Странные истории

Для пробы он потрогал одну из внутренних частей. Затем испуганно отскочил назад. Машина издала низкий металлический смешок и внезапно простучала: «Не надо! Щекотно!»

Фердинанд отступил назад, и какое-то мгновение застыл в нерешительности. Затем он снова шагнул вперед, поднял машинку и заглянул под нее. Клацанье клавиш заставило его вернуть ее на стол. На машинке было напечатано крупными буквами: «НЕПОСЛУШНЫЙ МАЛЬЧИШКА!»

Он вышел из себя: «Да в самом деле!» Он стиснул зубы и перевернул несносную машинку, намереваясь, раз и навсегда, разобраться в этом невероятном явлении. Одна пружина, похоже, была не в порядке, и он ткнул в нее пальцем.

– Ой! – завопил Фердинанд. Потому что тележка внезапно отскочила от его щупающего пальца, а следы в тех местах, где шестерни задели плоть, выглядели, как маленькие царапины! Когда он впился в нее взглядом, инструмент начал постукивать и бунтарски зазвенел: «В самом деле! Как ты думаешь, что я за пишущая машинка?»

Именно в тот момент Фердинанда осенила правда о всей этой ужасной ситуации. Повеление джинна сбылось! Его пишущая машинка влюбилась в него!

Любовь, в любом случае, опасная игрушка, но такая любовь…

В течение следующих двух недель дела шли все хуже и хуже. Пишущая машинка Фердинанда, будучи созданием с развитой речью, захотела выразить свою привязанность и сделала это в полной мере. Она не испытывала чувства стыда и стало существом, от которого постоянно отказывались.

Она писала записки Фердинанду. Безумные записки. Он старался держать бумагу подальше, но она с дьявольской изобретательностью проникала в ящики письменного стола и шкафы. И каждое утро, приходя в свой офис, Фердинанд обнаруживал на своем письменном столе аккуратные стопки корреспонденции, добросовестно, и с любовью, выстуканные за ночь печатной машинкой. Текст этих заметок был, мягко говоря, раскованным, ведь Фердинанд был автором любовных романов.

Каждое утро ему приходилось первым приходить в офис, потому что если мисс Смит когда-нибудь увидит хоть одну из этих записок…

И пишущая машинка свято верила в то, что его новая привычка приходить пораньше – это знак привязанности. Как только он входил, она радостно выстукивала «Доброе утро!», а потом, как ни странно, спрыгивала со стола к нему на колени. Ей нравилось сидеть у Фердинанда на коленях и позволять ему гладить клавиатуру. В этот момент она позвякивала своим колокольчиком и издавала медленный, довольный звук «мммммммм».

Более того, она ревновала его к мисс Смит. Она печатала записки в адрес секретарши, которые Фердинанд тщательно уничтожал каждое утро.

За все это время Фердинанд похудел и выглядел изможденным. Его нервы были на пределе, на лице было постоянное затравленное выражение. Его производство уменьшилось и, наконец, остановилось совсем.

Что-то нужно было делать. Наконец, он решил найти джинна и заставить его повторить приказ. Фердинанд обыскал Пятую авеню вдоль и поперек, но никаких джиннов не обнаружил. Он попробовал прочесать Бронкс, там тоже джиннов не было. И вот, однажды, к нему пришло вдохновение. Только одна вещь могла бы привлечь джинна – шоу девушек!

***

– Я хочу, чтобы объявление было большим, мисс Смит, – сказал он. – По крайней мере, десять футов в ширину и тридцать футов в высоту. И убедитесь, чтобы реклама была во всех газетах.

Мейбл Смит с удивлением уставилась на своего работодателя. Он вел себя странно уже почти три недели. Совсем на себя стал не похож и совсем перестал работать. И она пару раз видела письма, разбросанные по офису. Письма эти, очевидно, писала ему какая-то женщина. И такие письма! Только наглая потаскушка осмелилась бы сказать то, что Мэйбл заметила… ну, она просто просматривала…, вы сами понимаете…

А теперь еще и это…

Она сказала, как и предполагалось, ледяным тоном:

– Я не уверена, мистер Пратт, что мне следует оставаться вашим секретарем. В конце концов, я не ожидала, что…

– О, тише, прошу вас! – раздраженно сказал Фердинанд, что говорило о взвинченном состоянии его нервов. Еще несколько недель назад он и подумать не мог, что заговорит с Мэйбл в таком тоне. – Просто сделайте так, как я говорю!

И он вышел прогуляться. В кабинете его ждала пишущая машинка, и у него не было ни малейшего желания нажимать на клавиши, даже «пробел».

Мисс Смит задумчиво взялась за работу. Она была крайне встревожена, но все же разместила объявление в газетах и заказала плакат. Он был огромным, написанным яркими красными буквами. В нем говорилось следующее: «ПОСМОТРИТЕ НА ЖИВЫХ МОДЕЛЕЙ! ПРИХОДИТЕ, ПРИХОДИТЕ ВСЕ! 100 самых красивых девушек в откровенных платьях!»

Это стоило Фердинанду солидных денег, больше, чем он мог себе позволить. Но это был единственный шанс вытащить джинна из Бронкса с его отдыха.

К половине третьего следующего дня его кабинет и те, что находились по обе стороны от него, были забиты до отказа женственными манекенщицами, которых нанял Фердинанд. Здесь были девушки всех размеров и типов: блондинки, брюнетки, рыжеволосые, высокие и низкорослые, стройные и пухленькие. У них была только одна общая черта – красивые изгибы тела.

Мейбл Смит посмотрела на эту стайку красавиц и была потрясена. Это, сказала она себе, было последней каплей! Из всех людей в мире именно мистер Пратт превратился в развратника! И он, должно быть, совершенно ужасен, если способен на такое! Она никогда раньше не видела его в истинном свете. А эти девушки… – Она задумчиво расправила свое облегающее платье спереди и сзади и фыркнула. В некотором смысле это было действительно оскорбительно… то, что он игнорирует ее, планируя такую оргию здесь, в офисе!

Пишущая машинка Фердинанда трещала без умолку. Она снова и снова повторяла: «Фердинанд, ты просто прелесть! И ты делаешь все это ради меня, бедной крошки!»

Назначенный час приближался, и Фердинанд подошел к окну. День был ясный и теплый. Не было видно ни облачка, не говоря даже о маленьком, черном тумане. Он вздохнул и обратился к своим моделям.

– Ну хорошо, юные леди, – сказал он, – готовьтесь к Шоу. Наденьте купальники, которые вам дали.

– Мистер Пратт, на окнах нет штор, – пожаловалась одна из моделей.

Это не имеет значения, вы на пятом этаже, – сказал Фердинанд. Но, спеша к пожарной лестнице, он надеялся, что это будет иметь значение. Все это – огромная полотняная вывеска, реклама, шоу – было задумано не для зевак, глазеющих с улиц внизу, а для одного-единственного человека, для которого высота не была препятствием, для Джинна.

Он присел на пожарную лестницу и стал ждать. Десять, пятнадцать, тридцать минут. Ничего не произошло. То есть, ничего такого, на что он мог надеяться. В офисах произошло много событий. Девушки неторопливо раздевались, надели купальники и стояли вокруг, разговаривая. Они болтали, смеялись и позировали. Они сравнивали костюмы вслух и фигуры в мыслях.

Но на подоконнике так и не появилось черное облачко. Прошло еще четверть часа, девушки начали беспокоиться. Фердинанд услышал, как одна из них сказала:

– Это самая безумная вещь, которую я когда-либо делала и если этот забавный маленький утенок сейчас же не вернется и не скажет нам, что делать дальше, я уйду домой.

А Джинна все еще не было. Фердинанд вздохнул и начал подниматься. Это был провал. С таким же успехом он мог бы вернуться и расплатиться с девушками, отправив их по домам.

И вдруг он ахнул! У окна, стояла девушка, которой не платили за работу моделью! И что это была за девушка! Медленно кружась перед зеркалом и под изумленным взглядом Фердинанда в самом коротком и дерзком из всех купальных костюмов, которые он взял напрокат, была сама Мэйбл Смит!.. И: «Ух ты! Вот это я понимаю малышка!» – раздался знакомый хриплый голос. Фердинанд бешено развернулся, но ничего не увидел и закричал:

– Ты! Где ты, Джинн?!

– Здесь я, – ответил самодовольный голос за его спиной. – Я все время был рядом. Ты же не думал, что я собираюсь пропустить это? И я, наконец-то, смог разобраться со своей невидимостью, видишь?

Фердинанд лихорадочно схватился за пустое место и закричал:

– Я вижу! То есть, я не вижу, поэтому я должен увидеть. Послушай, мистер Джинн, ты должен отменить свой приказ! Ты допустил ошибку! Ты заставил мою пишущую машинку влюбиться в меня, вместо моей машинистки. Это сводит меня с ума!

– Боже, – с сожалением произнес Джинн, – прости, приятель. Я даже не подумал… – Послышался едва заметный блеск и свистящий звук. – Черавоэксивле – глапу! Да, это так, но. Теперь все улажено! К чему вся эта спешка?

Но на этот раз Джинн обращался к пустому месту, а Фердинанд в бешенстве пробирался в здание, через холл, к своему кабинету. Он ворвался внутрь, не обращая внимания на оскорбленные крики полуодетой женщины, бросился к своему столу и посмотрел на пишущую машинку.

Ничего не произошло. Он дотронулся до нее. Опять ничего. Он смело взял ее в руки и потряс. Она была тихой и неподвижной, как и положено всем хорошим маленьким пишущим машинкам. Фердинанд закрыл глаза.

Чьи-то сердитые руки схватили его за локоть, а пронзительный голос требовательно спросил:

– Послушайте, что все это значит, умник? Нам заплатят за работу или как?

Фердинанд ничего не ответил и просто упал в обморок.

Позже, он пришел в себя, почувствовав мягкие, ласкающие руки на своем лбу и ощутив запах сладких, знакомых духов. Он открыл глаза и увидел перед собой глаза Мэйбл Смит. Память вернулась к нему, и он пробормотал, заикаясь

– А Девушки?

– Я заплатила им и отправила по домам, – сказала Мейбл, а потом с упреком добавила, – Знаешь, это было не очень любезно с твоей стороны! Тебе не следует так поступать больше!

Фердинанд виновато покраснел:

– Мисс Смит, я думаю, вам следует знать…

– Мэйбл, – мягко поправила его девушка, – для тебя, Фердинанд… ну, то есть, если ты хочешь… И, конечно, тебе придется прекратить это ужасное распутство. Я бы не стала выходить замуж за мужчину, который не сидит дома со своей женой, а устраивает Публичные Шоу.

Фердинанд с трудом поднялся, и как только он это сделал, низкий, грубый голос хихикнул ему в ухо: «Извини, приятель, я что-то напутал, но, видимо, все это уже не имеет значения, не так ли?»

– Ты что-то сказал, дорогой? – спросила Мейбл. Но это был риторический вопрос. Как женщина, она хотела бы знать несколько вещей и самая важная из них:

– Я тебе понравилась в этом совершенно шокирующем купальнике? Конечно, я бы не осмелилась его надеть, но все же…

Фердинанд поступил очень мудро, промолчав.

Хозяин Котсуолда

Много странных вещей случается,

когда на землю опускается тьма…

Наименьшее из них – смерть!

Брэннок был прав. Полностью, безукоризненно, до абсурда прав. Надо бы написать ему или сказать об этом. Когда он впервые предложил Глостершир, я отнесся к этой идее скептически, подумав, что английская сельская местность, как и все остальное, уступила натиску современной цивилизации, что она была поглощена жадной пастью этого проклятого машинного века.

– Кантри, Брэннок? Ты с ума сошел! – Воскликнул я. – «Кантри» больше не существует. Городки, деревушки пытаются выглядеть как поселки, даже сельские перекрестки – это просто уменьшенные копии Пятой авеню и Сорок второй улицы. Покажите мне маленькую ферму, и я покажу вам пристройку к Бродвею, где по радио звучит последняя танцевальная мелодия, по линиям электропередач подается электричество, которое позволяет доить коров, мыть посуду и убирать в доме. Жена фермера, которая пользуется лосьоном для мытья рук, чтобы сохранить их белоснежными.

Брэннок зевнул:

– Видишь ли, Питер, эта твоя великая американская нация на самом деле вовсе не нация. Это гомологический атавизм. Возврат к городам-государствам древних греков. Сними кожуру с жителя Нью-Йорка и найди жителя Канзаса или шведа из Миннесоты. За метеорологическим бахвальством калифорнийца чуткий слух может уловить акцент уроженца Айовы. Америка слишком велика, слишком просторна. Это пробуждает тягу к путешествиям. Их непрестанно движущиеся ноги превратили страну в один огромный город, ядром которого является Нью-Йорк, а пригороды расположены так же далеко друг от друга, как Вашингтон, Техас и Флорида.

– Если тебе здесь не нравится, – раздраженно начал я, – почему бы тебе не вернуться туда, откуда ты пришел?

– Не пойми меня превратно, Питер. Мне здесь действительно нравится. Вот почему я отрекся от своей преданности братской стране и сделал Америку своим домом. Но мне хочется покоя и умиротворения, мира и уединения. Этого нельзя найти здесь, в Америке, но это все еще можно найти в Англии.

– Где именно в Англии?

– В нескольких местах. Дорсетшир. Чилтернс или Уэст-Райдинг. Котсуолдс… – Он задумчиво помолчал, затем кивнул. – Да, я знаю это место. Небольшой район, известный как Котсуолд-кум-ли. Вот, я покажу тебе…

Он взял атлас с моего книжного шкафа и мы вместе стали изучать его. Наконец он ткнул пальцем в крошечную точку.

– Вот оно. До ближайшего поезда четырнадцать миль. Когда я был там в последний раз, соединяющая дорога еще не была заасфальтирована, но, думаю, у тебя не возникнет проблем с тем, чтобы добраться до нее. Ты сможешь взять напрокат машину или нанять извозчика.

– Мне нравится, как это звучит, и мне действительно нужны тишина и покой. У меня на уме роман, но я не могу писать его здесь, в Нью-Йорке, когда под боком каждые пятнадцать минут звонит телефон.

Брэннок рассмеялся:

– В этой глуши тебя не будут беспокоить телефонными звонками, Питер. Люди, которые там живут, не бросают слов на ветер. Иногда мне даже кажется, что они, общаются с помощью телепатии. Это просто замечательное место, за исключением… – Тут он заколебался и выглядел смущенным. – Наверное, это немного глупо…

– Продолжай. За исключением чего? Только не говори мне, что ты только что вспомнил, что это место – колония прокаженных.

– Нет, ничего подобного. Но, видишь ли, ходят слухи, что Котсуолд-кум-Ли немного… ну, я бы сказал, зловещий.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, есть такая легенда… Что-то о расе старых богов или что-то в этом роде. Жители деревни верят в это всем сердцем. Конечно, в этом нет ничего особенного…

Я ухмыльнулся:

– Конечно, нет. Но поздравляю, Брэннок. Ты прекрасный продавец!

– Правда? – он выглядел удивленным.

– Мистический подтекст, – сказал я. – Котсуолд-кум-ли без привидения был бы весьма скучным, но с затаившейся на заднем плане злой силой – ну, и как скоро я смогу получить лодку?

Брэннок встревоженно сказал:

– Послушай, Питер, не будь таким легкомысленным. Я знаю, что большинство этих старых историй – чушь собачья, но в то же время, насколько нам известно, могут существовать странные силы, странные существа…

Но я уже не слушал его и разговаривал по телефону, где на другом проводе клерк сонным голосом сообщил мне, что «Айл Рояль» отплывает в следующий вторник.

И вот я здесь, в гостинице в крошечной деревушке Котсуолд-кум-ли. Переезд занял всего пять дней, а поездка по железной дороге из Лондона – еще один. И все же, сидя здесь перед открытым камином и делая пометки в блокноте, я чувствую себя так, словно прошел по туннелю времени на три или четыре столетия назад. Мой домовладелец – персонаж из «Тристрама Сбенди»: пухлый, категоричный, заботливый. Возможно, он тоже немного подозрительно относится к этому чокнутому американцу, который остановился в его гостинице.

Но меня это не волнует. Я наслаждаюсь ощущением древности, которое окутывает меня, проходит сквозь меня, прикасаясь ко мне почти осязаемо. Ощущение, которое, кажется, исходит от шершавых, грубо обтесанных стропил этого восхитительного дубового потолка. От оконных рам с выдувным стеклом, которые сейчас дрожат от порывистого дыхания сурового мартовского ветра. От старых полов и хрипящего дымохода, тускло поблескивающего оловянного прибора на каминной полке тот самый запах жизни, смерти и ненависти – любви, роста и разложения, который так странно здесь перемешан. У меня странное чувство присутствия предвидения. Я чувствую, что здесь, в этой самой комнате, люди когда-то с криками убегали от какого-то ужасного зрелища или униженно прятались в самых темных углах, надеясь избежать этого ужаса…

Но это, конечно, смешно. Как и предсказывал Брэннок, я поддаюсь мистическому влиянию невероятно древнего поместья. Поместье? Интересно, чье?

Завтра мне нужно будет поискать агента по аренде. Где-нибудь поблизости должен быть коттедж, который я мог бы арендовать.

Котсуолд-кум-ли, 17 марта.

Ну, я везунчик!

Когда три дня назад я записал в своем блокноте о том, что надеялся найти какой-нибудь коттедж в аренду, я и понятия не имел, какая задача передо мной стоит.

Эти котсуолдцы – вы бы назвали их котсуолдцами? – явно не верят в бум на рынке недвижимости. Они строят свои дома для себя, для своих детей и для детей своих детей, во веки веков, аминь! Когда я стал расспрашивать местных жителей о том, где бы мне поселиться, на меня смотрели с таким изумлением, будто я просил разрешить мне открыть склеп его деда и выкопать их кости для трофеев. В течение трех дней мои поиски были безуспешными. И вот сегодня удача улыбнулась мне. Я нашел жилье всего в трех милях от центра города. И что это за место!

Разве я говорил, что ищу коттедж? Энстон-Холлоу – это далеко не просто коттедж. Это усадьба, в которой жили потомки феодалов, когда у них отобрали замки. Огромное старинное каркасное строение с крыльцом, колоннами и башней в стиле рококо. Необработанные окна, которые смотрят на вас с немигающей настойчивостью монстра без век. Сейчас он серый и неприглядный, он остро нуждается в покраске, новых ставнях и дверях и какой-нибудь заплатке на крыше.

Я знаю, что рисую его не слишком красивым местом, но это именно такой дом. Такой уродливый, что кажется почти красивым. И мне он понравился. Это полная противоположность всему, что я когда-либо видел в своей жизни.

У этого дома есть обширная территория! Широченные акры газона, которые каскадом спускаются от самого дома к дороге. Справа от дома, если смотреть прямо на него, растет роща из лиственниц, вязов, осин и еще каких-то деревьев, названия которых я не могу определить. Роща, как и сама лужайка, теперь чахлая и неухоженная. Но вскоре я найму кого-нибудь, чтобы это исправить. Под сорняками и слоем сухой, шершавой листвы будет мягкая, нежная зеленая трава.

Северная часть моего поместья – видите, я начинаю по-хозяйски гордиться этим местом – наименее привлекательна. В этом районе есть залежи мела, и когда-то здесь добывали этот белый материал. В результате я стал не слишком гордым владельцем заброшенного известнякового карьера.

Это место было весьма неприглядным, я бы даже сказал, в некоторой степени, опасно, поскольку между домом и крутым стофутовым обрывом всего около двухсот ярдов лужайки. Сам карьер грязный, в крапинку, у основания покрыт лужицами воды. Я думаю, что попрошу кого-нибудь установить ограждение по краю. Ограждение от червей было бы одновременно защитным и удивительно простым. Позже, возможно, я посажу кустарник вдоль забора, отгораживая карьер от поместья.

Я был вне себя от радости. Нежелание, с которым я столкнулся со стороны агента по аренде, было типичным для этого необычного района. Он, похоже, не хотел, чтобы я взял Энстон Холлоу в аренду. Представьте себе!

Я сказал:

– Послушайте, мистер Пибоди, – сам он произносит это слово как «Пибити», и каким-то образом умудряется произнести его так, словно оно состоит всего из одного слога. – Почему вы не показали мне это место раньше? Если бы я случайно не вышел прогуляться, если бы я сам не заметил, что там никого нет, я, возможно, до сих пор искал бы себе дом.

Он сказал извиняющимся тоном:

– Ну, видите ли, вы спрашивали о коттедже, мистер Чандлер…

– Но арендная плата, которую вы мне назвали, – сказал я, – не превышает того, что я мог бы заплатить за небольшое помещение. Девяносто шиллингов в месяц! Что ж, это вполне разумно. Это место нельзя назвать современным, – намекнул он. – Здесь нет ванной комнаты, и она в плохом состоянии.

– Тогда мы установим ванну, – рассмеялся я, – и приведем это место в пригодный для жилья вид. Если уж я готов внести свою долю, вы разделите со мной расходы пятьдесят на пятьдесят?

– Полагаю, что да, – печально сказал он. Казалось, он был на грани того, чтобы сказать мне что-то, чего не следовало говорить, но, в конце концов, он кивнул. – Да, пятьдесят на пятьдесят.

– Очень хорошо, – сказал я. – Я быстро съезжу в Лондон и куплю кое-какую мебель. Пока меня не будет, пришлите сюда плотников и сантехников. Двух недель им будет достаточно?

– Я на это рассчитываю. – ответил он. Затем несчастным голосом добавил, – Очень хорошо, сэр. Две недели…

Это было все, что я смог из него вытянуть. Ремонтники должны приступить к работе завтра. Я выезжаю в Лондон десятичасовым поездом. Это будет мой первый опыт в сфере домашнего декора. Я чувствую нетерпение о норов, как жеребенок.

27 марта, Лондон Амз.

Осталось всего четыре дня жизни в этом отеле, а потом я вернусь к себе домой, в свое собственное поместье в Котсуолде. Дилер, у которого я купил свою мебель, сообщил мне, что она была установлена в целости и сохранности.

Как обычно, я уехал из Котсуолда, ни о чем не подумав. На прошлой неделе до меня дошло, что я забыл обратиться за помощью по дому. Экономка-кухарка и мужчина, который помогал бы мне по хозяйству. Я написала Пибоди, но он довольно кратко ответил, что не смог никого найти в Котсуолд-ком-Ли. Думаю, я ошибалась насчет Пибоди. По сути, он такой же, как любой американский риэлтор. Его интерес к собственности и ко мне резко пропал, когда я стал арендатором. Мне придется самому искать себе помощников, пока я здесь, в Фоггитауне-на-Темзе.

Лондон Амз, 30 марта.

Моя удача уже на исходе. Сегодня утром в агентстве по трудоустройству я нашел именно то, что искал – семью из трех человек, которые будут работать у меня прислугой в Энстон Холлоу.

Их зовут Долфин. Его отец, Джош Долфин, был старшим сержантом Британской армии во время мировой войны. Когда-то он был конюхом, но с тех пор, как Великая депрессия положила конец эпохе дорогих конюшен, удача отвернулась от него. Он сильный, румяный и способный. Из него получится отличный садовник и мастер на все руки, если я хоть что-то знаю о человеческой натуре, а я думаю, что знаю.

Его жена Марта – пухленькая, симпатичная женщина лет сорока, обладающая острым умом и острым язычком. Она будет экономкой и поваром, а дочь Белл будет выполнять обязанности горничной. С Белл могут возникнуть небольшие проблемы. Она симпатичная девушка и, боюсь, слишком живая для сельской жизни. Она любит танцы и мюзик-холлы и энергично протестовала против решения своего отца переехать со мной в деревню. Но он во многом глава своего дома и заставил ее замолчать одним резким словом и поднятой рукой.

Сегодня вечером они едут на поезде, чтобы открыть дом и подготовить его к заселению. Мне еще нужно кое-что сделать. Если у меня получится, я хочу взять диктофон. Кроме того, есть несколько вещей, которые я хотел бы найти в Лондонской библиотеке, прежде чем страна закроет для меня внешние источники информации, и я окажусь замурованным в кругу своих собственных мыслей.

Энстон-Холлоу, 31 марта

Я поражен! Поражен, очарован и весьма доволен. С самого начала я знал, что Энстон-Холлоу – это ответ на все мои желания, но только когда я приехал сюда сегодня утром и увидел его в обновленном виде, я осознал, насколько это прекрасно!

Крыша была перекрашена в темно-зеленый цвет, который великолепно сочетался с прилегающей рощей. Двери и ставни были выкрашены в соответствующий цвет, а остов дома – в яркий, жизнерадостный белый.

В маленькой комнате для гостей был сделан ремонт и установлена современная сантехника. В моей комнате установлен душ 20-го века, в котором до сих пор слышно, как плещутся чайники с горячей водой, наливаемые в деревянную бочку.

Еще одна ванна поменьше была установлена в комнатах, отведенных для Долфина и его семьи. Я мог позволить себе быть расточительным в отношении пространства. На первом этаже усадебного дома восемь огромных комнат, шесть спален и две ванные комнаты наверху, а также просторная мансарда. Я предоставил Долфину в полное распоряжение трехкомнатный номер в задней части дома. Моим единственным требованием к нему было, чтобы он хорошо обслуживал меня, содержал территорию в надлежащем порядке и не беспокоил меня во время работы.

Что касается хорошей работы, то, если я когда-нибудь привыкну к тому, что я «землевладелец», я буду работать в библиотеке. Там широкие окна с большими створками, с видом на зеленый участок, который является моим личным «лесом».

Когда я подошел к дому, то увидел, что там собралась толпа, – самое необычное зрелище в этом спокойном, лишенном любопытства, районе. Долфин, быстро освоившись, уже работал на лужайке с совком для травы, и я заметил, как Марта прикалывает занавески на окне второго этажа. Расплатившись с таксистом, я направился к дому.