Нойды. Белая радуга

– Слушай, а что Понедельник? Знаешь что-то про него? – спросил он по пути.

– Кто?! – не понял Антон.

– Ну мальчонка, которого я нашел. Я его так про себя зову, по дню находки.

– А, он тоже там, в городской, – важно покивал головой приятель. – Ух ты, из-за малышки начисто забыл про него. А так-то вчера и позавчера только им все и занимались. Проверили горы заявлений об исчезновении детей по нашей стране и по ближнему зарубежью за шесть, даже за семь на всякий случай лет. Ничего похожего. Пацан приметный, стопа вывернута от рождения. Но никто его не ищет.

– А что потом с ним будет? – не отставал Редкий, чувствуя, как тяжело бухает сердце за футболкой. Даже покосился на грудь – не заметны ли сердечные фортели со стороны. – Ну если родителей не найдут?

Кинебомба рассеянно подергал тощими плечами, сначала одним, потом другим:

– Ну подержат в больнице, типа на карантине, обследуют вдоль и поперек. Ножку начнут лечить, хотя теперь трудно дело поправить. А потом переведут в какое-нибудь специальное заведение.

– А усыновить его ведь можно будет? – выпалил Эдуард, да с таким чувством, что даже водитель на них оглянулся.

– Тихо ты! – сверкая глазами, прошипел Антон. – За голосищем следи, он у тебя как из пушки. Какое усыновление, ты чего? Про детей-маугли слышал?

– Ну допустим.

– Так он такой и есть. Будут с ним специалисты работать, чтобы хоть как-то подогнать под общие рамочки.

– А неспециалисты разве не могут подогнать? Его же просто научить всему нужно, как грудного.

Кинебомба задумался, потом развернулся к нему всем корпусом, вытаращил глубоко посаженные серые глаза:

– Ты, что ли, усыновить его хочешь? Совсем свихнулся?

– Почему свихнулся, мне восемнадцать уже есть… скоро, – обиделся Эдуард. – А вообще у нас мама всегда хотела еще детей, но как-то не вышло. Они могли бы на себя с отцом оформить, усыновить. А я бы занимался, возил его на консультации, лечил, обучал всему.

– У тебя же отец после инсульта.

– Выкарабкивается уже! – снова повысил голос Редкий. – А потом, он сейчас целыми днями читает вслух, и каждый абзац еще и пересказывает, чтобы, ну быстрее речь вернуть и память. Малыш с ним рядом сидел бы и учился…

Ему казалось очевидным делом, что Понедельнику в его квартире будет хорошо, всяко лучше, чем в каком-то «заведении». Но Антон лишь рукой махнул как-то очень обидно, так что Редкий заткнулся и мрачно изучал свои колени до самого больничного шлагбаума.

В главном больничном корпусе Антон кратко и значительно переговорил с охранником на вахте, после чего они без помех поднялись на пятый этаж на древнем лифте, в котором двери нужно было закрывать вручную. Выгрузились на унылую, похожую на дно гранитного колодца площадку, с которой две белые двери друг против друга вели в отделения и на которой пыльная лампа тускло светила где-то очень высоко в тщетной попытке разогнать полутьму.

Но площадка не пустовала. По ней метался от стены к стене тщедушный человечек с телефоном в руках и всякий раз едва не утыкался в стену своим выдающимся тонким носом, похожим на лыжный трамплин, так что Эдику даже стало интересно понаблюдать: врежется или нет. Человечек вопил в трубку, захлебываясь словами, будто тонул и из последних сил, изредка выныривая, призывал спасателей. На нем был белый халат, на продолговатой голове, напоминающей формой тыкву, – надвинутая по брови шапочка врача.

– Ты уже собралась?! – выкрикивал он. – Ну что же так долго, Анечка? Такси я уже вызвал… нет, не уедет, дождется. Нет, не схожу с ума, просто очень взволнован! Думал, вы уже подъезжаете, да, да! Да, именно с Викусей, обязательно! Ничего не подхватит, просто маску на нее надень и с рук не спускай! Ты поймешь сама, что за спешность, только поторопись, Анюта!..

Антон и Эдуард со всеми предосторожностями обогнули с разных сторон буйного доктора и прошли налево. Прочная дверь отрезала заполошный голос, а в отделении шуму хватало и так: было время завтрака. Сновали туда-сюда санитарки с железными столиками на колесах, шаркали по коридору сонные и угрюмые больные.

Молоденькая медсестра с возмущенным лицом, разведя в стороны руки, бросилась им наперерез, но, увидев документы Кинебомбы, сразу подобрела и вызвалась их проводить. Через отделение они прошли в дальний, надежно спрятанный от докучливых посетителей коридор, где были административные кабинеты. В одном из них, за черным матовым столом, стиснутый со всех сторон стопками документов, говорил по стационарному телефону, точнее, слушал массивный главврач. Гостей приветствовал безмолвно, выставив в улыбке пугающе крупные зубы. Потом сказал в трубку мрачным до невозможности голосом:

– Ну добре.

Положил трубку, всем своим видом показывая, что он полностью в распоряжении визитеров. Видно, с Антоном был уже знаком.

– Как она? – тут же спросил Кинебомба.

Главврач величаво кивнул головой, давая понять, что уточнять вопрос не нужно.

– Девочку уже осмотрели, хотя это оказалось не самым простым делом. Ну что могу сказать? Годика четыре ей. Относительно здоровая малышка.

– Как понять? – напрягся Антон.

– А как если бы ребенок родился здоровым, но был отправлен беспечными родителями в глухую деревню под надзор древней бабки, которая все болячки лечит соком алоэ и куриным пометом. Есть проблемы с желудком, диатез в слабой форме, анемия. Но это все цветочки по сравнению с психическим состоянием. Ее все пугает: люди, предметы, темнота и свет. Из предметов узнает только ложку, детский горшок, стул. Похоже, ее с самого рождения держали в изоляции. В темноте становится неспокойна, встает на ножки, прислушивается и словно ждет чего-то. Да, и еще издает животные звуки. Одежду с трудом на себе терпит, но не срывает – просто не знает, как это сделать, потому что никогда с ней дела не имела. Судя по кожным покровам, до этого всегда ходила нагишом. Мы в порядке эксперимента оставили ее одну при свете: свернулась на полу в комочек и начала тихонечко подвывать.

Эдуард бурно задышал. Хотелось заорать или что-то швырнуть о стену, но он поклялся быть тенью, а тени так себя не ведут.

– Вы думаете, она могла выбраться самостоятельно из озера и двое суток провести на острове? – спохватился, вспомнил о главном бледный больше обыкновения Кинебомба.

Главврач коротко мотнул головой и позволил себе снисходительный оскал в адрес полицейских недотеп:

– Нет, исключено. То есть выжить она могла – детский организм вынослив, но клиническая картина была бы совсем другая. Не стану вдаваться в подробности, довольно и того, что девочка поела примерно часа за четыре до того, как была обнаружена и доставлена сюда. А поскольку ее еще в машине стошнило от страха, могу сказать, что она ела: овсяную кашку на молоке.

Антон почему-то вздрогнул и ушел в себя, забыв про собеседника. Главврач наблюдал за ним со снисходительным любопытством. Эдуард снова забыл, что он тень, и нервно задвигался. Даже он понимал немыслимость ситуации: в охраняемом парке кто-то повторил трюк с ребенком, да еще завез его на остров, наверняка свистнув лодку у причала.

– Людей боится всех без разбора, – не дождавшись новых вопросов от деморализованной аудитории, продолжил рассказ главврач. – Нам пришлось выделить для нее одно из подсобных помещений без окон и заставить кровать ширмами. Впрочем, кровати она тоже боится. И ширм.

Тут Кинебомба сумел совладать с собой.

– Вы думаете, страх вызван тем, что люди поступали с ней жестоко?

Очередной энергичный мах головой:

– Следов побоев, издевательств мы не обнаружили. Есть синяки и ссадины, но они, рискну предположить, получены уже в парке, когда она пыталась в панике хоть куда-то забиться. Похоже, девочка просто никогда не видела людей и не слышала их голосов. Я не утверждал бы так категорично, если бы не прежде доставленный мальчуган. Он в целом ведет себя по той же схеме, но чуточку отважнее. Думаю, не будет так уж неуместно провести аналогию с кошачьим выводком, который мама-кошка воспитала глубоко в подвале, а потом их обнаружили люди и вынесли на свет божий. Те котята, что посмелее, приглядываются и принюхиваются к людям. Да, шарахаются, напряжены, но в целом настроены на изучение этих странных существ и готовы довериться им. Именно так ведет себя мальчик. Но есть котята, которые только плачут и паникуют, никакие новые покровители им не нужны. Хотя через некоторое время ласка и вкусняшки все равно сделают свое дело…

– Но как такое возможно?! – Эдуард окончательно забыл, что он тень, выдвинулся на первый план, не заметив, как задел плечом Антона, – тот улетел вперед и рухнул грудью на стол. – Ведь их не звери воспитывали, верно?

– Определенно нет, – подтвердил главврач. – Детей стригли, мыли, научили самостоятельно питаться, и не по-звериному, а ложкой из тарелки, сидя на стуле.

– И кто это делал, бесплотные духи, что ли? Если вы говорите, что людей они не видели?

– Не горячитесь так, молодой человек, – вздохнул главврач. – Мы все очень переживаем за найденышей, но эмоциями тут не поможешь. Вам приходилось слышать такое имя – Каспар Хаузер?

– Нет, – поморщился Эдик.

– Да, – сказал, потирая грудь и свирепо косясь в его сторону, Антон.

– Ну вкратце для тех, кто не слышал, – добродушно оскалился главврач. – В девятнадцатом веке в одном немецком городке был обнаружен подросток, которого сначала приняли за умственно отсталого. Он странно двигался, произносил на автомате несколько фраз и явно не понимал, куда попал и что с ним происходит. И гнить бы ему, как бродяге, в тюрьме, но, по счастью, мальчиком заинтересовались влиятельные люди. Наняли ему учителей, и скоро подросток начал говорить и вспоминать. Оказалось, всю свою жизнь он провел в каком-то подвале, где даже не мог встать в полный рост, и никогда не видел своего тюремщика. Он съедал хлеб, выпивал воду и крепко засыпал, за это время кто-то приносил новую пайку, иногда стриг и мыл ребенка. Вот я и думаю: не повторилась ли история с Каспаром Хаузером снова, только в российском городке и сразу с несколькими детьми?

– Вы думаете, детей могли держать на снотворном? – спросил Кинебомба.

– Это едва ли. Постоянное использование препаратов на них отразилось бы. Однако кто-то мог заходить к детям, например, в балахоне и маске. Приводил их в порядок, учил ходить и пользоваться горшком, тарелкой и ложкой. Никогда не произносил ни слова, поэтому дети не издают ни звука, так сказать, человеческого. Возможно, ставил им запись звуков природы, либо рядом с ними действительно жили звери.

– Но зачем? – простонал Редкий, чувствуя, что его голова нехорошо потрескивает, словно вот-вот взорвется.

Лицо горело, а вот губы онемели, словно он зажимал между ними кусок льда. Ответа не последовало. Вопрос Антона был гораздо более по существу:

– Дети знакомы между собой? Они, может, родственники, брат и сестра?

Мужчина за столом одобрительно покивал:

– Экспертиза пока не готова. Но да, мы показали их друг другу. И все говорит о том, что ребятишки никогда прежде не встречались. Девочка своего приятеля по несчастью испугалась ровно в той же мере, как и всех остальных. А вот мальчик…

Главврач задумчиво покусал непомерно большими зубами пухлую нижнюю губу, Эдик на всякий случай отвел взгляд.

– Что? – хором выдохнули практикант и его мятежная тень.

– Он, сказал бы я, поскольку при этом присутствовал, проявил к ней определенный интерес. Например, принюхивался с особой тщательностью и даже пытался подойти, но я пока исключил близкие контакты – вдруг дети инфицированы? Малышку мы прежде вымыли и обработали, но если представить, что мальчик привык использовать обоняние наравне с животными, то он вполне мог уловить знакомые ему запахи их общего содержания. А вообще он принюхивается постоянно, к каждому вошедшему человеку, к вещам. Интенсивность особенно возрастает в те моменты, когда мальчик хочет есть.

– Ему приходилось искать еду по запаху?

– Теряемся в загадках. Все опять же говорит о том, что ребенка содержали в закрытом помещении, хорошо ему знакомом, и при свете. Ушибов, гематом, которые наверняка возникли бы, ползай он в поисках своей миски с кашей, мы не обнаружили. Однако если он все время сидел в одиночестве и с единственной игрушкой, то что ему было еще делать, как не принюхиваться в ожидании очередной пайки?

– Игрушкой вы называете ту поделку с волосами и зубами? – уточнил Кинебомба.

– Точно. Мальчик не желал ее отдавать ни в какую, рычал, забивался в угол и ложился на свое сокровище. Взять смогли, только когда он уснул. Наши эксперты провели первичный анализ, образцы еще вчера передали в ваше ведомство.

– Да, результаты уже известны, – проговорил Антон звенящим от напряжения голосом. – И это просто чертоплясие какое-то! Лошадка вырезана вручную, взрослым, конечно, человеком. Волосы из хвоста принадлежат пяти разным детям. Зубы молочные, выпали сами, принадлежат двум детям, мальчику в том числе.

Сказал – и снова завис. Что-то ощутимо кольнуло Эдика между ребрами, вроде как жутковатое предчувствие.

– А при девочке не было ничего подобного? – спросил он.

Кинебомба смерил его крайне недовольным взглядом, но ответил:

– Было. На руке самодельный браслет, сплетен из волос. Думаю, из тех же самых.

Главврач вдруг начал расти над столом, он оказался обладателем довольно длинного тела, и скоро приятелям пришлось задрать головы, чтобы не потерять с ним зрительный контакт. Редкому даже захотелось глянуть за стол: не на детском ли стульчике он там сидел. Ему вообще редко приходилось глядеть в чужие лица снизу вверх.

– Прошу прощения, но, кажется, в приемной необходимо мое вмешательство, – произнес мужчина церемонно.

Теперь только оба посетителя осознали, что из-за солидной раздвижной двери в кабинет прорывается многоголосый шум и лидирует в нем уже знакомый тонкий захлебывающийся голос.

– А что за проблема с этим шумным врачом? – спросил Эдуард.

Он справедливо опасался, что, едва останется с нехорошо притихшим Кинебомбой наедине, тут же будет спроважен вон, потому и цеплялся за любую возможность остаться в центре событий.

Главврач уже на полпути к двери выразительно вздохнул и развел руками:

– Здесь, полагаю, проблема другого профиля, скорее нашего, чем вашего.

– Так-так, а в чем там дело? – вышел из оцепенения практикант.

Кинебомба моментально сделал на пути хозяина кабинета стойку, которую Редкий про себя уже прозвал «Сурикат на дежурстве», и главврач бросил попытки покинуть кабинет.

– Мы, видите ли, пригласили из нашей поликлиники дантиста проверить зубы детей. Думаю, следы лечения или пломбы пролили бы некий свет… но нет, ничего такого. С мальчиком в понедельник все прошло без эксцессов, хотя стоматолог был этот же. А вот сегодня неожиданный сюрприз: едва увидав второго найденыша, он немедленно опознал в ней свою похищенную дочь и устроил переполох…

– А у него похитили дочь? – перебил его Антон и уже схватился за телефон.

– Да ну что вы! – замахал на него обеими руками главврач. – Его дочь, девочка Вика четырех лет, находится дома с мамой. Однако наш стоматолог весь во власти конспирологических теорий. Перед вашим приходом я не удержался, для очистки совести позвонил в наш перинатальный центр, где рожала его жена, все уточнил. Беременность была сложная, к тому же после ЭКО, женщина с первых недель наблюдалась, последние месяцы лежала на сохранении. Так что о случайно утерянной, похищенной, незамеченной сестре-близнеце и речи идти не может!

– Его жена с дочкой уже не дома, – подметил Эдуард, улавливая за дверью детское лепетание. – Потому что он вызвал их сюда. Хочет сравнить, наверное.

– О, тогда нам стоит поторопиться, – живо среагировал главврач, мимо Антона проныривая к двери.

Когда ребята следом за ним вышли в приемную, там уже яблоку негде было упасть. Белый от волнения зубной доктор обеими руками прижимал к себе крепенькую и на редкость позитивную девчушку, румяную и очень хорошенькую, с почти белыми волосами до плеч. Она посреди шума, выкриков потных нянечек, просьб пожилой медсестры очистить помещение преспокойно играла с белой шапочкой отца, причем делала это аккуратно, не сдвигая ее с места. Изображала ладошкой утюг и, методично трудясь, мурлыкала что-то себе под нос. Рядом так же спокойно и безмолвно стояла красивая статная женщина на голову выше дантиста, в наброшенном на плечи поверх свитера халате. Она не сводила глаз с супруга и дочери, готовая в случае необходимости подхватить любого из них, если понадобится – обоих. Ее муж бушевал и требовал пропустить их к найденышу, чтобы жена и все прочие могли убедиться в идентичности девочек.

Толпа шумела и волновалась. Эдуард в этот миг вдруг четко осознал, что его родной город – резиденция русских царей, известный всему миру своими дворцами, первым парашютом, подводной лодкой, – отныне и навсегда прославится именно непостижимой историей с подкидышами. И в парке туристы прежде всего будут просить показать те места, где нашли малышей. Додумать мысль не успел – Антон вцепился в его предплечье и потянул в коридор.

Редкий подумал тоскливо, что сейчас будет изгнан, и справедливо – тень нарушила правила, заговорила, вышла на первый план. Придется ему, как всем прочим, питаться слухами. Но Кинебомба сам стоял поникший и испуганный, как выставленный из класса первоклашка. Эдик спросил его тревожно:

– Ты чего?

– Пяти детям, – простонал тот. – Нет, ты понял? Пяти разным детям. Волосы. На игрушке и в браслете.

– Это ничего не значит, волосы где угодно можно раздобыть, – ответил Редкий, но почему-то по его затылку побежали мурашки.

– Если в парке действует маньяк, то волосы обязательно что-то значат! Маньяки – самые продуманные ребята на Земле, ты знал? Они свои зверские подвиги планируют иногда годами. А это значит, что детей будет еще…

Он замолчал и без сил привалился к стене.

– Трое, – подождав немного, подсказал Редкий.

– Не уверен.

– Но ты сам…

– Да. Но я не могу отделаться от мысли, что одного ребенка мы уже проворонили. Вчера. Во вторник.

– Не может быть! – ужаснулся Эдуард. – Его бы обязательно заметили, парк кишит вашими людьми.

– Но к вечеру понедельника все работы были закончены, и в парке дежурили только сторожа да наряд полиции! Никто не ждал повторения, понимаешь ты?! Парк даже хотели открыть, но ваше начальство перестраховалось.

– Но почему же ребенка не обнаружили вчера или сегодня? – тупо повторил Эдик. – Куда бы он сам ушел, голый? Или, думаешь, он все еще где-то там…

– А если обнаружить ребенка можно лишь до определенного часа? – с ужасным выражением лица перебил его Антон. – Если обнаружить – это значит спасти? А не спасли – он поступает в распоряжение маньяка? Если в этом и состоит его игра, понимаешь?

Редкий не понимал. Он вообще никогда не понимал маньяков, даже фильмы про них терпеть не мог. Но ему было очень страшно.

Их отвлекли шаги. Из глубины коридора к кабинету приближались главврач и невозмутимая жена дантиста – Эдик и не заметил, когда они покинули приемную. Женщина казалась задумчивой, но спокойной. А главврач остановился рядом, посмотрел на почти стекшего по стене Антона так, словно собирался предложить ему медицинскую помощь, но вместо этого сказал:

– Мы с Анной Дмитриевной посмотрели девочку. Она, кстати, уже почти успокоилась и перестала шарахаться от людей. При ней постоянно дежурит наша санитарка тетя Паша. Она нашла, знаете ли, верный подход: рассказывает малышке сказки, песенки поет. Бедняжка ничего не понимает, но слушает во все ушки.

– А что вы можете сказать насчет девочки? – отклеился от стены Кинебомба. – Она в самом деле так сильно похожа на вашу дочь?

– Она похожа на Вику, – сказала женщина. – И была бы, возможно, ее копией, не будь так запущена. Но в целом, конечно же, это ничего не значит, малыши часто похожи друг на друга, пока не проклюнется с годами индивидуальность. Мой муж погорячился.

– А всегда он… настолько горяч? – снова не сдержался Эдуард.

– В отношении дочки просто фанатик, – тепло улыбнулась Анна Дмитриевна. – Стоит Викусе затемпературить, и я уже не знаю, кого спасать в первую очередь, мужа или ребенка. Это смешно, ведь он сам медик. Но уж таков, не переделать.

Эдик и Антон с готовностью ей покивали.

– Мы уже взяли у найденыша генетический материал и обязательно проверим все, даже самые невероятные версии, – вставил главврач, настороженно прислушиваясь к неумолкаемому шуму из-за двери. Наверное, предвкушал, как всех сейчас разгонит. – И сообщим в ваше ведомство. Это не займет много времени, ведь мы понимаем…

– Да, ч-чертоплясие, это чрезвычайно важно, – пробормотал Кинебомба и рванул прочь по коридору. Эдик, наскоро попрощавшись, кинулся вдогонку.

Глава 3

Мелодия в ночи

Лишь на просторном крыльце больничного корпуса Эдику удалось догнать приятеля. Прежде Эдуарду не приходилось видеть Антона в таком возбуждении: впалые щеки посинели, серые глаза приобрели стальной оттенок, он непрерывно потирал побелевшие кисти рук и сам выглядел сейчас настоящим маньяком.

– Я уже вызвал такси и мчусь в прокуратуру, – отчеканил Кинебомба, косясь на Эдика как на досадную помеху. – Постараюсь донести до начальства мысль, что парк на ночь необходимо оцепить. Они мне не поверят, но и я с них не слезу. А ты давай в парк, разузнай, согласятся ли охранники со всех смен остаться на ночь.

– Ладно, – пробормотал Редкий. – Удачи!

Что-то заставляло его волноваться за дальнейшую карьеру соседа – если детей больше не обнаружат, а какой-то жалкий стажер поднимет всех на уши…

А потом все закрутилось очень быстро, и, когда башенные часы в парке пробили шесть, Эдуард уже стоял в прохладном, всегда немного сыром вестибюле дворца, зажатый со всех сторон мощными плечами и торсами ребят из городской добровольной дружины, срочников, охранников. На недавно побеленную стену проецировалась подробная карта парка. Инструктаж проводил человек с военной выправкой, но в штатском, державшийся, случайно или намеренно, в тени колонны. Но его сильный голос звучал так твердо и ясно, что Редкий почему-то ощущал себя уже почти героем. Возможно, даже раненым героем, над которым склоняются молча его новые крепкие товарищи.

– Помните, ни в коем случае не пытаться задержать злоумышленника, – говорил тем временем некто в штатском. – Вмешиваться в ситуацию разрешаю в одном – внимание! – лишь в одном случае. Если в поле вашего зрения окажется ребенок и ему будет угрожать опасность. Если нет, то вы просто безмолвные свидетели, удачно слившиеся с пейзажем. Все телефоны оставить дома или сдать. Как и любую технику, способную издавать звуки.

Стоявший прямо перед Эдиком накачанный круглоголовый парень по-ученически вскинул руку и выкрикнул, привстав на цыпочки, свой вопрос:

– Но как тогда сообщить, что мы видим гада?

– А не нужно сообщать, – прозвучал мгновенный ответ. – Мы оборудовали камерами все слабые места в ограде парка, где он теоретически может подлезть, перепрыгнуть, просочиться. Как только кто-то проникнет на территорию парка, к месту его внедрения подтянется группа захвата. Если попытается уйти другим путем, будут задействованы прожекторы и громкоговорители. Но все это начнет работать лишь после того, как он освободится от ребенка и отойдет от него на достаточное расстояние. Вы – наблюдатели и подстраховка для малыша. Также напоминаю, что средствами против комаров, одеколонами пользоваться нельзя – запах может вас выдать. Равно как и есть, жевать жвачку, упаси бог, курить. С туалетом терпеть до утра. Доступно объяснил? Тогда прошу всех по очереди подходить ко мне и к карте.

Тут же началась привычная суматоха, предшествующая образованию всех очередей. Редкий чуточку растерялся, завертел головой, отыскивая приятеля, в итоге оказался в самом хвосте и смотрел с нарастающим отчаянием, как человек в штатском, опять же ухитряясь оставаться в тени, – или это тень сговорчиво следовала за ним? – тыкал деревянной указкой в самые перспективные, на взгляд Эдика, точки карты. Наконец он приблизился к человеку в штатском, увидел рядом с собой его плоское сероватое лицо с нелепо зачесанными на один бок волосами.

– Вот ваш пост, – в такт постукиванию указкой по стене прозвучали слова. – Вы, юноша, из охраны? Тогда, думаю, место вам хорошо знакомо.

Редкий коротко кивнул и отошел, сломленный и убитый. Это место он знал отлично. Огибая один из крупных островов, озеро клиновидной бухтой вгрызалось в берег, нещадно подмывая корни растений, полумертвых, уродливых, замученных таким существованием. Их не вырубали, боясь дальнейшего наступления воды. В паре метров от бухты проходила пешеходная дорожка, вела к мосту, а дальше озеро причудливо изгибалось и небольшим заливчиком омывало местность с другой стороны. Строго говоря, все это место было островом, связанным с основной территорией четырьмя мостиками с разных его окраин. Место укромное, и в разгар белых ночей охрана уставала гонять оттуда парочки или целые компании.