– Я уже разрезала его пальто и рубашку», – сказала Эдит Норн, когда я подошел. – Чтобы это вас не задерживало. – Компетентная молодая леди. Я не знал лучшей сестры. Мне очень не хотелось посылать ее к озеру, но она заслужила отпуск за трудную зиму, к тому же работа как раз для нее. Только бизнес, и никакой женской чепухи. – Его одежа вся мокрая, она заплесневела и прогнила.

– Сломаны третье и четвертое ребра, – поставил я диагноз, отворачиваясь от дивана. – Кажется, они пробили легкие.

Я нахмурился. Этого не может быть. Если бы это было правдой, парень был бы уже мертв или дергался в агонии. Он не смотрел бы на меня так странно отчужденно; глаза черные бесстрастные, как линзы фотоаппарата.

Торс отчетливо серо-белый; этот цвет ассоциируется с мертвым телом, и помимо углубления в районе ребер, на котором я основал свой предварительный диагноз, в нем есть что-то гротескное. Это слово мелодраматичное, но оно соответствует уродливым искажениям тела.

Возможно, я более четко выражу впечатление от его внешности, если скажу, что похоже ребенок слепил из шпаклевки трехмерную карикатуру на человеческое тело.

Тело его под моими исследующими руками липкое и влажное, напоминает мне давние студенческие годы, когда я впервые препарировал труп. Я был прав, кости под кожей вырваны из соединений, они свободно перемещаются. Стоицизм этого человека удивителен. Под давлением моих рук он должен был бы кричать, но он не произнес ни звука. Я посмотрел на его лицо, думая, не потерял ли он сознание.

Я знал это лицо. Вернее, знал человека, чье лицо было неумело скопировано.

Картотека в моей голове тут же представила данные.

ИМЯ: Илайджа Фентон.

ДИАГНОЗ: Фиброзная опухоль с правой стороны шеи.

ЛЕЧЕНИЕ: Удаление опухоли.

РЕЗУЛЬТАТЫ: Успешные.

ПОСТОПЕРАЦИОННОЕ ЛЕЧЕНИЕ: Еженедельные перевязки, прекратившиеся, потому что пациент утонул 12.11.33.

Я коротко рассмеялся. Неужели я легковерен, как Джетро Паркер, и позволю так на меня подействовать случайному сходству? Это не может быть Фентон. Фентон погиб прошлой зимой в трагедии, от которой содрогнулся весь Олбани.

Холодок побежал у меня по спине. От ключицы до правой стороны нижней челюсти проходит залеченный шрам от разреза моего скальпеля!

Продолжение отчета доктора Кортни Стоуна

Признаюсь, что на короткое время был выбит из научного восприятия мира, и почти поверил, что передо мной привидение, вернувшееся к жизни после девяти месяцев смерти. Потом я увидел, что то, что я принял за шрам, на самом деле бороздка на шее у бродяги. Продолжая приведенное выше сравнение, неопытный скульптор не только изваял подобие Фентона, но попытался изобразить вместе с остальным и результат операции.

Конечно, это совпадение, простое и случайное. Если бы исследователи так называемых психических феноменов помнили, как часто случаются такие совпадения, они бы не делали из себя дураков.

Тем не менее я был благодарен за то, что вмешалась мисс Норн.

– Мистер Ламберт крепко спит, и я готова. Хотите первым заняться им?

– Наверно, так лучше. Он не может выдержать новую потерю крови. – Когда я повернулся, она ждала меня с халатом для операции и стерильными перчатками. – Сможете без моей помощи сделать рентгеновский снимок груди этого парня? – Артериальные зажимы, стерильные губки, иглы для шитья нитями из кишок – все выложено на невысоком инструментальном столике рядом со столом для осмотра. – Хочу посмотреть, что у него внутри, прежде чем что-нибудь делать.

– Конечно, – без малейших колебаний ответила она. – Я использую портативный аппарат и все сделаю к тому моменту, как вы покончите с мистером Ламбертом.

Стенка артерии перерезана чисто, ткань плотная, разрез не расширяется.

Хью Ламберт всегда держал себя в хорошей форме, и теперь это приносило свои плоды. Зашивая рану, я слышал за собой гудение портативного рентгеновского аппарата, щелканье затвора, и, когда я кончил, сестра Норн была рядом, протягивая нужные бинты и ленту.

– Пластинка в ванной для появления, доктор», – сказала она. – Вы будете делать мистеру Ламберту укол от столбняка?

Я снова проверил пульс Хью. Он был опасно слаб.

– Нет. Он может не перенести шок от укола. Он кажется очень слабым. Сделайте анализ крови. Да, и у бродяги тоже, раз вы этим занимаетесь. Пойду в темную комнату и посмотрю рентгенограмму.

Я достал снимок из ванны, промыл его, прикрепил к стеклу специальной рамки для просмотра и включил свет за снимком.

Очертания торса были отчетливо видны. Я разглядел костную структуру, пробитую реберную клетку и колонну позвоночника, следы мышечной и кровеносной систем. Но и все. Где теневые очертания внутренних органов: сердце, легкие, мешок поддерживающей их мембраны, их не было, только темное аморфное пятно.

Если верить этому снимку, мой пациент – только мешок из кожи, поддерживаемый скелетом и набитый чем-то вроде густого желе. Но, конечно, снимок лжет. Надо сделать другой.

Секунду спустя я вышел, и меня ослепило яркое освещение операционной. Потом я увидел выходящую из лаборатории Эдит Норн. Губы ее были бесцветными.

– Доктор Стоун, счет Хью … мистера Ламберта – меньше двух миллионов.

– Фью! – свистнул я. – Это плохо. Я просмотрю список профессиональных доноров, а вы пока определите группу крови.

– Я уже сделала это. И… кровь не соответствует ни одной из групп. Ее сыворотка склеивает кровяные тельца четвертой группы, но этого не делает стандартная сыворотка других групп.

– Должно быть, вы ошиблись. Если вы правы, Ламберт – единственный человек с такой группой крови.

– Не единственный», – сказала она. Меня встревожила дрожь в ее голосе. Атмосфера лагеря, должно быть, отрицательно сказалась на ее профессиональной бесстрастности. – Второй образец, взятый у бродяги, ведет себя точно так же. Я сопоставила оба образца крови – они совпадают.

– Вот и ваш ответ», – сказал я. – Вы дважды допустили одну и ту же ошибку. Сейчас я сам проверю.

Но когда я повторил простую процедуру в лаборатории, я убедился, что она не ошиблась. Только ученый поймет, какое возбуждение я испытал, сравнивая четыре пробирки с образцами, подтверждавшими ее результат. Я уже мысленно писал статью для «Журнала Медицинской ассоциации.»

Но тут я понял, что результат моих испытаний означает буквально смертный приговор для моего друга. Он единственный, насколько известно науке, обладатель такой группы крови, и это становится петлей на его шее. Если в течение получаса ему не сделать переливание крови, его не спасти. А найти для него донора невозможно.

Но такой донор есть. По какому-то жуткому совпадению, по безумной случайной удаче этот донор – бродяга. Я не знал, насколько серьезно он ранен, но я не сомневался, что отнятие у него жизненных сил может резко уменьшить его шансы на выздоровление.

Нет. Это исключено. Принципы медицинской этики запрещают взятие его крови. И все законы тоже. Если он умрет в результате операции, я стану убийцей.

Когда я вернулся в операционную, Эдит встала от неподвижно лежащего Ламберта.

– Очень плох, – прошептала она. Лицо у нее осунулось, Веснушки на переносице ее курносого носа ярко выделялись на фоне бледной кожи. Глаза, вопросительно устремленные на меня, были больше не золотисто-каштановыми, но темными от отчаяния. Она сейчас была далека от идеала сестры, для которой борьба с болезнью и смертью – вопрос лишенной эмоций рутины.

– Вы были правы», – сказал я ей. – Найти донора с такой же кровью, как у Хью Ламберта, невозможно.

Она медленно сжала руками край стола. И сказала без выражения:

– Бродяга.

Я покачал головой.

– Нет. Я не имею права выбирать между ними.

– Права!

Уголки ее рта дернулись в улыбке, более горькой, чем слезы.

– Разве вы имеете право поступать по-другому? Посмотрите на них.

Мой взгляд перешел от Ламберта, с его сильными конечностями, сильным подбородком, на развалину на диване.

– Подумайте, что они могут дать миру. И скажите, что вы не имеете права сделать выбор.

Этот мокрый каркас, подумал я, бесполезен для себя самого и для человечества. А другой уже внес огромный вклад в науку с границ цивилизации. И достигнет еще большего – если будет жить.

Я снова посмотрел на нее и прочел в ее взгляде вызов: будь человеком, а не научной машиной.

– Медицинская комиссия, – слабо попытался я оттянуть решение. – Закон. Если бродяга умрет…

– Если он умрет, только мы двое будем знать почему.

Я принял решение. Не в словах, а в почти невольном знаке согласия. Только впоследствии я подумал, а почему сам бродяга не сказал ни слова, но, когда я об этом подумал, у меня было кое-что гораздо более удивительное, о чем можно подумать.

* * *

Эдит Норн не дала мне времени на то, чтобы передумать. За меньшее время, чем нужно на то, чтобы это описать, она оставила между столом и диваном аппарат Унгера для переливания крови, выложила антисептические средства, кровоостанавливающие зажимы и лигатуры, протянула мне скальпель и ждала, когда я начну.

И я начал, да поможет мне бог!

Не буду вдаваться в подробности. Медики знают процедуру, а другим она не интересна. Достаточно сказать, что я соединил артерию бродяги с веной Хью Ламберта, и кровь из одного начала переливаться в другого.

Я видел, как порозовели щеки Ламберта. Эдит наблюдала за ним с внимательностью, исключавшей все остальное. Я повернулся, чтобы проверить состояние бродяги.

У меня отвисла челюсть. Мои руки, которыми я управлял вентилями, задрожали. Лед охватил мое тело, напряг его.

Бродяга сокращался! На глазах и с поразительной скоростью он становился все меньше! Каждая его часть уменьшалась в пропорциях, как будто это кино, в котором съемка происходит с очень большой скоростью. Как будто он проколотый воздушный шар, из которого быстро выходит газ. Он стал размером с ребенка, потом с куклу и почти сразу с браслет, который женщины носят на руках… и исчез! Трубка, прикрепленная к его руке, повисла в воздухе.

Стол, на котором он лежал, был пуст. Абсолютно, невозможно пуст!

Клянусь Гиппократом, чей я скромный последователь: я видел, как прямо передо мной человек съеживается и исчезает, не оставляя никакого следа. Как будто он никогда не существовал.

Показания Эдит Хорн, медицинской сестры

Штат Нью-Йорк,

Округ Олбани,

Город Олбани.

Эдит Хорн, приведенная к присяге, показала следующее:

Я прочла отчет доктора Кортни Стоуна о событиях, происходивших в его доме от полуночи до утра 16 августа 1934 года, и на основании того, что слышала и видела сама, могу утверждать, что это правда.

Я сама не видела исчезновение человека, которого мы называли бродягой. Все мое внимание было сосредоточено на наблюдении за состоянием пациента, Хью Ламберта, которому переливали кровь этого бродяги, но я подтверждаю, что этот бродяга находился на операционном столе, и, когда после сдавленного возгласа доктора Стоуна я посмотрела, бродяги больше не было ни здесь, ни вообще в комнате. Я подтверждаю, что находилась в таком положении, что даже если бы бродяга был в состоянии передвигаться, он не мог пройти в коридор, не отодвинув меня в сторону, а второй выход из этого помещения только в кабинет доктора Стоуна, который был закрыт.

У меня нет сомнений в том, что бродяга действительно исчез так, как это описал доктор Стоун.

Как свидетель, я подписываю эти показания 5-го декабря я 1934 года.

Подписано: Эдит Норт, медицинская сестра.

[Примечание издателя. Чтобы сберечь время, во всех последующих показаниях опущены засвидетельствования жюри или нотариусом места и времени показаний. Однако оригиналы находятся в моем офисе и могут быть представлены любому сертифицированному представителю научного сообщества. А.Л.З.]

Продолжение отчета доктора Кортни Стоуна

Должно быть, я автоматически закрыл клапаны аппарата для переливания, потому что, когда после возгласа сестры Норн посмотрел на них, они были закрыты.

Сестра Норн удивленно спросила:

– Где бродяга? Что с ним стало?

Я не ответил. Что я мог сказать, даже если бы попытался это сделать? Я проверил, надежно ли зашита вена Хью. Сестра Норн помогала мне.

К тому времени как эта операция была закончена, я почти вернулся к норме.

– Должно быть, сумел каким-то образом сойти со стола, пока я занимался аппаратом», – сказал я. – Он должен быть где-то поблизости. Мы поищем.

Мы искали в лаборатории и в темной комнате икс-лучей. Даже в моем кабинете, хотя дверь в него была заперта. Бродяга не мог туда попасть, но невозможно и то, что я видел. Мы его не нашли.

Наконец Эдит повернулась ко мне. Лицо ее было непроницаемо. Она сказала:

– Что ж, это решает нашу проблему, не так ли?

– А как же Джетро Паркер и мисс Доринг? Их спросят о бродяге.

– Это легко. Он был ранен не так тяжело, как казалось, отказался от лечения и ушел. Отказался даже назвать свое имя, и нет никакой возможности найти его. И то же самое скажет Хью Ламберт. Мы даже не скажем ему о переливании. Стекло разрезало ему не только ногу, но и руку, и в возбуждении он ничего не заметил.

Все было в пользу ее предложения и ничего против. Мы вернулись в операционную, и я осмотрел Хью.

– Он быстро приходит в себя. Приготовим постель для него у меня в кабинете, и через десять дней с должным уходом он будет как новенький.

– Можете быть уверены, что я это обеспечу. Я…

– Нет, Эдит. Вам надо вернуться в лагерь. Там полсотни мальчишек, за которыми нужен глаз, и я послал вас туда, потому что не мог доверить никакой другой из наших сестер. Попрошу регистратуру послать кого-нибудь к Хью.

– В этом нет необходимости, доктор. – В помещение вошла мисс Доринг. – Я проходила по коридору, – объяснила она, – и не могла не услышать вас. Я останусь здесь и позабочусь о Хью.

– Очень похвально, моя дорогая, – ответил я на ее предложение. – Я уверен, что вы хотите что-нибудь для него сделать. Конечно, особая подготовка не требуется, но перевязка раны требует мужества от того, кто не привык к виду крови. Вы можете потерять сознание, как раз, когда будете мне нужны.

– Этого можете не опасаться, доктор», – сказала Эдит. – Если бы видели, как мисс Доринг держала ногу Хью, чтобы зажать артерию. Она его спасла. А ведь она сама не была уверена, что не ранена, настолько тяжело, что это может покончить с ее карьерой.

– Я ничего особенного для него не сделала. Его спас ваш турникет. Я…

– Минутку, вы обе», – сказал я. – Перестаньте бросать друг другу букеты и давайте решим это дело. На основании слов мисс Норн я готов принять вас как практикующую сестру, но не слишком ли вы импульсивны? Кажется, я где-то читал, что вы должны немедленно возвращаться в Голливуд, чтобы начать новую картину.

– К дьяволу картину! – Несмотря на ее серьезность, в глазах мисс Доринг мелькнул озорной огонек. – Пусть Рэтскофф хоть немного поволнуется из-за меня.

Так кончилось наше обсуждение. Я не стал спрашивать миссис Смит, что она подумала, когда, вернувшись, обнаружила, что ей предстоит стать компаньонкой знаменитой кинозвезды, но признаюсь, что стал уходить домой с работы на полчаса раньше обычного. Моя холостяцкая жизнь приобрела новый поворот.

Но продолжалось это недолго. Хью быстро поправлялся и на третий день после этих событий настоял на своем возвращении в лагерь, чтобы окончательно выздороветь там. Энн Доринг уехала с ним.

Различные телеграммы из архива нью-йоркского офиса корпорации «Уорлд Пикчурз»

ГОЛЛИВУД, КАЛ, 17.8.34.

ДЖЕННИНГСУ

ГОТОВ СНИМ АТЬ «ЖЕЛАНИЕ СЕРДЦА» НО НЕТ ДОРИНГ ТОЧКА ОТПРАВЬТЕ ЕЕ ПЕРВЫМ ЖЕ САМОЛЕТОМ НА ЗАПАД ТОЧКА НИКОГДА РАНЬШЕ ОНА ТАКОГО НЕ ДЕЛАЛА ТОЧКА МОЖЕТ ОНА НА НАС СЕРДИТСЯ

РЭТСКОФФ

* * *

НЬЮ-ЙОРК Н.Й. 17.8.34.

РЭТСКОФФУ

УОРЛДПИК ГОЛЛИВУД КАЛ

ДОРИНГ ВЫЕХАЛА В СВОЕЙ МАШИНЕ ИЗ УОЛДОРФ УТРОМ ПЯТНАДЦАТОГО ТОЧКА С ТЕХ ПОР НИ СЛОВА ЗАРЕЗЕРВИРОВАЛА НА НОЧЬ НОМЕР В ТВА ТОЧКА НУЖНО ПОМЕШАТЬ ПОЯВЛЕНИЮ СООБЩЕНИЙ О ЕЕ ИСЧЕЗНОВЕНИИ ТОЧКА СООБЩИТЬ ЛИ ПОЛИЦИИ И ПРЕССЕ

ДЖЕНКИНС

* * *

ГОЛЛИВУД КАЛ 17.8.34.

ДЖЕННИНГСУ,

УОРЛДПИК ГОЛЛИВУД КАЛ

ПУБЛИЧНОСТЬ ОПАСНА ТОЧКА ВСПОМНИТЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ОРЕТТЫ СУОН ТОЧКА РЕПОРТЕРЫ ОТЫСКАЛИ ЕЕ В КОСМО ТОЧКА ХОТИТЕ ПОВТОРЕНИЯ ПОДОБНОГО

РЭТСКОФФ

* * *

НЬЮ-ЙОРК Н.Й. 17.8.34.

РЭТСКОФФУ

УОРЛДПИК ГОЛЛИВУД КАЛ

ДОРИНГ НА ТАКОЕ НЕ СПОСОБНА

ДЖЕНКИНС

* * *

ГОЛЛИВУД КАЛ 17.8.34.

ДЖЕННИНГСУ,

УОРЛДПИК ГОЛЛИВУД КАЛ

ЗНАЧИТ В НЬЮ-ЙОРКЕ ВСЕ ЕЩЕ ЕСТЬ ИЛЛЮЗИИ ТОЧКА Я БЫ НЕ ДОВЕРЯЛ И ШИРЛИ ТЕМПЛ ТОЧКА ДОРИНГ ЗАЯВЛЕНА НА ГЛАВНУЮ РОЛЬ В ЖЕЛАНИИ СЕРДЦА ТОЧКА ОНА МНЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНА ТОЧКА ПРИНИМАЙТЕСЬ ЗА РАБОТУ ТОЧКА НАЙМИТЕ ЧАСТНОЕ ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО ТОЧКА НАЙМИТЕ ДВА ЧАСТНЫХ АГЕНТСТВА ТОЧКА НАЙДИТЕ ЕЕ ТОЧКА НАЙДИТЕ ЕЕ ИЛИ ПОТЕРЯЕТЕ СВОЮ РАБОТУ

РЭТСКОФФ

Глава I

Рассказ Хью Ламберта, бакалавра наук, магистра наук, члена Американского географического общества, члена королевского географического общества и т. д., и т. п.

Корт Стоун соль земли и волшебник со скальпелем, но он ужасно суетлив, когда дело связано с его пациентами. Мне пришлось затратить очень много времени, чтобы он понял, что у меня есть своя работа и несколько царапин не могут оторвать меня от нее.

Возможно, я был несправедлив к нему. Кого он лечил до сих пор? Мягких и дряблых горожан, выхолощенных бесчисленными удобствами цивилизации? Разве он может понять, как мало значит потеря кварты крови для человека, который прошел сто пятьдесят миль по африканским джунглям с рукой и боком, изорванными когтями ягуара; который, ослепший, оглушенный и доведенный до безумия лихорадкой, десять дней провел в горящей пустыне в караване туарегов, раздумывавших, не принести ли его в жертву своему божеству?

Должен признаться, что меня очень искушало желание не спорить. До сих пор я жил нелегко, вначале заканчивая Дортмунд, а потом блуждая по самым далеким и заброшенным местам земли. Я лежал, расслаблялся, за мной ухаживали, меня нежили, и это делало дом доктора маленьким кусочком неба.

И здесь был свой ангел. Энн Доринг.

Всю жизнь я что-то искал. Не руины, не ископаемые отложения, не артефакты людей, которые уже были цивилизованными, когда мои предки еще глодали мясо с костей мастодонта, но чего-то более личного, чего-то заполняющего пробел во мне, чего-то такого, что утолило бы мой неутолимый голод.

Однако я никогда не знал, что это, пока не увидел Энн Доринг, которую ее брат тащил к моему столу в столовой. Тогда я понял, что нашел. За те несколько секунд, когда Дик выпаливал представления, которых я не слышал, она сделала со мной то, чего не могла сделать никакая другая женщина в мире.

Я не могу выразить это в словах, но у меня закололо руку, когда она встретилась с ладонью Энн, и что-то возникло между нами, прямо там, в столовой.

Теперь у меня был целый день, чтобы смотреть на нее и мечтать о ней. Корт Стоун по вечерам начинал со мной мужской разговор, его подстриженная вандейковская бородка ощетинивалась, глаза блестели, когда он рассказывал о ежедневных битвах со смертью, таких же тяжелых и опасных, как мои битвы с ненасытными дикарями. Но мне было не по себе, и стены дома казались мне стенами тюрьмы.

Я, конечно, не забывал, что оставались еще две последние недели сезона, когда штат лагеря выбивается из сил, чтобы все шло как обычно, но при этом начинаются лихорадочные приготовления к окончанию. Если сейчас что-нибудь пойдет не так, мои надежды на то, что Тони Вагнер профинансирует раскопки в Пет Анкоре в Месопотамии, рухнут. А там под сотней ярдов отложений лежат доказательства некоторых моих теорий о предыстории. Но одновременно я чувствовал необходимость вернуться в лагерь Ванука, и это не имело отношения к моим обязанностям.

Как ни странно, это чувство было не так сильно, когда я бодрствовал, чем, когда, я думаю, в результате слабости погружался в дремоту, в полусон. Меня это сильно беспокоило, потому что я не мог понять причины.

Я никогда не вижу сны, но сейчас я просыпаюсь по ночам, лежу с открытыми глазами и отчаянно стараюсь вспомнить картины, которые уходят в забвение, стоит мне проснуться.

Я выдерживал это два дня. Утром в субботу я объявил Корту, что он вместе со всей полицией Олбани не смогут больше удерживать меня.

Он развел полные руки, которые заканчиваются совершенно несоответствующими тонкими пальцами хирурга, и выдал неизбежную врачебную формулу: «Хорошо, Хью. Я не могу держать вас против вашей воли, но за результаты не отвечаю». Никакие мои протесты не могли удержать Энн от того, чтобы сопровождать меня. Впрочем, протесты были не слишком энергичными.

Док, очевидно, позвонил заранее, потому что сестра Норн встретила нашу машину у ворот и сразу отправила меня в изолятор. Боже, я предпочел бы иметь дело с десятью каирскими переводчиками, как известно, самыми упрямыми на земле людьми, чем с этой рыжеволосой девушкой, имеющей совесть и объект приложения этой совести.

Покажите Эдит пациента, и сам дьявол не помешает ей заботиться о нем. Не прошло и двух часов в лагере, как она установила закон и заставила нас исполнять его. И заставила нас восхищаться ею, потому что она выполняла свою работу без шума и не просила никаких специальных привилегий, поскольку она женщина.

Да, эта девушка была отличным солдатом. Из тех, кого можно взять с собой в трудный путь и никогда не беспокоиться, что не подведет и, что еще более важно в подобных обстоятельствах, не будет флиртовать. Все это может объяснить, почему я после всех усилий, приложенных, чтобы попасть сюда, позволил ей уложить себя в постель и послушно принять успокоительное.

Это было ошибкой. Успокоительное меня усыпило, но не помешало видеть сны. Я не очень многое помню из приснившегося, но кое-то все-таки сохранилось.

Меня тянуло куда-то, меня не удовлетворяло пребывание в Вануке, заставляло что-то сделать, но что, я не мог вспомнить. Какая-то хрустальная стена, металлические стержни и рычаги – очень похоже на щит управления электростанцией. Руки, белые, стройные и определенно женские передвигали эти рычаги, но движения этих рук казались неуверенными.

Вспоминая впоследствии эти руки, я понял, что то, что я принимал за естественное, как бывает во сне, на самом деле было очень неестественным. Между пальцами у этих рук были прозрачные мембраны, расширяющиеся и сокращающиеся, как на лапках лягушек.

Я помнил еще кое-что из этих снов. Лицо, превращавшее сон в кошмар.

Оно было несколько размытое, словно я смотрел на него через окно со слегка запачканным стеклом. У меня было впечатление, что стекло – больший барьер для его зрения, чем для моего, так что оно не могло разглядеть меня, и гнев в его глазах был вызван этим.

Лицо узкое, с острыми чертами, как у ястреба, и такое же безжалостно жестокое. Яростные черные глаза, прищуренные, под веками без ресниц. Рот – разрез в смуглой жесткой коже, но что-то в форме этих губ заставило меня предположить, что за ними не зубы, а клыки. Как уже сказал, в этом лице был гнев, но была и невыразимая угроза. Глядя на это лицо, я понимал, что такое ужас, а ведь я без хвастовства могу сказать, что никогда ничего не боялся.

От этого сна я проснулся в холодном поту. Я смотрел в темноту, пока она с приходом рассвета не посерела, и, когда пришла Эдит, чтобы поверить, как я себя чувствую, я потребовал свою одежду и сказал, что я устал от обращения с собой как с избалованным больным. Должно быть, я говорил очень резко, потому что она бросила мне одежду и вышла без единого слова возражения.

Я сразу пожалел о своем поведении. Я был сердит на себя и сорвал свое недовольство на первом же подвернувшемся человеке. Конечно, таким человеком оказался я сам.

* * *

Я догнал ее по пути на завтрак, извинился и почувствовал себя лучше. В легкие вливался чистый острый запах сосен, усеянная сосновыми иглами земля пружинила под ногами, и прохладный утренний ветер охлаждал щеки. Вот что было мне необходимо, чтобы снова стать собой; я слишком долго был заперт в доме.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

2 из 4