Параллели. Часть первая

– Вот заработаю и вернусь, – планировал он, – и тогда мы заживем!

Наконец они прибыли до места своего расселения – среднего течения Волги, и стали обустраиваться. Благо для трудолюбивого Ганса работы было не то, чтобы достаточно, ее было так много, что делать – не переделать. Колонисты подселились в крестьянских избах местного населения, предстояло построить жилье для колонистов-немцев, вдали от стоящих деревень, на выделенных участках земли. Так как основным материалом был лес, коего было выделено в изобилии, плотницкой работы было предостаточно. Дети Ганса были еще сравнительно малы, мальчикам было по 3 и 5 лет, девочке 7 лет, конечно, работники с них были пока неважнецкие. Пришлось собирать бригаду из местных крестьян и своих соплеменников-колонистов. Спасало умение работать слаженно и верно. Так как Ганс был человеком терпеливым и добросердечным, к нему охотно шли в помощники, ведь иметь хозяина работ незлобливого и справедливого всегда большая редкость. Первым делом на сходе немцев-колонистов поделили границы выделенных земель, расположение административных и вспомогательных зданий общей надобности.

Так рождалось немецкое хозяйство, включающее в себя элементы общего и индивидуального пользования. Начальство, отряженное на положение немцам, всячески старалось помочь, ведь оно отвечало за то, чтобы крестьяне, население укоренилось, расширилось и стало верными поданными империи. Сами немцы поначалу рассматривали эту экспедицию в далекую Россию, как временное явление, главной задачей которого является благосостояние, способствующее удачному возвращению на Родину с иными возможностями для доживания своего века в сытой и удобной старости. То есть, в основной массе немецкие обездоленные крестьяне и мастеровые прибыли на российские просторы попросту на заработки, на временную вахту.

Вот и Ганс поставил перед собой цель заработать побольше средств и вернуться с детьми и Матильдой в Германию, более мягкую по климату, привычную по мышлению и хозяйствованию. Где, конечно же, будет лучше детям расти в своей среде. Но, как говорится, «человек предполагает, а господь располагает», так и у Ганса работа захлестнула его с головой, по мере накопления колонии соплеменниками он почувствовал комфорт в этом оазисе немецкой культуры на обширных русских просторах. Колорит местного населения не пугал, а даже обогащал. Люди вокруг были отзывчивы и доброхотливы, а блага цивилизации постепенно проникали и сюда. Никаких препонов в развитии местной власти не имели. Дети росли дружными и здоровыми. Матильда расцветала все краше и краше, одним словом, жизнь потекла размеренно и спокойно…

Миллеры

На мелкой речке, одном из многочисленных притоков Волги, в среднем течении располагалась мельница семейства Миллеров. Вся дружная семья была занята работой на ней. Одни обеспечивали подвоз сырья – пшеницы, скупаемой у соплеменников: жителей немецкой колонии, переселившихся сюда в конце 18 века, другие члены семейства обеспечивали сбыт муки, полученной в качестве оплаты помола. Дело спорилось до тех пор, пока русский император Николай II не объявил войну Германии. Сразу же после этого в окрестном коренном народе, испытывающем и без того значительные тяготы и лишения, появилась настороженность по отношению к ним. И хотя зажиточные крестьяне и другие миряне хорошо отличали причину войны, но беднота стала смотреть искоса. А когда ситуация на фронте ухудшилась, из деревень пошел массовый рекрутский набор в действующую армию, от которого немцы-колонисты были освобождены по указу Екатерины II, прозванной в народе Великой, то отношение многих из окружающего населения и вовсе стало недоброжелательным. По слухам, в Санкт-Петербурге даже прошли немецкие погромы. Народ искал причину своих бед и несчастий, пытался заглушить боль от потери сыновей, мужей и отцов. Лишь достойное поведение местного начальства да провинциальная послушность позволяли удерживать ситуацию в норме. Глава большого семейства Иоганн был из мужчин не робкого десятка, смышлёный и предприимчивый, он с детства был приучен к труду. Знал многих успешных немецких колонистов, поставивших свое дело на широкую ногу. Эти примеры были для него притягательные, он стремился к ним и мечтал построить еще несколько мельниц и расширить производство, обзавестись складами и транспортом. Его родственники в Германии, которых он изредка посещал, жили значительно скромнее и не имели больших перспектив. Поэтому Иоганн свое будущее связывал с Россией, не забывая свою историческую родину, благо жизнь немецкой колонии позволяла сохранить историю, культуру и язык своего народа и не давала повода оторванности от него. Вот и сейчас Иоганн вместе с двумя сыновьями и несколькими местными подсобными работниками ловко управлялся с очередной партией поставленной пшеницы, как вдруг неожиданно дверь открылась, и на мельницу вошел Иван – один из подсобных рабочих, воскликнув:

– Хозяин! В Петербурге революция, царь отрекся! Мужики сказывают, Временное правительство у власти. Что будет, не знаю, мужики говорят, прежние порядки менять будут.

Сердце Иоганна сжалось в предчувствии чего-то смутного, еще неизведанного и поэтому страшного, непредсказуемого.

– Ну, чего ты несёшь? Как это царь отрёкся? Что за новые порядки? Работать надо, вон еще, сколько зерна на телегах. Не мути народ, и так проболтался пол-утра, – ответил Иоганн.

– Так я чё, я же давеча отпрашивался, теперь вот прибег. Правду, мне кажется, говорят, уж больно начальство озабочено, – ответил работник.

Сыновья Иоганна замерли, подняли глаза на отца, как бы вопрошая, что делать-то?

Перехватив их взгляд, Иоганн твердо сказал:

– Ну, чего опешили, работаем, хлеб – он всегда нужен, что бы и где бы ни происходило, работаем, – пробормотал, и, не вдаваясь в подробности, стал подниматься на верхние этажи мельницы. Шаги глухо отдавались под ногами, тонули в общем шуме вращения колеса, движения жернова и шума зерна и пшеницы. Поднявшись наверх, Иоганн всматривался в сторону большака, идущего по дороге на Москву, словно пытался понять, что ждать от своего будущего. Зимой у Иоганна работала мельница, приводимая в движение силой течения реки. Зерно из запасов поступало круглый год, это позволяло обеспечивать работой свою семью и окрестное население круглый год, и вроде бы все наладилось, отстроилось и действовало в привычном ритме, так надо же этой проклятущей войне начаться, теперь это отречение царя. Столько надежд и планов словно упали на зыбкую почву без фундамента.

– Что делать, – думал Иоганн, – жаль, если все сломается.

Он до боли вглядывался в заснеженную даль большака, словно хотел увидеть, не идет ли оттуда из Москвы, Петербурга какая-либо беда, но лишь морозный свежий воздух отвечал ему покоем и размеренными порывами. В природе ничего, абсолютно ничего не предвещало перемен. Народ вокруг тоже вроде бы всё делал, как всегда, но внутренняя тревожность появилась у всех. Пришла осень, октябрь.

Урожай этого года получился неплохой. Временное правительство вроде бы декларировало неплохие лозунги, но в народе появилось брожение. То там, то тут замелькали агитаторы, ратующие за свержение Временного правительства, окрестные крестьяне стали более жестки и несговорчивы, особенно дерзко вела себя беднота, среди неё появились горлопаны и многого не умеющие, но ратующие за передел собственности, установление других порядков, более справедливых с их точки зрения…

Гееры

Октябрьская революция в России для немецкого населения была как гром среди ясного неба. Вот и для семьи Гееров, Питера и Марии, мелких торговцев, она стала полной неожиданностью. Проживая в немецкой слободе губернского города Саратова, Гееры совсем не строили каких-либо далеко идущих планов. Но неожиданно для себя были вовлечены в самую гущу революционных событий. В городе быстро заполнялся вакуум власти, когда старая власть, не сумевшая сориентироваться и поэтому допустившая полное бездействие, пала, а ей на смену пришла вовсе не окрепшая власть рабочих и крестьянских Советов. Питер счел за благо примкнуть к инициативной группе, создавшей на базе немецких колоний-поселений Немецкую Коммуну. Эта идея столь понравилась немецкому населению, что она стремительно стала искать поддержку у новой власти, тем более, среди немецких колонистов, как и положено, со временем появилось социальное расслоение, неизбежное по человеческой природе. Одни колонисты стали более успешными, превратившись во владельцев мануфактур и фабрик, другие, менее успешные, выполняли роль наемных работников, профессионалов в своем деле, но не более того. То не хватало таланта на более высокое положение, то попросту недоставало средств для своего внутреннего развития. Так как прежней власти уже не было, а необходимость выживать в новых условиях стала невероятно актуальна, то думы были как у всех людей в подобной ситуации, когда бросить всё жалко, да и не известно, как и на что вернуться в Германию. Жить дальше можно было только приняв новую действительность и найдя место в ней. Обширное местное немецкое население среднего Поволжья к тому времени разрослось и укрепилось, а Советская власть была хрупка и неустойчива. Она явно нуждалась в союзниках любого плана, только бы удержать зыбкую власть. Поэтому создание Немецкой Коммуны было принято большевистской верхушкой «на ура». Среди немцев тоже прошёл раскол на имущих и неимущих. Первые ретировались, так как официальная власть их записала в эксплуататоры. И, следовательно, их имущество подлежало национализации. Но какое бы время ни приходило, любой власти нужны были специалисты, знающие и умеющие наладить любое конкретное дело. Именно здесь и пригодилось умение мелкого торговца Геера Питера налаживать и организовывать доставку и распределение, с элементами торговли, различной продукции, в которой была нужда новой власти. А сюда входило несметное количество разного товара. От продовольственного, до самого что ни на есть разнообразного. И здесь, как нельзя кстати, пригодились профессиональные навыки Питера и его жены Марии. Нельзя сказать, что Питеру и его супруге новая действительность сильно нравилась. Однако выбирать не приходилось, надо было выживать самим и помогать выживать многочисленным родственникам. Дело, вначале показавшееся непонятным и временным, постепенно становилось интересным. Питера очень ценили новые товарищи, немецкая коммуна крепла с каждым годом, помогала предприимчивость и основательность немецкого характера, те качества, которые, может быть, в других условиях были бы препятствием в развитии, такие, как педантичность и органичность, в данном случае сыграли ключевые роли. В совокупности удачливые решения Коммуны, а также значительное распространение среди немецких коммунаров грамотности и деловитости, подкрепленное ленинским лозунгом «Каждый народ имеет право на самоопределение» и стали краеугольным камнем в основании возможности возникновения в Среднем Поволжье Автономной Советской Социалистической Республики немцев Поволжья в 1922 году. В это время Питер уже на основании завоеванного авторитета занимал должность в Наркомате промышленности Республики и его личные дела шли как нельзя лучше. Мария стала учителем немецкого языка, у них росли пятеро здоровых ребятишек. Питер и Мария виделись по времени очень мало, всё время отбирала работа, которой супруги отдавались самозабвенно. Однако, устоявшаяся традиция воспитания детей в больших немецких семьях, где роль старших, как и уважение к ним, традиционно были высоки, позволяла совмещать удачный карьерный рост с должным воспитанием детей. Мария и Питер были крепкой семейной парой, сдержанно эмоциональной, ограничивающей проявление обоюдной симпатии достаточностью и необходимостью, умеющей сдерживать чувственные проявления в рамках дозволенности и благоразумия. Создавалось впечатление о том, что семья Гееров живет строго по определенному сверху циркуляру, не позволяющему никаких вольностей. И хотя иногда казалось, что такая жизнь довольно однообразна…

Иван Елисеевич

Маленькая уездная станция встретила их почти полным безмолвием. Поезда ходили очень редко, их расписание постоянно менялось. Скромность неспешной жизни уездного городка ощущалась буквально во всем. В неторопливой походке станционных работников, в раздумчивых разговорах малочисленных пассажиров. Иван с семьей вошел в здание вокзала и, подойдя к билетной кассе, спросил:

– Когда будет ближайший поезд до Самары?

Кассир, женщина преклонного возраста, бегло взглянула на расписание движения поездов и, сочувственно глядя на усталое лицо пассажира, учтиво ответила:

– Ближайший поезд до Самары будет в пять утра.

Иван взглянул на станционные часы. они показывали девять вечера, ну что ж, подумал он, хорошо, не так и долго осталось ждать.

– Дайте мне два взрослых и один детский.

Кассирша выдала ему билеты, и он поспешил к семье. На скамеечке его ждала женщина с ребенком, они явно были измучены дорогой, лица отливали серой дорожной пылью. Анастасия – так звали жену Ивана – держала на коленях дочку Фросю, красивую девочку лет семи-восьми, она прижималась к матери и, казалось, всем своим существом пыталась раствориться в ней, как в надежном убежище от всех внешних угроз и неприятностей. Иван очень любил дочку, но в силу своего крутого нрава не всегда мог выразить свою любовь языком, понятным ребенку. Фрося тоже любила отца. но часто его стереглась, так как он многое контролировал в их с мамой жизни. Его надо было слушаться беспрекословно и быстро, чего она в силу своего детского характера не всегда успевала. Мама, напротив, была всегда ласковой и долготерпимой, с ней было спокойно и безмятежно, конечно, если было сытно. Фрося отличалась цепким умом, была сообразительной девочкой и обладала редкостным трудолюбием. Красивые серые глаза Фроси часто смотрели на ее сверстников как-то излишне строго и даже как-то колюче, словно пронизывали собеседника насквозь. Редко кто мог выдержать этот строгий взгляд. Сверстники старались с ней держаться осторожно, особенно в начале знакомства. Обладая приятной внешностью, она притягивала к себе друзей, которых близко подпускала крайне медленно и очень осторожно. Отец ценил эти качества в дочери и всегда доверял ей даже уже вполне взрослые заботы, чем Фрося дорожила, изо всех сил стараясь не подвести отца.

Пристроившись на скамью рядом с женой, Иван сообщил ей о поезде в пять утра. Хотя в здании вокзала было прохладно, но всё-таки гораздо лучше, чем на улице. Осень 1933 года выдалась сырой, то и дело шли осенние затяжные дожди, дороги и тропки маленького городка превращались в непролазное месиво, ходить, а тем более ехать на любом транспорте было крайне затруднительно. Дорог ведь почти не было, и хотя Атбасар славился конными ярмарками, но мероприятие это было сезонное, проходило раз в год, все же остальное время городок жил тяжелой размеренной жизнью, в ожидании своего очередного рассвета. Анастасия взглянула на мужа, на его усталое лицо и сказала:

– Вань, давай перекусим, тебе нужно отдохнуть.

– Хорошо, давай – ответил Иван и, ласково взглянув на нее, стал расстилать между дочерью и женой запасённую впрок старую газету. Нехитрая провизия состояла из сала с черным сухим хлебом и лука, приобретенного здесь же, у местных жителей. Кипяток взяли у дежурной по вокзалу. Хотя ужин и не отличался обилием, но это было достаточно хорошее питание. В особенности, на фоне всепроникающей нужды в обществе. Бережно сложив остатки пищи в старый армейский мешок, Анастасия положила девочку головой к себе на колени. Мягкая ласковая рука матери коснулось ее головы.

– Спи, Фросенька, спи, до поезда еще далеко, спи.

Девочка охотно растянулась на скамье. Мягкое материнское тепло растеклось по всему ее телу, наполнило ее любовью и заботой, принятая пища расслабляла, и девочка вскоре уже спала крепким сном уставшего от дневных забот ребенка. Иван сидел рядом с Фросей, ее ноги легли на его колени, он поглаживал ножки дочери и напряженно о чем-то думал.

– Ты подремал бы, Ваня, – обратилась к нему жена, – что ты все думаешь о чем-то, тебе нужно отдохнуть. Поспи, я посижу, покараулю.

Иван благодарно улыбнулся.

– Да нет, Настя, отдохни, пока Фрося спит, вижу, как вымоталась вся. Отдохни, я посижу, чего-то не спится. Давай, давай, подремли, я пригляжу за вами.

Настя покорно кивнула головой, она знала, спорить с мужем бесполезно, если что сказал – надо делать. Благо его строгость всегда компенсировалась его же заботливостью. Вскоре Иван услышал спокойное и мягкое сопение Насти, жена спала, уверенная в надежности своей с дочерью защиты. А Ивану было о чем подумать. Скупой на внешнее выражение своих тревог, он всё-таки крайне переживал о будущем своей семьи. Его отец – потомственный казак Елисей, в конце 19 века был отправлен с семьей в Западную Сибирь, где влился в Сибирское казачье войско, выполнявшее задачи по укреплению и обустройству земель Прииртышья. Иван продолжил дело отца, служил в Сибирском казачьем войске. Февральская революция застала его врасплох, как и многие из его товарищей, он не втягивался в политику, спокойно занимался тем, что знал и умел, а именно земледелием, да столярничал. Но так как служба с его характером давалась ему легко, то он быстро дослужился до офицерского казачьего звания, чем и был умеренно доволен. И всё-таки к службе Иван относился как данной от бога повинности, а душа его пела, когда он столярничал – изготавливал мебель. Особенно ему нравилось ее делать сослуживцам, родственникам, знакомым, это придавало особый смысл труду, грело память.

Армия Колчака, куда он был призван, поначалу успешно наступала, но неоправданной жестокости было в ней более чем достаточно. Разрыв между офицерством и солдатом был колоссален. Долгое время живя в Сибири, Иван привык к особенному характеру этих земель, широте и богатству мест, сплоченности жителей. Сибирь сближала людей разной национальности и вероисповедания, суровая природа не позволяла выживать, не помогая соседу, путнику, даже сопернику, а подчас и врагу. Здесь сложилась особенная культура, особенный характер, особенный тип жителя этих мест. Тесные связи возникали между крестьянами и казаками, между местным самым разнообразным населением и пришлыми людьми. Так у Ивана появился друг Михай из крестьян.

Эта дружба, как часто бывает, зародилась из жёсткого соперничества двух пацанов, затем подростков и, наконец, молодых мужчин. Михай был высокого роста. белокурый и широкоплечий, он легко стал лидером в своей деревне среди равных себе. Для Ивана лидерство никогда не было самоцелью, оно рождалось естественным путем. Первое знакомство будущих друзей произошло неожиданно, во время рыбалки. Крестьянские ребята выуживали раков на старице реки Иртыш, когда к этому же месту подъехала на конях казачья ватага. Обычно крестьянские дети не вступали в спор с ребятами-казаками. Но в этот раз все пошло не по привычному сценарию. Старший среди казачат, черно смольный Григорий, уверенным тоном гикнул тогда:

– Бегите отсель, пока мы добрые.

Вопреки сложившейся практике крестьянские дети собрались в кучку, из них вышел белокурый паренёк и, скрестив на груди руки, заявил:

– Сами бегите, это общая земля, мы первые пришли, вас не ждали.

Григорий тогда направил на наглеца коня, он вообще был горяч, да и не принято было казачеству уступать, тем более крестьянам. Но наглец не только не струсил, но и смело сделал шаг по направлению к нападавшему. Иван схватил лошадь Григория под уздцы, тот вопросительно взглянул на Ивана. Иван с детства чувствовал любую несправедливость. Тогда он тоже почувствовал то, что они не правы.

– Ты чего, на лошади на пешего, что ли?

Григорий тогда смутился, и, хотя он был старший, но с уважением относился к Ивану, знал твердость его характера. Как-то надо было разряжать ситуацию Иван тогда понимал – еще минута, и крестьянские дети будут опрокинуты лошадьми. Он обратился к выступившему из крестьянских детей. Спросил, как его зовут. Тот, гордо откинув голову, ответил:

– Михай я.

Тогда Иван посмотрел ему в глаза с некоторой угрозой и спросил, что он предлагает. Михай, широко расставив ноги, выкрикнул:

– Выйдем один на один, кто победит, тот и остается.

Тогда у Ивана не осталось выбора, он этот разговор затеял, ему и пришлось разбираться. Дрались честно, только осилить друг друга не могли, оказались ровней. Усталые и злые, но не уступчивые, тяжело дыша, всматривались в глаза друг друга, несколько раз сцеплялись с тем же результатом. Иван видел то, что Григорий вот-вот готов был спустить лошадей, смять крестьян. Иван красноречиво на него не раз подымал взгляд, и это возвращало Григория к благоразумию. Когда выбившись из сил, Михай и Иван, еле удерживаясь на ногах, а по сути удерживая друг друга, в очередной раз встретились глазами, Михай сказал ему:

– Поди, ничья, что ли?

Иван отказался принимать ничью и ответил:

– Продолжим.

Они еще несколько минут отчаянно толкались, пытаясь зацепить друг друга хлестким ударом, потом, одновременно повернувшись к своим, почти одновременно сказали:

– Уходим.

Тогда в воздухе повисла пауза, и крестьяне, и казачата замялись, никто не понял, на чьей стороне правда, кто победил, а кто уступил. Михай уловил это замешательство и усталым голосом сказал:

– Ладно, буде, давай вместе рыбачить, че, места мало, че ли?

И протянул Ивану руку. Крепко сжав руку Михая, Иван тогда дал ему понять, что он не уступил, но считает продолжение выяснения правоты друг друга глупым и бесполезным занятием. И хотя Григорий всем своим видом выражал недовольство, но и он, чувствуя правоту ситуации, согласился с необходимостью ее завершения миром.

В тот день и началась их с Михаем дружба, в истоках которой бежала красивая речка – Старица, да сияли разбитые носы и фингалы под глазами. В своей жизни Иван не раз убеждался в том, что не все то, что начинается с напряжения, несет затем плохое, либо порочное. Чаще случалось наоборот, вроде бы и дело-то успешное, но не успев начаться, приводит к катастрофическим последствиям в своем итоге. Волна октябрьской революции, стремительно начавшаяся в Санкт-Петербурге, дошла и до Омской губернии, дороги старых друзей пошли по разным направлениям: Иван был призван в армию верховного правителя Колчака, следы Михая затерялись.

Судьба снова свела их у поселка Исилькуль. Как-то на очередной стоянке для отдыха вверенный под начало есаула конный отряд был привлечён для конвоирования в Омск красноармейцев. Пленные передвигались на подводах, по обе стороны колонны двигались казаки ивановского отряда. День катился к закату. У начальника конвоя, подпоручика Лейбовского, Иван поинтересовался составом конвоируемых и их дальнейшей участью. Тот охотно ответил на вопрос. Среди конвоируемых были солдаты, дезертировавшие из армии Колчака, а также командиры и солдаты-красноармейцы, потерпевшие поражение под Петропавловском. Их ожидал военный трибунал, так как у верховного должно быть все по закону, констатировал свою речь подпоручик.

Проезжая мимо очередной подводы, Иван обратил внимание на связанного и лежащего на боку красноармейца с отличительной нашивкой на рукаве, измождённое лицо было знакомо. Иван присмотрелся и узнал своего друга Михая. Правда, Михай не подал и вида, что тоже узнал Ивана. Вечером, на стоянке, они долго говорили о революции, о выборе каждого ее сторон, о правде и неправде, о правоте тех и других. Ивану запомнились основные эпизоды их разговора. Так, к примеру, на вопрос Михая, почему он, Иван, служит Колчаку, Иван прямо ответил, что он присягал царю и отечеству, и выполняет свой долг перед Богом и людьми. Он служит России, как служили его деды и прадеды. Он присягал ей на верность, а революция открыла дорогу немцам до самого Петербурга. Это грозит потерей ее самостоятельности, распаду и расчленению, охотников к тому великое множество. Михай спросил его, почему же столько карательных операций проводят белогвардейцы против несогласных крестьян. Почему на стороне Колчака столько чужих, охочих до Российской земли. На севере англичане, на востоке японцы, даже в Сибири французы, чехи, кого только нет. Неужели они пекутся о нашей России? Интервентов столько, что диву даешься. Кого они хотят обмануть, они радеют за русскую землю? А Колчак, он на какие деньги воюет, и чем будет расплачиваться? И неужели Иван надеется, что именно они – белое движение – будут управлять Россией? Ивану и самому не нравились в принципе карательные операции против собственного народа, но он находил им оправдание в велении военного времени. А вот противопоставить что-либо иностранной интервенции и ее целям он не смог. Получалось, что красные как бы за Россию, а они против?! Он не мог не видеть того, что многие офицеры, вплоть до высших, стали переходить на сторону красных, и несли с собой богатейший боевой опыт. Что ими двигало, думал Иван и верную ли сторону я выбрал? Тогда Иван задал вопрос Михаю о том, что красноармейцы не прислушиваются и к священникам, на что Михай парировал ему ответом, что священники в массе своей перестали видеть бедственное положение народа, его проблемы часто остаются незамеченными, а призывы к бесконечному терпению часто не касаются их самих. Они не выходят на заступничество, даже если видят несправедливость властей или конкретных людей, облеченных властью. И народ перестает им верить. Война, в которую втянули Россию, одним позволяет наживаться, а других гонит на убой и сиротит семьи. И хотя Иван каждому доводу Михая находил контраргументы, но и не мог не видеть голой правды.