Дельта чувств

Ханна презирала таких людей. Как только ей предложили роль, она вняла предлагаемое, чтобы узнать, чего она хочет, и чего хотят от неё. Она не хотела быть в стороне. Она желала включиться чревом в поколения богов, которые велись, издали веков и вели к благу. Ханна хотела быть одной из праматерей солнечного Милька – мальчика «Не-Тронь-Меня».

Эта женщина была искательница, а её зрелая женственность не перечила девственности, которая возвращалась к ней с каждым омовением. Где в мире не встретишь заботы о ВЕЛИЧЕСТВЕ? Ханна была теперь одной из его носительниц и беспокойство, внушаемое ей наставниками, раздражало, как раз из-за этого высшего беспокойства, которое она носила в себе. Но завещанный ей культ природы не удовлетворял её пытливости, она помнила о существовании в мире чего-то другого, более жизненного – личной амбиции и мысль её напряжённо это выслеживала. Ханна относила себя к таким людям, перед которыми стоит лишь появиться, ими загораются и начинают стремиться к ним. Её беспокойство по этому поводу нечто новое, которое она должна была извлечь из себя самой. И это новое уже появилось в её воображении, оно тревожило её чуткость, но пока она не могла к нему рвануться. Астатическое обаяние должно было сделать во времени шаг вперёд. Ханна должна была переменить поколение, направив своё амбициозное желание туда, где она должна была стать приёмной матерью, а мысленно ею легко было стать, тем более что в высокой сфере Мать и Возлюбленная всегда составляли единое целое.

К лону женщины тут относилось первое обетованье.

– Великая Госпожа, – говорила Ханна на ложе создающего царя – Великий Господин мой, выслушай возлюбленную свою, будь так добр, снизойди к моей просьбе, к моему непритворно страстному лону! Ты избрал меня и возвысил над дочерями своими, ты Господин дал мне знание о мире, ты открыл мне беззвучные дотоле уста. Вы образовали меня, и я считаю себя вашим творением. За то, что я нашла милость ваших очей, за то, что вы ласково заговорили со своей рабыней, да вознагражу вас даром агнца. Да поможет мне в том девственница Тиннит, под чьими голубиными крылами обрела я надежду и бодрость! И всячески оберегая душу женскую от забвенья, которую вы дали мне, я буду хранить эту встречу в сердце всю свою жизнь. Своим детям и детям детей, я поведаю эту историю, чтобы дети мои не погубили себя, чтобы, подняв глаза и увидев солнце, луну и звёзды – подлинную реальность – продолжали служить сонму светил. Мать и Отец мои, вы просветили меня и образовали. Вы сделали душу мою разборчиво-тонкой. И я не могу уже жить жизнью, как не божественной и не могу, выйдя замуж за Бога, отдать женское своё естество смертному, как поступила бы при прежних обстоятельствах. А потому не сочтите наглостью, если ваша дочь и рабыня говорит вам об ответственности, которую вы возложили на меня. Вы передо мной теперь почти в таком же долгу, как я перед вами потому, что вы в ответе за богонравность царицы.

– Твои слова, – отвечал иерофант в мантии с красными и чёрными вертикальными полосами, – исполнены силы и вполне разумны; не согласиться с ними нельзя. Но скажи мне, куда ты клонишь, ибо я этого ещё не вижу, поведай мне.

– Теперь принадлежу я душой дуумвиру: только Эшмуну я принадлежу плотью, женскою своею статью. Он открыл моё девственное лоно, теперь позволь мне открыть себе глаза! Есть у его колоса побег – голубая лилия с первенцем: она как пальма у ручья, как стройная тростинка в низине. Посоветуйся с могучим быком, чтобы он дал меня в жёны Мелькарту.

– Конечно, я поговорю с могучим быком и замолвлю о тебе слово. Право, мне не трудно решиться выполнить твою просьбу. Его дом примет тебя, перешедшую чертог вечности, Господин примет тебя с распростёртыми объятиями и скажет тебе: «Добро пожаловать!» Ведь благодаря божественному потоку влаги, могучий бык покроет тебя, и целое время года не выпустит из благодатных объятий, чтобы можно было сеять и собирать урожай. Назначенный час миновал, поток семени выпрыснул из вершины Хоры, он разливается, набухает, растёт. Он родоначальник всех благ, зачинатель всех дел, он носящий имя – «Не-Тронь-Меня» и носящий титул «Царь города». Ему принесут в жертву быка, из чего видно, что Бог и Жертва едины, ведь на земле и в своём чреве он предстаёт быком, чёрным быком, со знаком луны на боку. А когда бог умрёт, им для сохранности начинят глиняный кувшин и укутают землёй в колумбарии, и он получит имя: «Мелькарт – Царь города, – Сын Тиннит».

– Каков бы он ни был – он от доброго семени, ибо в нём огонь-семя Эшмуна. Я люблю его и хочу возвысить его своей любовью, сделать его героем над горизонтом Хора.

– Героиня, – возразил маг, – ты сама, дочь Баалат и Баала, и они на тебя полагаются.

Ханна была красива, и было в её красоте, что-то, волновавшее мужчин: складка между колен вовсе не являлась причиной волнения мужчин больше, чем сама тронутая её плоть. Волненье это было не плотским, а, как бы сказать, демоническим. У неё были карие глаза редкой красоты, тонкие ноздри и терпкий рот.

Ханна двигалась по течению времени.

Приближался час, когда Настоящая и Любимейшая родит сына. Священный иерофант уже не отходил от неё, маг собственноручно участвовал в уходе за роженицей. Бледная, будто бы измождённая и крепкая своим чревом, от которого плод готовился со слепой безжалостностью вытягивать соки и силы. Ханна, улыбаясь, приоткрывала белый ряд зубов из-под верхней губки. Она клала руку мага туда, где должны были ощущаться глухие толчки ребёнка. Через покров плоти женщины, он приветствовал Милька с уговором, поскорее выйти на свет из преисподней, ловко и осторожно, не причиняя чрезмерных страданий своей укрывательнице. Улыбающееся её лицо исказилось и она, притворно задыхаясь, сказала:

– Сейчас начнётся.

Краснолицые мисты необоримого змея пришли в величайшее волнение. Дрожащие огоньки лампад тускло освещали рельефы времени на стенах – бесчисленные изображения сцен из Книги Мёртвых. Новые члены братства Великой Матери – жертвователей семени-огня – всколыхнули воздух, они впились горящими глазами в раздвинутую складку женщины. Каждая часть тела женщины, была теперь раскутана от молитвенных лент. С радостной отвагой, не боясь никаких усилий и мук, приступила она к назначенному обрядом труду. И теперь, когда её час пришёл, она улыбалась уже не прежней, смущённой улыбкой, которая возникла от чрезмерного внимания красноголовых к её розовым створкам раковины, а улыбкой, сияющей от счастья. И глядели её красивые и прекрасные глаза в глаза изголовья любопытствующего змея, от которого ей предстояло родить – «Ещё одного».

– Умножь его, Госпожа! – таков был смысл просьб, посвящаемых мистов.

Теперь Мелькарт должен был умножиться. Ханна не боялась и была радостно готова выдержать всё, что выдерживали до неё прежние Ханны ради этого умноженья и женской своей чести. Она горестно хваталась за голову, когда её мнимо, рвало – ворожа пурпурные головы мистов, и призывала Мелькарта. Бледнела и чахла, живот её становился всё больше и больше, ибо естественное природное своекорыстие плода показывало тут всю свою бессознательную жестокость. Бог – скрытый в чреве – хотел окрепнуть и безжалостно, и себялюбиво высасывал все соки и силы из якобы беременной женщины. Он пожирал её, и при этом он не испытывал ни злых, ни добрых чувств. И если бы он мог выразить отношение к матери, то оно бы заключалось в том, что мать – это кормящая хранительница его роста, и, что доля её пасть на дорогу использованной оболочкой, ибо только он – единственно важное существо, которое вот-вот вырвется на свет. Бог не мог ни подумать так, ни сказать, но таково было глубочайшее его убежденье. Именно этот час ждала Ханна – проявлявшая собой ВЕЛИЧЕСТВО Матери Аштарт – со спокойной готовностью. Она ожидала, когда под дельтой её чувств протащат мальчика, омоют и завернут в пелёнки. Скоро, восседая на троне создающего царя, на виду у мистов, приёмная мать позволит плоду проползти под складкой её ног. Как только мальчик выползет, его обвяжут ароматными цветами и привяжут к женщине. Затем, сын и мать, обнажённые, на виду у краснолицых мистов, сядут на трон.

Связь, возникавшая между ними путём наглядной имитации – акта деторождения, – являлась очень сильной. Нанесённое приёмному сыну оскорбление считалось у народов более тяжким, нежели нанесённое настоящему.

Счастливая Ханна!

Скрывай ненависть и уста лживые. При многословии не миновать греха. Сдерживающий уста – разумен будет. Уста пасут многих, а глупые умирают от недостатка слов. Притчи Тин_ниТ.

Эта женщина была бодра, полна добросовестной решимости не жалеть себя в назначенном ей ритуалом труде. Обряд к ней был доброжелателен и обходился с ней, отважной, уважительно, так что она жаждала такого материнства. И готовность её была принята. Слабые боли начались, но – будто бы, чтоб не беспокоить пурпурное изголовье необоримого змея – она это нарочно скрыла. Но вот ослабевшая роженица, из которой крепкий её плод высосал всё, выразила резкую, дикую боль. Священный Маг, с высокой митрой на голове и роскошной мантии, догадливо стал на колени, помогая красивому юноше подготовиться к акту рожденья. Роженицу положили на балдахин, предложили подушки. Благодаря пряности, которую ей дали понюхать, она пришла в сознание и пообещала не терять сына.

– Я буду рожать тебя прилежно, – говорила Ханна, – чтобы ускорить дело и не задерживать тебя надолго в пути, дорогой Господин.

– Не робей, плодовитая царица, выдержи, как бы ни было тяжко! Сына ты родишь, поверь моей мудрости, – утешал Священный Маг. – Такое уж это бойкое дитя.

И действительно: оно предполагало, что оно тут единственно важное существо, и оно решительно полагало, что его час настал, и оно рвалось на свет, стремясь отбросить от себя материнскую оболочку. Оно, как бы, само рождало себя в нетерпеливом натиске из голубиного чрева. Рождало без всякого физического участия, несмотря на искреннюю готовность пособничества со стороны той, которая вскормила плод своей кровью-душой, но никак не могла произвести дитя на свет. Не напрасно Маг, бормоча советы и причитания, придавал её членам необходимое положенье: наставлял женщину, как дышать, как держать и расставлять колени. Но мнимые приступы боли срывали всякую дисциплину. Роженица всячески беспорядочно корчилась и металась, сжимая и раздвигая складку ног.

– Ай! Ай! – причитала она, призывая попеременно богов, – Ханна умирает!

Посвящаемые вскрикнули, те, кто был допущен к родильнице, протянули к ней изголовье змея. С большей силой возобновил маг однозвучное бормотанье, которое сопровождало роды почти непрерывно. Преосвященная иерофантида поддерживала голову отчаявшейся женщины, разбросавшей ноги на троне создающего царя.

– Всё пересилится, дорогая.

Иерофантида качала головой, пытаясь улыбнуться. Тут наступило затишье, во время которого бойкий плод словно бы призадумался за чертогом своего времени. Первосвященница сочла затишье за добрый знак и заявила, что оно должно затянуться надолго.

– Уважаемая, сейчас опять бодро примусь за дело и принесу сына, Милька, – пообещала Ханна. То, что она в глубине души понимала и знала, она себе уже высказала. Это тайное её пониманье и знанье обнаружилось снова, когда над столпами Мелькарта всплыла Серебреная Барка Луны.

В складке ног заговорили створки розовой раковины.

– Это будет сын единственно праведной! – призналась Ханна. – И имя живому Богу пусть будет, Мильк. Так и зовите господина, которого я вам принесу, и пусть он помнит о Матери его сотворившей, прекрасным – по образу Господина и по своему подобию.

«Мудрая МаМа», такое было распространено имя Исиды – матери богов и родительницы людей, о которой говорили, что делает она мужчин и женщин, по собственному образу, и подобию Эшмуна. Гордости ради, Ханна ясно отождествила божественную родительницу с собой, как матерью: мысли её шли верным путём. Ханна хотела подготовить изголовье змея, проникшего в лоно святилища, к тому, что – то, кого оно ожидало, приближалось.

– Мильк, о Мильк, – говорила она плача.

И в первый раз, как бы признаваясь, что всё поняла, она бросила в серебристый сумрак вселенной вопрос:

– Господин, что ты делаешь?

Но в подобных случаях ответа не следует. Но от того и удивительно, что при отсутствии ответа, Ханна не ошибается и способна понять величие непостижимого и, после чего, подняться ещё выше. По-прежнему причитал строки некрономикона маг, надеясь направить желательным для человеческой общины образом могучие разумные силы. Он смотрел на эти роды с благоговением и, к тому, со всей остротой взгляда: его труд над богом отражал на его лице выражение тревоги. Мильк продвинулся, и его продвиженье находилось в известном родстве с «мукой» Ханны. Ведь это вполне отвечало сути юноши, ждущего своей минуты и стоящего в наготе на коленях в стороне от ложа, создающего царя. Нельзя забывать, что он считал себя мёртвым, принадлежащим царству мёртвых, где он теперь пребывал и нельзя забывать, какое имя он дерзнул перенять. Да и не так уж велика была его дерзость, коль скоро дети Эшмуна давно уж добились того, чтобы каждый из них сочетал своё имя с именем своего кумира, то есть так, чтобы это сочетание означало: умереть и стать богом. Полу осознанный страх юноши был связан с тайной догадкой, что взоры мистов, отрадно вкравшиеся в его жизнь, имеют пугающе далёкое и опасное отношение к плодовитости Мота, а значит – тоффету.

Ханна кричала, когда имитировала боль, которая не отпускала: сжав зубы, она продолжала трудиться с рвением, в полную. Когда боль казалась, нестерпима, она кричала дико, чудовищно, вакханическим воплем так, что это было ей не к лицу и с ней не вязалось.

– О, возьми птицу, умоляю тебя, пусть ребёнок сойдёт вниз в мои руки, – просила Ханна.

Маг, который пытался облегчить роды, массировал её тело. То были движения эротического характера, ничуть не ускорявшие дела и только возбуждали священно счастливую, приятной нескончаемой мукой, от которого маска её лица розовела. Пальцы терпко сжимались и разжимались, маг блуждал по буграм грудей, животу и по складке бёдер, повсюду ощущая вздрагивания возбуждённых мышц. Он молил бога, чтобы Ханна избавилась от пытки. И видя, что его растиранья помогают, бормотал, чтобы бог развязал узел женщины и пособил ей разрешиться от бремени.

Ханна стояла, упёршись коленями в трон, раздвинув крутые бёдра. Кисти рук упирались перстами в бока. Она, молча, глядела на борьбу ладоней мага. Из Ханны вышел последний стон, полный предельной ярости, который нельзя издать дважды и у мага появились другие дела. Из вспученной, кроваво-тёмной раковины жизни, вскрылся и отверзнулся сын Мильк – праведный сын бездны. Под Узлом раковины, лицом к ней и спиной к трону, проползал юноша. Он дрожал всем телом. Плод упал к ногам родильницы. Покрытая блёстками пота, стекавшего по её животу и спине, она пела песню изнеможенья. Врата узла её дельты разверзнуты.

Так вознаграждена была её ретивость.

Мильк появился на свет, когда бледно посветлело небо. Перед зарёй преосвященная иерофантида с силой протянула юношу под промежностью ног Ханны, словно вырывала его из кольца вселенной. Мать увидела новую жизнь и улыбнулась. Она узнала его и взглянула на сына, который был под ней, неплотно смежила веки и зашептала:

– Пришёл ли ребёнок?

Она, дрожа, поцеловала его и говорила:

– Ты отвалил ещё раз от ямы… Вот и снялось с меня бремя, бремя ребёнка. Я принесла новорождённого сыночка светоча.

Слова ПРОЯВЛЕНИЯ Исиды умолкли, все пали ниц лбами на землю. А Ханна сидела, обнимая его голову и слёзы её неиссякаемо падали на грудь. Женщина держала приёмного сына на коленях, как бы намереваясь кормить его грудью.

– Он уже сосёт, – сказала мать, прижимая к сосцу дородного героя.

Лунные женщины распускали волосы, обнажали молочные груди и пели под флейту песнь о Мелькарте:

«Ты белей молока, молодого ягнёнка ты мягче, Тёлочки ты горячей, вино виноградинки юной свежее».

Иерофантиды вскидывали руки на темя и затем потрясали перстами молочные сосцы. Считалось, что время от времени люди могут быть одержимы ВЕЛИЧЕСТВОМ и на это время их собственная личность и тело выходили из повиновения. Все хоралы в этом аномальном состоянии воспринимались окружающими, как голос обитающего в человеке и говорящего через него Бога. Мнимое рождение ребёнка являлось магическим обрядом, поступком веры, чтобы путём подражания и мимикрии вызвать действительную плодовитость в природе. Жрецы стремились сделать обряд более эффективным благодаря формулам и принесению жертвы на тоффете Астерия. Иными словами, магия перемешивалась с религией и от того получала большую силу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Исиза – дочь, Дейя – мать.

2

В смысле «народ».

3

Ханна и Хан – Те, Кто На Вершине (На Троне). Судьи: вроде суда двух истин Маат. Тут согласный символ “М” – женщина мать, и согласный символ “Т” – мужчина отец. Но союз этих двух согласных символов – “Маат” – проявлял женский образ, что утверждало право последнего слова женщины в суде.

4

Дочь.

5

“МЛК” – без гласных букв (финикийцы не использовали гласных букв в письме), позволявшее произносить его в различных вариациях и, как – “молчи” и, как – “молоко” и, как – “не тронь меня” и, как – “мальчик” и, как – “царь города” с символическими дарами трёх времён года. Известно, что первые христиане использовали для символизации своей религии рисунок “рыбки”, то есть то, что она в себе скрывает – “молоку”.

6

Эшмун – апеллятив, заменяющий имя бога. По мифологическому словарю: умирающий и воскресающий бог растительности, бог-целитель, наделённый властью воскрешать мёртвых, почитавшийся в Финикии. Символ Эшмуна был змей на шесте. Это Величество, которое орошает поля и имеет одну грудь женскую, а другую – мужскую.

7

1160 год.

8

Старшая жена Гет Бел Ра Амона (он же Гай Мельгард).

9

Знания.

10

Ханна (Ань) – дочь светоча. Хан – сын неба.

11

Великая жена Гет Бел Ра Амона.

12

Херусиасты – члены городской или государственной хоры (сенат, дума).

13

1204 год.

14

1160 год.

15

Сословие старших сыновей – в последствии из него сложится сословие «рыцарей».

16

Азсаки: Исиза Саки = Гуси Исизы. Исиза в роли пастушки.

17

Волжская скандинавия.

18

Земля: в восемнадцатом веке подменится словом «Египет».

19

1152 год.

20

Тракия = Фракия, в обратном прочтении – графство. Территориальный округ колонизированный тартессией.

21

1153 год.

22

1156 год.

23

1204 год.

24

Современный Станбул.

25

Торговый путь – Белое море, Волга, Дон, Червлёное море, Босфор, Эгейское море, Средиземное море, канал в Египте в Краное море.

26

Кийя – Великая жена Гет Бел Ра Амона. Резиденция на вершине скалы Антиохии.

27

Мильк – покровитель города или племени. Избранный юноша на роль теплоты и жизненного огня, жертва, проявляющаяся в солнце Свойственные финикийской религии человеческие жертвоприношения, совершались через всесожжение. Приносилось самое дорогое – жизнь. Умерщвлённый юноша клался на простертые руки идола – тоффета, имевшего лицо тельца, внизу колодец, в нём горел костёр. Вопли мистов заглушались пляской и звуками ритуальной музыки. Мелькарт – женское дополнение, также чествовалось человеческой жертвой.

28

Важнейшими лицами при мистериях были иерофант и иерофантида, посвящавшие желающих в мистерии, дадух или факелоносец и дадухуза, иерокерак, произносивший при богослужении формулы.

29

Танит (Таннита) – богиня, особенно почитавшаяся. Была лунным божеством, из-за чего носила эпитет – лицо (проявление) Ваала. Супруга Баал Хаммона, светоча ночи. Девственная форма Астарты. Основательница и покровительца города. «Владычица Танит, проявление Ваала и владыки Ваала Хаммона, ибо она благословит его».

30

Мот – владыка смерти.

31

Мелькарт – он в финикийской мифологии. Исиза Тан Бул и Халкидон – города, которые считались столпами Мелькарта.

32

Жертвенный юноша – Мильк. Отобранный из многих мальчик первенец – лет четырнадцати – проходил на весенних мистериях ритуал рождения: проползание между ног женщины, имитирующей роды. Тут идея зачатия младенца немощным стариком, которому услужит Хор (народ). Мальчика рожала демоница Тиннит. Замещала богиню Ханна (царица – проявляющая собой Тиннит). После родов, Тиннит становилась матерью Исидой. Взрослый юноша, по формуле обряда, становился супругом. Мировоззрение древней родовой семьи не знало узости ощущений моногамии семьи.

33

Чудовище с телом человека и головой быка.

34

Господствующий образ правления олигархами – лукумонами.

35

В «Кнмге Мёртвых», связанной с загробным судом Осириса, в результате которого души благочестивых людей отправляются на поля иару, или иалу, – поля блаженных, а души грешных отправляются на окончательное уничтожение.

36

      Ханаан – титул отца и матери неба. На земле титулом владели, по представлениям финикиян, Ханна и Ханнон (Дарящие).

37

Хор – он сын Исиды и Осириса. Его главный противник – Сет. У финикиян: знатный, важный, великий народ – хор.

38

В оккультизме считается символом ключа отворяющего предел между тьмой и светом, добром и злом, жизнью и смертью. Имел свойство примирять.