Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места

Юноша подошёл к высокому забору, и пошёл ко входу. Там он встретил своих сокурсниц, которые подрабатывали телодателями, иначе говоря – проститутками. Закон, ориентирующийся на «свободу», позволял этой работой заниматься прямо в ВУЗе, в целях «укрепления малого бизнеса».

Парень прошёл мимо них, смеющихся, красивых, разукрашенных и так манящих, отдаться за несколько Федералов. Но юноша проигнорировал их, пройдя, наполнившись бесстрастием и безразличием к этим живым игрушкам. Парень направился прямо к входу в ВУЗ. Там было ненамного спокойнее, чем в городе, но тут его хотя бы будут окружать друзья и знакомые, а не неизвестные безумцы.

Корпуса института, сжимали пространство, образуя обширный и массивный внутренний двор. Несмотря на устоявшиеся десятилетиями торжество свободы, и укоренившийся идеальный мир, этот университет чём-то оставался непохожим на происходящее. Он сер и статичен, преисполненный монументальностью. Стены его не выкрашены, как палатки цирков, а пресловутая «свобода» удерживалась законами Муниципальной Студенческой Республики, полностью прикованной к воле Корпорации. И это вызывало дикое недовольство в бурлящем мире событий и развития. Все, кто только можно было присматривался к этому ВУЗу. Орды ЛГБТПАиПНА стремились там устроить свой ковен и превратить это место в ещё один оплот «нового чудного мира». Феминистки алкали привнести туда больше равенства. И ещё десяток организаций в городе, одержимых свободой, желали наложить лапы на институт.

Однако пока он под покровительством Корпорации всему тому, что зовёт себя Гражданским Обществом, путь закрыт и ректор сдерживает принципы «идеального мира равноправия и свободы», которые спешат в эту глубинку. Но надолго ли?

Глава вторая. Вечное проклятье или жизнь на службе государства

Тем временем на территории бывшей Финляндии.

Морозное солнце медленно шествует по небу, ступая от границы горизонта на востоке. Но солнечные лучи не несут тепла или жары, ибо в этом промороженном месте уже высыпался снег и завалил все строения по самые окна. Лазурное небо, прерываемое целой россыпью белоснежных облаков, просто сияло бирюзой, источая странную чистоту для этих дальних мест.

Несильный ветер шустро гуляет по здешним местам, взметая вверх монолитные стены, состоящие из сверкающего на солнце снега. Целые яркие серебряные вихри, состоящие из сияющих снежинок, заполонили всё далёкое поселение.

И сверкающее холодом солнце, и блистающий лазурной бирюзой небосвод, и шальной игривый ветер: всё это в своей красивой апофозности, при диком и невообразимом холоде воцарилось над северо-востоком тех земель, что раньше звались Финляндией.

Теперь это не государство финнов и даже не то, что было им во времена Великого Континентального Кризиса. Сейчас эта земля подобно тяжёлому ярму носит другое имя, совершенно серое и удручающее, обрекающую всякую надежду на гибель.

Во времена кризиса воин и раздоров энтропия история и падения европейских стран своей костлявой рукой коснулась и этих земель и над ними заполыхали огни воин и бед, а затем целая вереница безликих событий. Но настал момент объединяться. На всей территории власть взяли управленческие центры, распоряжавшиеся тем, что осталось от некогда процветающей державы. Эти центры, почуяв неизмеримую силу, и как их наполняет воля к управлению, взяли всё правление и все виды власти в свои руки. Неоспоримые узлы абсолютного управления схватили все возможные роли во власти, которые только можно представить. Они стали и парламентами, и судами, и правительством в одном лице, но самое главное, что именно эти административные оплоты контролировали всю жизнь населения: от составления списков рождения, до выдачи паспортов.

И смотря на всю эту гротескную и огромную машину, ей дали мрачное название, полностью соответствовавшее действительности, – Восточная Бюрократия, которое сохраняется по сей день. И это полностью оправдано. Всю власть на территории удерживал огромный бюрократический механизм, он и определял, и регулировал жизнь населения, а над всей системой воцарилось двадцать министров, что играли роль и верховного суда, и главного правительства и высшего законодательного органа.

Двадцать министров, во имя сохранения власти на собственной земле, и ведомые желанием присоединиться к чему-то огромному и великому, лично присягнули Либеральной Капиталистической Республике, признали право на подчинение приказам от Отдела Регионально-Федеральной Координации, что стремилось объединить столь разнообразную страну, в нечто единое. И пользуясь Гранд-Федеральным Законом «О федеративном устройстве», двадцать министров стали править, как и прежде, не меняя формы правления внутри субъекта, лишь проводя идейную политику федерального центра, а множественные общественные общегосударственные органы и службы органично вписались в этот гротескный бюрократический механизм, отчего он стал ещё монументальнее и ужаснее.

И в одном из дальних городов, где располагается один из самых маленьких центров управления, которые ещё именовали – «Административный Узел», живёт тот, кого сослали за слишком большую любовь к собственному ребёнку.

Этот человек усердно работает чиновником в гигантской казённой машине, накрывшей плотной сетью Восточную Бюрократию. Он чётко исполняет свои обязанности ответственно и старался не лезть в политику, которой здесь было как навоза в коровнике.

Сей мужчина влачит жалкое существование на самом отшибе субъекта, которому он служит. Каждый его день начинается в шесть часов и заканчивался в девять вечера. А деньги, за которые он работал, для государственного служащего, были лишь мечтательной условностью.

Мужчина был отправлен в небольшой городок, который раскинулся удивительно квадратной формы, в большинстве состояв из обычных серых, как здешняя действительность, зданий. Каждая постройка практически идентична другим, в своей серости и форме. Такая же серая, десятиэтажная, как и иные сооружения в этом городе. Только несколько иных зданий, принадлежащих Корпорации и общественным движениям отличались по форме и красочности, маня и издеваясь своей раскраской и помпезностью.

Однако над всеми ними, на целых двадцать этажей вверх, стремясь под небо и на десять этажей вниз, вгрызаясь в промороженную землю, уходит постройка. Монументальная, серая и грозная, словно сестра культополисария, что в Автократорстве Рейх.

И каждый божий день слуга своей страны, как и миллионы иных, беззаветно и мужественно исполняет собственный долг, несмотря на то, что работа была сущим адом.

Сейчас мужчина расположился в собственном кабинете, что зиждился на десятом этаже.

Кабинет представляет собой четырёхугольную бетонную коробку, без каких-либо обоев, только безликая краска толстым слоем накрывала холодный бетон. В конце кабинета, в стену врезано огромное пластиковое окно, зачастую становившееся единственным источником света, ибо старые лампочки, своим тусклым и слабым свечением могли за несколько месяцев монотонной работы сделать слепым любого.

Само рабочее место представлено большим столом, выполненным из дуба и покрашенного в бардовый цвет, канцелярией на нём, и кожаным креслом, что от старости готово было рассыпаться в прах. У широкого окна без штор, жалюзи или тюли, стоит размашистый рабочий стол, на котором целыми килограммами и штабелями лежит бумага. А под столом ещё десяток килограмм бумажной макулатуры, от которой зависела жизнь поселения.

У правой от окна стены расположился книжный стеллаж, полки которого забиты книгами, а слева находится старый и потёртый диван, обтянутый чёрной и местами выцветшей материей.

На самом кресле, у стола, в отчаянных попытках согреться, завернувшись в дублёную кожаную куртку, сидел мужчина. Рядом с ним на столе посреди столбов из самых различных бумаг, стоит белая кружка, из которой широким потоком клубился горячий пар.

Черты лица работника бюрократической машины далеко не северные и даже не финские, отдавая южной утончённостью. Чёрный, чуть засаленный короткий волос, лишь слегка касался уха. Утончённые черты лица придают лицу эффект вытянутости. Губы на таком холоде становились ещё тоньше, чем походили на узкие кинжалы телесного цвета. Подбородок и сама челюсть покрылись редкой щетиной и рубцами, подло оставленными затупившейся и поганой бритвой. В водянистых светло-голубых глазах словно пропала искра жизни, ибо они сияли лишь отчаянием и бездной.

Сам мужчина, сильно нагнувшись над прямоугольным столом, тщательно трудится над какой-то бумажкой, в которой собственноручно прописывал строки. Компьютера или печатной машинки в этом кабинете, как и в десятках других, не имеется.

И тут же хозяин кабинета оторвался от работы и прислонился к креслу. Проведя ладонями по шершавым и потрёпанным стенкам мебели, обтянутых бежевой кожей, мужчина взял кружку. В воде плавает несколько убогих чаинок, что всего лишь слегка раскрашивали воду и придавали ей далёкий, словно горное эхо, и практически неразличимый от воды вкус чая. Как только он сделал пару прерывистых всхлипов горячей жидкости, то отложил кружку, наполненную непонятным раствором.

Владелец этого помещения опрокинул голову и тяжело выдохнул. Из его рта вырвались массивы пара, что устремились под белоснежный потолок кабинета, покрыв инеем лёгкую и неаккуратную щетину на лице мужчины.

Испарения знаменуют лишь то, что сегодня отопления в их «узле» решили не давать, отчего работа государственных служащих Восточной Бюрократии в этой части региона становилась похожа на сущий ледяной ад. Но и отказаться от неё нельзя было. Несмотря на скудную зарплату, работать, некуда больше идти.

Внезапно, массивная железная дверь с нестерпимым металлическим скрипом отварилась и, аккуратно ступая на бетонные полы, в кабинет зашло два человека.

Мужчина оторвался от небольшого отдыха и, протерев глаза, вежливо спрашивает:

– Здравствуйте, вас нечто интересует, что вы ко мне пожаловали?

Голос хозяина кабинета звучит довольно мягко, но, не теряя мужественности и внутренней силы.

– Приветствуем вас, – мягко говорит один из пришедших. – Это вы Эрнест Калгар?

– Да, – послышался уверенный ответ, и мужчина тут же тщательно осмотрел пришедших, всматриваясь в каждую деталь.

Первый – высокий под два метра молодой парень. Его покрывает длинный пуховик, сотканный из серых тканей, аккуратные брюки и очень дорогие для этих мест кожаные туфли. Лицо парня светлое нордическое и с довольно мужественными очертаниями. Вторым человеком оказалась невысокая девушка, укутавшаяся в чёрное зимнее пальто. Она стоит на невысоких каблуках, что переходили в плотные кожаные сапоги. Голова девушки спряталась за белоснежным шарфом, что практически сокрыл её лицо, оставив на виду лишь прекрасные голубые глаза.

– Мы хотим расспросить вас про вашу работу, – тихо промолвила девушка.

– Я не знаю кто вы. Почему я должен перед вами отчитываться? – преисполнившись спокойствием, сидя на кресле, поинтересовался Эрнест. – Я вас в первый раз вижу и вы меня тоже и тут выпаливаете…

У парня, что является гостем, тут же в руках оказалась небольшая ксива, обтянутая в обложку цвета радуги без голубого, а после зазвучали слова, наполненные надменностью и самомнения:

– Мы представитель сообщества «Народное благополучие» и помощники Министерства Свободы, на основании Федерального Закона «О прозрачности государственной деятельности», прошу вас рассказать о своей жизни и работе.

– Да-да, – поддержала его дама. – Всё рассказать, вплоть до самых интимных подробностей! Мы же представители гражданского общества и мы для него должны выведать о власти всё.

– Что ж, – аккуратно запротестовал хозяин кабинета. – Я могу рассказать о своей работе, но не о личной жизни, так как она защищена законом.

– Да ну, – резко, заполнив пространство кабинета мерзким голосом, заговорила девушка. – Я из этого же управления, но только из управления развития свободы. И я скажу, что за вами, жалкими бюрократами, нужен строжайший надзор. Так что давай, представитель государства, говори нам, как в свободное время ты вредишь нашему гражданскому обществу!

– Почему? – строго вопросил Эрнест.

– Потому что вы все сволочи и воруете наши деньги, – нагло заявила девушка и с большей спесью продолжила. – Ты же власть, ты не можешь иначе, такова твоя гнилая государственная натура. И во имя укоренения Свободы в этом регионе тут нужна более либеральная власть, – фанатично закончила девушка.

Владелец кабинета развёл руки в стороны, за ними потянулась его одежда, и дублёная куртка на фоне восходящего солнца засияла дырами и заплатками.

– Я похож на того, кто ворует? – отчаянно кинул мужчина и столь же тяжело добавил. – Может вы, господа, поработаете за продуктовые карточки? Как это делаю я.

– Во-первых, – грозно начала девушка. – Почему только «господа»? Или вы принижаете моё женское достоинство? Мне обратиться в Министерство Феминизма, чтобы вы вообще лишились работы за собственные слова? Во-вторых, – уже более спокойно зазвучали слова. – Почему все дороги заметены снегом, и мы не могли целых три минуты объехать сугробы? Почему «региональное Общество Капрофилов» до сих пор не зарегистрировано в реестрах? И когда, наконец, утвердят в правах «Молодёжный Управленческий Комитет»? Не уж, то они не могут принимать участие в управлении регионом?

Эрнест, справившись с внутренним негодованием, совершенно мирно и вежливо стал отвечать:

– Нашими всеми дорогами занимается акционерное общество «Северный путь» и именно оно не так давно выкупило все трассы у «Дальней Стези», и дороги в нашей части региона. Конечно, мы каждый день отправляем туда запросы и жалобы, но в соответствии с Федеральным законом «О рыночной либерализации» они могут с этими дорогами делать что угодно и как. Поэтому, к сожалению, мы не получили от них ни одного ответа на запрос.

И тут мужчина почувствовал благодарность тому, что работает в неимоверно огромной волокитной бюрократической машине, где тысячи отделов и сотни управлений. Почувствовав внутреннее тепло и ощущения радости, от того, что он сейчас пустит этих «ревнителей справедливости и свободы» по бюрократическому колесу, мужчина, подняв тембр, заговорил:

– Что касается вашего «комитета», то согласно федеративному устройству, каждый регион правит так, как сочтёт нужным и в этом вопросе подчиняется только Отделу по Регионально-Федеральной       координации, а поэтому отправляйтесь за разъяснениями туда. А насчёт регистрации «Общества Капрофилов», идите, пожалуйста, в отдел у-315 «Реестр некоммерческих обществ». Простите, но я занимаюсь только регистрацией и всем, что связано с индивидуальными предпринимателями.

– Да что за волокита! – вспылил мужчина и тут же перешёл в активную атаку. – Ты что решил тут задушить свободу своими бюрократическими уловками? Или тебя, сволочь, в суд затащить, за «препятствие благополучию народа»?!

И тут со стороны входа послышался полный силы, но сдерживаемый спокойствием голос, что прозвучал подобно грому:

– А вот оскорбляться не хорошо.

Сторонник сообщества резко развернулся к источнику неизвестного голоса и в его сторону выпалил фразу, о которой спустя мгновение пожалел:

– Ты, что мразь, решил мне препятствовать в делах активного гражданского общества?

Вошедший мужчина, облачённый в длинное кожаное пальто, которое тяжёлым плащом ложилось на жилетку с белой рубашкой. Его ноги облачены в отличные чёрные шёлковые брюки, а стопы надёжно укрываются под туфлями из драгоценной крокодильей кожи. А на голове зиждется прекрасная шляпа.

– Простите меня, пожалуйста, – мольбами разразился кабинет.

Неизвестный гость снял шляпу, и тут же на вид подалось довольно зрелое грубое лицо пожившего человека, от которого исходит волчий взгляд и неприятный холодец. Человек, сняв головной убор, почесал, покрытую сединой макушку, и заговорил:

– Что ж, за оскорбление тебе ничего не светит, так как согласно нашей Конституции, «в целях укрепления самовыражения, а значит свободы, оскорбления не являются преступлением, а способом самовыражения». Но вот твоё паршивое сообщество сидит на моём топливе. Поморозите задницы недельку, может, научитесь вежливости.

– Но… – захотела что-то сказать девушка, но её тонкий голосок был прерван мощным и грубым басом:

– А теперь вон отсюда.

Пыл и рвение этих людей, что решили «во имя свободы и благополучия» порвать слугу Бюрократии за свои идеи, быстро погасли перед тем, кто действительно оказался волком в кабинете. Его холодный, как арктический лёд взгляд сверлил двух «ревнителей», и бесцветные, словно камень, глаза неустанно следили за ними. Два человека, как будто в покорности, склонив головы, моментально покинули помещение, оставив после себя лишь плохие воспоминая, словно неприятное поветрие от канализационного зловония.

Как только дверь прикрылась, губы недавно вошедшего человека разошлись в широкой улыбке, и зазвучал голос, полный старческой бодрости:

– Эрнест, пройдоха, опять отражаешь нападки этих умалишённых.

– Да достали, – с толикой гнева начал обладатель кабинета. – Чуть ли не каждый день бегают сюда. Защищают свою «свободу, – с презрением окончил мужчина.

– Может тебе охранников выделить?

– А можно? – прозвучал вопрос, в котором промелькнула толика надежды.

– Всё можно.

– Да ладно, – выдохнул Эрнест. – Не стоит. Всё же без этих сумасшедших моя жизнь стала бы совсем серой, как и вся наша действительность. – И уже без всякой надежды заключил. – Эти организации, что несут «свободу и прогресс», слишком сильны и настойчивы, чтобы им противостоять.

– Послушай, друг мой, я представитель Корпорации «Восточное Единое Торговое Собрание», и для нас нет в этой части страны ничего невозможного. Можем, если нужно и усмирить.

В ответ Эрнест лишь бессильно сквозь боль улыбнулся.

– Я закурю?

– Конечно.

Член Корпорации тут же достал длинную сигару зажёг её, приложил к губам, став вдыхать табачный яд. Её аромат за несколько секунд полностью заполнил все уголки кабинета, а когда табак сначала захрустел от пламени, а потом ещё сильнее задымился, то душистое амбре сигары плотной завесой заняло всё пространство.

Мужчина в кожаном пальто присел на диван, и за ним собственное кресло занял Эрнест, смотря на собственного друга.

– Послушай, Эрн, а почему они к тебе зачастили?

– Ох, Матвей, ты же знаешь, что раньше я жил в Норманнском Свободном Княжестве. Там, мой сын за высказанное мнение попал под горячую руку той пубертатной своры, которая посчитала, что их права нарушены. Ну а потом и понеслась вся чехарда. В итоге, по решению суда я был отправлен работать сюда, на «благо» Бюрократии. И тут как-то прознали, за что меня сослали.

– За «неправильное воспитание, что попирает права сексуально просвещённых людей, неогендеров и феминисток».

– Оно самое. Но как узнали? – прозвучала вопросительная реплика, полная удивления.

– А разве ты не знаешь? Согласно Кодексу Слуги Государства, не помню, какая статья: «во имя блага народа и его священного права на информацию, личная жизнь государственного служащего может быть открыта и её все части становятся публичными, если того пожелают люди». Так местные сообщества, направив запрос, с этой формулировкой, в нужные места и тут же получили всю твою подноготную.

– Сволочи, – резко и отталкивающе прозвучало слово, в гневе сказанное Эрнестом. – И поэтому, зная, кто я и за что сослан, они пытаются меня из ненависти достать? – И выдохнув, мужчина сам закончил собственное рассуждение. – Что ж, они видят во мне «врага собственной свободы», не воспринимают само моё существование.

– Эрн, успокойся. У меня для тебя хорошие новости, – снова, со старческой бодростью, заговорил представитель корпорации.

Тут же в глазах служащего этого региона вспыхнула надежда, и зазвучал голос, её преисполненный:

– Какие?

– Как ты и просил, я проследил за Лютером. Вот что я тебе скажу: твой сын в полнейшей безопасности, учится он довольно хорошо и на работу недавно устроился – обслуживает базы данных одной из соцсетей. В передряги никогда не лезет. И, что самое главное – придерживается того морального курса, который ты в него заложил.

– Вот это хорошо, очень хорошо, – взбодрился мужчина. – Спасибо тебе огромное. Я твой должник.

– А теперь расскажи мне, друг мой, как твои дела?

И тут зазвучали слова, наполненные горечью и сущим отчаянием, ибо жизнь чиновника, что регионального, что федерального в Либеральной Капиталистической Республике, была сущим кошмаром, а служба на севере, на задворках страны становилась адом изо льда и вечно гложущего голода.

Эрнест поведал, что питается он на продовольственные карточки, что практически ни в одном магазине не принимаются и на них в основном можно получить только небольшой запас дешёвых продуктов. Но даже эти продукты, согласно законам «О рыночной либерализации» и «О рыночных возможностях», становились самой настоящей отравой. Эти законы, в целях «повышения рыночных приоритетов, поддержки любого предпринимателя, снижения всевозможных барьеров и насыщения рынка товарным разнообразием», позволили частнику, лепить продукты из чего попало. И весь пищевой рынок в одночасье заполонялся такой гадостью, что кушать становилось невозможно.

Так, большинство мясных изделий стали состоять на девяносто процентов из синтетического вещества, во сто крат хуже сои. Растительная пища изготавливалась из специального пластика, а в хлеб стали добавлять муку из зёрен сорной травы.

Предпринимателей в этой сфере стало намного больше, и они стали активней, а это единственное, чего добивалось марионеточный конгресс, но действительность была намного страшнее. И даже на эти карточки и скудные деньги, которые иногда удаётся получать, не всегда можно приобрести простые продукты и вещи. Чаще всего у слуг «Бюрократии» не хватает денег даже на себя, поэтому никто не старается заводить семей, что и преследуют общества, «демократично контролирующие» жизнь «Узлов». «Нет права государственным выродкам размножаться, ибо они противостоят самой сути свободы», как вечно заявляют в сходках чайлдфри, которых поддерживает федерация и Культ Конституции, вечно потакающий любой волной выдумке гражданского общества.

А на этом фоне, согласно Архизакону «Об общественных приоритетах», всю социальную помощь от государства получали ни нищие, ни инвалиды и даже не государственные служащие. Она была направлена на «героев капиталистического труда» и «активистов гражданского общества», именуемых «Вестниками Свободы», ибо они учувствуют в деле утверждения свободы и демократии.

Эрнест, чуть не ударившись в слёзы, поведал другу, что только чудом не заболел пневмонией или воспалением лёгких, из-за того, что работает в промороженном здании, а денег на тёплую одежду не хватает. Тем временем местный «Узел», из-за нехватки топливных ресурсов вынужден отказываться от отопления в пользу пресловутых субъектов «гражданского общества». Если хоть кто-то посмеет посягнуть на их комфорт, то того просто порвут, и осудят по статьям: «преднамеренное действие против субъектов несущих свободу» и «активное противодействие гражданскому обществу». И поэтому местное отделение «Северного Союза Трансгендеров», городской отдел «Всефедеральной Ассамблеи Феминисток» и ещё несколько «субъектов свободы» сидят в тепле и полном комфорте, а слуги Бюрократии в этом городе обречены на множественные обморожения и болезни.

Хозяин кабинета рассказал, что за последний месяц уже пять его сослуживцев умерли от воспаления лёгких и трое от гайморита. Лечение в местной больнице им оказалось не по карману, ибо вся система здравоохранения в стране оказалась приватизирована, и смерть настигла одного за другим.

Старый Матвей не стал спрашивать про жену Эрнеста, ибо знал эту печальную, как песнь сирены историю и мысленно обратился к ней, пока его друг продолжал перечислять все невзгоды.

Матвей часто вспоминал. Это случилось около полугода назад. Жену друга звали – Маргарет. Это была прекрасная высокая светловолосая женщина, с выразительными чертами лица, алыми тонкими губами и тёмными глазами.

В тот злополучный день она прогуливалась со своей подругой, у которой был маленький ребёнок в коляске. Мать с подругой, прогуливалась с маленьким ребёнком по улице, нарвалась на разновозрастной шумящий и галдящий рой, что был сборищем тех, кто называл себя «Свободными от личинусов» или местная секта чайлдфри. Свободолюбцы среагировали на ребёнка, словно обезумевший бык на красную тряпку. Они, словно шакалы, окружили двух девушку и ребёнка. И понеслось.

Опьянённая собственной доведённой до безумия идеей толпа стала издеваться над женщинами и ребёнком, всячески выкрикивая оскорбления и дразня испугавшегося ребёнка. Естественно, малыш забился в страхе, смотря на кучку пляшущих сумасшедших, и стал безумно плакать, исторгая душераздирающие крики.

Крики и страх в глазах ребёнка лишь раззадорили толпу и они стали как дикари кричать и кичиться, приговаривая при этом, что «личинусам место на помойке» или «позорные свиноматки». А один из «дикарей свободы», намеренно достал небольшой бутылёк спирта и попытался им напоить бедного ребёнка. И тут, сдерживающая себя Маргарет, не выдержала.