Зачарованная кровь

Катерина Траум

Зачарованная кровь

Пролог

Трепещущий огонёк едва освещал гнилую избушку без окон. Бородатый старик в углу шустро вязал рыбацкую сеть иглой-челноком, натянув нить на рогатину, вбитую прямо в земляной пол. Он мрачно молчал, лишь изредка бросая осуждающий взгляд на дочь: та всё ещё продолжала караул у низенькой, грубо сбитой кровати. На стенах рядами сушились пучки трав: душицы, малины, пятилистника и черногорки. Потрескивала и коптила свеча на тумбе, добавляя нотку воска к удушливому запаху крови и сладковатому бреду, в котором пребывал непрошенный гость рыбака уже третью ночь.

Сдавленный стон и неприятный булькающий хрип – уже привычные звуки для Эббет. Раны, нанесённые взбесившимся от её пения диким кабаном, продолжали сочиться горячей влагой. Вздохнув, она поменяла примочки на ранах, а затем вытерла испарину со лба своего подопечного. Он вдруг приподнял дрожащие веки, на краткий миг вызвав в сидящей у кривого дощатого изголовья незнакомке прилив сомнений и стыда. Кронпринц с трудом сфокусировал на ней взгляд болезненно горящих в полумраке ярких зелёных глаз.

– Спаси…бо, – сипло прошептал он, безуспешно пытаясь приподняться.

– Тише. Не трать силы. – Сглотнув, Эббет выдавила улыбку и нежно провела кончиками пальцев по его взмокшему виску. Из самих стен послышался голос – будто бы принадлежащий ей, но она не размыкала губ для слов: – Спи…

Кронпринц тут же снова провалился в забытье, откинувшись на жёсткой соломенной подушке. Не тратя драгоценного времени, Эббет достала из-за пояса крохотный пузырёк, капнула на ладонь масло и растёрла его. В воздухе встал насыщенный аромат хвои и первоцвета. Смазанные снадобьем ладони легли поверх слабеющего, бьющегося в лихорадке тела, завёрнутого в уже успевшие пропитаться яркой голубой кровью куски ткани.

Она справится. Должна справиться ради каждого, кто стал жертвой жестокости власти и абсолютно бредовой в беспощадности религии. Вместо стонов кронпринца сейчас молодая колдунья слышала в ушах одно: надрывные крики маленького сына плотника, которого пять лет скрывали от чужих глаз. И всё равно не спасли… Никто и никогда не спасался, если был проклят духами так же, как она сама.

– Ты совершаешь ошибку, – глухо произнёс старик за спиной Эббет, сбивая с нужного настроя.

Она вздрогнула и зажмурилась – так не должно было быть, но вид израненного по её плану наследника династии вызывал не удовлетворение, не сытое довольство мести, а жалость и чувство вины. И всё же отступать поздно. Колесо уже покатилось с обрыва. В обычно мягком тембре прорезались железные нотки уверенности:

– Нет, отец. Я изменю этот мир.

– И погибнешь под его обломками. Оно того не стоит, я не для того так долго скрывал тебя и твои силы, чтобы…

Эббет резко поднялась со табурета и обернулась. Она и сама всё знала без напоминаний: что начала эту игру не ради себя, и что цена будет непомерно высока. Что прямо сейчас взять нож и перерезать горло единственному наследнику трона будет правильным исходом после сотен лет гонений. Справедливой местью за весь магический род, вынужденный прозябать в лесах и болотах. А вместо этого она три дня выхаживала принца и вливала все силы в то, чтобы вернуть ему ускользающую жизнь. И чтобы привязать его к себе безвозвратно: стать центром мира, смыслом вдохов.

Порой настоящие чувства могут то, что неподвластно никакому колдовству. В это Эббет верила свято, и именно этому учила её наставница. Слушать природу, слушать сердце, глубинную интуицию. В этом – настоящий дар духов. И духи должны помочь ей вернуть миру баланс сил.

– Когда я закончу, тебе больше не нужно будет меня скрывать. – Эббет шагнула к отцу и успокаивающе приобняла его за плечи. Старик вздрогнул и выронил челнок: он боялся каждый день, с тех пор как в его лачуге рыбака родилась колдунья. – Никому не нужно будет прятаться, понимаешь? Больше никаких налётов жрецов, никаких рыдающих матерей и кричащих младенцев, никаких костров. У меня есть шанс сделать нечто важное, и моя судьба по сравнению с судьбами тысяч других просто ничтожна.

В пламени свечи, играющем тенями по бревенчатым плесневелым стенам, её взгляд отливал фанатичным блеском. Тираду прервал сдавленный кашель с постели, и Эббет вернулась к работе. Ей предстояло сотворить чудо: то, в которое поверят даже кровожадные жрецы. Чудо воскрешения.

В каждом следующем жесте читалась бесконечная осторожность и нежность, когда её мозолистые пальцы легли на впалый мужской живот, а затем решительно сжались в кулак – словно она старалась ухватить невидимую ускользающую нить и вытащить наружу паразита чужой боли.

Сначала причинить, затем забрать. Но принц всё равно узнает только вторую часть и никогда не поймёт, почему дикий кабан решил превратить его в решето. Зато он будет благодарен ей, и даже больше: юная колдунья, еретичка, станет святой неприкосновенностью. Его даром из рук самой Сантарры.

Старик бросил недовязанную сеть и шаркающими шагами поплёлся к криво сколоченной двери избушки, тихо пробормотав напоследок:

– Боюсь, одной лишь твоей жизни не хватит, чтобы изменить мир. Но ты можешь попробовать.

1. Фейнестрель

Холодно. Противный липкий холод, постоянный спутник каждого вдоха, прокатывается по застывшему телу вместе с новым свистящим порывом ветра. Вздрагиваю с закрытыми глазами, но не спешу подниматься с земли, рассеянно поглаживая траву. То, как мелкие соломинки покалывают ладонь, напоминает о важном: болезнь пока не победила, я всё ещё могу что-то чувствовать. Пускай и далеко не всё, чего могла бы пожелать. Даже моим мечтам не суждено сбываться.

– Эй! Тебя уже обыскались! Там приём послов или чёй-то такое, – отдалённым эхом доносится знакомый голос, заставляя распахнуть веки и устремить невидящий взгляд в затянутое пасмурными тучами небо столицы – Велории. Над лугом проносится целая стайка мелких синих птичек: уроки звероведения я успешно прогуливала, так что названия их не помню.

– Иду!

Нехотя махнув тут же повернувшемуся обратно к лошадям Эдселю, глубоко вдыхаю и собираю волю в кулак. Подняться. Заставить кровь снова побежать по венам, через скрип и мурашки. Богиня, как же это трудно! Словно каждая конечность весит как вся белогривая Шитка, мирно пощипывающая траву неподалёку. Ей везёт. Ей не нужно быть для всех нормальной, и даже хуже: идеальной. Безупречной, до каждой пуговки на вельветовом коричневом жилете. Когда единственное, чего по-настоящему хочется – это лечь обратно и больше никогда не заставлять себя шевелиться, думать, анализировать и вновь играть. Каждодневная боль и каждодневный театр… Всего лишь судьба по праву рождения. Та самая, о которой по чистой глупости мечтают тысячи девочек Афлена, самого крупного и процветающего королевства континента.

Быстро попрощавшись с Эдом и наплевав на помятый вид, плетусь через задний двор. От конюшен к замку, вдоль лабиринта пристроек, мимо усыпанных махровыми пурпурными лилиями клумб и кустов бордовых гортензий. Медленно, ведь приходится кивать каждому, кто чинно прогуливается по саду с кружевными зонтиками или дымящимися табаком трубками. Не задумываясь, машинально отвешиваю придворным комплименты и справляюсь о благополучии в большинстве своём безразличных мне людей:

«Доброго дня, Ваша Светлость. Как здоровье миледи?».

«Чудесно выглядите, леди Торнхилл, вам невероятно идут эти серьги».

«Лорд Белларский, рада видеть вас столь цветущим. Похоже, казна пополнилась на круглую сумму после сборов от торговцев Сотселии?».

К тому времени, как добираюсь до дверей приёмного зала, заряд энергии бессмысленно растрачен. Остаётся лишь безразличие и апатия, а за ними скоро придёт раздражение из-за саднящей на лице маски добродушия. Так что спешу разделаться со своей ролью, чтобы можно быстрее вернуться в спальню. Завернуться в мягкую накидку из меха горного барса поверх испачканной травой блузы и наконец-то согреться. Жаль, что летом носить такое на людях было бы странно.

Сминаю перчатки во взмокших, но при этом всегда ледяных ладонях. Успеть привести в порядок растрепавшуюся косу и не пытаюсь – двери передо мной распахиваются, а зычный голос торжественно объявляет:

– Её Высочество принцесса Виола Артонская!

– Кронпринцесса, – шиплю я, откровенно устав поправлять при каждом представлении.

А уточнение кардинальное. Сколько бы ещё наследников ни выносила дражайшая мачеха, беременеющая как крольчиха, наследницей трона всё равно останусь я. И слава святой Сантарре, что по закону половая принадлежность отпрысков короля не имеет значения: голубая кровь есть голубая кровь.

Неслышно скользят по мраморным плитам ботфорты, когда я вхожу в приёмный зал, фальшиво улыбаясь. Тихо поскрипывают любимые штаны из телячьей кожи и покачиваются в ушах унаследованные от мамы сапфировые серьги-полумесяцы. Иду нарочито непринуждённо, будто нет ничего особенного в бледной полупрозрачности моей кожи и белых волосах, нет невидимой божественной длани над головой, которая словно ограничивает и без того скромный рост, заставляя на мир смотреть снизу вверх. Отец приподнимается с подушки на троне, раскинув руки:

– Ви, дорогая моя, наконец-то! Ох, негодница, заставила гостей ждать!

В переводе с елейного: «Маленькая дрянь, где тебя носит, имей совесть!».

Я пересекаю зал под сопровождение преломленных голубоватыми витражами лучей солнца и бликов позолоченных картин древних сражений, выгравированных на стенах. Подхожу к застывшим в прыжке литым барсам у королевского постамента и обнимаю отца за плечи, почти не касаясь. Намеренно не замечаю до официального представления людей из южной делегации, кучкой стоящих почти в центре зала. Ясно, что это очень неформальный визит, раз считается нужным показать великую «дружность» нашей семьи. Коротко киваю мачехе, которая глядит на зелёные пятна моей блузы с таким видом, будто ей под нос сунули ночной горшок.

– Я была на конной прогулке и не знала, что к нам прибудут гости, отец, – сдержанно улыбнувшись, оборачиваюсь к ожидающему внимания незнакомцу в строгом чёрном сюртуке и вопросительно поднимаю бровь.

– Позвольте представиться, граф Анвар Эгертон к вашим услугам, миледи, – плюнув на все церемонии, с лёгким южным акцентом провозглашает гость сам, вежливо склонив голову.

Всего лишь. Будто ему позволено не вставать на колено, всё так же гордо возвышаться посреди зала немалым ростом и сверкать пряжкой на ремне в виде раскрывшей крылья птицы.

– Добро пожаловать… граф, – задумчиво протянув титул учтивости1, смотрю на невежу внимательнее, судорожно оценивая, что всё это может значить для меня.

Сложно задержать взгляд на неприметной одежде графа – хищные черты необычно узкого лица притягивают и заставляют видеть только его. Пугающе прозрачные глаза так сильно выделяются на фоне тёмной кожи, что контраст пробирает до мурашек. Нечасто доводится лицезреть столь смуглый оттенок – ни в столице, ни в прилегающих герцогствах не живут мулаты. Ассоциация с дикими кошками пустынь из старых книжек, своевольными и упрямыми… Так, стоп. Нет-нет, только не снова! И трёх седьмиц не прошло!

Ужасающая догадка стрелой вонзается в затылок. За три года это происходило уже столько раз, что любой гость мужского пола тут же будит единственное подозрение: очередное сватовство? В возмущении открыв пересохший рот, я резко оборачиваюсь к отцу.

– Наследник Манчтурии, старший сын герцога Иглейского, – тот утвердительно кивает на застывший между нами вопрос и вновь с отдышкой падает на подушки, подтверждая самые страшные мысли. – Бесконечно рады такому визиту, просто бесконечно. Беспорядки в герцогстве не утихают, верно?

– Прилагаем все усилия для восстановления мира, Ваше Величество, но, увы, народ на грани, и без королевского войска отцу их не сдержать. Бунтовщики заставят его подписать акт независимости…

– Пока я жив, этому не бывать! – Отец воинственно стучит пальцами по подлокотнику трона, а затем скрещивает руки на пухлом животе, пригладив пурпурный бархат жилета. – Афлен не расколоть группке каких-то сошедших с ума бедуинов. Власть герцога Иглейского пошатнулась. Ваша семья веками правила этими дикими окраинами, что же пошло не так?

– О, достаточно вспомнить всё неуважение, которое было проявлено к нашим послам во время созыва последнего совета Пятерых, – непозволительно издевательский тон графа с характерным растягиванием «о» разносится по приёмному залу неприятным эхом, но это его не останавливает. Прищурившись, он вздёргивает волевой подбородок и продолжает: – Это не могло тянуться вечно, нельзя вечно считать народ Манчтурии урождёнными рабами и хранителями границ, и при этом не оказывать и сотой доли почестей, положенных наших послам. Именно поэтому трон моего отца дрожит: люди хотят быть равными жителям других четырёх герцогств, хотят видеть и ощущать свои права.

Я нервно сглатываю. Граф не лжёт: для северян чернокожее население южных окраин всегда вроде диких зверят, которых приходится терпеть. Даже я, начинающий дипломат, и то не могу сдержаться, с любопытством разглядывая наследника Манчтурии, его короткую военную стрижку и блеск пуговиц сюртука, отделанного на лацканах искусной вышивкой серебряной нитью и подчёркивающего приталенным покроем ладность фигуры и разворот плеч. Но куда любопытнее тёплый шоколадный тон кожи на покрытых аккуратной щетиной выступающих скулах. Диковинный цвет для наших холодных краёв, пусть вижу такое не впервые. Или это он сам чем-то неуловимо притягивает внимание?

– Какой вздор. Центральная власть уважает всех одинаково, герцог Иглейский всегда почётный гость столицы… Право, мне очень нравится, как ваш отец ведёт дела, а в прошлом году на Дне солнцестояния мы здорово с ним… кхм. – Отец искоса глядит на мачеху и изображает неловкий кашель. – Правильно ли я понимаю, граф Эгертон, что вы здесь с предложением, которое поможет урегулировать конфликт? У моего дорогого друга герцога созрел план?

– Безусловно, Ваше Величество. После заседания совета и долгих размышлений было принято решение, которое отец посчитал единственно верным для всех нас. Вы знаете, что никому не нужна война и раскол Афлена, а моей семье тем более. И народ Манчтурии требует… жест почтения со стороны своего короля. Признания нас равными, введения в государственный аппарат. Ничто так не скрепляет союз и земли, как брак.

Горло сжимается, я резко выдыхаю: теперь граф смотрит прямо на меня, и от проявившегося в прозрачной пустоте хищного чёрного водоворота хочется нырнуть к поясу за ножом. Увы, в приёмном зале запрещено оружие, так что ладонь нелепо шарит по бедру. Ненавистное слово гремит под рёбрами траурным маршем.

– Нет! Ни за что! – кричу я, не сумев остановить нахлынувшую панику.

– Тебя никто не спрашивает, Виола! – шипит мачеха, и отец тут же её поддерживает:

– Ви, детка, тебе стоит выслушать доводы графа внимательно! Поверь, его отец очень умён, и раз он видит выход в брачном союзе, то я целиком с ним согласен! Хм, граф Эгертон, а герцог понимает, что таким образом…

– Он готов пожертвовать своим старшим наследником. – С очевидным неудовольствием морщится граф. – У меня есть два брата, которых устраивает, что тёплое место старшинства освободится. Кронпринцесса – это будущая королева, её супруг – так или иначе, но только герцог за её спиной. Тем не менее, это непосредственное введение нашей крови в королевский род, бескрайнее уважение и честь. Лучшее, что обе семьи могут сделать прямо сейчас во имя сохранения мира на десятилетия вперёд.

– Я отказываюсь. Пусть этот пустынный шакал женится на Таисе, почему я?! – Возмущение клокочет лавой в груди, а прозрачные глаза графа едва не пришпиливают меня к ближайшей стене:

– Что и требовалось доказать. Ваши предубеждения по отношению к моей расе уничтожат всё королевство и развяжут гражданскую войну. Хотите узнать, каковы «шакалы» в бою, Ваше Высочество? – обращение он практически шипит, окатив меня издевательским презрением.

Богиня, и вот это мне навязывают в мужья?! Кронпринцессе?! Да он просто хам, решивший, что имеет право в таком тоне говорить со мной! Думает, что не будет отпора? Хах! Как будто он первый, кому пришла наивная идея жениться на старшей дочери короля.

– Хотите проверить, может ли женщина держать меч и носить доспехи? – стальным голосом отбиваю выпад, в бешенстве вздёргивая голову, лишь бы казаться выше. – Уверяю, если будет нужно, я лично поведу армию в бой и упокою всех ваших дикарей среди барханов!

– О, тогда песок впитает немало голубой крови! Дикие края Манчтурии это вам не вылизанная Сотселия, где можно похлопать ресницами и очаровать посла за два дня, – в низкой интонации графа сквозит ехидство, когда он низводит в ничего не стоящую ерунду моё главное и пока что единственное достижение как кронпринцессы, моментально доводя до точки кипения.

– Хватит! – зычно рявкает отец, неожиданно резко для своих габаритов вскочив с трона. – Довольно! Виола, это неприемлемое поведение, и ты забываешь, что перед тобой не простолюдин, а граф, и сын моего друга! Немедленно извинись за оскорбление!

– Не стану.

С демонстративным вызовом я упираю руки в бока, прожигая графа ненавидящим взглядом. Очередное покушение на мою независимость, моё тело, мою жизнь, раздери его болотные духи!

– Виола! – резаной свиньёй визжит мачеха, и я усмехаюсь в её сторону:

– Отдавайте за него собственную дочь, миледи. Вперёд, Таиса ждёт не дождётся удачного брака! Но кронпринцессы им не видать, и вы не сможете меня заставить! Я законная наследница престола. И я не желаю править вместе с этим отродьем, а тем более смешивать голубую кровь с грязной!

Решительно швыряю на пол перчатки, разворачиваюсь, скрипнув ботфортами по мрамору, и иду вон из зала. Сердце ухает в груди, дышать всё трудней от злости и обиды. Я не товар, не жалкий медный обишк2, не способ урегулировать конфликт, и чем раньше до отца это дойдёт, тем лучше. Всегда есть иной путь, как говорил мой учитель планометрики, разворачивая карту на доске вверх ногами. Можно подумать над восстанием в Манчтурии головой, а не идти дорогой ниже пояса. Моего пояса.

– Мне так жаль, граф… – за спиной глухо пытается извиняться отец, чем бесит ещё сильнее. Унижается перед простым графом, какой стыд.

– Не отчаивайтесь, мой король. Ваш добрый друг герцог Иглейский никогда вас не подводил – не подведёт и сейчас. Поверьте, он ждал подобной реакции и потому прислал из своих сыновей самого… обученного.

До скрипа зубов хочется вернуться и хорошенько дать этому паршивцу коленом между ног. И сдерживаюсь я с невероятным трудом. Надеюсь, его обучили защищать свои причиндалы, ведь если граф останется при дворе надолго, то я точно не ручаюсь за их целостность.

***

Заботливые пальцы Маисы скользят по волосам, заплетая пушистые белые пряди в подобие хитроумной короны. Вдыхаю глубже, позволяя себе расслабиться хоть ненадолго. Виски тянет болью после часов над учебниками по военному делу, где я пыталась отыскать наименее кровавый способ наладить ситуацию на границах. В конце концов, с соседней Сотселией осенью всё вышло безумно удачно, записав в мою копилку первый подвиг на службе стране: завершение намечающейся войны за два дня активных переговоров и всего один бой перед ними. Я твёрдо намерена расширять список достижений, чтобы в своё время взойти на трон народной любимицей, – с женщины спрос всегда вдвойне больше, чем с мужчины.

Но сегодняшняя задачка пока что не поддаётся простому решению. Слишком мало мне известно о порядках в Манчтурии, зато верные слуги уже донесли, что прибывшая вместе с Анваром свита из жалких нескольких человек едва ли не боготворит своего сумасбродного графа. Его же подселили в мою северную башню, на этаж ниже: уже совершенно наглое вторжение в моё личное пространство. Не собираюсь даже одну лестницу с ним делить. Всё равно гость не задержится надолго.

– Не понимаю, миледи, – тихо произносит Маиса, так вовремя отвлекая меня болтовнёй от тяжёлых мыслей: за это чутьё и люблю самую умную фрейлину двора. – Он молод, красив, и, по слухам, неглуп и галантен. Да ещё и женат до сих пор не был. Вы же не питали надежды выйти замуж, прости богиня, по любви?

– Нет, конечно. Не настолько наивна и знаю свой долг.

Ловлю своё отражение в зеркале туалетного столика и понимаю, что никакие шелка бального платья оттенка спелой сливы и розовые топазы в ушах и на шее не скроют тоску в глазах. Обречённость.

– Так в чём же дело?

Как бы ей ответить, не сказав главного… После недолгого колебания выбираю из богатого арсенала маску надменной стервы, расчётливой и безразличной. Благо, в своё время меня научили, что правитель – это в первую очередь лицедей.

– Маиса, я не собиралась выходить замуж в двадцать лет и превращаться в бесконечно беременную клушу, как стерва Глиенна. Когда дело дошло бы до наследника, взяла бы в мужья любого баронета помиловиднее, а после рождения потомства отправила бы восвояси, ничего более. Королеве не помешает супруг, если она сама не может возглавить армию или вести переговоры, если её ума не хватает на политику. Но я уверена, что справляюсь с этим сама, и мне даром не нужен никакой лощёный герцог, достаточно палаты преторов в помощь. К тому же… сдаётся, это был спектакль.

Неохотное и несмелое признание, но уж слишком хорошо я знаю повадки отца. И его слабость к вину в День солнцестояния, когда он мог наобещать чего угодно. Так и вижу эти пьяные бредни: «А давайте-ка породнимся, дорогой друг!…»

Маиса в удивлении вздёргивает брови, коротко посмотрев на меня через отражение. В сиянии огней ламп её длинные шоколадные локоны красиво блестят, а яркие миндалевидные глаза прищуриваются в понимании. В отличие от меня она – настоящее украшение двора, особенно когда принаряжается в такие внешне простые, но великолепно сидящие по фигуре кремовые платья.

– То есть, вы думаете, что король попросту сговорился с герцогом Иглейским, чтобы совершить этот брак, а никакого восстания в Манчтурии нет? – удивительно чётко формулирует она мои сомнения.

Вот почему вместо толпы служанок предпочитаю её приятное общество: иначе бы давно отупела, как младшие сёстры, способные только хихикать по углам и обсуждать задницы лордов. Даже порой завидую их беспечности – счастливицам не грозят ни корона, ни решение проблем всего Афлена.

– Именно так. А даже если беспорядки есть, то их вполне можно урегулировать безо всякого брака. Мной снова пытаются манипулировать и подложить какое-то бесполезное тело в мою постель, – уже вполне уверенно заявляю я, сопоставив факты.

– Будто вы сами не можете устроить наличие в постели кого-то достаточно симпатичного, – подмигивает мне Маиса, закалывая причёску шпильками и оставляя изящную витую платиновую прядь на шее.

– Так и есть. За каким болотным духом мне сдался супруг, устраивающий сцены ревности?

Вот это откровенное притворство, но мне уже несколько лет удаётся изображать интерес к телесным радостям: при дворе бы поползли плохие слухи, если бы хоть кто-то понял, насколько половозрелой наследнице плевать на постельные игры и мужчин в целом. Мой врождённый недуг не позволяет вообще получать те удовольствия, о которых фрейлины шепчутся на балах. Я честно пыталась это исправить – как-то позволила одному милому молодому барону себя поцеловать, но не испытала при этом ничего. Ледяная кровь не согрелась и в следующие разы, было просто… мокро и глупо. А хуже всего – чётко улавливать от партнёра, как он скрывает отвращение перед моей холодной кожей и такими же губами. Словно давно бы сбежал, если бы не мой статус.

Но лишний раз говорить о своих проблемах мне не положено, ведь все должны верить в исключительную силу будущей королевы, её способность продолжить династию, в которой сомневаюсь даже я. И ничего не могу поделать с паникой от мысли, что придётся разделить ложе с кем-либо и позволить себя касаться. Если есть шанс оттянуть этот отвратительный день, то приложу для этого все усилия.

Повернув голову, критично смотрю на заколку-бабочку и морщусь:

– Святая Сантарра, они хотят, чтобы сегодня я выглядела как горка сахарного безе? Какая пошлость.

– Увы, миледи, распоряжение Его Величества по поводу наряда было чётким: приторная миловидность. Совсем не ваш стиль и цвет, не к таким малахитовым глазкам. Но сливовый сейчас в моде.

И впрямь, топазы абсолютно не мой камень. Я вообще не люблю лишний блеск: за ним часто не замечают содержание. Мне куда привычнее брюки и удобные жилеты, а на худой конец – платья из прочных и немарких шерстяных тканей. Зимой – меховые накидки. В шелках же всегда холодно.

– Что ж, надеюсь, одного вечера этому графу будет достаточно, чтобы убедиться в моей непреклонности. Пусть сам разбирается со своим восстанием, раз хватило дерзости грубить принцессе. Такие проблемы нельзя решать постелью, – фыркнув, поднимаюсь с пуфа и с лёгким раздражением смотрю на расшитый белым кружевом подол. – Нет, Маиса, так не пойдёт! Ну вот как в этом вообще двигаться? И туфли просто отвратительно тесные. Я уж не говорю о том, что в этой дряни невозможно толком дышать. Додумался же кто-то делать бальные платья с корсетами!