Я выжгу в себе месть

Отчего-то вспомнилось, как она сама чудом выжила при древней Кислице. Ее наставница родилась, когда на земле еще не было княжеств, а старшины племен то заключали союзы с хмурыми конунгами, то ругались с ними, и тогда кровь лилась рекой. Иной раз страшно было ступить к опушке – все вокруг казалось липким от крови, а в воздухе стоял едкий запах железа и гари. Но время Кислицы утекло, и на ее место пришла Ягиня. Ей повезло застать рождение княжеств, увидеть расписные каменные домики в городах. Она пробовала вино, которым угощали духи Нави, и договаривалась с лесавками и лешачатами, чтобы те таскали ей живых кур.

Война удивительно давно не приходила в эти земли, потому люди жили ладно, тихо и даже богато. Летом девки бегали за ягодами к опушке, плели венки в костровую ночь, искали чар-траву, гадали на женихов и пересказывали слухи о Ягине. Осенью же, когда наступал месяц Велеса, народ толпами ходил за грибами, не забывая о жертве Лесу, а потом все готовились к долгой зиме и просили пощады у злой Мораны. Что делать Ягине, когда дни станут короче и Мрак начнет задерживаться в избе, искать глазами Василику и хитро улыбаться? Сгубит девку, не иначе. Значит, времени у них и впрямь было мало. Слишком мало, чтобы подготовить новую ведьму, но достаточно, чтобы Василика впитала силу и смогла совладать с детьми Нави.

– Что ты задумала? – спросил Всполох.

– Жуть, – усмехнулась ведьма. – Тебе не понравится, так что лучше не спрашивай.

Пришлось вспоминать все хитрости, с которыми она в свое время справлялась. Кислица испытывала ее много раз: заставляла плясать с духами Нави, говорить с лесавками, Лешим, принимать Светоча, Месяца и Мрака, ходить меж людей и помогать слабым, спиной чувствуя коварство и злобу, а потом… Потом Кислица отправила Ягиню туда, откуда не возвращались люди, чтобы та прошла посвящение, напилась мертвой и живой воды, откушала с тем, кому служили лесные духи, познала вкус Смерти и вернулась, представ перед ведьмой уже не ученицей.

Кислица не готовила к путешествию. Если бы не Всполох, Ягиня вообще ничего толком не поняла бы. Отчасти ведьма была благодарна наставнице за это. Не каждая девка могла понять и перенести подобное путешествие. Два десятка девиц в разное время стучались в ее ворота, и все стали частью Леса и забыли о прошлой жизни. Некоторые до сих пор завывали в глубинах чащи и блуждали бледными тенями, не зная покоя.

А сколько же учениц приняла Кислица? Оставалось только гадать. В отличие от Ягини, она сразу брала быка за рога: рассказывала о ворожбе на крови, заставляла собирать травы на убывающую луну, отлавливать зайцев и красть животину, приносить жертвы богам и духам Нави, чтобы те даровали удачу и силу.

Ягиня усмехнулась. Дочь купца наверняка рухнет на пол, когда узнает, чем ей предстоит заниматься. Одно дело – собирать травы, другое – чертить колдовские знаки, призывать пламя и пытаться вонзить лезвие ножа в чужую плоть. У Ягини получилось лишь на третий раз, когда Кислица заставила ее заколоть ворона и вырезать знак Мораны на черной земле. Кажется, на том месте до сих пор ничего не растет, кроме чертополоха. Зато Ягиня смогла пройти в Навье царство и переродиться.

От одного воспоминания пробрала дрожь. Словами не описать, каково это, когда тебя собирают по косточкам, скрепляют их живыми и мертвыми водами, заставляют кровь течь по-иному и привязывают твой дух к Лесу. То был тяжелый обряд, который длился целую вечность. Возможно, боги щадили девок, когда убивали их, не давая стать ученицами и испытать жуткую боль.

Ягиня заварила себе травяного чаю, чтобы успокоить сердце. Такое благословение было хуже смерти. Позволить Мраку забрать Василику? Нет уж, раз пришла, пусть идет до конца. Никто не заставлял ее стучать в ворота.

– Стереги ее, Всполох, – сказала ведьма. – Не подпускай к ней Черного всадника ближе, чем надо.

– Слушаюсь, – отозвался пламенный дух.

Маковый свет разливался по небу мучительно долго. Ведьма приказала Василике гулять по заднему двору до рассвета. Она сидела скучала возле старой бани и думала о том, что сруб стал совсем негодным, стоило бы поменять или поворожить. Интересно, сколько лет самой избе? С виду не дашь и десятка, а там – кто знает. Если верить слухам, то она стояла тут, еще когда Калина была совсем ребенком. А когда появилась, и вовсе никто не скажет.

– Скучаешь, девка? – выскочил Банник из-за угла. – Пошли ко мне, попаримся как следует.

– А как же анчутки? – фыркнула Василика. – Не они ли целую ночь веселятся в твоих владениях?

– Они, – кивнул дух. – Но теперь уж светает, оттого анчутки давно разбежались по округе и заснули. В бане пусто. Прикажешь растопить?

– Не хозяйка я тебе, чтобы приказывать, – покачала головой Василика. – Не надо, потом как-нибудь.

Сердце ее тосковало по веселью. Как славно прыгали духи Нави, как чудно кружились платки, как отплясывали неживые девки и молодцы, то и дело поправляя костяные маски! А запах спелых ягод? Она слышала его до сих пор. Пусть Ягиня и говорила, что служители Нави хотели напиться ее крови, но тоска по живому скреблась под ребрами. Раньше Василике казалось, что колдовская сила – самое желанное, что может быть, не зря сами князья падали ведьмам в ноги. Теперь она думала иначе. Ягиня заставляла ее толочь травы, разрешала прогуливаться лишь вокруг избы и не дальше. Ведьма под страхом жуткой смерти запретила девке заходить глубже в чащу. Василика догадывалась, что там прятались дивные чудовища. Поскорее бы Ягиня научила ее бороться с ними!

Все, что ведьма давала ей делать, было простым и понятным. Пара-тройка заговоров, и только. Василика научилась отгонять полынью и рябиной нечисть, заваривать разные настои, смешивать ягоды с сухоцветами и травить мышей, которые норовили забраться в мешок с мукой. Разве ж это было настоящим колдовством? Василика знала не больше обычной травницы или знахарки. Такие и в Радогощи водились.

– Чего грустишь, молодица? – взглянул на нее Всполох. – Сегодня с тобой глубоко в Лес пойдем. Хозяйка наказала к алатырь-камню сходить помолиться.

– Кому? – спросила Василика.

– А кому ты молишься? – отозвался дух. – Тому и молись, главное – силой от чудо-камня напитаться.

Про алатырь-камень ей рассказывали в далеком детстве. Кормилица говорила, будто чудо-камень, исписанный золотыми письменами, стоит на одиноком острове прямиком посреди океана. Костяная Ягиня посмеялась, когда узнала об этом. Алатырь-камень был верным и вечным стражем, разделявшим чащу и мир Нави. За избушкой ведьмы начиналась Грань, где резвились лешачата и злые духи, а за Гранью – огромный оберег, алатырь-камень, неведомо кем и когда поставленный. Ягиня рассказывала, будто сама Трехликая Богиня-Пряха спустилась с небес и оплела письменами огромный камень, а сам оберег наделила жуткой силой. С тех пор он сторожил Навье царство, не пускал в мир Яви. Каких только колдовских знаков на нем не было, и с помощью каждого можно было оборонить или проклясть, обернуть человека в птицу, рыбу, а то и вовсе умертвить.

А что же находилось за алатырь-камнем? Ягиня не рассказывала, но Всполох однажды проболтался, что с той стороны журчали две тонкие речушки, одна – с живой водой, другая – с мертвой. Первая действовала на духов Нави как жгучая отрава и исцеляла людей, вторая будто бы оборачивалась черными змеями, щекотала духов и разъедала человеческое тело изнутри.

Пока Василика представляла, что находится за Гранью, на небе совсем уже рассвело, а незнакомый всадник в багряных одеждах покинул ведьмин дом и уехал.

– Пойдем в дом, – сказал Всполох. – Теперь уже можно.

Василика вздохнула. Ягиня повторяла, что она еще не готова принимать подобных гостей, не окрепла, не набралась колдовской силы.

– Ручеек ты, – усмехнулась ведьма, когда девка вошла в дом. – А надо, чтоб было море.

– О чем ты? – не поняла Василика.

– О силе, – покачала головой Ягиня. – Ты, конечно, чуть сильнее обычной девки, но маловато будет. В долгий день, когда Дажьбог в разы превзойдет в силе Морану, разожжем с тобой костер. Пламя всегда питает, запомни это.

Долгий день? Наверняка речь шла о русальной неделе, когда женщины скорбели о молодости, а девки вплетали в косы ивовые ветви, жгли свечи, пускали венки по реке и пели.

Удивительно, как быстро летело время! В начале багряно-зеленого червня Василика ушла из купеческого дома. Ей казалось, что прошло всего пара седмиц, но никак не целый месяц.

– Наблюдай за луной, – посоветовал Всполох. – Так проще понимать, когда какое время.

Василика тяжело вздохнула. Ягиня дала ей мясной похлебки и наказала есть побольше, потому как дорога будет тяжелой. Девка кивнула, хоть и не ощущала особого голода. Ведьма никогда не жалела еды, повторяя, что их труд требует сытости и нет лучшего способа восполнить потерянные силы, чем мясные щи и свежий хлеб.

– Ну все. – Ягиня убрала опустевшую миску. – Домовой натаскает воды, а вы со Всполохом ступайте к алатырь-камню. Я бы тебя проводила, девка, но нельзя. Сама должна справиться, иначе лада не будет.

Василика вышла за ворота. Лешачата больше не бегали вокруг нее, не просили пахучих яств – лишь мерцали и глядели смарагдовыми очами из кустов. Кто-то куда-то крался, кто-то выл вдали, лесавки прыгали по толстым веткам и осматривались, ища добычу. Духи Нави, кажется, дремали. Не любили они высовываться днем, когда солнечные лучи пробивались сквозь густые кроны. Но Лес и без того пьянил.

Василика обошла избу и побежала, перепрыгивая через кочки. Жаль, что она не могла обернуться зверем, – так хотелось мчаться, выть, рычать, чтобы аж шерсть вздыбилась.

– Чуешь ты его, – усмехнулся Всполох. – Алатырь-камень зовет тебя.

Василика не поняла его слов, да и не хотела. Внутри разливалось неведомое тепло. Ладони заискрились, а в глазах заплясала зелень. Она чувствовала, как переговаривались деревья, как танцевали за кустарниками лешачата, как незнакомая мавка тащила мертвого путника, предвкушая пир, как журчала речка вдали, рассказывая о голодных русалках.

Василика бежала по узкой тропке, Всполох катился рядом. Вся ее душа стремилась туда, в черную глубь, где не было ни одного солнечного лучика – лишь чужие глаза светились огоньками в предвкушении жаркого пира.

– Всего один танец, – повторила Василика знакомые слова. – Всего одна пляска и одна душа.

Ее закружило по ветру. Зашумело, загудело вокруг, из ниоткуда появилась черная тень. Она почти слилась с Василикой в одно целое, как вдруг Всполох с шипением прыгнул прямиком в ураган из листьев и темноты.

– Мра-ак! – закричал дух. – Не твое время, не твоя девка! Убирррайс-с-ся!

Тень превратилась в клыкастую пасть и бросилась на Всполоха. Одурманенная Василика замерла, не зная, что делать. Пламенный дух неистово зашипел и рассеял тьму. Слуга Нави сделал круг-другой и с воем растаял. Ветер улегся. Все затихло, как будто ничего и не было.

– Что это? – прошептала ошеломленная Василика.

– Тварь, – фыркнул Всполох. – Не обращай внимания, молодица. В Навьем царстве всякого хватает.

– И как его побороть? – нахмурилась она. – Я должна знать, что делать в следующий раз.

– Побороть – никак, – грустно сказал дух. – А вот прогнать можно, не зря же хозяйка отправила меня с тобой.

Остальная часть пути прошла в тишине. Василика не бежала – ступала ровно. Клыкастая тень все еще стояла перед глазами. Стыд вгрызался в душу. Надо же, считала себя умной, а не сделала ничего! Не будь рядом Всполоха, она бы сгинула. Нет, такое никуда не годилось, и Василика пообещала себе, что после возвращения потребует, чтобы ведьма обучала ее, не жалея. Иначе как справиться с духами Нави? Что она будет делать, если Всполоха не окажется рядом? Не нравилось ей, что Костяная Ягиня щадила ее, жуть как не нравилось, особенно теперь.

Пламя в груди отплясывало и требовало выхода. Василика сама не заметила, как дикая и ранее незнакомая сила потекла по телу, словно бурный ручей, забилась в ребрах и едва-едва не взорвалась. Всполох украдкой усмехнулся: не зря ведьма отпустила девку к алатырь-камню, ой не зря.

Плен трав

Голоса сплетались в один.

– Плясать не переплясать тебе, молодица.

– Пляши!

– Пляши!

– Пляши и пей!

Чем дальше ступала Василика, тем сильнее вилась по округе дурман-трава. Ее заросли уже поднимались до пояса, нашептывали о хмельном веселье. Хмурый Всполох то и дело скалился, напоминая, что не стоит забываться, особенно когда идешь по тонкой и колющей Грани.

Шаг в сторону – смерть.

А травы пели и цеплялись за рубаху. Они звали Василику к костру, просили не отталкивать нечеловеческую руку, выпить сладкого вина и не заглядывать за костяную маску. Ее нутро полнилось незнакомой жаждой и жгучей ненавистью к живым. Отчасти она не понимала, отчасти – разделяла эту ненависть.

Правда открылась Василике у алатырь-камня. Стоило протянуть руки и дотронуться до солнечных строк, выведенных богами, как видения вошли в ее душу и сам Лес заговорил со своей новой дочерью.

Когда-то давно не было на свете ни деревень, ни княжеств, а огромные деревья покрывали всю поверхность земли, образуя бескрайний Лес и внушая людям жуткий страх. Люди боялись древних духов. Они поклонялись Нави и приносили ей жертвы. Очень скоро люди поняли: чем щедрее жертвы, тем благосклоннее духи.

Лес помогал одним людским племенам побеждать другие. Кровь лилась ручьями, и обитатели Нави ели и пили вволю, черпая силы в скорби побежденных и злорадстве победителей. Духов питало все темное, как будто каждого вскармливала сама Морана, но ничто не могло унять их голод. Они всегда хотели еще. Незримые для одних, являлись другим, стравливали родных братьев, толкали в объятия чужаков, и вновь лилась кровь, и каждое племя стремилось получить благосклонность огромной непроглядной чащи, принося много жертв.

Шло время, сменялись поколения. Поняв, что обитатели Нави вечно жаждали кровопролития и никогда не желали людям мирной и спокойной жизни, великий воин Яромир отказался от старого порядка. Он воззвал к богам и объединил племена.

Прошло много седмиц, прежде чем Яромир стал первым князем и выжег добрую часть колдовского Леса, изгнав злых духов за Грань и поставив на страже великую ведьму Черноброву, ученицу волхвов.

С тех пор прошел не один век. Духи Нави не раз пытались достать князя Яромира, но тот окружил себя и свой народ защитой. Ничего не осталось от былого величия Навьего царства. Многие духи сгинули без следа. Но уцелевшие сделались хитрее, научились заманивать людей в колдовскую чащу сладкими речами, проникать в самое сердце и ударять по дорогому и сокровенному.

Василика тяжело задышала и рухнула в траву. Письмена на необъятном алатырь-камне все так же переливались золотом. За ним чернел Лес, но не тот, по которому ходили люди.

То было Навье царство, где пировали мертвые. Живой не мог ступить на их земли. Даже Всполох подрагивал, страшась иного мира.

Колдовская сила растекалась в крови Василики. Казалось, будто в ее сердце прорастают корнями деревья, а кожа зеленеет. Вот-вот и она станет лесавкой, начнет охотиться на людей и забудет батюшку, мачеху, сестер. И правильно.

– Родина ведьмы – Лес, семья ее – духи, кровь ее – зелень, – шептал алатырь-камень.

Голова кипела. Неведомые знаки обретали смысл, и вдруг Василика поняла, какие из них берегли кров, какие – отпугивали духов, какие – призывали на помощь кровь и когти, помогали залечивать раны, бороться с самой Смертью.

Все вдруг переменилось. Глядя на вьющиеся строки, Василика осознала, насколько мелочными были ее мечты, да и она сама. А Радогощь? Там все только и думали о том, чтобы набить животы, девки мечтали похвастать перед другими новым монистом или богатым женихом. Все бы ничего, да только в этих пустых хлопотах протекала вся жизнь.

Всего одно касание колдовской силы, и Василика стала иной. Ослабла радость от мысли о румяных пирогах, горячем сбитне, окороке, звенящих монистах, усерязях, кокошниках и дорогих нарядах.

– Идем домой, Василика, – сказал Всполох тверже обычного.

Она не стала спорить, медленно поплелась за духом. Глаза слипались от усталости. Спутанные мысли едва не доводили до безумия. Слишком много всего вылезало, скреблось, выло и разрывало тяжелую голову.

Хорошо, что Лес провожал их молча. А может, она просто не замечала нечисти? Чутье подсказывало: не будь рядом с ней провожатого, какая-нибудь лесавка непременно выскочила бы поперек тропы и попыталась заманить теплую душу в свое логово. Ослабленная ведьма – лакомый кусочек. Но дети Лешего и духи Нави до ужаса боялись огня, оттого не могли подойти близко.

Василика в полубреду добралась до знакомых ворот. Если бы не Всполох, она бы их не различила и приняла за камень. Огненный дух заставил ее доползти до спальни и рухнуть прямиком в постель. Ее душа закружилась и полетела далеко-далеко, позабыв земные печали. Пожалуй, это был самый крепкий и глубокий сон за последние три седмицы. Василика не просыпалась от кошмаров, не вскакивала посреди ночи с мыслью, что не закончила проклятое шитье, не сдирала костяную маску с чарующего незнакомца – она летала дико и свободно среди звездной тишины. Нарушали последнюю только слова:

«Родина ведьмы – Лес, семья ее – духи, кровь ее – зелень».

Сказанное накладывалось печатью на душу, и внутри как будто пробивались древесные корни со скрипом и плачем. Василика смотрела на это словно со стороны, холодно, отчужденно и не чувствуя боли. Впервые за долгое время ее не терзали ни сомнения, ни страхи, ни тоска по купеческому дому.

Так умирало человеческое и рождалось иное – ведьминское.

– Не рано ли ты ее отправила к алатырь-камню? – встревоженно спросил Домовой.

– Нет у нас времени, – нахмурилась Ягиня. – Если каждую девку по несколько лет обхаживать, то не успеется ничего.

– Других обхаживала, – отозвался дух.

– То были другие, – фыркнула ведьма. – Другие времена, другие девки, да и я помоложе была.

Карты говорили: времени непростительно мало, нужно было обучить Василику как можно скорее. Понятное дело, что рассказать все Ягиня не успеет, и придется девке самой что-то познавать, испытывать на собственной шкуре. Лучше будет, если она пройдет вместе с наставницей через самое трудное, а дальше заскользит, как нож по маслу, уж Ягиня-то знала.

Василика помогала ей и, сама того не ведая, укрепляла свою силу, а теперь, после алатырь-камня, душа ее должна была раскрыться, впустить колдовское и впитать знания. Теперь пришло время ворожбы, злой, лютой, забирающей жизни и дарующей жуткое. Пути назад не было. Духи Нави должны страшиться их, обходить околицами и ни в коем разе не подманивать к себе. И Ягиня постарается от всей души.

Мясные пироги остывали на столе. Когда-то ведьма их любила. Но со временем вкус к яствам потерялся, да и Лес стал казаться каким-то блеклым. Кровь уже не бурлила, не было прежней страсти и жажды жизни. Но старикам оно и ни к чему. Ягине казалось, что она прожила слишком долго, и пора бы и честь знать, но смерть не спешила к ней в гости. Причиной тому была Василика.

Ни одна ведьма не могла бросить свою ученицу, не обучив ее основам своего ремесла. Пусть сердце Костяной билось все медленнее, а душу сильнее терзали скука и тоска по неизведанному, Ягиня никак не могла оставить девку. Василика должна была впитать и силу, и знания хотя бы на треть, а лучше – половину.

Ведьма молила богов о том, чтобы девка осваивалась быстрее. Жить на свете стало почти невыносимо. Опротивела изба, колдовское бремя давило на плечи, а сил становилось меньше и меньше. Знал бы кто, как хочется старой Ягине укутаться в одеяло, крепко заснуть и не проснуться следующим утром, но… О, сколько еще забот!

Ведьма допила пряный сбитень и покачала головой: раньше вкус был насыщенней, а теперь совсем другое. Взглянула на полати, где спала Василика, и улыбнулась помимо воли. Сколько жизни было в девке, сколько силы и ведьминской, и человеческой! Лишь бы прожила свой век не зря, не наделала слишком много глупостей (совсем без них никак нельзя – молодица же!) и оставила по себе какой-то след, будь то серебристая пряжа или ладная ученица.

– Скажи Баннику, – обратилась Ягиня к Всполоху, – пусть растопит баню и поддаст пару. Скоро девка проснется, надо отправить ее в мыльню.

Дух кивнул и укатился за дверь. Нельзя было начинать тяжелые дела с плохого – сперва пусть сила забурлит внутри Василики, загорится смарагдовое пламя в зеницах, и девка окунется с головой в ворожбу, будет слушать и запоминать все сказанное, а руки сами возьмутся за обрядовый нож.

Не успела Ягиня дожевать пирог, как из-за двери появилась знакомая тень. Черные руки тянулись к печи и знаками грозили ведьме. Ей, Костяной, грозили, надо же! Она усмехнулась и, не сказав ни слова, обмакнула кончик вороньего пера в стоявшие рядом чернила и вывела на куске бересты три треугольника. Защитный знак засиял золотом и взвился дымом. За дверью раздалось злобное шипение. Черные руки дернулись, как будто обожглись, и уползли, скрывшись с глаз.

– А ты что вздумал, – процедила Ягиня, – средь бела дня пакостить?! Нет уж, Мрак, не выйдет. Не пришло твое время.

– Что случилось? – На шум прикатился Всполох.

– А, – махнула рукой ведьма. – Дух ночи посреди дня безобразничает.

Черный всадник останавливался в ее избе поздно вечером. Его глаза светились лихим пламенем, черные руки сгребали со стола всю снедь. Мрак всегда ел жадно, а потом вскакивал на верного коня и уносился прочь. Среди всех братьев он один отличался лихим нравом. Однажды чуть не отрубил лапу Домовому за то, что тот косо взглянул на него.

Ягиня знала, что беды не миновать, раз уж молодица приглянулась Мраку. Она чувствовала, как кровь вот-вот прольется в избе, заклубится паром, а после иссохнет, и не останется ничего от страшного злодеяния. То уже было предначертано, ей, ведьме, оставалось лишь подготовить девку. Василика могла отбросить Мрака за ворота, накинуться на него соколицей и прогнать прочь, приказав нести службу и не останавливаться в избе.

Но то будет нескоро. Ей еще познавать и познавать. Забудет девица о молодцах, румяных булках и меде, но другие заботы окружат ее, и в них пролетят годы. Когда привыкаешь ходить по Грани, общаться с обитателями Нави и ставить охранные знаки, то смотришь на живых совсем иначе. Вечные ссоры князей, слухи и людское коварство уже не кажутся чем-то страшным, а завывания молодых девок и вовсе выглядят смешно.

Хотела бы Ягиня снова прочувствовать свою семнадцатую весну, вспомнить ворчливую Кислицу и то, как старуха оттаскивала ее за косы от перелеска, повторяя, что ведьмам молодцы ни к чему. Поначалу было тоскливо, но с каждым годом ворожба увлекала сильнее и сильнее. Ягиня помнила, как Кислица отпустила ее в деревню на русальную неделю, а она стояла с венком и понимала: слишком много пустоты в деревенских забавах. Ягодное вино совсем не пьянило, хмельные парни не казались красивыми, не то что духи Нави.

Обыденная жизнь нагоняла тоску. Так было, пока в Радогощь не пришла война. Степняки налетели ночью, выжгли избы дотла, увели мужиков и девок в плен. Немногим повезло спрятаться. Они-то и побежали за помощью к Кислице. Ведьма не ведьма, а все же своя, не чужачка. Не отвернулась, вылечила раны, помогла кое-как обустроить общий сруб, договорилась с водяником, чтобы тот двигал жернова на мельнице без подати хотя бы ближайшие несколько седмиц. Знала ведьма, что забудут ее добро, но ничего не взяла, да и Ягине посоветовала не просить, если сами не настаивают.

– Ты возьмешь, – говорила Кислица, – а потом с тебя возьмут в семь раз больше, и не люди, и не булками да пирогами.

Вскоре все забылось, стерлось по весне, пришли новые люди, сделали свежие срубы, наставили изб, выкопали землянки, кто-то даже начал мечтать о каменных домах, но его быстро засмеяли, мол, где же это видано, чтобы вместо досок – камень.

Теперь в городах строили много бело-красных каменных домов, лепили из глины украшения к ним. Так поступали богатые купцы, желавшие встретить старость в тепле и достатке. Оно и правильно, ведь каменный дом не разваливался десятилетиями. Изба Ягини держалась на ворожбе. Сруб-то был заговоренный. Кислица сказывала, что доски принесли ей духи Нави из того Леса, который стоял за алатырь-камнем. Правда или брехня – неясно, только изба стояла давно и ничего ей не делалось ни от снега, ни от проливных дождей, ни от жуткой летней жары.

Ягиня вздохнула и принялась перебирать травы. Вереск и полынь наверняка понадобятся. Придется истолочь, из одной части сделать отвар, а другой – окурить избу, чтобы отогнать непрошеного гостя. Пусть ругается Мрак, сколько хочет. Вечно ему не нравилось отдыхать у Ягини из-за неприятных запахов, мол, за версту несло обережной защитой и полевой горечью. Теперь-то будет ругаться еще больше. Сам виноват. Не она же заставляла его подкрадываться к молодице.