Видно, дьявол тебя не изгнал. Когда Любовь, Психоз и Проклятье отличаются только названием… Нуареск. Книга первая

Но что за суеверная нелепость? Не в том же крылись настоящие мотивы! С чего ему, главе «Утронскэнерго», не по себе вдруг делалось при виде пусть странной, пусть чудаковатой, но безобидной, в общем-то, девчонки?

Пил «Хеннесси» Евгений регулярно. Но выпивши за руль уж не садился. Вел «БМВ» приятель-зам. Дождь, хлынувший, подвигнул мужчин усесться по местам.

На мягком кожаном сиденье Тарновский продолжал ворчать:

– Кикимора дрянная! Взгляд бросит – не заводится мотор.

Кайран был этим фактом удивлен.

– Не замечал, – растерянно признался. – Ты, что ли, с ней знаком?

– Бог миловал. Но знаю, кто такая.

– Вот как? – уставился на босса он. – Легендами кишит ваш город. Уж столько слушал, но не прочь узнать и эту.

Нахмурился Тарновский:

– Вряд ли стоит… и в самом деле темная история со всей ее семейкой окаянной. Был еще школьником, когда они приехали в Утронск – и тут же обросли скандальной славой. Всё с деда началось. Затворкин, питерский опальный академик, у нас был прозван Синей Бородой. Заметный физик поколенья уже тогда успел похоронить двух жен. Хотя годились в дочки обе старику. Бог ведает за что был сослан в наш медвежий угол…. Но поселился – лучше не придумать!

– В гостях бывал? – Кайран вдруг подмигнул. Он суеверьем босса забавлялся. Но зажигание не слушалось назло.

Евгения задел коллеги тон.

– Вот видишь? Что я говорил!

– Всё это чушь! – Кайран вспылил, взглянул на девушку.

Он тоже нашел ее от мира не сего. И… засмотрелся, оторвать не в силах взор!

Шафрановая рыжина ее картинно в контраст вступала с белизною кожи, с черной одеждой и готическим мейкапом. На героиню комиксов похожа. Глаза, пронзительные и продолговатые, что стрелки еще больше удлиняли, мечтой светились и насмешкою играли.

Была ли она в его вкусе? Вряд ли. Хотел ли познакомиться он с ней? Хотел!

– Вот рыженькой еще я не имел, – с улыбочкою боссу он признался.

Кромешные чернели небеса. Дождя потоки лили на машину. Укрылась рыжая под козырьком ларька. И не заботила ее судьба ботинок, хоть были модные и дорогие. И не пугала вероятность слечь с простудой. Да что там! Эта бестия к тому же в такт песенки какой-то танцевала. Кайран наушнички на ней заметил приглядевшись.

– Вот ненормальная! – он сделал вывод.

Но в голосе скользнуло восхищенье. А может, даже зависть, как ни странно. Безбашенный кураж сразил его. Он сам хотел бы так же отрываться! Хотел бы с нею танцевать он под дождем…

Машина завелась в конце концов, помчалась со стоянки, дерзко взвизгнув. Тарновский вытер свой вспотевший лоб.

– Ну с дедом-академиком мне что-то ясно. А кто родители ее? – спросил Кайран. – Замешаны ли тоже в чертовщине?

– Еще в како-о-ой!!!

– Вот с ними, полагаю, лично ты был знаком?

– Ну было, было дело, – досадливо признал Евгений. Казалось, разрывался он: и сокровенной драмой поделиться потребность мучила, и теплилась надежда о ней не вспоминать. – Дела давно минувших дней. Скажу одно: таких знакомств не каждому врагу я пожелаю, – Тарновский магнитолы звук прибавил и дальше ехали под «Белого орла».

Была закрыта тема, но Кайран не скоро смог освободиться от волненья, которое окутало его. Оторвы лик, чарующе-шальной, души затронул потайные струны. Те самые, что не звучали годы, годы. Если когда-либо звучали вообще.

Глава 1.

Внучка Синей Бороды

Серая железная дверь нехотя приотворилась на цепочке. Как пергамент иссохшее, как уксус кислое лицо Матвея Илларионовича Затворкина показалось в проеме. Поистершийся халат индигового бархата и до белизны поседевшая изъеденная плешью шевелюра знавали времена намного лучше. Но своей горделивой стати академик, лишь ему ведомыми усилиями, не утратил даже под девяносто лет.

– Ну и чем обязан? – прогнусавил он с былой надменностью. – Стряслось чего? – Сквозь золотые очки водянисто-свинцовый взгляд давил презрением. Холодным, непоколебимым, с каким не очень-то уместно смотреть и на чужую девочку-подростка, не то что на собственную внучку.

Но Ларочку, привыкшую жить с ощущением, что для деда она не более чем букашка, не только ненужная, но постыдная, провинившаяся уже своим появлением на свет; Ларочку, всё детство цепеневшую от грозных дедовых взоров, теперь – в семнадцать с половиной – лишь разбирал хулиганский смешок.

Теребя на шее бархотку с шипами, девушка поинтересовалась:

– Не соблаговолите ли пустить меня на порог, ваша милость? – Тонкие чернильные губы ядовито зазмеились. – В подъезде, знаете ли, неуютно. Я продрогла до костей, не откажусь от чашечки чая.

Остерегаясь новоприобретенных замашек внучки, что в один миг превратилась из замкнутого ребенка в агрессивного тинейджера, Затворкин не спешил распахивать дверь.

– Э-э, нет! – возразил он, так высоко вздернув подбородок, что голова затряслась от напряжения, и золотая цепочка, свисающая с очков, захлестала по дряхлой шее. – Твои чаепития стали обходиться мне слишком дорого!

– Да что ты? – Лара с притворным недоумением выпучила лисьи глазки.

– Гранатовый браслет!

– Не понимаю, о чем ты…

– А жемчужные серьги! Надеялась, я не замечу?

– Подумаешь! – фыркнула девушка. – И чего ты так дрожишь над этими допотопными цацками? Кому они сдались, кроме тебя!

Однако старик был непреклонен. Уже не впервые после визита внучки он недосчитывался ценных вещей, с прискорбием догадываясь, что едва ли они были прихвачены для личного пользования. И вот исполнился решимости положить этому безобразию конец. В оплате учебы и достаточном, на его взгляд, содержании он ей, несовершеннолетней, отказать не может, а что до всего остального…

Девчонка сама решила жить самостоятельно, из дома он ее не гнал. Да и сейчас готов принять обратно непутевое создание. При условии, что та будет послушно соблюдать все заведенные им правила. А одна, такая молоденькая, неуправляемая, куда ж она скатится? Вот уже и до воровства докатилась…

Но была непреклонна и Лара, вкусившая все прелести долгожданной вольной жизни. Ни за какие коврижки она больше не согласится жить в этом живом склепе!

– А если понадобится, то и впрямь лучше украду, чем к тебе на поклон таскаться, – дерзко выкрикивала она, притопывая копытчатым каблуком. В такт притопам позвякивали цепи на распахнутой косухе, плясали красно-зеленые полосы коротенького свитерка и сверкали металлические заклепки на кожаной мини-юбке. – Пока же обвинять меня в воровстве недопустимо! Ну взяла пару побрякушек из собственного дома. Так ведь они принадлежали моей маме или бабушке, стало быть, и я такая же хозяйка. Наследница!

– Ошибаешься! – гневно возразил дед. – Это принадлежало матери Георгия, а вовсе не твоей.

Лишнее упоминание о неведомых родственничках всякий раз выводило Лару из себя.

– Ты бы не злил меня, старичелло, своим эфемерным Георгием! – зашипела девушка. – Где же носит твоего ненаглядного сыночка? Что же за все эти годы о тебе ни разу не вспомнил? А? Да потому что его нет… его попросту нет в твоей жизни. А я вот, заметь, есть! И мне нужны деньги! Срочно!!!

– Для чего же, позволь осведомиться? – оскалился академик, блеснув мастерски выполненной вставной челюстью. – Для каких таких нужд? – Его уничижительный взгляд смерил внучку от худеньких голеней в черных гетрах до буйства тяжелой, чуть вьющейся рыжины. Громоздкий перстень-филин с кроваво-красными кристаллами глаз и длиннющие заостренные ногти, того же болотного оттенка, что и лаковый рюкзачок, были отмечены с особым ехидством. – Неужто нынче поддерживать образ труболётки такое затратное дело? – сардонически скривился старик.

Внучка выдержала его гримасу с нахальной усмешкой. Она тоже стояла гордо выпрямившись, к тому же наступательно подбоченившись.

– Да говори ты что угодно, издевайся сколько влезет, только дай денег, старая скотина! Дай!!! – уже совсем разнузданно потребовала Лара. – Я же знаю, у тебя есть! И на тот свет ты всё равно их с собой не прихватишь. А мне они нужны сейчас. Очень-очень-очень!!! Ну к кому мне еще обратиться? У меня же, кроме тебя, скупердяя, никого!

– Обычную сумму получишь в конце следующего месяца, – сурово отчеканил дед. – А до тех пор не таскайся сюда понапрасну. Не трать мое время.

Дверь с грохотом захлопнулась перед самым носом девушки. За дверью прошаркали удаляющиеся шаги, проскрипел паркет.

– О! Деловой! – в яростном бессилии расхохоталась Лара, пнув по железной преграде мыском ботильона.

Басовитый вой металла, слившись с хохотом: «Ту-у-у… ха-ха… у-ум-м-м… а-ха-а-а», – жутковатым эхом загудел по подъезду. Холодный и неприветливый, он, как всегда, удручал запахом старья, сырости, тлена. Подавлял своей обветшалой роскошью. Широкие лестницы с облупленными перилами, высокие потолки с осыпающейся лепниной, тусклые арочные окна, вечно громыхающий лифт – всё здесь навевало меланхолию, всё пугало так же, как в детстве. Потому-то, едва повзрослев и став студенткой медицинского колледжа, Илария Отморозкова воспользовалась первой же возможностью отсюда съехать. И теперь лишь по великой надобности наведывалась в мрачную дедовскую обитель.

Дом, в котором она выросла, был построен в пятидесятые для такой вот партийно-интеллектуальной элиты, как Затворкин. Монументальная двенадцатиэтажка снаружи, не менее чем изнутри, устрашала своей несуразной готичностью: мутно-серый, пасмурнее онежских туманов, гранит, барельефные гербы и знамена, грозный профиль вождя всех народов. Сей монстр сталинского ампира возвышался одинокой башней среди «сталинок» пятиэтажных в старом центре города, на прибрежном Солнечном бульваре. Вот только солнечные дни здесь выдавались так же редко, как и солнечные настроения у местных обитателей. Так что этому бульвару скорее пришлось бы впору название Закатный.

«Ничего-ничего, скоро всё переменится, – уговаривала себя Лара, вприпрыжку спускаясь по ступенькам. – Недолго проклятому скряге осталось коптить небо! Вот-вот отправится в иные миры, ведь он стар уже сверх всякой меры».

Тогда она, Лара, станет единственной хозяйкой и квартиры, и дедовых сбережений, а главное – самой себе. Первым же делом она избавится от этой ненавистной недвижимости, а на вырученные денежки купит другую – в новостройке, в новом центре Утронска. И жизнь наладится!

На одном дыхании миновав пять этажей, девушка вырвалась на свежий воздух – запыхавшаяся, с тревожно колотящимся сердчишком. Нервная и взвинченная, впрочем, как всегда.

Во дворе было ни души, лишь хулиганил вихреватый ветер – ее любимое ненастье! Лара подружилась с ним еще в раннем детстве. Пришлось. Дожди и ветра стали ее союзниками против плюгавых отпрысков местной интеллигенции. Лишь в непогодь, когда «хорошие, умненькие детки» тухли по домам, она могла погулять спокойно, не опасаясь их пакостных дразнилок, что по сей день горят в ней огненным клеймом:

Вон Илария идет, внучка Синей БородыВ дурке мать ее гниет за свои грехи.Поделом, поделом Марфе Бесноватой,Мужа резала ножом, топором, лопатой!

Бестолковые соседские бабки, вместо того чтобы заступиться, мерзко шушукались за спиной. Кто в суеверном ужасе шарахался от малютки. Кто с гадливым любопытством таращился, как на неведому зверушку. Сочувственные взгляды и вздохи были лучшим проявлением внимания, выпадавшего на ее безотрадную долю.

Ноги стремительно уносили Лару прочь от гнетущих воспоминаний. Оттуда, где всё дышало призраками прошлого и отголосками страшных семейных тайн, тоскливыми днями и ночными кошмарами. Но что-то, как и во всякий другой визит, заставило обернуться напоследок. В ностальгической дымке – бесконечно печальной и нежной одновременно – всплыли картинки совсем ранних лет.

…Когда по воскресеньям высокий, осанистый, невообразимо гордый академик выводил из подъезда по-буржуйски разодетую крошку-внучку, соседи обмирали им вслед. У подъезда ожидала черная «Волга», водитель которой услужливо распахивал задние дверцы. Вопреки природной сквалыжности, Матвей Илларионович любил пустить пыль в глаза простым смертным. Те воскресные часы были единственными лучиками в кромешном Ларочкином детстве. Ведь они ехали навещать ее непостижимую, но беззаветно любимую маму…

Мятежный мокроасфальтовый взгляд полоснул двор с сиротливыми скамейками, детскую площадку с песочницами и скрипящими на ветру качелями. За площадкой, облетая, шелестела аллея карельских берез. За нею виднелась предзакатная набережная. Мощеная коралловой плиткой прогулочная дорожка тоже уныло пустовала. Только безжизненное золото листвы кружило над ней да плавало в рябых лужах. Безжизненной выглядела и сталь онежских вод, отражающая беспросветную дымчатость небес. На волнах качались нахохлившиеся утки. Над волнами тревожно похныкивали чайки. В довершение хмурого пейзажа Север нагонял нешуточные тучи. Того и гляди снова заморосит.

Лара застегнулась на молнию. Даже вдохновенной любительнице ненастья больше не хотелось оставаться под открытым небом. Надо спешить туда, где тепло и весело. Где ждут друзья и вкусно пахнет абрикосовыми слойками.

Глава 2.

Злачное заведение с детско-сказочным названием

Коль посчастливилось вам пережить Великое десятилетие контрастов, не похожее ни на одно из предыдущих, – знаете, какую власть возымели над постсоветскими сердцами и желудками модные фастфуды! Гастрономический бум не миновал и наш Утронск. С появлением долгожданных золотых арок и их последователей в унисон кипящему фритюру тут забурлила новая жизнь. Теперь продвинутые горожане встречали свою судьбу в очередях за вожделенными «Роял де Люксами» и теряли головы под аппетитное шкварчание картофельных брусочков. А сколько надетых на пальчики колец повидали красно-белые скатерти волнующих пиццерий! Сколько разудалых свадеб было сыграно в сетевых трактирчиках, чьи шведские столы ломились угощеньями русских бабушек!..

Но весной Незабвенного года трех девяток в скоплении животрепещущих закусочных зажглась новая звезда, бистро «Карлсон», и мигом затмила всех конкурентов. Как же это удалось «в меру упитанному мужчине в самом расцвете сил»? Удачно выбранное место – вот, пожалуй, главный козырь. Стеклобетонная «Скандинавия», чьи пестрые отделы уже лет пять обеспечивали знатный шопинг от пейджера до Ролекса, была центром притяжения. Вы, конечно, помните, что стояла она напротив библиотеки, в самом сердце Утронска – Фианитовом проспекте. И теперь вам будет любопытно узнать о происхождении такого «ювелирного» названия.

Все на удивление просто: в восьмидесятом году здесь открыли филиал ФИАНа5. Тогда же, кстати говоря, академик Затворкин и прибыл из Ленинграда, чтобы его возглавить. Родители Тарновского, как и прочие жадные до сплетен обыватели, злословили, что для научного светила назначение в провинцию – опала, не подозревая об истинной трагедии и грядущем кошмаре.

Но не время отвлекаться. Нас ждет ультрамодная эклектика «Карлсона» – вот уж поистине «культурный феномен»! Дизайнеры оторвались на славу: пространство с шахматными полами распадалось в люминесцентном свете, как своенравный пазл, каждый кусочек которого упивается собственной оригинальностью, наплевав на гармонию целого. Уголок салатового плюша под пейзажами Альп передавал смутный привет швейцарской кондитерской. Столы без сидений под стилизованным плакатом: «Да – веселью и разгильдяйству!» отсылали к совдеповской пивной. Диваны из дерматина неоновой фуксии, слипшиеся спинками вдоль панорамных окон, – уже к американскому дайнеру. А барная стойка, футуристично серебрящаяся напротив – прямиком в космос. Но самыми статусными по праву считались места в центре, в самом буйстве красок. Если б вы только видели, как психоделично желтели глянцевые пепельницы на фиолетовых столах! Чем не бунтарские подсолнухи Ван Гога в море анархии?

Немудрено, что в таком «невероятно стильном» антураже с первых дней воцарилась атмосфера панковской раскрепощенности. Сюда влекло и бесшабашных студентов из медицинского колледжа по соседству, и «людей с понятиями» из бизнес-центра за углом, и гламурников с неформалами, прибарахляющихся этажом выше, и девушек в активном поиске, и просто «вышедших покурить».

«Как ваше ничего?» – обменивалась душевными приветствиями публика, алчущая хлеба и зрелищ. Вот уже целое лето здесь «разруливались базары», «забивались стрелки» и разбивались сердца. Так что к сентябрю завсегдатаи знали друг друга хотя бы через третьи-четвертые лица.

Днем было самообслуживание с пластиково-картонной посудой. После семи вечера – официанты и стеклокерамика. За такое «барство» цены взлетали аж на пятнадцать процентов, но голодной смертью все же не грозили. Меню радовало полюбившимися гамбургерами и сэндвичами, да еще баловало эксклюзивом – тирамису, чизкейками и мороженым «Баскин Роббинс». Но никакие заморские лакомства не смогли вытеснить старые добрые конвертики с абрикосовым джемом. Толи чудеса творил тот, кто их готовил, толи волшебство таилось в запахе детства, только редкий гость уходил из «Карлсона», не хрумкнув душистой выпечкой.

Стеклянные двери, зеркальный коридор, еще одна пара стеклянных дверей – и вот Лара снова внутри фантасмагории, затягивающей, как наркотик.

Дрожа от уличного холода и нетерпения закурить, девушка вихрем ворвалась в теплый зал, сотрясаемый стенаниями Халеда:

Comme si je n’existais pasElle est passée a cote de moi…

Она ничего не замечала, кроме полупустого «Парламента» и зажигалки в своих руках, за что поплатилась, тут же в кого-то врезавшись. Бело-синяя пачка улетела на пол, рассыпав, к безмерной досаде хозяйки, все остатки.

– Вот черт… Куда ж ты прешь! – Лара отскочила, потирая лоб, ушибленный о чей-то жесткий подбородок.

Ее негодующий взгляд уперся в броского кавказца. Ну и амбал! Даже на своих каблучищах Лара была едва повыше его широких массивных плеч. Лощеный, он сверкал золотом цепей и перстней да до того благоухал парфюмом, что при соприкосновении запах отпечатался и на ее коже. Однако внешняя элегантность не могла затмить той чумовой плотской энергетики, той обескураживающей первобытной наглости, что источал весь облик незнакомца. Глаза, горящие янтарем, так возмутительно откровенно пожирали Лару, что у нее перехватило дыхание.

– И чего уставился как баран на новые ворота? – пробурчала она, задрав дерзкий римский носик. Но бархатистый с приятной хрипотцой голосок дрогнул, выдав смущение. – Лучше бы возместил ущерб! – Не дожидаясь ответа, Лара поспешила к приоконному столику, где сидела ее компания.

Лучшая подруга зазывно махала рукой. Ясна! Такая же миниатюрная худышка, как и сама Лара. Те же болотные ногти, та же черная косуха. Черные волосы заплетены в афрокосы. В ноздре сверкающий гвоздик, в глазах – неожиданная для столь юного возраста мудрость. Студентка журфака, страстно увлеченная поэзией Серебряного века, и сама начинающий поэт.

По обыкновению чмокнувшись со всеми, Лара устроилась между двоюродным братом Ясны и его девушкой. Эти смуглолицые неунывающие ромалы заменили ей семью, с тех пор как они втроем поселились в избе-кошеле на Винновом тракте. Возможность снять жилье на этой диковатой окраине стала для Лары настоящей удачей, ведь в двух шагах находился санаторий, где содержалась ее мама. Но сегодня улыбка Ральфа таила светлую грусть, Тамила вертела в руках билеты: московский продюсер вложился в концертный тур, чтобы цыганские напевы их дуэта услышали от Сочи до Владивостока. Они не уверены, что вернутся в Утронск, а в одиночку Ларе не потянуть оплату.

– Короче, полный облом! – нервно затягиваясь, подытожила она пересказ своего неудавшегося визита к деду.

– Не горюй, бэби, мы тебя не бросим! – потрепав ее по плечу, Ральф протянул стаканчик брусничной наливки. – Ты теперь наша младшая сестренка, всегда подмогнем чем сможем, – заверил он с такой теплотой, что Ларин взгляд просветлел.

Сделав глоточек, она благодарно улыбнулась другу и по-свойски боднула его в плечо «козой» из указательного и мизинца.

– До конца сентября всё уплачено, а там, глядишь, и новых соседей подыщешь, – поддержала Тамила.

– Поспрашивай-ка у себя в колледже, среди тех, кто в общаге живет, – закидывая в рот пригоршню чипсов, посоветовала разбитная тусовщица Сандра. – Кто-нибудь да позарится!

– А цену назначь сама, еще и в наваре останешься! – заговорщицки подмигнул Грэг, изящный стилист с черно-синим мелированием.

Все дружно рассмеялись и чокнулись, спрыскивая предстоящие гастроли, – наливкой, колой, мартини и пивом. Кто чем – догадаться, надеюсь, несложно. Вдруг в самый разгар веселья на чешуйчатый металл столешницы шлепнулась пачка «Парламента», язвительно блеснув упаковочной пленкой.

– Грубиянка бесстыжая, – с величайшим пренебрежением изрек швырнувший ее Кайран Фаброилов. И царственной походкой направился к выходу.

Компания притихла, изумленно уставившись вслед фактурной фигуре в белоснежной рубашке, черной кожаной жилетке и серых джинсах.

Aïcha Aïcha écoute-moi!

– во всю мощь продолжал стенать Халед.

От новой волны запаха незнакомца – такого жаркого и особенного, от его голоса, низкого, страстного, у Лары закружилась голова. Резко и тошнотворно. Аж перед глазами всё поплыло.

– Как смел он так пахнуть духами, так дерзко перстнями играть! – словно из параллельной вселенной расслышала она театральное ерничество подруги.

Машинально уточнила:

– Гумилёв?

– Он самый, – подтвердила Ясна.

Лара высунула кончик языка в спину кавказца, вызвав взрыв хохота. Фаброилов не отреагировал. Ни разу больше не взглянув в их сторону, он покинул заведение.

– Кто-нибудь в курсе, что это за южный фруктик? – насмешливо спросила Лара, поигрывая «презентованной» пачкой.

– Да он здесь рядом работает, в «Утронскэнерго», – охотно доложила осведомленная Сандра. – Тарновского знаете же? Важная шишка! И тачка у него наикрутейшая – бэха, кроссовер. Бизон сказал, что «БМВ» их только в этом году запустил, а Тарновский уже тут как тут. Ему, типа, ее аж из самой Америки пригнали.

– Чего это из Америки? – с манерным смешком усомнился Грэг. – «БМВ» же немцы делают.

– Про это у Бизона спрашивай, он у нас в теме. А я всё больше по «фруктикам», – легкомысленно рассмеялась девушка, взбивая кудри растопыренными пальцами. – Так во-о-от… Фруктик этот что-то вроде тарновского прихвостня, но тоже весь из себя навороченный. Зовут Кайран. Говорят, еще тот кобельеро. И надо думать… Эх! Краси-и-ивый мужик! – с мечтательной улыбкой заключила Сандра.

– Вытри-ка слюнки, дорогуша, – хмуря черные ниточки бровей, посоветовала ей Ясна. – Разве можно так говорить о мужчине? Уместнее сказать: привлекательный, ну может быть, эффектный, – с самым серьезным видом напутствовала она подругу. – По мне же, его самодовольная рожа производит скорее отталкивающее впечатление.

– Это точно! – вступил Грэг. – Пустой колос всегда нос кверху дерёт. Знаю я такой типаж! Самовлюбленный до потери пульса и стопудово тупой. Как носы его лакированных шузов. – Стилист капризным жестом сдернул с шарика мороженого мараскиновую вишенку, повертел за черешок, любуясь ее изумрудным мерцанием, и отправил в рот. Однако сиропно-ликерное лакомство его не задобрило. – Не говоря уж про сомнительную национальность этого фруттеллы! – смакуя, продолжил обличительствовать юноша. Строгий взгляд пробежался по лицам друзей: – Про Каширское шоссе, ребят, все уже в курсе?6 Смотрели с мамой новости за завтраком, так ей пришлось корвалол капать. – Проглотив вконец измусоленную ягодку, Грэг возмущенно подытожил: – Во времена, когда хачи чуть ли не через день дома взрывают, облизываться на их сородича – ну прямо кощунство какое-то!

– Да иди ты! – беззлобно отмахнулась Сандра, похрумкивая очередной порцией чипсов.

– Забросайте меня гнилыми помидорами, ребят, но этот Кайран и впрямь хорош как молодой бог! – рассмеявшись, Тамила поспешила послать воздушный поцелуй возлюбленному, который изумленно вскинул брови. – И, по-моему, не такой уж он и хач, – продолжила она. – А типаж, кстати, очень даже интересный… Слу-у-ушайте, да он же на Киану Ривза похож! Только размерчиком покрупнее, а так прям вылитый «Адвокат дьявола».

– Тогда уж хорош как молодой черт, – язвительно хихикнул Грэг. – Вот только Тарновский подкачал: ну ни разу он не Аль Пачино. Хотя разница в росте у них такая же карикатурная, как у этих актеров.

Ясна, Ральф и Сандра нашли замечание до того удачным, что покатились со смеху.

Тамила меж тем не унималась:

– А видели, как на нашу Ларку глянул? Огонь!

– Лар, а ты что скажешь? Как он тебе? – заинтересовались остальные. – А?

Она не отвечала. Затягиваясь, задумчиво щурилась в синеватую хмурь окна. Фаброилов как раз шагал по парковке. Подошел к ярко белеющей среди немытых «восьмерок» и «девяносто девятых» Audi A6, распахнул дверцу, но прежде чем сесть за руль, вскинул на Лару свой острый и сверкающий, как кинжал, взгляд. И снова всё закружилось, поплыло.