Птица-тройка

Ленька, получив право первого удара, радостно примеривался. Паша нисколько не удивился этому: он часто видел, как его приятель тренировался в прицельном бросании своей битки. Вероятность «выбивания» с первого удара, когда все монеты лежали стопкой, была самой высокой.

Ленька уверенно ударил, монеты разлетелись в стороны, но перевернулась только одна, которая давала ему право продолжать игру. Он удовлетворенно положил выигрыш в карман и повторил попытку, но второй удар был слишком сильным, и монета осталась на «решке», забившись в землю. Ленька расстроено отошел, уступив Вадику, которому удалось выбить две монеты. Вадька всегда бил с особым умением и знанием дела: не сильно, но очень ловко и прицельно. Следующим безуспешно пробил Толик.

– Давай… следующий, – кричал Ленька, надеясь получить возможность удара по второму кругу.

Паше хотелось, чтобы скорей бил Валька. Когда его наставнику попала в руки битка, на кону осталась лишь одна медная монета, и Валька, к Пашиной радости, своим ударом перевернул ее на «орла». Последнему из играющих в этот раз не удалось даже ударить.

С переменным успехом игра еще несколько раз возобновилась в том же порядке.

В небольшом выигрыше были Вадька и Ленька, Толик и Славка вышли из игры, а остальные оставались «при своих».

Игра неожиданно закончилась, когда Ленька при очередном броске попал в кон и рассыпал стопку денег. Такое попадание давало право выигрыша всех поставленных монет. Под завистливыми взглядами играющих радостный Ленька забрал рассыпавшуюся стопку мелочи. Паше даже показалось, что глаза его были чем-то схожи с дядькой-старьевщиком.

Поскольку у каждого из играющих остались еще небольшие деньги, решили поиграть в «пристенок». Это игра была проще: каждый бросал о стену свою монету, чтобы она отлетела как можно дальше. Поочередно ударяя биткой о ту же стену, играющие старались максимально приблизить ее к монетам соперников. Когда от упавшей битки до монеты можно было дотянуться пальцами руки, она считалась выигранной. Большой удачей бывало, когда битка попадала рядом с двумя или тремя монетами.

Ребята всегда с особым пристрастием следили за раздвигающейся ладонью игрока, когда он, опираясь на битку, напрягал руку и касался желанной монеты указательным или даже безымянным пальцем.

В этой игре потомок слесаря Толик своей пятерней во многом превосходил соперников, но сегодня ему не везло, и скоро деньги у большинства ребят закончились.

Когда вся мелочь осела в карманах Леньки и Вадика, Марсик громко крикнул:

– Давай теперь в чижика!

– А у тебя есть чижик-то? – бросил на него недовольный взгляд Ленька, кладя последний гривенник в карман.

– Так он же у тебя в сарае, – ответил за друга Паша.

– Конечно, есть… Сейчас принесу… и лапту тоже, – побежал туда Ленькин младший брат.

4

В чижика играли почти дотемна, когда начинали звать домой. Эта подвижная игра увлекала ребят, в том числе малышей, которых здесь не сторонились, а наоборот, принимали на равных. Тут важна была не сила, а ловкость «подбить» чижика и отбросить лаптой.

Вырезанный ножом из деревянного бруска в 8 – 10 сантиметров и обструганный до острия с обеих сторон чижик, словно неуловимый мячик, подбрасывался и выбивался лаптой из небольшого квадрата. Играющий, к которому попадал чижик, должен был ответным броском, применяя хитроумные обманные движения, вернуть его обратно, отчего игра была очень живой и непредсказуемой.

Марсик играл не хуже взрослых и умело распоряжался чижиком и лаптой.

Паша, забыв обо всем, увлекался игрой, но порой не успевал за другими и отходил в сторону, наблюдая за перемещением чижика и ловкими движениями ребят со стороны.

А еще он очень любил смотреть на игру «в городки», которая также собирала много людей, включая взрослых, с удовольствием принимающих участие. Надо было с расстояния 8 – 10 метров деревянными палками-битами вышибать из метрового квадрата разнообразные фигуры, составленные из небольших деревянных цилиндрических брусков-«городков». Малышам было трудно бросать крупные биты, которые иногда для веса и прочности обивали жестью, и они в основном наблюдали. Эта игра в соревновании между разными дворами собирала толпу, как на стадионе. Среди взрослых были свои мастера, которые выходили на игру с индивидуальными, самостоятельно сделанными битами.

Детям особенно нравилось, когда фигуру, например, «бабушка в окошке» выбивали сразу одним ударом. На более сложные фигуры порой приходилось тратить несколько ударов. Последняя фигурная композиция, «письмо», требовала особого умения его «распечатать», когда сначала выбивался средний городок, не задев другие.

Дворовые игры незримо дополняли взаимоотношения поколений. Они больше привлекали ребят, но и старшие, многие из которых совсем недавно были фронтовиками, тоже показывали неплохие результаты. Взрослые, в основном, вечерами играли в домино или шахматы в середине двора за самодельным столом с двумя лавочками. Никто из ребят, включая маленького Пашу, никогда не видел, чтобы там распивали водку, пили пиво или играли в карты. Всем этим начала увлекаться взрослеющая молодежь, вышедшая из-под влияния военного поколения, но делала это не «на людях», а за сараями или на лужайках в парке.

Во дворе взаимоотношения взрослых, старших ребят, видевших своими глазами войну, и не знающей о ней ничего малышей были уважительно строгими, искренними и демократичными, не разделяя людей на разные поколения. С малышами не сюсюкали, при необходимости одергивали, но в обиду никогда не давали, и всегда защищали от несправедливых нападок подростков и малознакомых ребят из других дворов. Территория двора объединяла людей духовно и физически. Паша об этом глубоко не задумывался, но с малолетства воспринимал понятия «свои» и «чужие».

Помимо общих дворовых принципов сосуществования ребячьи коллективы имели свои, скрытые от других законы. Паша скоро усвоил одну деталь по оценке совершаемых поступков, которые были непреложным требованием существования в кругу однокашников. Считалось правилом скрывать чьи-то запретные и даже не очень нехорошие поступки, о которых ни в коем случае нельзя было говорить с родителями или взрослыми – иначе будешь «ябедой». Сначала это было непонятно, так как все требовали честности, но со временем Паша незримо почувствовал определенный вкус к этому самостоятельному «взрослению» и уже скоро часто пренебрегал советами близких и родителей.

Малыш постоянно видел вокруг себя знакомые лица людей, проживающих во дворе. Это, прежде всего, были соседи по квартире, по подъезду.

Жившие в Пашиной квартире люди были очень доброжелательны и приветливы. Он не слышал, чтобы они повышали голос друг на друга даже при возникающих разногласиях, которые были крайне редки и быстро уравновешивались общим настроем взаимопонимания. Соседей связывали общие интересы, искренняя взаимопомощь и похожие заботы. После войны, о которой Паша постоянно слышал от взрослых, жили не богато, но малыш видел, что лица людей были искренне радостными и добрыми. Паша не раз с мамой стоял в длинных очередях в местном «Гастрономе» за воблой, молоком, яйцами и даже за продуктом со странным названием «колбасные обрезки», но нисколько не расстраивался, как и все, по этому поводу. В очередях было немало детей, и они быстро находили способы общения и игр.

Подобная атмосфера существовала и в квартире. Она по-особенному оживала накануне и во время праздников. Все приглашали в свои комнаты, обсуждали последние события, делились пирогами, стряпней, соленьями и продуктами.

Эти дни отличались от будней искренним весельем и приносили нескрываемую радость, которая быстро передавалась детворе. Перед застольем всегда ждали у репродукторов сообщения об улучшении жизни и снижении цен на продукты. Со слов мамы Паша знал, что это снижение только на самые важные продукты питания и необходимые вещи для повседневной жизни. Тем не менее, все чувствовали удовлетворение от этого малого, которое вселяло уверенность, что все идет в правильном направлении и скоро будет еще лучше.

Время казалось бесконечным и безоблачным. Справедливость и светлое будущее не вызывали сомнений. На улицах можно было видеть много народа с радостными лицами, в опрятной одежде и при орденах. Были среди них и слегка подвыпившие, но общение и разговоры с их участием всегда носили доброжелательный характер. Даже в праздники алкоголя употребляли не много, и пьянство, попрошайничество, безделье и тем более мошенничество презиралось и не допускалось.

Накануне одного из таких праздников в дом провели газ, и его веселое голубое пламя очень радовало жильцов. С кухонь с удовольствием убрали дымящиеся черной копотью керосинки. Малыш с интересом и восхищением наблюдал за необычным источником тепла, которое выбивается из маленьких дырочек конфорки и своим цветом напоминает притягательное огромное небо.

5

Паша видел нескрываемую радость мамы, когда в большую комнату внесли купленный буфет. Он был необычайно красивый, со своими стеклянными переходами, а запах лака и резного убранства напоминал новогоднюю елку. После того, как мама сложила в него посуду, можно было каждый день видеть семейный сервиз с птицами и другие фарфоровые, напоминающие сказки, красивые статуэтки. Верхние стеклянные створки из квадратиков и треугольников с оригинальными выступами особенно привлекали внимание малыша. Он часто вставал на стул и, открывая и закрывая замысловатые дверцы, удивлялся мастерству человеческих рук.

Новое приобретение нисколько не нарушало общей гармонии на фоне самодельно сколоченного папой платяного шкафа, который стоял при входе и разделял комнату на две половины. Новая покупка очень гармонировала с самой главной вещью в комнате – старинными швейцарскими настенными часами.

– Это подарок моего папы, когда мне исполнилось четырнадцать лет, – однажды услышал Паша от мамы. Он никогда не видел воочию второго дедушку, но всегда, глядя на резные створки и качающийся медный маятник, проникался искренним уважением к нему. Строгое мерило времени в доме шло очень точно, нарушая тишину мягким боем через каждые полчаса.

Буфет поставили в углу между освещающими его окнами, напротив обеденного стола, и он превратил светлую часть комнаты в пятигранник, которая от этого стала более строгой и одновременно уютной.

Пашина семья первой в квартире приобрела телевизор. Папа много говорил о его необходимости, а мама молчала и переживала, что он стоит достаточно дорого. Но однажды папа получил премию и, пошептавшись с мамой, радостно сообщил, что у нас скоро появится необычный телевизионный приемник.

Несмотря на крохотный черно-белый экран, после черного вездесущего круга репродуктора, он стал полноправным членом коммунальной квартиры. Соседи теперь очень часто приходили со своими стульями к ним в большую комнату общаться со ставшими родными телеведущими, смотрели новости и популярные фильмы. Все это не вызывало протеста в Пашиной семье, а наоборот, вызывало своеобразную гордость за организацию импровизированного клуба общения и объединения обитателей квартиры.

Паша видел, что соседи были разные по характеру и образу жизни, однако не представлял их и себя без этого общего единства.

В средней комнате жила тетя Рая. Идя гулять со своей дочкой, она всегда предлагала Паше пойти с ними, и мама, нисколько не беспокоясь, отпускала его в гости, во двор или в парк. В другой комнате жили удивительно добрая слепая бабушка Варя и две ее дочери: старшая – тетя Тоня и моложавая тетя Юля, которую в силу веселого характера звали не иначе, как «Юлька». Тетя Тоня работала в каком-то посольстве и приносила красивые и диковинные игрушки, а под Новый Год – разноцветные хлопушки, которые доставались и Паше. Юлька работала в типографии, и помогала маме, как и всем соседям, подписываться на редкие книги. Квартира жила единым духом искренней дружбы с почти родственными отношениями, и Паша всегда чувствовал заботу и ласку каждого.

С мамой они часто заходили к ее подруге, тете Люде, жившей этажом ниже. У нее обитала очень своенравная кошка Катька. Она больно царапалась и даже кусалась. Паша всегда осторожно проходил мимо нее. При попытке малыша погладить животное она тут же убегала, хотя часто принимала его присутствие рядом. Осторожная, с выразительным взглядом, кошка признавала только сына тети Люды и очень любила, когда он нежно гладил ее. Это был тот самый аккуратный, вдумчивый и трудолюбивый Валька, которого очень уважала мама, как и все другие соседи.

Многие из дома семьями с детьми ходили в близлежащий клуб «Машиностроитель» или, как его ласково называли, «Машинку», который был центром показа модных современных фильмов.

Одним из необыкновенных открытий кино для Паши были трофейный «Тарзан» и индийские фильмы с участием Раджа Капура. Ему очень нравилась экзотика тропических лесов, повадки сильных своенравных зверей, яркие чувства и песни индусов. К удивлению малыша, многих привлекало другое в этих кинофильмах. Ему было немного неприятно, когда ребята кривлялись и изображали обезьяну Читу или восхищались угрожающими выходками неприятного малышу бандита Джага. Паша часто замечал странные реакции и поведение людей после просмотра фильмов.

Летом ходили купаться «на канал» или на территорию, где началось Химкинское водохранилище. Дальше были пляжи и Северный речной вокзал. А здесь, в небольшом тупике, располагалось необустроенное «дикое» место для купания и отдыха, где в теплые солнечные дни часто можно было видеть знакомые лица со двора. Шли на «канал» через лесной массив Покровского-Стрешнева, где попадались грибы и ягоды, земляника, малина, костяника, а осенью было много орехов. Ребята постарше ходили туда самостоятельно, но Паша почти всегда с отцом или матерью. Отец не очень любил это место и предпочитал ходить чуть дальше на пляж. Он очень хорошо плавал, и в этом году научил плаванию Пашу, который с удовольствием «по-собачьи» самостоятельно доплывал до буйка. Если сын уставал, отец подставлял ему свое сильное плечо, и мальчик, держась за него, отдыхал.

Однажды купаясь с мамой и соседями на водохранилище, он проткнул ногу ржавым гвоздем. Увидев его острый конец сверху ноги, Паша очень испугался. Волнуясь, мама попеременно с тетей Людой несли его через лес на руках в поликлинику. К счастью, прокол повредил лишь небольшой участок ноги близко к перепонке.

Невозможно было представить свою жизнь без находящегося рядом стадиона «Крылья Советов». Так естественно и радостно воспринималось участие в соревнованиях или просто возможность прийти на трибуны «поболеть» за своих.

Детище завода – стадион со своими играми по всем имеющимся тогда видам спорта, привлекал к себе множеством секций для молодежи и взрослых. Летом футбол, зимой хоккей первенства Москвы собирал большое количество болельщиков. В зимнюю пору на катке можно было встретить почти всех относительно нестарых соседей. Ярко освещенная, с разносившейся по округе хорошей музыкой, ледовая арена всегда собирала всех способных двигаться или бегать коньках. Модные «гаги», «канады» и привлекающие элегантными наклонами при беге «норвежки» вызывали восторг и восхищение ребят, которые довольствовались прикрученными на валенки «снегурками». Вечерами многие без коньков просто прогуливались на арене под ярким светом в ореоле звонкой музыки.

Были в доме и соседи, которые вызывали неоднозначные отношения.

На втором этаже подъезда справа жили пожилые, но еще совсем не старые и немного странные муж и жена, которые с некоторых пор стали менее понятны детской душе малыша. Эти люди не дружили ни с кем и даже немного сторонились окружающих. Говорили, что у них был сын, который родился почти в одно время с Пашей, но неожиданно умер в младенчестве.

– Конечно, их очень жалко, – говорила мама.

– А почему у них нет других детей? – допытывался Паша, проходя мимо этой квартиры.

– Они вообще какие-то странные… и немного корыстные…

– А что значит… корыстные?

Мама задумалась и начала вспоминать.

– Когда тебе не было еще и года, утром надо было ходить за молоком в детскую консультацию, а у меня не всегда было время, да и Боря был в школе.

Малыш внимательно слушал и думал: «Причем тут молоко?».

Мама заметила его реакцию и продолжала:

– Так вот, этот сосед, дядя Ефим, брал в консультации за меня молоко…

Паша опять недоуменно посмотрел на мать.

– А за то, что ходил за ним, он забирал себе половину этого молока… Я сначала удивлялась, а он говорил:

– Так оно все равно пропало бы.

Малыш долго молчал, а потом резко выпалил:

– Так они не корыстные, а… просто не любят детей и… жадные…

– Может, и так… – улыбнулась мама.

После этого разговора Паша вообще перестал разговаривать с дядей Ефимом, который жаловался на него соседям и постоянно подчеркивал отсутствие у Паши должного воспитания.

6

Маленький Паша безмятежно любил своих родителей и восхищался ими. Его сердцу было ясно и понятно, что лучше их нет никого на свете.

Однажды проснувшись в день своего рождения, он увидел желанный замечательный деревянный грузовик и был несказанно обрадован счастливому событию. Но больше всего поразили Пашу любящие глаза родителей в минуту его восхищения игрушкой.

Близкое к этому было и чувство к дедушке и бабушке.

Живых прародителей Паша застал только двоих.

Бабушка ему досталась по маминой линии, а дедушка – по папиной.

Характеры бабушки и мамы были похожи своей твердостью, однако первая имела еще и зашторенную духом прошедшего времени не очень понятную загадку веры в Бога.

Последнее Паша незримо чувствовал явственно. Мама в сравнении с бабушкой была намного строже к Паше, что, впрочем, никогда не вызывало в нем никакого протеста.

Дедушка и папа были немного разными. Они были едва похожи, но какие-то жесты, повороты головы и зоркие взгляды делали их сходство заметным. Папа всегда пространно говорил, старался все объяснить и все понять, а дедушка был молчалив и больше общался с Пашей и братом созерцательно мягкими доброжелательными взглядами, поглаживанием по голове, неповторимыми и неожиданными подарками. Во всех действиях и поступках дедушки ощущалась неподдельная искренняя доброта и непосредственность. В противовес своему доброму и мягкому характеру он имел очень твердое имя – Петр. Паша запомнил, что однажды дедушка сказал, глядя на него: «Петр и Павел – духовные братья…».

У бабушки было очень теплое и казавшееся малышу объемное имя – Ирина. Паша часто с большим интересом слушал сказки Пушкина, которые, по словам папы, поведала ему няня. И бабушка всегда представлялась мальчику тихой и ласковой Ариной Родионовной.

С мамой они часто ездили в гости к бабушке, которая жила в Богородском, в половине деревянного дома без водопровода и городских удобств. Ехали на трамвае и метро до красивой станции «Сталинская» с монументальным уходящим вдаль рядом массивных широких колонн и множеством военных знамен, барельефов оружия и техники, а потом опять на трамвае до остановки «Вторая прогонная».

Бабушка объяснила малышу это странное название, и Паша искренне недоумевал, что здесь когда-то гоняли многочисленные стада коров.

Обратно домой возвращались с букетом цветов из бабушкиного сада. Причем он был в начале лета небольшим, с нежными оттенками, а осенью – едва умещавшимся в руке, и более ярким и красочным. Сад всегда радовал цветением, ростом маленьких завязей и наливающимися к осени красивыми и сочными яблоками, которые также в избытке везли домой. С братом они всегда без ограничения ели прямо с ветки созревшую вишню, позднее – слегка мохнатый крыжовник и сверкающую на солнце смородину. Малыша всегда привлекал в бабушкином саду громадный чугунный чан, куда с крыши дома стекала дождевая вода. Похожий на небольшое и удивительно прозрачное озеро, он поражал образовавшимися от ржавчины замысловатыми резными картинками дна, которые Паша любил подолгу рассматривать.

Бабушка каждое воскресенье ходила в церковь и соблюдала престольные праздники. О значении этих праздников она иногда рассказывала внуку, но Паша не понимал и не проникался ими, кроме восприятия радостных и праздничных застолий или гуляний. На Пасху бабушка обязательно собирала у себя внуков и детей, угощала печеными хлебными жаворонками, хрустящим хворостом, дарила пасхальные яйца и куличи каждому, в том числе самый маленький – Паше. Этот праздник, как и Первомай, своими улыбками, разноцветными бумажными цветами всегда особенно подчеркивал радостное весеннее настроение. Мама не принимала религию, и мальчик никогда с ней не заходил в церковь, и потому, несмотря на влияние бабушки, у малыша не проявлялось желания проникнуться в глубину религиозных чувств. Из рассказов мамы он знал, что бабушка окрестила его в младенчестве, одновременно с братом, в Богородском храме.

Бабушка жила вместе с семьей младшей дочери, тетей Тосей, с ее мужем и двухгодовалым сыном. Каждый имел свою отдельную комнату, включая ребенка. В этом доме был неповторимый запах деревянного жилища с необычными ощущениями ласкового тепла печки.

В гостиной висел цветной ковер с изображением крупного мужика-пахаря, идущего с сохой за лошадью. На вопрос малыша:

– Что это за странный дядька?

Бабушка ласково объяснила:

– Это граф – Лев Толстой.

– А кто такой этот граф? – недоумевал малыш.

– …Богатый человек, владелец поместья. Он сам трудился, пахал землю… И писал интересные книги…

Мальчик знал, что давным-давно были богатые и много бедных людей, которые работали для того, чтобы богачи отдыхали и веселились.

«Этот граф даже своим лицом не похож на ленивого богача, – думал малыш. – Но о чем может писать этот мрачный трудолюбивый человек?»

От бабушки Паша узнал, что писатель граф Толстой уже давно умер. Но каждый раз, глядя на этот ковер, малыш задумывался, почему же все-таки об этом громадном пахаре осталась такая память и что даже бабушка повесила этот ковер в гостиной.

Со временем малыш привык к этому изображению, и оно уже казалось ему неотъемлемой частью прародительского дома.

В комнате бабушки висела икона Николая Чудотворца с добрым и проницательным взглядом. Паша знал, что мужа бабушки, его очень рано умершего второго дедушки, звали Николай, и потому у него не было сомнений в выборе этой иконы. На комоде среди других небольших икон стояли очень привлекательные, загадочные и милые статуэтки ангелов, которые волновали его воображение значительно больше.

Он долго не решался спросить, но однажды бабушка сама заметила его взгляд:

– Тебе нравятся эти лики ангелов?

– Да… Очень интересные изображения людей с крыльями.

– Это вовсе не люди, – ласково посмотрела на внука бабушка. – Это ангельские духи, свободные от голода, жажды и всякого людского греха.

– Какого греха? – поинтересовался Паша.

– Пока трудно это тебе объяснить… Например, непослушание родителей, обида на кого-либо…

Паша молчал: он всегда старался слушаться, и от природы не был агрессивен, для того чтобы обижать. Но слово «обида» несло нечто другое.

– Человек всегда чувствует, что совершает несправедливо… или нехорошо.

– Всегда? – удивился малыш.

– Если ты чувствуешь этот свой грех, то… о нем знает и Бог, – продолжала бабушка. – И прощает, если ты поймешь, что это нехорошо…

– А как он узнает об этом? – не унимался Паша.

– Бог все видит и знает…

Бабушка указала на большую икону с лампадой в углу комнаты и перекрестилась.

Это было для малыша совсем непонятно.

«Как он может видеть все из угла комнаты…», – размышлял он.

– А ангелы… тоже все видят? – вырвалось у малыша.

– Конечно… Они ближе к людям… и они Его посланники…

Это было понятно: «Ангелы с крыльями и, летая по небу, все видят сверху».

– Ангелы красивые, – восхищенно смотрел на них Паша.

– Да… они пребывают на небе, и в отличие от людей, не умирают, – поясняла бабушка.

Это обстоятельство было самое удивительное для Паши. О смерти он слышал много, и она казалось ему такой же загадкой. В ней было что-то странное и непонятное.

Запомнившиеся ангелы являлись ему и в снах.

Однажды Паша рассказал бабушке о высоком дяде с крыльями со светлым нимбом вокруг головы, который явился ему во сне. Он излучал сиреневый свет. Загадочный гость смотрел внимательно и молчал.

– Тебе повезло увидеть его во сне… Это Архангел Гавриил… он строг, но справедлив, и близость к нему несет благость.

– Благость? – поинтересовался внук.

– …Это Благодать Господня, которая передается через молчание.

Каждый день перед сном мама укладывала Пашу в кровать, выключала свет, просила старшего брата не шуметь, а сама усаживалась у торшера и молча занималась делами или выходила на кухню. Становилось тихо и одиноко, и малыш оставался сам с собой в тишине. Паше часто вспоминал странное упоминание бабушки о молчании и тишине. Он невольно чувствовал, что была в них, действительно, какая-то загадочная тайна.