Груз детства

Со временем я оставила попытки отвести маму в кино или музей и смирилась с ее выбором китайского рынка. А по дороге я радовалась каждой встрече с дымником на высоченной трубе МРМЗ – черной фигурой ведьмы на метле.

Иногда мы с мамой все же заходили в городской парк. Когда-то по праздникам и выходным всей семьей мы изучали кривые зеркала, аттракционы и бутафорские яранги. После развода родителей в парк мы стали ходить без отца и лишь на день города, чтобы отведать шашлык.

Порой Вероника Михайловна баловала нас рассказами про медведей, воровавших сгущенку на колымской трассе, легендами про дружбу косолапых и бурундуков… Учительница имела идеальный почерк, она умела рисовать, петь и играть на пианино. Вероника Михайловна умела всё! Она зачитывала интересные, по ее мнению, моменты из моих первых сочинений. А я познакомилась с неизвестными ранее чувствами растерянности, стеснения и гордости; желанием провалится сквозь землю и в то же время встать на стул и принимать восхищение и похвалу…

Учёба давалась мне легко. Все было интересно и увлекательно! Сначала в красных прописях появились красные кружочки и зелёные квадратики. Красные кружочки совпадали с обложкой прописей, поэтому я писала без помарок. Потом красные кружочки появились и в тетрадях по математике. Кружочки были редкостью в классе и мне нравилась такая игра. К тому же учительница щедро хвалила всех получавших красные кружочки. Таким образом у меня сформировался условный рефлекс.

Тоскуя по былому вниманию и ласке матери, я не упускала возможности восполнить дефицит тепла, прилежно обучаясь и получая за это похвалу учителя.

Нужно отметить, что несмотря на свой добрый нрав Вероника Михайловна была строга и требовательна – она никому не прощала даже помарки. Однажды допустив несколько ошибок, во время диктанта я получила тройку. Эта оценка мне не понравилась, а отсутствие уже привычной похвалы – тем более! Поэтому впоследствии я стала внимательнее.

Иногда я обращалась за помощью с уроками к отцу или старшим сёстрам, но от тотального контроля со стороны членов семьи я была освобождена. За процессом моей учёбы, моими успехами или неуспехами никто не следил. Все были заняты своими делами. Тем самым мою жажду знаний никто не погасил своим неуместным вмешательством и контролем. В учёбе я была свободна.

Во втором классе меня и мою одноклассницу Свету приняли на кружок ИЗО. Его вела учительница рисования – Лариса Ивановна ласковая и добрая – какой когда-то часто бывала мама… Как и мама, Лариса Ивановна была большой женщиной, но в отличии от мамы имела голубые глаза, много улыбалась и щедро нас хвалила. Лишенная похвалы, проявлений любви и вообще адекватной оценки матери я с удовольствием посещала кружок, выполняла задания и наслаждалась теплой атмосферой.

Благодаря Ларисе Ивановне у меня появился интерес к искусству. Буквально после первого дня среди красок, кистей и множества репродукций, я сообщила домочадцам с гордостью:

– Лариса Ивановна сказала, что я очень сильно похожа на девочку с персиками Серова! И все на кружке сказали, что я копия девочки в розовой кофте с картины!

– Какая картина? Где девочка? Что ты выдумываешь? Серов – певец! – ответили мне сестры с мамой. – Чем ты на него похожа?

С тех пор, когда Серов в телевизоре пел “Ты меня любишь”, сестры с мамой меня поднимали на смех. Вскоре Лариса Ивановна показала мне репродукцию другой картины. Опять учительница, не скрывая удивления, отметила невероятное сходство между мной и “Неизвестной” И. Крамского. Наученная горьким опытом, я среагировала скромнее и спокойнее: дома, об очередном положительном замечании Ларисы Ивановны, я говорить не стала.

Кружок размещался в кабинете ИЗО и музыки. Занятия в нем проводились только у старшеклассников поэтому, посещая этот кабинет, я чувствовала себя взрослее, чем была очень довольна.

Интерьер кабинета был крайне интересным. На огромных восходящих ступенях располагались парты, между парт посередине кабинета лестница ведущая к задней стене, на которой фотообои с лесом. В стене -дверь, оклеенная теми же фотообоями, из-за чего ее трудно было заметить сразу. За дверью лестница вниз в волшебную кладовку, где хранились краски, кисти, наши работы и чайник…

Запах гуаши и чаепития по субботам между рисованием я любила больше всего. Мы бросали свои кисти, краски и накрывали первую парту у пианино выпечкой, пряниками, рулетами и бутербродами… Однажды кто-то принес даже варенье из молодых кедровых шишек ароматное и вкусное. Под истории учительницы, шутки и смех мы пили чай. Призовые места и конкурсы лично для меня были приятным дополнением к тёплой атмосфере, царившей на нашем кружке. Так, благодаря Ларисе Ивановне, с позитивным подкреплением мой интерес к творчеству и обучению окреп. С тех пор именно эти процессы – обучение и творчество – помогают мне справляться с невзгодами жизни.

Впервые заняв призовое второе место, я все же не смогла уговорить маму сходить со мной на выставку. Кое-как уговорила Залину. На выставке я обнаружила, что работа вроде бы моя, а вроде бы и нет. Серо голубое небо с тучами похожими на настоящие – моё, голубые и рыжие сопки из мелких пятен мои, бревенчатый дом с заснеженной крышей мой. А ёлки не мои. И дерево у реки вроде мое, а вроде и не мое. И река изменилась, и следы на снегу …

Работы вернулись в школу, и Лариса Ивановна разрешила забрать их домой. С нетерпением я приступила к поискам своей работы, чтобы наконец показать ее маме.

Перебирая стопку конкурсных работ других участников кружка, я увидела: все они тронуты рукой учительницы. Не понимая, что это, как и зачем, я чувствовала обманутой. Был это конкурс среди детей, либо это был детский конкурс с участием взрослых, или взрослый конкурс с участием детей, до сих пор непонятно. На последующих конкурсных работах также присутствовала взрослая рука.

Повзрослев, я узнала, что одно из основных правил в нашей стране “Не соврешь – не проживёшь!” или “Хочешь жить – умей вертеться!”. Также, благодаря Ларисе Ивановне я узнала, что, используя уменьшительно-ласкательные суффиксы, лесть и похвалу жить и вертеться легче.

В сравнении с теплой атмосферой на кружке, которой мне не хватало дома, наши работы, законченные взрослой рукой профессионала, хоть и вызывали непонимание, большого значения для меня не имели. Вместе с тем, я убеждена: детали характеризуют личность, и это сложно было понять детским мозгом.

В одиннадцатом классе я в слезах пришла к Ларисе Ивановне, которая казалась мне доброй и разумной, адекватной и вызывала у меня доверие среди остальных взрослых. Я просила ее помощи и участия после страшного конфликта с мамой, отношения с которой ухудшались и поведение матери меня откровенно пугало. Мама пыталась зарезать меня здоровенным кухонным ножом.

– Ирочка, такого просто быть не может! Что ты придумываешь?! – лепетала Лариса Ивановна – Твоя мама не желает тебе зла! Ей виднее, как поступить лучше! Тебе все кажется…

Со звонком кабинет заполнили ученики ее одиннадцатого “В”, и спросили учительницу о причине моих слез.

– Это Ирочка у нас расстроилась из-за третьего места на конкурсе. – ответила Лариса Ивановна своему классу.

Ее обман меня отрезвил. Мои слезы тут же высохли, я успокоилась и ушла. А впоследствии, я старалась избегать улыбчивую и ласковую, безупречную внешне учительницу и обходила ее кабинет через второй этаж.

Также Лариса Ивановна рассказала, как я проливала слезы в ее кабинете моей классной, что я посчитала предательством. На настойчивые вопросы Виктории Андреевны о причинах моих слез в кабинете ИЗО я отвечать не стала. Я разочаровалась во взрослых и не верила, что Виктория Андреевна мне поможет.

Подарок.

Зимой в Магадане темнеет рано. После кружка нас забирали родственники Светы, а иногда мои. В некоторые дни нас провожала до дома Вероника Михайловна ещё и потому что мы все жили в одном доме.

Деревянный барак в свое время был построен зэками на тридцать лет. Но и через пятьдесят лет он был в эксплуатации. Весь фасад двухэтажного дома был обшарпан временем до дранки. Барак был кривой и с каждым годом проседал сильнее. Голубой потолок заметно опускался по миллиметрам, и я представляла, что когда-нибудь мы будем сначала ходить на корточках, а потом – ползать по-пластунски под нашим потолком… Взрослые постоянно говорили об очередях на квартиры и субсидиях, о скором расселении и сносе нашего аварийного дома. В разговорах мамы с соседями, и по телефону, звучали слова: очередь, обещают, квартал, заявление, губернатор, запись, подписи…

Наш быт для меня был обычным хоть и причудливым местами. Мы занимали две комнаты просторной трехкомнатной квартиры. Третья маленькая комната, по неясным для меня причинам, пустовала. Мама говорила, что эта комната принадлежит другим людям. Изредка действительно кто-то ненадолго приходил. А когда никого не было, мы с сестрами зачем-то по очереди и подолгу глазели в замочную скважину. Но ничего, кроме старой мебели, в чужой комнате не было.

Все стены в нашей квартире были кривыми. Штукатурка поддерживалась розовыми обоями с интересным узором, создавая на стенах бугры, в которые я втихаря от мамы любила аккуратно постукивать и слушать как за обоями с шуршанием сыпется песок.

Проживая в неблагоприятных условиях, я не страдала, поскольку все мои переживания были связаны с отсутствием присутствия матери. А мать оправдывала свое отстранение и раздражение бесконечными заявлениями и сбором подписей. Надеясь на скорый переезд, она хранила для нашей новой квартиры в углу за трельяжем в коробках японский поттер, тостер, микроволновку, видик и другие атрибуты нормальной жизни. Только в школе и оказываясь в гостях, я восхищалась ровными стенами и понимала, что условия жизни нашей семьи нетипичны.

Мама словно пряталась от меня в нехватке денег и в быту. Повзрослев, я часто думала, что условия жизни нашей семьи, являлись не столько следствием финансовой бедности, сколько следствием отношения к своей жизни в целом. Будучи ребенком, я не знала, что переехать мы могли в любой момент. Имелись возможности улучшить свои жилищные условия.

Вместе с тем именно повзрослев, я узнала, как сложно бывает принимать решение; как тяжело осмелиться и поменять ситуацию в лучшую сторону; как сложно осознать и преодолеть выученную беспомощность, и потребность бороться. С течением жизни я поняла, что выйти из привычной, приносящей страдания дискомфортной зоны комфорта – сложнее всего.

Барак был крайне любим и выделялся своим ярко желтым цветом на нашей маленькой улице. Располагался наш дом почти посередине улицы, в конце которой была библиотека, а в начале – Дом Культуры «Автотэк» с колоннами коринфского ордера. К слову, встретить колоны с энтазисом и капителями, украшенными листьями аканта в небольшом городе – сродни встрече подводной лодки в высокогорном ауле. Однако, если учесть, что небольшой город – Магадан, построенный каторжным трудом несправедливо репрессированных мастеров разного уровня, то многое становится ясным.

Лавочка у палисадника с голубым забором рядом с первым подъездом нашего барака была одним из любимых мест встречи соседских детей. В палисаднике росли парочка тощих елок и кислючая мелкая смородина. Популярностью пользовалась и рябина у нашего подъезда – одно из немногих высоких и сильных деревьев во всем районе. Под рябиной мы со Светой часто играли в куклы, а позже, с другими соседскими детьми залазили на нее по очереди и сидели строго отведенное время…

В подъезде, где также местами до дранки были обшарпаны стены, мы собиралась большой компанией с соседскими детьми, сооружали камин из камней и фонаря и рассказывали страшные истории, преимущественно про кости, на которых построен наш город, про наркоманов за Домом Культуры, маньяков и эксгибиционистов. Летом втихаря от взрослых мы потихоньку выковыривали цемент из-под завалинки и использовали его вместо мела.

С задней стороны дома папа соорудил небольшой огород под окнами нашей кухни и маленькой комнаты. В огороженном рабицей кусочке земли, росла тощая морковь, мелкий картофель, пушистый укроп. Лучше всего рос кислый щавель, из которого мама готовила восхитительные пирожки, варенье или зеленый борщ. Там же в огороде мы сушили вещи. Зимой они вставали колом и снимать с веревок твердые предметы гардероба было мучением. Зато оттаявшее и выглаженное белье благоухало настоящей зимней свежестью! Иногда зимой папа строил и заливал во дворе маленькую горку, на которую сбегались дети района.

Вечерами, во время зимних променадов после кружка, Вероника Михайловна обращала наше со Светой внимание на сверкающий драгоценностями снег, его хруст, рассказывала о причинах тишины во время снегопада. Хлопья снега падали, медленно кружась под желтыми фонарями, превращая дорогу в пушистое одеяло. Вечерние прогулки с Вероника Михайловной казались сказочными. С тех пор снегопад ассоциируется у меня с волшебством.

 В очередной вечер после кружка мы со Светой зашли в наш класс. Вероника Михайловна была почти готова, а мы уже одеты. В дверях нашего класса стояли два шестиклассника. Они посмеивались, что тоже были такими маленькими, как мы и выражали грусть по начальной школе и Веронике Михайловне. Мы со Светой стояли напротив доски между первым и вторым рядами, когда посреди класса откуда-то появилась мышка. Маленькая как из “Тома и Джерри”! Мышка, как из сказки Маршака про глупого мышонка, что я любила, когда ходила в ясли. Грустный конец той сказки, по моей просьбе, мама не читала.

Мы со Светой захихикали и обратили внимание остальных на малютку. Но Вероника Михайловна не разделила нашего умиления… Она молниеносно запрыгнула на стул!… С сапогами! Не разувшись! Наша Вероника Михайловна, которая приучала нас к аккуратности, чистоте и являлась примером… Учительница, которая наказывала за забытую сменку, запрыгнув в уличных сапогах на стул, стала вопить.

Тогда я впервые увидела настоящий испуг взрослого человека. Мультяшный испуг, причиной которого был мышонок Джерри, с женскими ногами на стуле был смешным. А испуг Вероники Михайловны был шокирующим и обездвиживающим.

Также я впервые увидела, что взрослые умеют превращаться в детей. В тот момент я не знала про проекции и про происхождение страхов и фобий. Я не знала, что можно бояться мышей, пауков, отверстий… По моему мнению самыми страшными были врачи. И полтергейст.

Но точно не маленькая мышка! Что она сделает? Ведь самое страшное, на что способен этот зверек: разбить яичко, вильнув хвостиком! Но маленькая испуганная девочка стоит на стуле и кричит, а маленькая мышка замерла посреди класса. И время замерло.

Гляжу на мышь решаюсь подойти взять и спасти её от громкого вопля, но не могу пошевелиться. Мое тело меня не слушается. Я не понимаю испуга учительницы еще и потому, что я уже встречала мышку, настоящую живую полевку и она не причинила мне никакого вреда.

В одну из поездок на огород, на правах младшего члена семьи, я, как всегда, работала меньше всех, зато больше всех ела вкусные бутерброды с колбасой и сыром. Вдруг ко мне из ниоткуда прибежала полевка, похожая на хомяков, которых мы держали дома. Тогда я еще не знала, что диких и незнакомых животных трогать нельзя. Полевка оказалась у меня в руках, прошмыгнула под рукав куртки, побегала мелкими лапками между курткой и жакетом несколько кругов, что здорово меня рассмешило; вынырнула из другого рукава, пощекотав меня вдоволь и юркнула в норку даже не простившись.

Я долго искала свою полевку. На помощь ко мне пришла Залина, и мы совали мышке в норку какие-то веточки и хлеб, разложили по земле угощения – кусочки колбасы и сыра, но мышь так и не вернулась…

И сейчас точно такая же маленькая мышка у доски. А я слышу, как колотится сердечко… Но непонятно – её или моё?! Шестиклассник с широкой улыбкой и большими новыми зубами направился к мышке.

– Убей её! Убей! – кричит ему незнакомая испуганная девочка, стоящая на стуле.

Мальчик, сделав несколько широких шагов своими большими ногами остановился возле мыши. Я ждала, что он прогонит или выкинет из класса несчастную мышь и девочка перестанет вопить… Ведь папа спасает даже паучков! Запрещает на них наступать, сам сажает их на бумагу и выкидывает в форточку или за дверь…

Улыбка не сходит с лица мальчика. Взглянув на визжащую девочку затем на нас, он наступает своим большим ботинком на мышь. Слегка придавив, убирает ногу.

– Она ещё жива! Жива! Ты её не убил!!! Убей!!! – не унимается девочка и вопит со стула.

Мальчик наступает еще раз. Всем своим весом. Он поворачивает ботинок, словно тушит сигарету, как показывал Моргунов в «Кавказской пленнице»… Я зажмурилась: «Нет это невозможно, это неправда, не по-настоящему».

– Иришка, ты чего зажмурилась? Тоже мышей боишься? – услышала я задорный голос учительницы, – Открывай глаза! Теперь она нас точно не сожрёт!

На полу стоит прежняя Вероника Михайловна такая же, как и раньше красивая, немного растерянная. Испуганная девочка исчезла. У мальчика в руках веник и совок. Он также широко улыбается. На месте, где мгновение назад была мышь, осталось маленькое розовое пятно, которое мальчик растер подошвой по полу, и оно исчезло. По дороге домой я не решилась спросить учительницу, что произошло и зачем мальчик убил мышку, и почему учительница так сильно испугалась бедную мышь. Я не плакала. Но долго грустила, стала больше думать и еще меньше понимать взрослых.

Мультик, где на охоте Тома на Джерри держатся почти все серии, перестал меня привлекать. К вопросам, волновавшим меня, прибавится еще один. Разве маленькие беззащитные мышки настолько опасны, что взрослые их боятся и убивают?

Слепленных из теста бычков мы принесли домой. Их нужно было высушить в духовке с помощью мам. Пока в духовке сушился бычок я любовалась удивительными морозными узорами на окнах, ковыряла наледь, чтобы посмотреть на маленькую Маску Скорби и представляла, что когда-нибудь увижу её вблизи!

Из окна нашей кухни, когда окна бывали прозрачными, я жадно следила за растущим на сопке по миллиметру монументом. Прошлой осенью появилось лицо! Лицо на сопке! Прямоугольная голова высотой с ширину моего пальца! Но все говорят, что эта голова величиной с пятиэтажный дом! Про эту Маску говорят даже по телевизору, а скульптор – кто-то неизвестный. На открытие Маски летом приезжал сам Ельцин, и наша Вероника Михайловна обещала нас туда свозить весной, чего мы всем классом с нетерпением ждали и с завистью слушали тех, кто уже видел Маску вблизи.

После духовки мой бычок треснул. Он, конечно, затвердел, но голова хвост и рога отвалились… Чтобы меня взбодрить и успокоить мама предложила отремонтировать несчастного, соединив части спичками и обещала сделать ещё тесто, которое точно не треснет. Она быстро замесила маленький комочек теста для нового бычка, я слепила детали, а мама соединила всё спичками в обеих поделках.

– А зачем мне два бычка? Ведь учительница сказала одного слепить… – снова встревожилась я.

– Отцу второго подаришь. – ответила сухо мама.

После духовки новый бычок получился еще красивее, чем первый, крепче и полностью целым, без трещин. На следующем уроке мы разукрашивали получившихся бычков. В процессе я вспоминала тревожного бычка Агнии Барто, бычка из Простоквашино и бычка из мультика “Волк и теленок”. К концу урока я обнаружила, что у меня получился неожиданно красивый и милый бык, в сто раз лучше, чем в мультиках! Я представляла, как обрадуется папа новогоднему подарку!.. Все наши поделки еще предстояло покрыть лаком, поэтому пришлось оставить своего бычка в классе.

Первым морозным утром после новогодних каникул мы сонные пришли в темный класс. Свет по утрам зажигался не сразу.

– Ребята! Сегодня у Вити Музычко день рождения! – Сообщила Вероника Михайловна.

С Витей я ходила в ясли. Он с тех пор не очень изменился и сохранил супер-способность доставать языком до своего носа и облизывать сопли.

День рождения Вити мало кого интересовал. Но мы обрадовались предстоящему сладкому столу – маленькой праздничной традиции.

Свет перестал дребезжать и наконец включился. Мы обступили последнюю парту, где на газете стояли наши, покрытые лаком, поделки. Я увидела своего бычка, с пятнышком на спине с аккуратными рожками, большими добрыми глазками! Мне захотелось его поскорее взять, насладиться результатом, проверить, как держатся детали! Мне не терпелось порадовать папу подарком, о котором я прожужжала все каникулы, рассказывая папе что бычок очень красивый и будет покрыт лаком!

– Ребята, а давайте подарим Вите самого красивого бычка?! – предложила Вероника Михайловна.

К несчастью, самым красивым все, как один, стали обозначать моего бычка с пятном на спине…

– Иришка, подарим твоего бычка Вите на день рождения? – спросила меня Вероника Михайловна.

Окончательно проснувшись, я напрягаюсь, пересиливая несогласие с инициативой учительницы. Мама с папой растили меня послушной девочкой и не учили говорить «нет». Тем более – учителям. Вспоминаю рычаги управления – установки взрослых: «Жадничать плохо! Надо делиться!» и молча, против воли, автоматически киваю головой. Беру, как во сне, из множества поделок, самого красивого бычка, сделанного мною для папы, и неловко отдаю его в вечно грязные руки Вити. С другими детьми и с Вероникой Михайловной зачем-то кричу: «С днем рождения!» – и проваливаюсь в туман.

Сквозь этот туман вижу: дети радуются своим работам, смеются над некоторыми; начинается суета и мы расходимся по местам. Витя подходит ко мне и предлагает взамен моего аккуратного бычка своего коричневого уродца неопределенной формы. Я вежливо отказываюсь.

Как и в старшей группе детского сада, где я подверглась ограблению средь бела дня и лишилась своей русалочки, я лишилась во втором классе и своего быка. На очередной психотерапевтической сессии я обнаружила корни деструктивных убеждений и омыла потерю слезами. Мой страх проявления способностей, что как призрак сопровождал меня с тех пор, стал вдруг понятен. Спустя некоторое время после тяжелой сессии, в новый год быка я слепила несколько поделок и закрыла гештальт. Налюбовавшись и простившись со своими быками, я раздарила их. Правда один незаконченный корявый бык третий год стоит на моем рабочем столе.

Отцу во втором классе я подарила своего бракованного не покрытого лаком бычка, предварительно его разукрасив. Периодически отваливающиеся ножки, хвост и рога несчастного быка папа посадил на «момент».

Глава 4. Красный спортивный костюм.

Макраме.

С того момента, как в кабинете психолога я осмелилась встретиться с вытесненным грабежом моей русалочки, прошло время. Воспоминание обросло подробностями.

Произошло это ещё и потому, что я решила последовать рекомендации психолога и слепить русалочку. В процессе лепки произошло несколько важных для меня открытий. Одно из – тело тоже обладает памятью! Моторика и ощущения хранят воспоминания.

 Удивительно что разминание в руках пластилина оказалось своеобразным якорем, связью с подготовительной группой. Пластилин был настолько податлив в руках, словно я лепила из него на протяжении всех двадцати шести лет после садика каждый день.

Когда меня перевели в новый сад, я встретила своего давнего друга Жору. Мы вместе посещали ясли. Он меня узнал, и, во время моего знакомства с остальной группой Жорик встал из-за круглого голубого стола и объявил всем, что будет меня защищать, и чтобы никто не смел меня обижать. От чего Жорик собирался меня защищать я не знала и даже не могла предположить.

Жорик провел мне экскурсию по группе показал аквариум, игрушки и красиво сплетенные кармашки и подвесы для цветов из белых верёвочек. В кармашках хранились цифры счетные палочки и книжки. Жорик рассказал: это все сделала его мама! Он пытался объяснять и показать мне, как это плетется с помощью каких-то деревяшек… Из его объяснений я ничего не понимала, но эти кармашки и подвесы для цветов с кисточками были похожи на узоры, которые умела вязать моя мама спицами и крючком.

Про красивые кармашки с кисточками я рассказала маме, а она показала мне картинки в журналах и назвала это все—макраме. К сожалению, мама плести макраме не умела, зато умела вязать теплые носки и кофты, юбки и ажурные салфетки. Всякий раз любуясь кармашками в садике, я думала, что у Жорика есть напоминание о его маме даже тут, а у меня ничего нет. Давным-давно у меня был зеленый жакет, связанный мамой. Жакет на замке был очень теплым, и мама перевязывала его по мере моего роста. Я носила его в яслях и в прошлом садике. Замком жакета нянечки и сестры часто больно цепляли мой подбородок. А сейчас мама заканчивает вязать папе зеленый пуловер с косами из жакета, ставшего мне маленьким.

В новом саду мне часто было одиноко и грустно. Ни аквариум, ни черепашки ниндзя Олега, ни игры с Алисой и с Жориком не спасали меня от странной тоски. Я боялась, что и в новом садике, как в двух других меня будут оставлять с ночевкой. Самым страшным было ожидание мамы. В яслях забирали почти всех детей, одного из первых – Жорика, а я неделями в ужасе оставалась брошенной матерью.