Пьеса «Вера»

Пьеса «Вера»

Дмитрий Киселев (Алхид)

драма в двух действиях.

© Дмитрий Киселев (Алхид), 2024

ISBN 978-5-0064-0760-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Действие происходит на старом сельском кладбище.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Эпизод первый

В центре затемненной сцены на короткое время синим светом высвечивается стеклянная коробка, в которой находится Вера, одетая в свадебное платье. Девушка осматривается по сторонам.

Где я? Вера.

Свет в коробке тухнет. Её уносят. Вера уходит. На сцене зажигается свет.

Начавшееся после дождливой ночи безветренное утро угрожает хмурым днём. За краем растянувшего вдаль парового чернозёма, вспаханного перед зимой, виднеются макушки ободранных осенью вязов. Над деревьями нависает низкое пасмурное небо. А вспольем тянется раскисшая дорога, усеянная тёмными лужами.

Справа входит Авдотья, одетая в чёрное до пят шерстяное платье, плюшевый тёмный жакет, платок и калоши. В руках у неё икона Пресвятой Богородицы, обрамлённая рушником. Следом, чуть отставая от старухи, входит плешивый, в пепельной бороде Аркадий Иванович, одетый в телогрейку, ватные штаны, шапку-ушанку и сапоги.

Он, выгибая назад спину, несёт тяжёлый деревянный крест.

Опять в лужу угодил. Не видать за крестом дороги. Хорошо хоть сапоги догадался надеть. Скорее бы уже до погоста дойти. Аркадий Иванович. (наступая в лужу). (Останавливается и приподнимает крест повыше.)

Аркадий Иванович продолжает идти дальше.

Дося, а ты приметила, что когда мы Воеводиных хороним, всегда сыро?

Значится, хороших людей хороним. Авдотья. (осторожно обступая лужу).

Да что ты будешь делать. Все лужи пособирал. Ни одной не пропустил. Аркадий Иванович. (снова наступая в лужу).

Аркадий Иванович останавливается, опускает крест на землю. Оглядывается назад.

Ух, как далеко мы от остальных утопали. Дося, постой! Обождать нужно.

Авдотья останавливается. Оборачивается.

Ну, положим, покойная была хорошей. Соглашусь. Но вот её дядя. (снимая с головы шапку и вытирая ею лицо от пота).

Разве ты не знаешь, старик, что о покойнике не говорят плохо. Тем более на похоронах его племянницы. Авдотья. (перебивая Аркадия Ивановича).

Авдотья крестится.

Да и откуда тебе знать, каким был Фёдор Никитич. Он умер уже, посчитай как лет двадцать тому назад. А ты, дай Бог памяти, гораздо позже у нас в доме появился.

Как же позже. Я аккурат двадцать лет тому назад со службы по контузии вышел и сразу же к Воеводиным на работу поступил. Так что успел, так сказать, натерпеться от старшого брата Егора Никитича. Аркадий Иванович.

Натерпелся он. Во мелит. От кого! Да Фёдор Никитич хорошим человеком был, а последний год жизни и вовсе больным пролежал. А от больного разве терпят! Нет, мой дорогой, не терпят. Больному сочувствуют и всё прощают. Авдотья.

Вон оно как. Он, значится, будет в меня кочергой целить. А я ему: кидайте, Фёдор Никитич, не сдерживайтесь. Вам же вредно сдерживаться. Вы больны. Так, что ли? Аркадий Иванович.

Не выдумывай. Фёдор Никитич никогда без причины людей не обижал. Небось, сам натворил чего, а порядочного человека, царствие ему небесное, обвинять вздумал. Авдотья. (крестясь).

Ну а как же. Конечно, сам. У нас по-другому не бывает. Я ведь сам мимо комнаты Фёдора Никитича дрова со двора к печи нёс. А он меня увидал, окликнул. Я, конечно же, услыхал. Чай не глухой. Хотел подойти. Но смекнул, что наперёд нужно дрова к печи снести, а уж потом опорожнённым вернуться к больному в комнату. Так бы и было. Так бы и было. Да вот только я на глаза Татьяны Петровны попался. Ей для младенца ключевая вода понадобилась. Я с вёдрами к колодцу за водой. Выполнил распоряжение и сразу же поспешил к больному. А он. Аркадий Иванович.

Что он? Авдотья. (подходя поближе к старику и посмотрев ему прямо в глаза).

Неловко и сказать – то об этом. Аркадий Иванович. (говоря тише).

Пауза.

Он малую нужду под себя справил. А меня, не стесняясь в выражениях, поносить стал. Буд то бы это я виноват.

А разве это не ты повинен в том, что обездвиженный, нуждающийся в заботе, образованный человек был вынужден под себя сходить и тем перед людьми посрамиться? Авдотья. (качая отрицательно головой).

Конечно, не я! Я то при чём? Ведь не меня же за больным смотреть приставили! Не меня! Аркадий Иванович. (ударяя указательным пальцем себя в грудь).

Авдотья пятится от старика и осуждающе смотрит на него.

Ну что ты меня глазищами буравишь? Что? Тебе хорошо. Сидишь себе на кухоньке в тепле, да обеды стряпаешь. Никто тебя не трогает. Не беспокоит. А меня на работу истопником брали. Слышишь, истопником! Деревце из лесу привезти, дровишек напилить да печку растопить. Я ведь не нанимался за больными ухаживать! На то специалисты имеются. Так от чего же я виновен-то? Отчего? (Бьёт себя в грудь.)

Ну полно тебе. Хватит. Раздухарился-то как. Пошли уже. Идут. Авдотья. (Смотрит направо, за спину старика.)

Авдотья и Аркадий Иванович уходят влево.

Справа входят Мужики с крышкой от гроба на головах. Они одеты в тёмные штаны, непромокаемые куртки, шапки и обуты в резиновые сапоги. За ними входят Старики в фуфайках и ватных штанах. Они несут стулья и лопаты. Следом входит Священник, одетый в рясу и чёрную поношенную куртку. Входят двое Юношей с венками, одетые в пальто, шапки и ботинки.

Батюшка, я спросить хочу. Спросить хочу. Юноша. (догоняя священника).

Пожалуйста, спрашивай. Священник. (оглядываясь на юношу).

Почему Бог людей молодыми забирает? Юноша.

Значится, их время пришло. Священник. (останавливаясь).

Но как же пришло! Как же! Они же ещё не старые? Юноша. (останавливаясь).

Мужики с крышкой от гроба на головах. Юноша с венком и Старики со стульями и лопатами. Уходят влево.

Священник оглядывает зрительский зал.

Если Господь забирает молодых, значит, так ему нужно. Мы не в праве думать о том, зачем Бог это делает. Мы должны смириться. Священник.

Как же так! Ведь они не успели совершить ничего дурного. Юноша.

От Господа суд каждому. Мы же не знаем, кем бы стал рано отошедший из жизни человек. А Бог знает.Он всё знает. Священник. (идя дальше).

Выходит, что Бог грешников забирает? Грешников? Юноша. (поспевая за священником).

Не только грешников, но и тех, кто достиг духовного развития. Священник. (пропуская юношу вперёд).

Священник и Юноша уходят влево. Справа входят Мужики с гробом на плечах, одетые в рабочую крепкую одежду и непромокаемые куртки. Обутые в сапоги и калоши.

В гробу лежит умершая Вера в красивом свадебном платье.

Братцы, не могу я нести больше. Скользко. Того гляди, упаду. Давайте передохнём. Мужик. (говоря вполголоса).

Держись. Не далеко осталось. Пётр.

Не могу. Мужик.

Справа входит Егор Никитич, одетый в шерстяное чёрное пальто, фетровую шляпу, брюки и осенние кожаные ботинки. Следом идёт Татьяна Петровна, одетая в полушубок из натурального меха, чёрное платье до пят, шерстяной чёрный платок и сапожки. За ней идут Родственники.

Мужик поскальзывается и чуть было не роняет гроб.

Стой! Остановитесь! Егор Никитич. (Вздрагивает.)

Все останавливаются

У-у-у. Мужик. (сгибаясь под тяжестью гроба).

Стулья. Несите скорее стулья. Пётр.

Старик вбегает слева. Ставит стулья.

Аккуратно. Опускаем. Стулья придерживай. Скользко же. Уползут. Аккуратно. Ставим. Пётр. (Мужикам.) (Старику.) (Мужикам.)

Егор Никитич подходит к гробу. Мужики, опустив гроб, отходят в сторону, закуривают, уходят вправо. Старик отходит в сторону, закуривает, уходит влево.

Пускай люди передохнут. А ты пока на поле вспаханное погляди. Вон оно какое хлебородное. Егор Никитич. (Телу.) (обводя взором зрительский зал).

Пауза.

А небо. Видишь, какое низкое! Ещё вчера высокое было холодное, а сегодня опустилось на макушки деревьев и лежит тихонько, на тебя смотрит. Прощается. (смотря вверх).

Дочка, на кого же ты нас, сиротинушек, покинула! Ведь никого у нас с мужем детей не остаётся. Одна ты была. Родненькая! Одна! Татьяна Петровна. (Подходит к гробу.)

Ну, будет. Как-нибудь. Как-нибудь. Егор Никитич. (вытирая соскочившие из глаз слёзы).

Не уберегли мы тебя, дитятко. Не сумели. Сами дверь в дом этому прохвосту открыли. Сами тебя сосватали. А он вон как обошёлся с тобой. Окрутил! Бросил! А ты любила. Как же ты его любила! Так только в двадцать лет полюбить можно. Я видела в тебе эту любовь. Я знаю! Татьяна Петровна. (хватаясь руками за стенку гроба).

Ну, будет. Егор Никитич. (положив ладонь жене за плечо).

Это я виновата в смерти нашей девочки! Я могла спасти её! Ведь я мать! Я должна была предвидеть, чем может окончиться эта любовь! Я должна была почувствовать! Татьяна Петровна. (Оборачивается на мужа, обтирая рукой слезы с щеки.)

Нет. Ты не виновата. Ты, как и я, была счастлива видеть её влюблённой. Такой воздушной. Такой лёгкой. Такой живой. Ты не виновата в её смерти. Никто не виноват. Егор Никитич. (плача).

Слышится порыв ветра. Слышишь, никто.

Егор Никитич призывает мужиков продолжить нести гроб. Мужики входят справа, тушат окурки сапогами. Старик входит слева, тушит окурок пальцами руки и кладёт его в карман. Егор Никитич отводит Татьяну Петровну в сторону.

Мужики подходят и расстанавливаются по углам гроба.

И-и-и! Взяли! Пётр. (Мужикам, вполголоса.)

Старик берёт стулья и торопливо уходит влево. За ним уходят все остальные.

Эпизод второй.

Тухнет свет. На сцену вносят декорации: шлагбаум, кладбищенские ворота с крестом, деревянную бытовку с печной трубой. За бытовкой растут тополя.

В центре сцены синим светом высвечивается стеклянная коробка, в которой находится Вера.

Я будто очнулась от продолжительного сна. Но я не помню, чтобы спала. И я одета. Стою посреди комнаты. А всё вокруг мне кажется каким-то странным. Точно не настоящим. И почему так тихо? И одиноко. Вера. (оглядывая себя).

На сцене зажигается свет. В бытовке на стуле сидит Малый с закинутыми на стол ногами, обутыми в кирзовые сапоги. Он одет в простую и чистую рабочую одежду. Дремлет.

Авдотья и Аркадий Иванович входят справа и останавливаются перед бытовкой и шлагбаумом.

Это что ещё такое? Авдотья. (Смотрит на шлагбаум.)

Дося, что – то я не припоминаю, чтобы около нашего старого погоста стоял заслон. И вот эта деревянная времянка. Аркадий Иванович. (осматривая бытовку). (показывая на бытовку).

Кажись, и впрямь раньше её не было. Да и зачем она здесь? Неужто жить в ней кто собрался? Али уже живёт? Авдотья. (обернувшись на бытовку).

Да что ты. Что ты. Кто станет жить по соседству с могилами. Может, мы ошиблись с тобой. Не туда на развилке повернули? А это какой-то другой погост. Не наш. Аркадий Иванович. (оглядываясь на Авдотью).

Что значит не на ту! Я что, по – твоему, совсем из ума выжила! Родные поля перестала узнавать! Это ты не здешний, а мне в округе каждая пядь земли знакома. Да и топольки вон те я очень хорошо помню. Правда, они тогда несколько ниже были. Но всё же это они. Авдотья. (бросая укорительный взгляд на старика). (показывая на деревья).

Я, если честно, тополь за дерево не признаю. Он горит плохо. Жара с него мало. Да и вообще, в прошлом годе один такой тополь в соседнем селе взял да и сбросил тяжёлую ветку на крышу нового сарая вдовы. Нет, не признаю я эти деревья. Оттого не запоминаю, где они растут и как. А вот если бы на их месте вязы были, я бы запомнил. Аркадий Иванович. (Смотрит на деревья.)

Пауза.

Ну, значится, здесь мы Фёдора Никитича двадцать лет назад похоронили. (глубоко выдыхая).

Здесь. Здесь. Не сомневайся. Где же ещё. Тут все лежат. Батюшка их, Никита Никитич. Знатный был землевладелец в краях наших. Знатный. Люди уважали его. И приезжие. И наши. Матушка Агриппина Прохоровна. Женщиной она была властной. Ух! Весь дом в ежовых рукавицах держала. Никому спуска не давала. При ней даже смеяться остерегались. Все здесь. Деды. Бабки. Все. Авдотья. (Грозит кулаком.)

Пауза.

Дося, а знаешь ли ты, зачем во времена моей бытности солдатом мы вокруг лагеря заслоны ставили, подобные этому? Аркадий Иванович. (Задумчиво смотрит на шлагбаум.)

Нет. Не знаю. Откуда же мне знать. Авдотья.

А я скажу тебе. Я скажу. Затем, чтобы чужие не шастали. Аркадий Иванович. (Подходит к шлагбауму и ударяет по нему ладошкой.)

Так это мы, что ли, с тобой под конец жизни на погосте чужими сделались? Авдотья.

Выходит, что так. И не только мы одни. Тут для всех проход закрыт. А в времянке, я думаю, сторож сидеть должон. Не зря же она здесь стоит. Аркадий Иванович. (идя к бытовке).

Аркадий Иванович с крестом в руках заглядывает в окно бытовки.

Не видать только ничего. Темно.

А ты постучи. Может, отзовётся кто. Выйдет. Уберёт заслон. Нас пропустит. Авдотья.

Аркадий Иванович ставит крест на землю, оперев его о стену бытовки. Стучит в окно. Не дождавшись ответа, поднимается по порожкам. Стучит в дверь.

Кого там принесло ещё. Поспать не дадут. Всё ходят. Ходят. Малый. (просыпаясь).

Аркадий Иванович, услышав сердитый голос малого, соскакивает с порожек и, схватив крест, спешно отходит к Авдотье. Малый выходит из бытовки. Потягивается, стоя на порожках.