Зачарованная кровь

– Есть идея.

Вдохновлённо взмахнув руками, Маиса достаёт из шкатулки на столе булавки и вторую драгоценную бабочку и садится передо мной на колени. В следующий миг ловкие руки мастерски подбирают с одного края подол и закалывают у колена, создав иллюзию разреза.

– Выше, – ухмыляюсь я, одобряя её шалость.

Раз отец решил распоряжаться не только моим телом, но и гардеробом, пусть любуется плодами трудов. Заодно и укреплю при дворе мысли о свободном нраве наследницы. А если Анвар сочтёт меня гулящей особой, не достойной его высоких моральных качеств – выйдет вовсе идеально.

– Насколько выше?

– До самого края чулок.

– Тогда я не советую вам сегодня танцевать. – Покорно выполняет приказ Маиса, украшая шёлк бабочкой ровно на грани приличного уровня и выпрямляясь. – Иначе королева от вопля разродится без бремени.

– Надеюсь, после этого лекарь зашьёт её бездонную дыру. – Закатив глаза, я благодарно улыбаюсь: – Спасибо, дорогая. Что бы я без тебя делала.

– Сошли бы с ума от скуки, безусловно, – щебечет Маиса, строя хитрую лисью мордашку, и довольно поправляет украшение на моей шее.

Ожерелье ледяное и тяжёлое, настоящий ошейник. Терпеть не могу таких громоздких драгоценностей. Как и душные приёмы, на которых единственная радость – это забиться в угол с лордом Белларским и обсудить текущее положение дел. На правах претора казначейства и моего бывшего учителя он всегда охотно делится информацией. Может быть, повезёт и сегодня разузнать через него, что на самом деле творится в песках у границ Афлена. Ещё бы хоть одно достижение на мой счёт, пропуск в палату преторов… Подавление восстания было бы мне очень кстати.

Мы выходим из покоев и чинно идём по коридору, негромко переговариваясь. Чувствую на своём бедре взгляды облачённых в пепельно-серые кители стражников у дверей и едва сдерживаюсь от счастливого смеха. Не нужно диктовать мне условия, потому что всё равно выверну ситуацию в свою пользу. И сегодня я покажу Анвару Эгертону, что ему не нужна такая вздорная и безнравственная жена. Даже с титулом будущей королевы.

Бальный зал украшен непривычно пафосно, будто и впрямь большой праздник, а не визит какого-то отпрыска с дальних южных окраин. Золоченая лепнина, насыщенно-синие портьеры на окнах и до блеска натертый мраморный пол, расписные вазоны с пышными букетами династических голубых роз, шипастой каймой выдолбленных и на колоннах. Символ правящего рода наряду с оскаленной пастью барса, составляющие наш герб, развевающийся на гобеленах: голова горного хищника в ореоле плетей и бутонов. Отец пускает пыль в глаза, очевидно.

Меня представляют, на миг заглушая музыку и тут же вновь возвращая звуки скрипки и виолончели. Маиса отходит к другим фрейлинам на бархатные диванчики: мои чуткие уши среди придворных сплетниц. Присев в реверансе перед двойным королевским троном, покорно здороваюсь:

– Доброго вечера, отец. Миледи. – Удостоив мачеху кивком, не без удовольствия подмечаю, как заливается краснотой её напудренное рыбье лицо, а глаза готовы выскочить из орбит: похоже, моя брошка оценена по достоинству.

– Святая Сантарра, сестра, у тебя потрясающие способности испортить лучшие наряды! – вдруг брякает сбоку Таиса, и вот её золочёное платье преисполнено приличий. Только никакой безвкусно дорогой мешок не скроет жирных складок и отсутствие талии, а накладные локоны не добавят одутловатому лицу привлекательности.

– А у тебя потрясающий талант съесть запечённого кабана целиком: каждому своё, – сладкой улыбкой расплываюсь я, улавливая, как народ в зале приглушает разговоры, прислушиваясь к очередной перепалке в монаршей семье. Что поделать, среди этого напыщенного сброда, презирающего меня уже только за иное происхождение, лишь отец может считаться родным.

– Хватит, девочки, – неожиданно добродушно вмешивается он, пригубив бокал вина. – Давайте хоть один вечер проведём без ваших упражнений в остроумии. Виола?

Его седая бровь многозначительно взлетает, и я знаю, что это за взгляд. Пусть король давно сдался во власть пиров и приторных речей мачехи, когда-то он умел подчинять одним блеском малахитовой радужки глаз. То, что я пыталась перенять помимо их унаследованного цвета.

Покорно приближаюсь к трону и встаю рядом с ним, попутно осматривая зал. Невольно ищу среди толпы и гомона светских бесед высокую фигуру в чёрном сюртуке и тут же нахожу в компании второй сестры, Иви. Девчонка наматывает на палец рыжую прядь и смотрит на графа снизу вверх с открытым ртом, пока он что-то ей лениво рассказывает – за бестолковое выражение её лица даже неловко. Но что взять с пятнадцатилетней дурочки. Болотные духи, надеюсь, Анвар не подумает, что все особы голубой крови такие же бестолочи.

– Итак, дочь моя. Ты остыла и готова думать трезво? – негромко говорит отец, не поворачивая головы, и я чуть наклоняюсь к его уху.

Нам не впервой обсуждать дела таким образом, а главное, что за музыкой и звоном бокалов нас не услышит даже мачеха с соседнего трона. Давно же он не проявлял такого интереса к чему-то кроме ломящегося от яств стола и кувшинов с напитками.

– Да, отец. И мои мысли привели меня к тому, что, похоже, вы со своим другом герцогом пытаетесь устроить брак ваших детей, – честно высказываю я своё вполне логичное предположение, чем вызываю приглушённый смешок:

– Ты не веришь в разговоры о восстании? Что это единственный и самый приемлемый путь?

– Проверить это легко одним запросом в палату преторов. Хотя можно и ещё быстрей узнать правду, спросив лорда Белларского…

– Спрашивай, – неожиданно спокойно раздаётся в ответ, и взгляд отца тоже застревает на чёрной макушке графа Эгертона. Я нервно сглатываю, чувствуя привычный холодок между лопаток. Ха, будто мне вообще бывает тепло. – Но неужели ты думаешь, что я настолько заплыл роскошью и не проверил всё сам ещё когда делегация из Манчтурии только пересекала границы герцогства? Наивная моя дочь, тебе ещё многому нужно учиться.

Он делает следующий щедрый глоток, допивая вино до дна. Сапфиры, которыми инкрустирована его корона, внезапно кажутся наполненными благородной кровью династии. В блестящих золотых перстнях на пухлых пальцах отражается хрусталь огромной люстры. Глубоко вдыхаю витающий в зале запах из смеси парфюмов, закусок с фуршетных столов, роз и сливового вина.

Спокойствие, нужно быть спокойной и сдержанной. Криками ничего не добьёшься, кроме очередного скандала на радость Глиенне. А вот разумные доводы порой могут творить чудеса, так что я сильнее приглушаю голос для нового предложения:

– Тогда отправьте меня подавить восстание. Дайте шанс снова проявить себя, завоевать расположение народа и доверие аристократии. Я не подведу, клянусь.

Отец с сомнительным прищуром чуть поворачивает голову, ловя мой взгляд – всего на миг, и за этот миг я успеваю уловить в выражении его лица застарелую боль. Тень ужасного прошлого.

– Порой ты так напоминаешь мне Эббет… Я не могу рисковать тобой. Это дикие края и дикие нравы. Ты надежда Афлена, а твоя мать уже дала тебе едва ли не облик святости в глазах людей. И ты низводишь её жертву в ничто, заявляясь сюда в обличье уличной девки.

В тоне отца нет никакого укора, но невозможный стыд прожигает грудь и печёт глаза. Чуть прячась за спинку трона, тяну дрогнувшие пальцы к бабочке на бедре и убираю её, позволив подолу упасть на мыски давящих туфель. Он прав. Я сегодня сама не своя из-за всех этих внезапных новостей. Какие-то отчаянно безумные и детские шалости, не достойные моего титула… и мамы.

– Вы и правда думаете, что, сделав из меня сосуд смешения кровей, почтёте мою мать больше? – с трудом нахожу достойный ответ, раздавшийся над ухом отца раздражённым шипением.

– Уверен. Эббет была абсолютно лишена любых предубеждений, как и я сам, иначе бы не женился на дочери рыбака. Прошу, Виола, хотя бы присмотрись к нему. Дай шанс. Я не женю вас, если ты будешь против, но это смешение рас – великое благо для всего королевства. Мы покажем на самом высочайшем уровне, насколько дружественно настроены к темнокожим, а дети такого союза станут живым знаменем объединения.

Я понимаю, о чём он. Я сама такое же живое знамя, плод любви короля и рыбачки. Вот только почему рыбачка прожила ровно столько, чтобы родить меня на свет, а новой королевой стала стервозная графиня с бездонной маткой – вопрос, на который давно ищу ответ в туманно-серых глазах Глиенны.

Но прокляни Сантарра, если меня пугает цвет кожи Анвара, дело вовсе не в этом: его внешнюю очаровательность сложно отрицать. Просто я не готова кого-либо посвящать в тайны своей болезни, о которой даже отцу известно далеко не всё. А сделать это придётся в первую же брачную ночь. Такое не скрыть, когда чужие лапы будут шарить по ледяному и безразличному телу. Даже от отголоска подобных мыслей крутит тошнотой живот.

– К тому же, Анвар действительно приятный молодой человек, не лишённый талантов, – продолжает отец, не замечая неловкой паузы. – Граф Эгертон, будьте любезны, сыграйте нам! – вдруг приглашающе кивает он на центр зала.

– С удовольствием, мой король, – тут же вскидывает голову тот с такой надеждой, будто только и ждал повода избавиться от компании Иви.

За несколько широких шагов он подходит ближе к трону, на ходу почти неуловимым жестом выхватив из рукава сюртука длинную, причудливо изогнутую флейту – не уверена, что инструмент называется именно так, но чем-то похож. Смолкает скрипка и притихают разговоры, когда Анвар подносит флейту к губам и прикрывает веки. Ловкость пальцев графа заставляет нескольких придворных дам томно закатить глаза, обмахиваясь веерами, но он на них и не смотрит. Не дыша слежу за ним и замечаю, что вся тыльная сторона правой ладони будто покрыта буграми, сморщенные линии тянутся за рукав, как рябь на воде. Похоже на страшные последствия ожога, и я передёргиваюсь, представив, как были получены эти уродства.

Что ж, не так он и безупречен, каким показался на первый взгляд.

Странная, незнакомая мелодия вырывается из инструмента – настолько тонкая, словно мерещится. Как ветер в волосах, когда я седлаю любимицу Шитку и несусь подальше в поля, где нет нужды держать прямо спину, лгать и притворяться. Ноты становятся выше, и в моей голове вспыхивают картины, потрясающе живые картины-воспоминания.

Цокот копыт, запах свежескошенной травы, звон лошадиной сбруи. Капли дождя на лице, клянусь, я их чувствую! Как на удивление приятно тёплая влага стекает по щекам, как дорожки воды уходят по шее к декольте платья. В потрясении трогаю кожу вокруг ожерелья, понимая, что она абсолютно сухая. В этот момент музыка становится громче, настойчивей, ярче – и граф резко открывает веки, устремляя взгляд прямо на меня.

В магнетических глазах чернотой искрится смех. Он льётся в задорной музыке, и народ начинает тихо прихлопывать в ритм, а я застываю, не понимая, откуда появляется дрожь. Потому что капли никуда не исчезают, ощущение катящейся по телу влаги не отпускает, более того, они превращаются в нити колких сверкающих искр пламени, скользящих по коже. По груди, по животу, медленно достигая шелкового белья, вызывая мурашки.

Кусаю губу, совершенно растерявшись. Пытаюсь сбросить эти ощущения, незаметно отряхивая платье, но понимаю, что я всё ещё в бальном зале у трона отца, сухая, как и каждый слушатель. Кажется, это всё происходит только со мной и вовсе не наяву. А ещё, кажется, граф прекрасно об этом знает: финальная, свистящая нота разносится торжественным эхом и рассыпается звёздами в моей голове. Тяжело дышать, но ещё тяжелей признать, как тревожно трепещет в груди нечто незнакомо-волнительное. Тягучее. Приятное…

– Превосходно, граф, чудесная музыка! – оглушительно взвизгивает и хлопает первой Глиенна, и это моментально меня отрезвляет: посторонних капель на теле больше нет, лишь отголоски и странно зачастивший пульс. – Что это за инструмент?

– Благодарю, миледи. Это фейнестрель, народный инструмент моего края, – криво улыбается Анвар уголком губ, на мгновение склонив голову. Волшебная флейта вновь прячется в его расшитом серебряными нитями рукаве.

– Как мило, что вы чтите традиции и учите своих детей музыке простого люда. – Отец поворачивает ко мне голову, и я без лишних слов понимаю, что от меня требуется реакция, но отчаянно теряюсь.

Что это, болотные духи, вообще было? Это точно не просто музыка. Меня словно прокатили на лошади под мягким летним дождём, но этого никто не заметил.

– Спасибо, граф, – глухо и растерянно выдавливаю я, прилагая все усилия, чтобы не смотреть на его лицо.

Почему-то есть ощущение, что найду в прозрачности глаз веселье победителя. Только не понимаю, в какой игре. Что ж, ему точно удалось выбить меня из колеи, чем он моментально пользуется:

– Рад, что вам понравилось, Ваше Высочество. Не окажете ли честь выпить со мной ваших столичных вин? В Манчтурии несколько другие напитки. И нравы.

– Безусловно, Виола будет рада проявить гостеприимство, – с непреклонным нажимом отвечает за меня отец, и приходится покорно подойти к графу. Ноги невозможно тяжёлые, словно впрямь полдня провела в седле.

Анвар поворачивается и подставляет мне согнутый локоть, и вариантов нет, кроме как принять жест. Прокатившая по позвонкам дрожь становится чётче. В носу ещё свербит от запаха травы и петрикора.

– Прекрасно выглядите, миледи. – Я почти и не слышу этого дежурного комплимента за стуком крови в висках, зато от короткого шёпота по шее пробегают мурашки: – Но с бабочкой было лучше.

2. Добыча

Терпкий аромат чернослива, горько-сладкое ягодное послевкусие на языке. Глоток вина удивительным образом приводит в чувство, и я удобнее устраиваюсь на диванчике в приватном углу, пока граф Эгертон занимает кресло напротив, наполнив свой бокал. Он двигается завораживающе лениво, будто даёт мне лучше себя рассмотреть, но я и без того вижу руки и плечи бойца под строгим сюртуком, напоминающим военный китель. Уверена, что и он Анвару не чужд. Обычно в этом уголку я провожу все балы, в компании Маисы или лорда Белларского – уютно отгороженном от остального зала вазонами и канделябрами, с небольшим круглым столиком для напитков и хоть какой-то возможностью представить, что на макушку не направлены десятки взглядов.

– Признаюсь, я вам благодарна, – неожиданно для меня самой вырываются слова, которые спешно заглушаю новым глотком. Это точно была не я, а какая-то слепая пульсация в кончиках пальцев, не покидающее грудь волнение.

– Так понравилась музыка?

– Не за музыку. За то, что не потащили меня танцевать.

С тяжёлым вздохом кошусь на пары в центре зала, кружащих вальс под светом переливающихся в хрустале огней от люстр. Невольно поджимаю ноги, что вряд ли заметно под длинным подолом. Непременно попрошу Маису сжечь эти туфли.

Анвар хрипло усмехается и закидывает ногу на ногу, с сомнением глядя на вино в своём бокале. Приподняв его повыше, рассматривает лиловую жидкость на свет и только после этого подносит к губам. Вблизи его рука выглядит ещё более пугающе, кожа на ней отталкивающе бугрится. Ближе к запястью выглядит расплавленной и кажется, слишком далеко на предплечье рана не заходила.

Некстати вспоминаю, как эти же узкие губы несколько минут назад касались фейнестреля, выдувая незнакомые будоражащие кровь ноты. От нервов мокнут ладони. Со мной явно что-то не так. Обычно такой невозможно живой я могу себя чувствовать только после хорошей тренировки с Эдселем, когда нагрузка разгоняет заледеневшую в жилах кровь.

– Ваше вино недурно пахнет, но слишком крепкое – на моей родине напитки для праздников призваны развлечь, а не напоить в хлам, – задумчиво тянет Анвар, смакуя вкус, а затем всё же удосуживается посмотреть мне в глаза впервые с тех пор, как закончил играть, и я замираю, не в силах отвести взгляд. – Миледи, я же не безжалостный зверь, каковыми вы, судя по всему, считаете всех темнокожих. С первого мига, как вы вошли в зал, на вашем хорошеньком личике было написано выражение крайнего неудобства, бунтарства и сожаления о потраченном времени. У нас есть поговорка… «ходить в чужих сандалиях». Так вот, заставлять в чужих сандалиях танцевать было бы настоящим варварством.

В лёгком шоке открываю и тут же закрываю рот, теряя дар речи под этим пронизывающим, немигающим взглядом, который будто прожигает кожу. Лопатки сводит от напряжения и лихорадочных попыток понять, как он узнал, что мне жмут туфли, и что раздражает холодная ткань платья, а ошейник из топазов хочется содрать…

А может, и не знает. Может, я недостаточно хорошо научилась прятать чувства, и всё неудобство нарисовано на лице. С комком в горле совладать удаётся не просто.

– Удивительно точная поговорка. Но я не считаю темнокожих зверьём.

– Ваша реакция на нашем знакомстве была мне совершенно ясна, Ваше Высочество. «Грязной крови не место рядом с голубой» – это не мои слова.

– Это… было сказано на эмоциях, – нехотя признаюсь я, чувствуя необходимость извинений, но всё же не желая терять гордость. Не уверена, что ведёт меня сильнее: просьба отца, желание растопить в глазах Анвара ледяную изморозь или же уроки дипломатии. В сомнении покусав губу, всё же решаюсь навести мосты понимания. – Граф Эгертон, вы далеко не первый, кого мне пытаются навязать в мужья. Три года, едва достигла зрелости, я только и знаю, что сочиняю вежливые отказы и поводы. К слову, мир с Сотселией подписан на условии, что когда Иви подрастёт, то станет женой их кронпринца…

– Я прекрасно это знаю. Вы не захотели торговать собой и продали им малолетнюю сестру, глубоко наплевав на очередное кровосмешение между правящими династиями, – Анвар вдруг перебивает мои откровения и салютует бокалом, нисколько не поменяв вежливо-отстранённой маски. – Тем лицемернее выглядит ваш отказ в нашем союзе, ведь теперь речь о гражданской войне, которая вот-вот начнётся.

– Наш брак – далеко не панацея от этой проблемы. Если бы вы оказали мне поддержку при отце, я бы могла взять командование королевским войском, и общими усилиями мы бы подавили…

– Миледи, ваша наивность даже не забавна. Над глупостью Иви можно умиляться, но от кронпринцессы я ждал куда большего, – он откровенно усмехается этим слабым попыткам, и я чувствую, как его взгляд скользит по моим скулам, шее, выступающим косточкам ключиц и линии корсета, стягивающего грудь. Будто гладит, вызывая колкие мурашки. – Вы не можете не понимать, что такое Манчтурия. Это бесконечные пески и глиняные города в оазисах, это набеги диких волайских племён с границ, от которых мы защищаем веками весь Афлен и, по сути, весь континент. Это иной уклад жизни, другая вера и другое отношение к женщинам. Даже до глупости самоуверенным кронпринцессам, за которыми тянутся сплетни и о которых слагаются легенды.

Неожиданный поворот для столь вдохновлённой речи. Но я кожей ощущаю интерес графа и студнем застывший между нами вопрос о моём происхождении. Смешно – он явно ожидает, что я повторю весь бред, который про меня насочиняли в народе с подачи кассиопия и отца. Вместо этого пробую прощупать, что конкретно известно ему:

– Любопытно узнать, какие. Что вы слышали обо мне, граф?

– Говорят, ваша мать причислена к образам святых…

– Это только попытки жрецов Сантарры подлизаться к королю: он поднял их предложение на смех. – Теперь моя очередь издевательски поднимать брови, оценивая такую слабую осведомлённость. Ладно, придётся всё-таки его просветить. – Если вы действительно пытались что-то разузнать, то должны были слышать, что моя мать – простолюдинка. Как-то раз, ещё будучи кронпринцем, отец был на охоте и увлёкся, отбившись от слуг. На него напал дикий кабан, нанёс сильные раны. Окончательно заплутав в лесу, он потерял коня и едва смог доползти до берега реки. Там его и нашла Эббет. Она практически вытащила отца из безвременья, выходила… и между ними появились чувства.

– И кронпринц женился на рыбачке, сделав её королевой, – заканчивает за меня Анвар, скучающе закатив глаза. – Я знаю эту сказку о спасении, не зря же наш король носит титул «Воскрешённого». Ваш дед удачно скончался как раз накануне свадьбы, не сумев ей помешать – воистину, замечательное совпадение. Вот только с первыми же родами королеве не повезло: на свет появилась едва живая дочь, а сама она, увы, скончалась. Что мне гораздо интереснее, так это как вы выжили, и почему у юной девушки седые волосы.

– Никто не знает. И не седые, а белые, – глухо поправляю я, не без досады понимая, что Анвар вполне в курсе столичных дрязг двадцатилетней давности.

В лёгком раздражении передёргиваю плечами. Высказывания нелепых подозрений об интригах моей семьи мне совсем не нравятся, как и намёки на странную внешность, давно уже опостылевшие. Слишком опасное лезвие разговора: моментально можно соскользнуть в признания о тяжести моей болезни. Выбираю самый проверенный вариант правды, широко известный:

– Все придворные ждали, что я перестану дышать. Мне даже готовили погребальное ложе в королевском склепе. Первую седьмицу жизни я не плакала, не спала и абсолютно ничего не ела. Но потом Сантарра сжалилась, вдохнув в меня жизнь и окрасив волосы в свой священный белый цвет. С тех пор я и считаюсь отмеченной богиней.

– Только не говорите, что и сами верите в религиозный бред, будто милость выклянчили молитвами жрецы, – ненавязчиво подталкивает меня продолжать тему низкий, с акцентом растягивающий гласные голос, словно топкое болото засасывающий в этот ненавязчивый, но отчётливый интерес. Кажется, к южному говору я начинаю привыкать.

– А у вас есть иные предположения: как младенец мог выживать семь дней без сна и пищи? Есть я начала только когда кто-то догадался сменить молоко на сок фруктов.

О том, что до сих пор не выношу даже запаха блюд животного происхождения, удаётся умолчать. Моё нескладное, миниатюрное и леденеющее тело – фактически главная моя слабость, избавиться от которой помогают только постоянные упражнения. Иначе будет боль, иначе ледяную кровь не запустить, но я давно привыкла к мысли, что лишена радости безделья и должна двигаться, чтобы выжить.

– Какая интересная подробность. Вот этого в легенде точно не было. – Анвар вдруг ставит бокал на столик сбоку от кресла и с любопытством наклоняет голову, будто рассматривая меня под новым углом. – Вы никогда не думали, что обязаны жизнью магии?

– Что…

Задыхаюсь возмущением, хищно подобравшись и трезвея от витающей в воздухе дымки, сотканной его взглядом. Бегло смотрю в сторону танцующих пар, убеждаясь, что к нам никто не пытается приблизиться и подслушать. Похоже, в своих разговорах и потягивании вина я совсем утратила бдительность и забыла, с каким наглецом имею дело. С чего вообще вдруг начала откровенничать – неужели виновата музыка, которая словно всё ещё вибрирует где-то в области затылка…

Магия? Он рехнулся.

– Думайте, какие слова произносите при королевском дворе, граф, – железным тоном отрезаю я гнусные предположения. – За одно упоминание такой ереси я уже имею право арестовать вас для допроса с пристрастием. Между прочим, отличный повод от вас избавиться без лишних раздумий.

– А я думал, что принцесса, которой хватает наглости дерзить королю и заявляться на балы с оголёнными бёдрами, не станет бояться естественных для природы вещей – тем более, если они имеют к ней непосредственное отношение, – до невозможного спокойным тоном отбивает граф, пожирая меня взглядом так, будто рад этому возмущению. Будто вновь добился какой-то неведомой мне цели.

– Я не желаю слышать подобный вздор и настоятельно советую больше никогда такого не упоминать при мне! – Вскочив с дивана, едва сдерживаю желание плеснуть вино в лицо графа, стереть уже это невозмутимое превосходство, но крохи приличий и нежелание устраивать скандал сдерживают трясущиеся руки. – И кстати, довольно уже пытаться меня прощупать – думаете, я не понимаю, чего вы добиваетесь нашим разговором? Да меня будто потрогали со всех сторон, разве что не надкусили…

– Так ещё не ночь: надкусить тоже можно успеть…

– Хам, – коротко констатирую я, сделав шаг, чтобы поставить бокал на столик возле Анвара, и тут он резко перехватывает моё запястье.

Сдавленный писк режет грудь. Если бы не отвратительное платье, точно бы показала ему, как обычно реагирую на попытку ограничить свободу моих движений. Его пальцы почти горячие, и это настойчивое, непрошенное тепло поднимается к предплечью.

Подобного нельзя было допускать, но надеюсь, теперь он будет помнить мерзость моего ледяного тела, которая всегда помогала избавляться от кавалеров.

– Пустите сейчас же, если не хотите сцен, – шиплю сквозь зубы, взглядом обещая ему костры жрецов Сантарры, всегда готовые для еретиков. Чувствую терпкий запах древесной смолы от его кожи и замираю, будто попавшая в ловушку мушка. Затянутая. Запутавшаяся.

А его совсем не смущает ни протест, ни мой вечный лёд, когда он поднимается с кресла и встаёт ко мне почти вплотную. В горле пересыхает. Слишком близко.