Тот прочищает горло, как бы говоря, что он готов, конечно, «помочь мне взять себя в руки». Ясно, что выбора нет. Приходится повиноваться. Начинаю расстегивать верхние пуговицы блузки, и Катя ловит меня за руку:

– Ты чего делаешь? Не слушай ты этих козлов, – шепчет она и поглядывает на длиннопалого.

А тот дает отмашку Антону, только пальцем поведя, и этот здоровяк хватает Катю одной рукой за волосы, а другой с нормального такого замаха бьет ей под дых, что бедняжка выплевывает весь воздух из легких и падает на пол, скрючившись.

Я только и успеваю взвизгнуть, но прикрываю ладошкой рот, чтобы не начать орать со страху во всю глотку. А из глаз просто как из крана плещут слезы.

И с первым шагом этого вышибалы в мою сторону я выставляю руки перед ним, отступаю на шаг, глотаю вязкую слюну и насколько могу быстро раздеваюсь. Снимаю блузку, стаскиваю юбку, роняя ее на пол. Перешагиваю ее и обнимаю себя руками.

– Умничка, но и белье тоже снимай, – велит женщина, глядя на меня с полным безразличием. В отличие от мужика за столом.

Отвожу взгляд куда-то в растресканную штукатурку на стене и расстегиваю лифчик. Снимаю его и обхватываю груди рукой, чтобы хоть немного прикрыться. Зажмуриваюсь на секунду, когда взглядом натыкаюсь на постанывающую подругу чуть сбоку, и стягиваю с себя трусы. Отправляю их туда же, на пол к юбке.

– Вот. Хорошая девочка. А теперь топай сюда.

– Стоп, – подает голос длиннопалый и поднимается из-за стола. Медленно идет ко мне, пронизывая меня своим кровожадным, сумасшедшим взглядом. – Так-так. А ну, ручки убери. Дай на тебя посмотреть.

Отворачиваюсь и невольно кривлюсь от отвращения, опускаю руки и чувствую себя не то что без одежды, а будто вообще без кожи и внутренностей сразу. Что за уроды! Как они спокойно спят ночами, вытворяя такое с девушками?

И ощущаю холодную, жесткую руку на своей правой груди. Вздрагиваю, даже, кажется, подпрыгиваю на месте и инстинктивно отмахиваюсь от этих прикосновений. Но тут же получаю наотмашь сильную пощечину и с трудом удерживаюсь на ногах. Распахиваю глаза от внезапной отрезвляющей боли и уставляюсь взглядом на этого мужика. Не знаю, что сказать, но из груди рвется что-то вроде «если уж и трогать кому, раз мы оказались в таком положении, то пусть это делает та женщина; она хоть в перчатках, а не этими вот грязными ручищами». Но не могу и звука издать, кроме шумного «ах».

– Еще раз так сделаешь, и я тебя отправлю на помойку, бомжей обслуживать, поняла меня? – с язвительной улыбкой, но холодно и совершенно безмятежно говорит он.

Глупо киваю, убираю руки за спину, закрываю глаза, глотая слезы. И ощущаю, как он нагло и бесцеремонно трогает, сжимает мои груди обеими руками, сдавливает пальцами соски и что-то бормочет себе под нос.

– Хорошая? – интересуется женщина. А я просто начинаю всхлипывать и трястись на месте.

– Шикарная. А попка какая у нее, ух. Я бы сам ее отодрал, – веселится он и шлепает меня по ягодице. Становится сзади, приседает, слышу по дыханию, и, слегка расталкивая руками мои бедра, заставляет меня раздвинуть ноги. – Да, и тут все красивенько, аккуратненько. Хорошая курочка. Давай, Люба, посмотри, что там у нее внутри, затем вторую посмотрим и будем закругляться. Нужно еще несколько девочек сегодня подыскать.

Хоть там он меня не лапал. Я б вообще сознание потеряла, начни он еще ко мне там свои руки тянуть, козлина!

Сопротивляться, как я поняла, нет абсолютно никакого смысла. Если и начну, то что я им сделаю, всем троим? Только хуже будет, и правда. Потому я послушно подхожу к кушетке, залезаю на нее так, как велит женщина в перчатках, и терплю. Блин, как же тяжело все это пришлось терпеть! Холодный металл, грубые, неприятные прикосновения. Но все закончилось очень скоро.

– Эта еще девочка, – говорит моя мучительница. И все у нее прямо-таки прекрасно.

– Ох, я так и знал! Да! Какая умничка, что сохранила себя, – радуется и ржет, как гиена, этот длиннопалый. – Я за тебя хорошенько выручу. Пойдешь на какое-нибудь разовое элитное мероприятие или к дорогому, самому дорогому клиенту. Они любят нетронутых девочек. И платить за таких любят хорошие денежки.

– Раздевайте вторую. Хватит ей кряхтеть там. А ты вставай, одевайся и подожди пока с Антошей.

А для меня все как в каком-то тумане. Страх и ужас как-то сменились стойким ощущением, будто меня уже изнасиловали и выбросили. Это меня, кажется, и ожидает. И я совсем никак не могу этого остановить. Вот и безвольно, как марионетка, поднимаюсь, собираю свои вещи, кое-как натягиваю их на себя и, обхватив себя руками, становлюсь с пустым взглядом около стеночки. Просто жду. Не знаю чего. Очередного кошмара, которого со мной захочет сделать этот сутенер и его дебильная компашка.

Я будто бы выпадаю из реальности и почти ничего не слышу, не вижу, что происходит в комнате дальше. Только спустя какое-то время слышу вердикт, что Катя «уже использованная». Ей так же велят подниматься, но не слышно, чтобы приказывали одеваться.

И это самое страшное. Потому что дальше этот мужик говорит:

– Антон, отведи нашу красавицу, наше сокровище, в комнату к остальным. Только аккуратно с ней, понял? А там… Пусть осваивается. Скажи, чтоб ее там девчонки ввели в курс дела, как положено. А я пока сниму пробу товара. И только потом ей провести инструктаж и отправить… Да куда-нибудь, лишь бы бабки приносила. А пока что я поиграюсь немножко. – Он ухмыляется, глядя на все еще обнаженную Катю, и потирает себя в причинном месте рукой.

– Ясно. Мне выйти?

– Конечно, Люба, выйти! Не будешь же ты мне тут свечку держать. Ну что за вопрос?

– Вы не можете! – вдруг просыпаюсь я и подаю голос. – Так же нельзя!

– Мне все можно, – слышу сквозь ехидный смех уже через закрывающуюся за мной дверь, когда Антон, вышибала этот, утаскивает меня за локоть по коридору куда-то в темноту.

И вот тут, кажется, у меня окончательно сдают нервы от всего этого ужаса, насилия и жестокости. И я просто теряю сознание, проваливаясь в блаженное и лишенное каких-либо чувств беспамятство.

***

Жалко, что ненадолго.

Прихожу в себя на мягком, хотя холодном кожаном диване. Отлипаю от него щекой и медленно открываю глаза по мере того, как ко мне возвращается рассудок и силы.

– Очнулась, – слышу рядом женский голос. Кажется, женский. Звучит как из трубы.

– Эй, ты как? – спрашивает другая девушка.

– Вроде нормально, – еле шевелю языком. Вспоминаю, что произошло и спохватываюсь, резко вскакивая на ноги.

– Тише, тише. Все нормально, – успокаивает меня какая-то брюнетка, касаясь моего плеча. А я отпрыгиваю от нее, как ужаленная.

Стараюсь взять себя в руки и осматриваюсь вокруг все еще затуманенным взглядом. Комната, погруженная в полумрак из-за все так же заклеенных окон, на которых решетки стоят изнутри так, что даже не добраться до тех обоев, чтобы отодрать их и впустить сюда солнечный свет. Только ощущение такое, что уже и не день, а вечер. Может, из-за усталости, стресса. Еще три девчонки рядом. И все красивые как на подбор: пухлые губы, ресницы длинные, точеные скулы, фигурки как у пчелок – грудь вперед, попа назад. Только цвет волос отличается. Рыжая, блондинка и настоящая брюнетка, с таким сильным черным цветом. Хотя кто знает, скорее всего, крашеная. Есть еще некоторые, но кто-то из них спит, с головой накрывшись одеялом, а кто-то отвернулся и молча пялится в стену, не обращая внимания на все происходящее.

– Сколько я?..

– Недолго. Часа четыре-пять.

– Что? И это недолго?

– Ты спала, – поясняет рыжая девушка. – Мы не хотели тебя будить. Мы здесь, знаешь, все на одних условиях. В одной лодке плывем, как сказал бы… Ай, не важно.

– Не спала я… – бормочу и нахожу глазами сидящую в самом углу комнаты, на полу, свою подругу. Она обхватывает прижатые к груди колени и смотрит в одну точку перед собой немигающим взглядом. Даже не плачет. Но на щеках остались такие разводы черные – тушь потекла, – говорящие, что ей крепко досталось.

Подхожу к ней и на секунду останавливаюсь, слыша совет одной из девчонок:

– Ты бы не… трогала ее пока.

– Катюш… – Присаживаюсь перед подругой на корточки. Хочу погладить ее по волосам, протягиваю руку и застываю в сантиметре. И только касаюсь, как она бросает на меня взгляд разъяренных, полных ненависти, злости и безысходности глаз и кричит:

– Убери свои руки! Это ты во всем виновата!

– Я? Но я…

– Да, ты! Если бы ты постоянно не тряслась из-за любой ерунды, мне бы не пришлось бросаться на все подряд, только бы доказать тебе… что-то. Но ты же у нас, как оказалось, хорошенькая, ценная. Тебя не трогают. Не тр… – Ее голос срывается в плачь, а плечи начинают вздрахивать.

Осторожно приближаюсь и обнимаю ее, прижимаю к себе и глажу по голове.

– Ну все, все. Мы справимся. Выберемся отсюда и забудем все это как страшный сон.

И это говорю я, та самая трусиха, которая даже тени своей боится? И как я смогу нам помочь, если я вообще не представляю, что можно сделать и что нас ожидает. Хотя о втором, глядя на разукрашенных девчонок, долго догадываться не приходится.

Катя постепенно успокаивается и даже, кажется, засыпает. Я аккуратно поднимаюсь и спрашиваю у девчонок:

– Что тот козел имел в виду, говоря, чтобы меня ввели в курс дела? Что-то намечается?

Блонди вздыхает:

– Мы знаем только, что некоторых из нас отобрали… Сама знаешь, по каким критериям, иначе не сидела бы здесь, с нами. Ну и когда подвернется какой-нибудь богатенький клиент, который хорошо заплатит, ну, за…

– Ага…

– Или массовое мероприятие какое-нибудь, – подхватывает другая. Пока только некоторым, – кивает назад, – не повезло пойти «поработать».

Понимаю теперь, почему они в таком подавленном состоянии. После такого вообще жить не захочется. Ужас! Что за изверги? Ублюдки! Как можно вот так обращаться с людьми?!

– А вы не пытались сбежать? – задаю, наверное, самый правильный вопрос за весь этот день.

Девчонки хлопают глазами, переглядываются, и черненькая говорит:

– Нас не оставляют без присмотра. Самих никуда не отпускают. Ну, как говорили другие, раньше.

– Ты здесь давно? —кривлюсь от какой-то неловкости, спрашивая это.

– Скажем так, успела несколько человек встретить и провести. Даже не знаю, куда их потом девают после «работы», но сюда не возвращают. Ну, не всех. Да и вряд ли у них всего одна комната, да? А сбежать не получится. Девочки говорили, что их из рук в руки передают, а потом амбалы этого Паши забирают и везут обратно. Это вот, – тоже кивает назад, они рассказывали.

– Поняла.

Поняла, что мы оказались в полнейшей заднице, из которой выход только один. Самый неприятный. Но не видать им свеженького мяса! Я так просто не дамся. Не знаю, что буду делать, но пошли они, козлы.

За дверью слышатся приближающиеся шаги. Моя решимость вмиг куда-то улетучивается, будто и не было. А сердце начинает гулко колотиться в ребра. Что? Кто? Чего им нужно?

Девчонки даже не шелохнулись, только глаза подняли на открывающуюся после звука отъезжающей задвижки дверь. В комнату один из тех мужиков, которых я заметила в фойе, когда нас тащили на осмотр, ввозит тележку, как в отелях, на которой в несколько ярусов уложена разная еда.

– Ешьте и быстро спать. Завтра каждой из вас найдется работенка.

– Я хочу в туалет. И умыться нужно, – пищит рыжая.

Мужик смеряет нас всех строгим взглядом, хмыкает.

– Идем со мной. Остальным ничего не надо больше?

Вопрос, конечно же, был риторическим, потому что сразу после него он вывел девчонку за локоть из комнаты и с силой захлопнул дверь.

Мы поели. Как бы ни было противно принимать подачки от своих поработителей, от этих моральных уродов, но питаться нужно. Не умирать же с голоду. Да и кому от этого протеста станет лучше? Катя только не притронулась к ужину. Но мне удалось ей подсунуть несколько ломтиков сыра и несколько оливок.

Странно. Держат нас в таком гнилом месте, а кормят отборно. Ну деньги у них явно хорошие водятся, это уж точно.

После перекуса я немного успокоилась и решила попробовать уснуть. Толку дергаться и нервничать, убеждала я себя. Может, завтра представится какая-нибудь возможность убежать или хотя бы побольше разузнать, с чем и с кем мы столкнулись.

***

– Поднимайся давай! – слышу будто издалека грубый мужской голос, а следом меня прямо выдергивают из сна, за волосы, и тянут к выходу.

– Эй, ай! Отпусти, козлина! Я тебе не скот какой-нибудь. Я сама ходить умею.

– Закрой пасть и перебирай ногами. Тебя босс хочет видеть.

– Ладно! Только волосы отпусти. Больно.

Он слегка ослабляет хватку, и мы идем по тому же коридору и, как мне сперва показалось, в ту же комнату, где нас вчера осматривали. Но эту дверь мы проходим, и передо мной открывают следующую, с табличкой, написанного на которой я не успеваю разобрать. Заводят внутрь, и я понимаю, это кабинет того самого босса. На меня голодными глазами смотрит длиннопалый и облизывается.

– А ты даже с утра выглядишь аппетитно. Настоящая красотка. – Переводит взгляд на своего вышибалу и рычит: – Ты все еще здесь? Молодец, проваливай!

Тот отмахивается, бухтит что-то и быстро ретируется, заперев за собой дверь.

Длиннопалый подходит ко мне поступью хищного зверя и оглядывает со всех сторон с ног до головы.

– Юбчонка, смотрю, немножко помялась, но это нестрашно. Гардероб у нас хороший, подберем тебе наряд по размеру. Но это позже. Сначала мне нужно кое-что о тебе узнать.

Сглатываю вязкую слюну и снова начинаю трястись. А еще больше меня бросает в дрожь, когда он говорит следующее:

– Утром, знаешь ли, мне всегда хочется ласки и нежности. Ну такой я человек. А ты, раз уж новенькая, в этом мне поможешь. Заодно покажешь, что умеешь, чтобы я знал, какую цену за тебя выставлять.

Я только открываю рот, чтобы возразить, сама еще не понимая, что именно и как, а просто создавшуюся неконтролируемую бурю из головы выгнать, но не успеваю и воздуха хапнуть.

– Э не! Не вздумай даже. Ты же понимаешь, что я твой хозяин и могу делать с тобой все, что хочу. Не будешь меня слушаться – ты просто исчезнешь без следа. Только не сразу, – глупо хихикает он, – а сначала доставишь удовольствие всем. Сначала мне, а потом и остальным, кто захочет развлечься. И ты все будешь чувствовать. А потом уже «сотрем» тебя, если тебе угодно так это назвать. Хотя я могу и называть все своими именами, если хочешь.

Медленно, почти незаметно кручу головой, глядя на этого полнейшего маньяка налившимися слезами глазами.

– Я не слышу. – Он подходит еще ближе и подставляет руку к своему уху. – Мне нужен ответ. Откуда мне знать, может, ты как раз и хочешь всего того, что я описал, а я тут тебя защитить пытаюсь зачем-то.

– Защитить? – переспрашиваю и закрываю глаза, смахивая с ресниц слезы. Они густо стекают по щекам, и я ощущаю соленый вкус.

– Да, курочка моя. Все ведь просто: либо ты слушаешься и делаешь все, что я приказываю, либо… Либо, – скалится он. – Выбор за тобой. И я хочу услышать ответ прямо сейчас. Я не люблю ждать. Особенно с утра, – цедит он последние слова сквозь зубы и тянется рукой к своей мотне.

Ужас, ужас. УЖАС! Лучше бы меня просто убили вчера, чем сейчас все это выносить. Я не могу. Не могу ни одного, ни другого сделать. Почему все так? За что мне все это? Я никому ничего плохого не сделала… Пожалуйста, кто-нибудь…

Пытаюсь выключить мозг и хотя бы так спастись от всего происходящего.

– Ладно… – неслышно двигаю губами.

– Что? Громче!

– Ладно!

– Вот и умничка, – радуется этот ублюдок и расстегивает на себе штаны, вываливая передо мной свой орган. – А теперь опустись на колени и сделай так, чтобы я стонал от удовольствия. От этого многое может зависеть. Как минимум мое отношение к тебе. Вдруг ты станешь моей любимицей?

Как бы я ни пыталась противиться себе, мне приходится выполнить его указание и опуститься перед ним на пол. Но меня спасает стук в дверь позади.

– Я занят! – кричит мужик.

– Это важно, Павел Валерьевич.

– Важно здесь у меня! – нервничает он, но прячет все обратно в штаны и идет открывать. – Что такое?

– В ресторан звонил наш… ваш шейх, – слышу сзади разговор, не оборачиваясь. – У него завтра большой праздник. Нужно все как в прошлом году, только круче, – говорит тот.

– Ясно. Уведи эту обратно, к остальным, – монотонно говорит длиннопалый, прицокивая на меня языком, и уходит.

Меня, конечно же, снова хватают за локти и тащат в ту же комнату. В которой приходится сидеть целый день. Но это куда лучше, чем альтернатива, от которой меня, хоть и, кажется, временно, но спас тот телефонный звонок от какого-то там шейха. Арабского, что ли? Я бы сейчас даже засмеялась, не будь все так печально.

К обеду следующего дня, через часа два после завтрака и всех утренних «ритуалов», которые каждой из нас любезно позволили провести поочередно, под пристальным надзором, в комнату заходит длиннопалый и останавливается в двери. Смотрит оценивающе на всех нас, как на безумных фанатов рокера на его концерте, и чешет подбородок. Затем говорит:

– Итак, девчули. Планы меняются.

– Планы? Какие планы? – перешептываются девчонки.

Он смотрит на ту, которая громче всего спросила, хмурится и говорит:

– Мы сейчас поедем с вами на одно очень важное и прибыльное мероприятие. Вы будете не просто девочками для развлечения, которых должны были доставить после полудня, а сперва потрудитесь в роли обслуги: когда прикажут, поднесете шампанское, закуски, себя и что угодно. Будете мило улыбаться, крутить бедрами и сиськами, сосать с огромной радостью и удовольствием, если вам об этом даже краем глаза намекнут. В общем и целом, делать все, абсолютно все, что от вас потребуется.

– Но…

– Рот закрой и слушай, что папочка говорит! Итак, курочки мои, у вас пятнадцать минут на все про все, затем выезжаем. И попробуйте только заартачиться и подвести меня – убью! Усекли? Усекли, я спрашиваю?!

Перед тем как уйти и прислать сюда нескольких мужиков, чтобы все проконтролировали, он сказал, что поедут все, кроме какой-то Илоны, Риты и моей Кати. Якобы им там делать уже нечего и для них найдется другая работа.

Нам даже не дали возможности попрощаться или что-нибудь возразить. Всем скопом загнали в большую душевую, заставили быстро мыться, еще раз, и бриться во всех местах. Затем велели привести себя в приличный вид. Одежды нам никакой не дали, кроме купальников и каких-то пляжных тряпок или набедренных повязок. Выгнали чуть ли не пинками на улицу, рассадили по машинам и повезли куда-то. И еще через несколько минут привезли к побережью моря, где на волнах покачивалась громадная, как дом, белая яхта.

Глава 3

Мансур

– Слушай, брат, – окликает меня Адиб, лежа на шезлонге и закинув ногу на ногу, глядя в совершенно чистое, абсолютно безоблачное голубое небо, – нечасто удается вот так отдохнуть. Со всеми этими перелетами, встречами, контрактами.

– Ты не в ту степь пошел, – смеюсь я. – Давай не будем о работе. О чем угодно, но только не о делах хочется сегодня говорить.

– Да он намекает этим, что чего-то не хватает, – подает голос Руслан слева от меня.

Я вообще думал, он уснул. Расслабился, накрыл лицо полотенцем и не подает признаков присутствия уже вот минут десять, пригретый добрым солнышком. Знал бы он, какая это привилегия, когда тебя не ошпаривает, как на моей полуродине, а нежно ласкает этим светом и теплом.

– О чем ты?

– А ты не понимаешь? Эй, официант, – щелкает он пальцами в воздухе, – шампанского, холодненького. Что? Он забыл выйти на смену сегодня? Вот же досада, – сам себе отвечает и разводит руками, все так же не открывая лица, прикрытого полотенцем. Но я знаю, что в его словах есть как и веселья, так и немалая частичка негодования, потому говорю:

– Если хочешь, брат, я тебе сам подам бокал. А Павел скоро приедет. Поручение он ведь получил.

– А ты ему веришь? Кто он вообще такой? Я видел его и в прошедшем году.

Самад все еще не расслабился и стоит у фальшборта и смотрит на мелкие волны разбивающиеся о борта судна, внизу.

– У него свой… гарем, если это можно назвать как бы нашим языком. А еще он владелец неплохого ресторана, в котором я иногда обедаю. Верю ли я ему? Нет. Все, кому я верю, сейчас здесь, со мной. А что насчет всех остальных, я убежден, ради денег, которые я плачу, они сделают все, что от них потребуется. Иначе для чего бы все это стало нужным?

– Это все замечательно, Мансур, но я и правда хочу шампанского. Кто-нибудь подаст мне уже шампанское? – говорит он чуть громче и с явным недовольством, но точно направленным не кому бы то ни было из нас.

– Одну секунду, – вдруг слышится писклявый голос Павла, а за ним и топот множества ног. Нет, не мужских. Легких таких, мягких поступей, которые только лишь вибрацией по палубе отдаются не то ощущением, не то тихим звучанием.

– Ваше шампанское, мой господин, – льется нежный девичий голосок, на который мы все оборачиваемся, натянув солнцезащитные очки на лоб.

И правда, к Руслану подошла светловолосая девушка на босых ножках, прелестнейшее создание. Она одета в один лишь купальный костюм – причем в очень откровенный, от созерцания которого у меня кровь загорелась, а сердце с куда большей радостью стало гонять его по венам – и набедренный полупрозрачный платок. Он тоже засмотрелся на нее и не сразу взял преподнесенный напиток из протянутой девушкой руки.

– Ты посмотри только, какая прелесть! – не сдерживаюсь я от комментария и ловлю на себе взгляд печальных глаз этой девицы, брошенный словно копье. Дерзкая штучка!

– Прошу прощения за задержку. Надеюсь, я не слишком много неудобств вам доставил.

С трудом отрываю взгляд от блондинки и перевожу его на Павла, кланяющегося мне и криво усмехающегося – он всем видом показывает, как виноват и как ему жаль.

– Ты и дальше будешь отвлекать мое внимание от этих красавиц? – спрашиваю я, нахмурившись на него.

– Понял, – смекает он, – меня здесь нет и не было. Желаю приятного дня, – щебечет он и пятится назад. Спускается по трапу, отдает швартовы, поймав взгляд капитана судна в окошке, которого я сегодня не видел и не собираюсь видеть до самого конца нашего маленького круиза в открытое море, садится в машину и уносится прочь.

А наши взгляды остаются радовать пять безумно красивых девушек. Длинноногих, стройных – как здесь говорят? – как березы, утонченных, белокожих, со сверкающими глазками.

– И мне принеси, радость моя, – улыбается Адиб. – Ой, хороших девушек нам твой друг прислал. Нравятся они мне! – добавляет он, обращаясь как бы ко мне, но все его внимание приковано к той самой блондинке. Как и мое.

Он берет из ее руки бокал, специально касаясь ее запястья. Ловит его второй и утягивает девушку к себе на колени. Смеется, что-то нашептывая ей на ухо.

А я только на эту всю картину и смотрю, совсем позабыв, что остальные девушки, пускай и очень привлекательные, все такие из себя, как привыкли говорить русские, стоят скромно в стороне и лишь улыбаются, если на них взглянуть.

Самад наконец-то оживает и с широченной на все лицо улыбкой подходит к группке девушек, переминающихся с ноги на ногу, и шлепает одну из них, рыжеволосую, по попе, отчего та подпрыгивает на месте и заливается звонким смехом.

– Какая, ух! Неси мне шампанское! Все несите нам выпить, и будете с нами пить и праздновать день рождения нашего шейха! – кричит он радостно и подгоняет девчонок к столикам. И они неуклюже, но торопливо бегут за бутылками. – Брось бокалы, неси так!

Руслан тем временем, как я понял, обернувшись, решил поддержать настроение Самада и включил музыку. Что-то зажигательное, из русского репертуара. Но это никому не мешает, а только разжигает веселье.

– Танцуйте, танцуйте для нас свой самый лучший танец! – велит Самад и сам пускается в пляс, на ходу тряся бутылку шампанского и взрывая ее пеной. Он закрывает горлышко пальцем и разбрызгивает напиток по полуобнаженным телам этих красавиц и начинает что-то напевать на арабском, но слов его из-за музыки и движений почти не разобрать.

Хлопаю в ладоши и поднимаюсь с шезлонга, подхватывая эту волну веселья, вместе с остальными. Адиб тоже вскакивает и тянет за руку к нам эту блондинку, чтобы она танцевала с ним, для него. Он явно заинтересовался ею. Но не она. Ее настроение совсем не такое, как у прочих девушек. Она сопротивляется, что-то говорит, опустив лицо, и вырывает руку из цепких пальцев моего друга.

– Эй, красавица, – пока еще с улыбкой, но с уже заметным недовольством говорит он ей. – Ты что это так себя ведешь? А ну живо иди ко мне.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3