрямым духом и изо всех сил пытался стать ей другом.

Однажды, когда они вместе сидели на заднем дворе и смеялись над маленькими щенками, которые, рыча, пытались отобрать у матери большую говяжью кость, к ним подошел Яков Афанасьич. Он дал Тихону отеческий подзатыльник, а Матрене погрозил кулаком.

– Коли только увижу, Матрёшка, что ты над сынком моим смеешься да издеваешься, возьму вицу и выпорю тебя, как сидорову козу. Месяц на спине спать не сможешь. Так и знай!

Матрена отошла от Тихона подальше и отвернулась,зло сжав зубы. Тихон в присутствии отца боязливо опустил плечи и сник.

– А ты, Тишка, ее не бойся. Она – твоя баба, ее можно за грудь трогать да за зад щипать. Глядишь, через пару годков уже внуков нам народите. Да построже с ней будь, пусть привыкает подчиняться мужику. А хочешь, так можешь и сам наказать ее, если чувствуешь, что распоясалась. Кнут – в конюшне. Пори, если хочешь! Никто тебе и слова не скажет. Жен надо в узде держать!

Когда Яков Афанасьич ушел, Тихон еще какое-то время стоял молча, но потом все же повернулся к Матрене с виноватым лицом и робко заговорил:

– Не обижайся на отца. Семья у нас большая, вот он и привык всеми командовать.

Матрена взглянула на него исподлобья, поправила платок и скрестила руки на груди.

– Если только попробуешь меня за зад ущипнуть, Тишка, лишишься передних зубов. Запомни это, муженек!

Парень покраснел, отвел глаза в сторону, потом сплюнул на землю и ушел в хлев.

***

Лето выдалось жарким. После длинного трудового дня, когда душный воздух постепенно охлаждали густые синие сумерки, Матрена и Настасья отправлялись купаться на озеро. Это было их время, мужчины купались по утрам. После дневной жары купание было похоже на райское блаженство – войти в прохладную темную воду сначала по колено, потом по пояс, а потом зайти по самую шею, раскинуть руки и чувствовать, как вода сжимает все внутренности…Это ли не рай? Настасья хорошо плавала, а Матрена плавать не умела, только стояла по шею в воде.

Как-то во время купания высокие приозерные кусты зашевелились, и из них вдруг вышел Тихон. Увидев перед собой двух обнаженных девушек, стоящих по пояс в воде, он остолбенел, а потом резко развернулся и неуклюже побежал назад, скользя по мокрой от росы траве. И тут же в кустах послышался низкий, хриплый смех Якова Афанасьича.

– Эх ты, сосунок! Мамкино молоко еще, поди, на губах не обсохло! – весело проговорил он, перешагивая кусты и скидывая на ходу свои портки.

Девушки, увидев свекра, завизжали, присели в воду.

– Яков Афанасьич, вы ведь рано утром на озеро ходите! – воскликнула Матрена.

– А чего мне вас спрашивать? Когда хочу, тогда и хожу!

Мужчина потянулся и вошел в воду. Проходя мимо Матрены и Настасьи, он, как бы ненароком, задел их рукой. На Матренином плече его горячая ладонь задержалась дольше, девушка отпрыгнула в сторону, расплескав вокруг себя брызги, а потом выпрямилась и побежала к берегу. Прикрывшись сорочкой, Матрена обернулась, и от увиденного по телу ее прошла неприятная волна, заставившая сжаться низ живота.

Яков Афанасьич стоял совсем рядом с Настасьей, руки его блуждали по ее покатым бедрам и полной груди. Настасья не смотрела на мужчину, она склонила голову и совсем не сопротивлялась. Матрена почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. Ещё чуть-чуть, и ее вырвет. Она схватилась за живот и нырнула в заросли рогоза, а оттуда помчалась к дому.

Настасья пришла вскоре за ней – Матрена услышала из своей комнатушки, как скрипнула тяжелая входная дверь. Она спустилась на цыпочках вниз по лестнице и тихонько постучалась в комнату старшей невестки.

– Настасья, это я, открой, – еле слышно прошептала Матрена.

Спустя пару мгновений дверь приоткрылась, Матрена скользнула внутрь и прижалась спиной к стене.

– Я все видела! – прошептала она, чувствуя, как щеки горят от стыда, – Что это такое было, Настасья? Почему он лапал тебя, а ты молча стояла и сносила это?

Настасья зыркнула на Матрену злым взглядом и отвернулась.

– А что прикажешь делать?

Настасья резко обернулась, и Матрена вздрогнула от пронзительной силы ее темного, несчастного взгляда – он был злым и суровым. Губы сжались, глаза сузились, брови сошлись на переносице. Она сейчас была совсем другой – не той вечно веселой болтушкой Настасьей, которую знала Матрена.

Матрену затрясло, она неуклюже пожала плечами.

– Можно же Анне Петровне сказать, мужу письмо написать… – неуверенно проговорила она.

Настасья горько усмехнулась, встряхнула рыжими волосами.

– Анна Петровна ничего с этим не сделает. Они с мужем уже давно по разным горницам спят. Ей все равно. Да и глухая она почти – ничего не слышит, и ладно.

– А муж? – спросила Матрена.

– А мужа мне еще семь лет из рекрутов ждать. Даже если и напишу ему – чем он мне поможет? Да я и писать-то толком не умею.

Настасья устало вздохнула и легла в постель, укрывшись одеялом, несмотря на духоту в комнате. Матрена потопталась на месте, а потом подошла и присела рядом с ней. Они долго молчали, уставившись в разные стороны, потом Настасья грустно улыбнулась и сказала:

– Иди спи, Матрена. Завтра вставать ранехонько. Опять ведь проспишь.

– Пускай. Я лучше еще немного с тобой побуду, – попросила Матрена.

Но Настасья взглянула на нее строго и указала на дверь.

– Иди, – сказала она, – со мной все хорошо, не надо за меня переживать, ничего страшного не произошло. Иногда вот так что-то перетерпишь, а потом за терпение получаешь награду. Запомни это для себя, Матрешка.

– Ты это о чем, Настасья? – удивленно спросила Матрена.

–Ох, какая же ты еще маленькая и глупенькая! Я о том, что нужно быть умной и хитрой. Упрямство редко к добру приводит, а вот женская хитрость подчас помогает выжить.

Настасья замолчала и отвернулась к стенке. Вскоре дыхание ее стало ровным – она уснула. Матрена вышла из ее комнатки, бесшумно ступая босыми ногами по деревянному полу. На душе у нее скребли кошки. Матрена легла в свою кровать, но только ворочалась, а уснуть все никак не могла. Наконец, она села на кровати и высунула голову в маленькое круглое оконце. Во дворе, залитом лунным светом, стоял Яков Афанасьич. Его темная фигура показалась девушке жуткой и зловещей, гладкая лысина блестела, отражая лунный свет. Пытаясь справиться со страхом, Матрена сжала кулаки и зло прошептала:

– Проклятый Кощей!

И в этот момент мужчина резко обернулся и взглянул вверх, на маленькое круглое оконце под самой крышей. Матрена вздрогнула, отпрянула от окна, пригнула голову. Яков Афанасьич ухмыльнулся, погладил блестящую лысину и почесал в паху.

– Хороша девка! – проговорил он, – как взглянет, так будто кипятком ошпарит!

Он еще немного постоял, наслаждаясь ночной благодатной прохладой, а потом ушел в дом. Вскоре по всему дому разнесся его громкий храп.

***

Следующие несколько дней тоже выдались жаркими, но на озеро Матрена больше не ходила. Ей хотелось еще раз поговорить с Настасьей, но свекр освободил ее от работы и несколько дней старшая невестка провела дома, вышивая и глядя в окошко, на улицу она не выходила из-за жары. А Матрена все никак не могла избавиться от нехорошего ощущения внутри, поэтому старалась избегать и Тихона, и Якова Афанасьича.

Но как-то днем Тихон все же нашел ее, спрятавшуюся от зноя под сенью старых яблонь.

– Чего тебе? – недовольно спросила Матрена, обмахивая лицо от надоедливой мошкары.

– Видел, что ты плавать не умеешь. Хочешь, я научу? – спросил Тихон.

Матрена взглянула на него, прищурив глаза. Лицо парня блестело от пота, рубаха липла к груди, он теребил пальцами ее края, он всегда что-то перебирал в руках, когда волновался.

– Это не так сложно, как кажется, – проговорил Тихон с серьезным лицом.

Матрена вздохнула. Окунуться в воду ей очень хотелось, жара была просто невыносимая. Она махнула рукой и пригладила рукой влажные волосы.

– А пошли! – ответила она.

– П-правда, пойдешь? – заикаясь переспросил Тихон.

– Пойду, сказала же, – нетерпеливо проговорила Матрена.

– Тогда буду ждать тебя ночью на озере. После полуночи там никого не бывает, я проверял.

Матрена кивнула.

– Только ты будь в этот раз в одежде. Ладно? Иначе не буду учить.

Мальчишка покраснел, отвернулся и пошел прочь быстрым шагом, а его, так называемая, жена залилась звонким смехом. Матрена не восприняла предложение Тихона всерьез, но на озеро после полуночи все же пришла, захотелось освежиться.

Ночь была светлая, все вокруг было подернуто сумерками, а с середины озера к берегу плыл густой туман. Никого, кроме Матрены, здесь, и вправду, не было, она не стала снимать сорочку и зашла в воду прямо в ней. Ткань моментально промокла и прилипла к телу, очерчивая все линии и изгибы Матрениной фигуры. Она присела и на несколько секунд ушла под воду с головой, а когда вынырнула, увидела на берегу неподвижно стоящего Тихона. Он смотрел на Матрену, но заходить в воду не решался.

– Ну учи, коли наслался! Чего встал? – весело крикнула Матрена.

Тихон скинул рубаху и, смущаясь от пристального взгляда девушки, вошел в воду. Его длинные светлые вихры намокли и висели длинными прядями вдоль лица. Он был бледен и напряжен. Взяв Матрену за руку, он повел ее за собой на глубину.

– Смелый ты, Тишка! По ночам купаешься. Неужто русалок не боишься? Вдруг как утянут тебя под воду! Останусь ведь тогда вдовой!

– Нету никаких русалок. Я тут сызмальства купаюсь. Надо было, давно бы утянули, так что не болтай глупости!

Тихон нахмурился, и Матрена рассмеялась, брызнула ему в лицо водой.

– Чего это ты сегодня такой серьезный? А?

Она вдруг оступилась на скользком иле, не удержалась на ногах и ушла с головой под воду. Тихон подхватил ее за талию и помог встать, а когда она прокашлялась, сказал:

– Руки раскидывай в стороны и ложись на воду, она сама тебя будет держать.

– Я не могу, я боюсь! – воскликнула Матрена.

– Не бойся, я буду поддерживать тебя. По-другому плавать не научиться, – уверенно произнес Тихон.

Матрена попыталась лечь на воду, но у нее не получилось, и она снова окунулась с головой.

– Ну хоть волосы от сена прополощу! – смеясь, сказала она, отжимая свои намокшие черные косы.

После нескольких неудачных попыток лечь на воду, Матрена оттолкнула Тихона.

– Все, Тишка, устала я булькаться. Ничего не выйдет, только воду зря мутим! – недовольно сказала она.

– Раз устала, продолжим завтра. Буду ждать тебя в это же время.

Матрена удивленно посмотрела на парня.

– Я не отступлюсь, пока ты не поплывешь, – сказал он и, подняв с земли рубаху, пошел к дому.

– Ну вот еще, какой хозяин нашелся! Не дорос еще хозяйничать! Вот возьму и не приду завтра! – крикнула ему вслед Матрена.

Тихон от ее слов сжался так, что даже как будто бы уменьшился в размерах. Матрене стало стыдно за свою резкость, и она поспешно воскликнула:

– Да приду я, приду! Слышишь?

Но Тихон уже скрылся в приозерных кустах и ничего не ответил ей.

***

Через месяц тайных ночных встреч на озере Матрена довольно сносно плавала. За это время они еще крепче сдружились с Тихоном. Ни разу мальчишка не воспользовался наставлениями отца и не обидел Матрену ни двусмысленным прикосновением, ни взглядом, а ведь мог бы – целый месяц он поддерживал ее на воде. Матрена от этого еще сильнее прониклась уважением к парню. В одну из ночей, он сказал ей:

– Если вдруг папаша к тебе будет строг или несправедлив, ты мне скажи.

Матрена взглянула на него и ничего не ответила, отвернулась молча. Что мог сделать худой, тощий мальчишка против своего взрослого, сильного родителя? Даже если бы захотел, ничего бы не сделал, просто не смог бы ему противостоять.

У Матрены перед глазами вновь возникла сцена на озере: бледная, покорная Настасья и огромные ручищи Якова Афанасьича на ее груди. Матрену передернуло всю – от макушки до пят, тело покрылось мурашками. Она даже потрясла головой, чтобы прогнать навязчивое видение.

“Ох, Тихон! Ты ведь и сам-то родителя, как огня боишься. Что же ты можешь сделать?” – подумала она, но вслух лишь тихонько вздохнула.

Летняя жара постепенно сошла, и ночные свидания Тихона и Матрены прекратились.

***

Матрена старательно избегала встреч со свекром, но иногда все же пути их пересекались. И каждый раз, в доме ли, на улице ли, Яков Афанасьич как бы ненароком, невзначай касался ее. То шутливо хлопал по плечу, когда она пробегала мимо него с коромыслом на плечах, то ласково поглаживал по спине, когда она месила на кухне тесто, а один раз он ущипнул Матрену за зад. Это случилось прямо за ужином, когда она подносила ему горшок с кислыми щами.

– Ай! Вы чего, Яков Афанасьич? – вскрикнула она, да так громко, что на крик обернулась даже наполовину глухая свекровь.

– Что стряслось? – спросила женщина, строго глядя на Матрену.

– Ничего, Аннушка! Это я ногу молодой снохе случайно отдавил, – громче, чем обычно, пробасил Яков Афаначьич, чтоб жена услышала.

Матрена открыла было рот, но свекр так злобно взглянул на нее из-под кустистых бровей, что она отвернулась и покраснела. Ставя второй горшок щей перед Тихоном, она отвела взгляд в сторону, чтоб не видеть лица мужа.

– Не слишком-то проворная тебе женка досталась, Тишка! – воскликнул Яков Афанасьич и теперь уже нарочно шлепнул Матрену по заду. Матрена сжала зубы и уже готова была развернуться и ударить наглого мужика по широкой морде, как тут внезапно Тихон вскочил со своего места и закричал:

– Ты, батя, Матрену мою не трожь!

Голос его прозвучал по-ребячески звонко, он весь покраснел от волнения пуще прежнего и даже кулаки сжал для убедительности. Яков Афанасьич сплюнул в сторону, хмыкнул довольно и потрепал сына по плечу, как расшалившегося щенка.

– Никак мужаешь, парень? – насмешливо спросил он.

Тихон ничего не ответил и, не притронувшись к дымящимся щам, встал из-за стола и выбежал на улицу, хлопнув дверью.

– Ты, парень, расти, да с родителем палку-то не перегибай, а то ведь треснет тебе же по лбу! – грозно гаркнул мужчина вслед сыну.

Матрена притаилась, как мышь и наблюдала за Тихоном в маленькое кухонное оконце. Тихон взял топор и принялся яростно колоть дрова. Он колол огромные тюльки с таким остервенением, что щепки летели во все стороны. В эту самую минуту в груди Матрены разлилось что-то теплое, а губы девушки расплылись в улыбке.

Той же ночью Матрена на цыпочках, чтоб никто не услышал, прокралась в комнату Тихона. Притворив за собой дверь, она прислушалась к мерному посапыванию, а потом позвала:

– Тиша! Тиша, проснись!

Сопение стихло, Тихон заворочался, а потом резко соскочил с кровати.

– Кто здесь? – испуганным шепотом спросил он.

– Да я это, я! – торопливо ответила Матрена и подошла к парню ближе.

– Матрена, ты? Тебе чего? Случилось что?

Голос Тихона прозвучал сонно и взволнованно.

– Ничего, – ответила Матрена, – поблагодарить тебя захотелось.

Тихон сначала удивленно округлил глаза, а потом опустил их, будто высматривал что-то на полу.

– Чего меня благодарить-то? —смущенно буркнул он.

Матрена взяла мальчишку за руку и слегка пожала ее. Она не знала о том, что чувствует в это мгновение Тихон, но у нее самой по спине побежали мурашки, а в груди стало горячо.

– Ты хороший, Тиша. Знаешь, я рада, что судьба нас с тобою связала. Я ведь думала, что ты капризный, избалованный сопляк, но нет, ты, Тиша, настоящий мужчина.

Тихон ничего не ответил, тогда Матрена снова пожала его влажную ладонь и тихонько, на цыпочках, вышла из комнаты. Поднимаясь в свою комнатушку, она вдруг остановилась на лестнице. Ее насторожил странный шум, доносящийся из комнаты Настасьи.

– Вот полуночница! Опять, наверное, засиделась за своим вышиванием! Пойду-ка растормошу её! Спать пора!

Матрена тихонько подкралась к двери и приоткрыла ее. Просунув голову в образовавшуюся щель, она всмотрелась в темноту. Но то, что она там увидела, заставило ее остолбенеть от ужаса…

Глава 3

Заглянув в комнату Настасьи, Матрена обмерла не то от удивления, не то от страха. Руки и ноги ее задрожали, но сама она при этом не могла сдвинуться с места, словно намертво приросла к полу. Перед ней стоял Яков Афанасьич. Лицо его было мокрым от пота, лысина блестела в темноте. Тяжело дыша, он натянул на себя портки. Увидев Матрену, он грубо оттолкнул ее в сторону и поспешно вышел из Настасьиной комнатушки.

Какое-то время Матрена стояла и молчала, не в силах вымолвить ни слова. Гнетущая тишина легла на ее плечи тяжким грузом.

– Настасья? – собравшись с духом, тихо позвала Матрена.

Настасья не откликнулась. У Матрены сдавило грудь от нехорошего предчувствия. Старшая невестка лежала на кровати – бледная, как покойница, с задранной кверху ночнушкой. Матрена устыдилась, увидев ее обнаженные бедра, отвернулась поспешно.

– Настасья! Настасьюшка! Что случилось? Он тебя снасильничал? Вот же Кощей! Старый козел! – дрожащим голосом проговорила Матрена.

Настасья повернулась на бок, прикрылась одеялом и прошептала:

– Вот тебе неймется, Матрена! Угомонишься ли ты? Не насильничал он… Сама я…

Матрена округлила глаза, открыла рот от удивления.

– Как это – сама?

Настасья обернулась к девушке, глаза ее горели дикими огнями, щеки пылали, рыжие завитки у лица растрепались.

– Ой, а ты будто не знаешь ничего про то! Такая вся невинная, что овечка! – прошептала она и улыбнулась ехидно.

Улыбка Настасьи сверкнула в темноте, как звериный оскал. Матрена отпрянула, на душу ее вновь лег тяжелый камень.

– Ты, Настасья, вечно загадками говоришь! Конечно, я не знаю ничего, но догадываюсь и хочу помочь тебе! – всхлипнула Матрена.

– Да не нужна мне твоя помощь! – закричала Настасья, – Какой от тебя толк?

Она отбросила одеяло, вскочила с кровати и толкнула Матрену в грудь.

– Ты здесь живешь без году неделя! Ты ничегошеньки не знаешь, чего тут у нас творится! Сидишь себе в своей каморке, бед не знаешь! Вот и сиди, пока дают сидеть. Только знай, что и твое спокойствие недолго продлится!

Лицо Настасьи скривилось, по щекам потекли крупные слезы.

– Расскажи мне все, как есть! – воскликнула в ответ Матрена.

Она схватила Настасью за руку, но та вытолкала ее из своей комнаты. Перед тем, как захлопнуть дверь, она прошипела ей в лицо.

– Чего рассказывать? Скоро и сама все узнаешь!

Поднявшись к себе, Матрена залезла в кровать и накрылась с головой одеялом. Несмотря на духоту, ее знобило. Она лежала и тряслась, обхватив себя руками. В голове, точно дикие пчелы, роились тяжелые мысли.

– Что за чертовщина тут творится? – то и дело шептала Матрена.

Лишь под утро взволнованную девушку сморил сон. Но едва она заснула, как в комнату к ней заглянула свекровь.

– Подымайся, Матрешка! Работы сегодня много! Некогда разлеживать.

Анна Петровна редко заглядывала к ней, а будить – совсем не будила. Матрену, которая любила поспать, всегда будила Настасья – забегала к ней до зари и, смеясь, рассказывала что-нибудь забавное, случившееся с ней накануне. Непривычно было слышать с утра не Настасьин звонкий смех, а скрипучий голос свекрови. Матрена вспомнила ночные события и тут же проснулась, сон как рукой сняло.

– Уже бегу, маменька! – крикнула она свекрови в ответ.

Соскочив с кровати, Матрена быстро натянула на себя платье, заплела косы и спустилась в кухню. Свекровь уже вовсю хлопотала – растапливала печь, чтобы поставить туда пухлые ржаные караваи.

“Вот ведь кому не спится!” – подумала про себя девушка, споласкивая водой заспанные глаза.

– Где же Настасья? Почему не встает? – крикнула Матрена прямо в ухо женщине, чтобы та ее услышала.

– Настасья? Настасья-то наша приболела, пущай отлежится, – проговорила в ответ Анна Петровна.

– Как приболела? – растерянно переспросила Матрена.

Но свекровь уже не слышала ее, она схватила мешок с мукой, навалила на стол целую гору и принялась замешивать тесто на пироги.

– Давай, Матрешка, хватай ведра и ступай за водой к колодцу. Мне водица нужна. А потом Зорьку побегай доить, она уж, милая, заждалась. Да надо ее, родимую, в поле гнать.

Матрена взяла чистые ведра, повесила их на коромысло и вышла из дома. Позже, переделав все утренние дела, она только хотела навестить Настасью, но свекровь поручила ей новую работу:

– Беги, Матрешка, на базар, купи у Ермолаихи липового медку. Батюшка наш страсть как липовый мед любит. Пущай полакомится!

– У, Кощей несчастный, еще медом тебя кормить! – пробубнила себе под нос Матрена.

Повязав на голову платок, она взяла корзину и отправилась на базар. Купив у старухи Ермолаихи мед, она остановилась посмотреть яркие, цветастые платки. И в этот момент нос к носу столкнулась с Настасьей. У той на плечах был накинут новехонький платок – черный, с крупными алыми розами, с бутонами яркой, режущей глаз зелени и весь в золотой окантовке. Видать, только-только купила и тут же принарядилась. Щеки Настасьи раскраснелись от удовольствия, глаза засверкали, но увидев младшую невестку, она тут же ссутулила плечи, словно боялась осуждения, торопливо стянула платок, скомкала его наспех и сунула под мышку.

– Ты чего тут делаешь, Настасья? – удивленно спросила Матрена, – Анна Петровна сказала, что ты болеешь, а ты…

– Ну сказала и сказала. Мне, может, и правда, нездоровится!

Настасья сунула бабе с платками блестящую монетку и пошла прочь, высоко задрав голову. Щеки ее пылали румянцем, но взгляд был холодный и отчужденный.

– Тебе, поди, подсобить чем? – неуверенно спросила Матрена, дотронувшись до Настасьиного плеча.

Настасья сбросила ее руку и буркнула в ответ:

– Отстань от меня, Матрена! Не больна я. Просто Яков Афанасьич мне разрешил несколько дней не работать.

Матрена не нашлась, что ответить, лишь открыла рот от удивления, и Настасья скривила губы, резко развернулась и быстрым шагом пошла к дому.

– Платок, получается, тоже тебе Яков Афанасьич купил? – тихо прошептала Матрена.

Она думала, что ее никто не слышит, но тут вдруг позади неё раздался ехидный женский голосок:

– А что, Матрёшка, ты сама-то без нового платка? Со свекром неласкова, что ль?

Матрена резко остановилась, развернулась. Перед ней стояла Таисия – высокая, чернобровая девица с длинным и острым, как у коршуна, носом. Таисия была главной сплетницей на селе, она всегда все про всех знала. Ее так и прозвали – Таисия-всезнайка. Рот у Таисии был большой и никогда не закрывался. Матрена резким движением схватила любопытную девушку за руку и процедила сквозь зубы:

– Ну-ка, Таисия, ты известная сплетница! Рассказывай мне все, что знаешь!

– Ай! – вскрикнула девушка, – Ты, Матрешка, взбесилась, али чего?

– Рассказывай, Таисия, я ведь от тебя не отстану!

Глаза Матрены засверкали так, что Таисии померещилось, что из них сыплются искры. Она не понаслышке знала нрав Матрены. Как-то они столкнулись характерами на вечорке, решив переплясать друг друга. В итоге, веселая топотуха переросла в драку. Тогда они знатно потрепали друг друга – Матрена расцарапала Таисии левую щеку, а та в ответ выдрала ей целый клок волос.

– Да о чем рассказывать-то тебе, подруга? – насмешливым голосом спросила Таисия.

– Про свекра моего что знаешь?

Матрена прищурилась, глядя в хитрое лицо Таисии.

– А то будто сама не знаешь! – загадочно ответила та.

– Если б знала, не спросила бы! Я ведь тебя, Таисия, на дух не переношу, я б к тебе по собственной воле и не подошла бы никогда!

Таисия рассмеялась, запрокинув голову, выдернула свою руку из руки Матрены и воскликнула:

– Ой, подружка! Ну и дура же ты! Продала тебя твоя тетка старому снохачу, а ты и в ус не дуешь.

– Снохачу? – переспросила Матрена.

– Угу, – кивнула Таисия, – Все знают, что Яков Афанасьич – снохач. Сыновей своих он так рано женит, чтобы с молодыми снохами любиться. А ты думала отдыхать будешь, пока муженек твой не повзрослеет?

Матрена приоткрыла было рот, но ничего не сказала, отвернулась. А вредная Таисия, увидев растерянность на лице девушки, прощебетала весело:

– Ничего, недолго тебе осталось! Скоро все сама узнаешь. А потом вместе с Настасьей будешь новые платки на базаре выбирать, да глаза в сторону отводить.

Девушка рассмеялась дерзко и звонко. Матрена побледнела, опустила голову. Ей, наконец, все стало ясно. Теперь она поняла, к чему принуждает свекр Настасью. Кто такой снохач, она прекрасно знала. На вечорках девушки, собравшись плотным кружком, обсуждали разное, в том числе и запретные, стыдные темы – кто кого опозорил, кто от кого на сторону бегает, кто с кем по кустам целуется, кто родил без мужа. Снохачей тоже обсуждали и проклинали их, сплевывая через левое плечо по три раза, чтобы, не дай бог, кому-нибудь не попасть в такую кабалу. И вот она, Матрена, попалась. В голове у девушки никак не укладывалось, как родная тетя могла с ней так поступить.