Огненная река

Озеро хранило неподвижность, бледный полумесяц садился над кромкой деревьев. Он разыскал жестянку с табаком в кармане рубашки и втянул первую за день порцию, сидя на бревне и наблюдая за разгорающимся пламенем, что облизывало коряги. Об этом сне он старался не думать. За исключением того, что кобыла Минди, похоже, и впрямь научилась летать наяву и избежала верной смерти, поскольку в то же утро разведывавший новую тропу для июльских клиентов рыболовный гид видел, как она выбралась на правый берег, вся дрожащая и с дикими глазами. С ног до головы в порезах и синяках, с глубокой раной на правом боку и растяжением связок, но в остальном совершенно целая. Она полностью оправилась, но никогда в жизни больше не позволяла водить себя по речным переправам. Мать оказалась менее удачлива. Он остановил эту мысль. Посмотрел на воду, несущую розовые и серые отблески рассвета. Ладно. Немногим людям повезло умереть в самом расцвете сил, получив признательность за все заключенное в них добро. Пусть все остается, как есть, подумал он. Не худший расклад из возможных.

Рыбы наловить они не удосужились, поэтому он смешал немного яичного порошка с кусочками чеддера, смазал маслом сковороду с длинной ручкой, а затем принялся бросать камни в палатку и развлекался этим до тех пор, пока Винн со стоном не поднялся.

Глава вторая

Этим утром каноэ шло гладко, как по маслу. Снова на север, к верховьям озера, где брала свое начало река. Они позволили своим взглядам блуждать по берегу в поисках цветных палаток или шатров, силуэтов лодок на пляже, но разглядели только еще больше вкраплений желтого в кронах деревьев и скопление оранжевых рудбекий у их корней. Они наблюдали полет стаи гусей над северной оконечностью озера, птицы выстроились в клин только наполовину, их неровная фаланга изгибалась и выпрямлялась, строй выравнивался на лету. Издалека донесся лай. Джек подумал о том, как часто природа бывает несовершенна, а также озадачена и сбита с толку. Однажды, проезжая на Герцоге сквозь заросший шалфеем луг, он налетел на золотого орла, только что полакомившегося луговой собачкой; огромная птица подпрыгнула и попыталась взлететь, но плотный обед чересчур отягощал ее. Она развернулась, горделиво выпрямилась и свирепо уставилась на всадника, ожидая своей участи, но дождалась лишь унизительного смеха Джека.

Все утро пожар снова ничем не напоминал о себе, и они задались вопросом, не утих ли он как-нибудь сам собой из-за ранних заморозков. Это позволило бы им расслабиться.

– Поглядеть бы, что там, – сказал Джек, – Разведать обстановку, прежде чем мы окажемся на реке.

– Ага, стоило бы.

– Как тебе идея причалить и забраться на какое-нибудь дерево, или вроде того?

– Полезешь ты.

– Да не вопрос, – согласился Джек.

Они пристали к берегу с западной стороны разреза, обозначающего исток реки. Лиственницы частично затеняли узкие скальные гряды, сквозь камень пророс жесткий коровяк, сейчас уже высохший, его высокие стебли отец Джека обычно звал ковбойскими подсвечниками. В солнечных лучах порхали белые мотыльки и оседали на окаймляющих пляж астрах. Ребята вскарабкались по заросшей деревьями морене и выбрали для своих целей высокую, прямую бальзамическую пихту. Винн переплел пальцы и подсадил Джека до нижней ветки.

Для его веса она была в самый раз, он ухватился за нее поближе к стволу, потянулся к следующей и начал восхождение. Иглы осыпались вниз вперемешку с его проклятиями. Не то чтобы ему мешали ободранные ладони или липнущие к лицу и рукам пузырьки смолы, просто ругаться во время подъема было приятно, это задавало движению определенный ритм. Само собой, обоих волновала перспектива того, что необъятный пожар уже мог превратиться в струйки белого дыма, последние вздохи умирающей катастрофы. Джек обвил ногами истончившийся ствол со сноровкой наездника в седле брыкающегося пони. Он закрыл лицо предплечьями, просунул голову сквозь ароматную хвою и взглянул на северо-запад. Уже готовое слететь с его губ радостное проклятие застряло костью в горле.

– Ну? – спросил Винн, не дождавшись победных воплей, – Как оно там?

Тишина.

– Ты в порядке?

– Не особенно.

– Что случилось? Тебе смола в глаз попала? – но он достаточно хорошо знал Джека, чтобы понимать, смола здесь не при чем, – Там все настолько плохо?

– Я не знаю, уместно ли здесь слово «плохо», здоровяк. Погоди минутку.

От Джека порой можно было услышать нечто в этом роде. Дайте мне минутку. Например, когда он правил кормовым веслом в обход опасных порогов. Он использовал эту фразу, если его переполняли эмоции, например в пабе в Лейк-Плэсид несколько недель назад, когда особо крупный незамутненный детина в рубашке от Ральфа Лорена застал его беседующим со своей женой. Джек понятия не имел, чья она там жена, но у него был безотказный радар для распознавания придурков, и он прямо вопил о приближении очередного. Кольца девчонка не носила и выглядела очень заинтересованной в общении. С чувством юмора у того человека явно отношений не было, и радар Джека взвыл сиреной. Он встал, намереваясь предоставить их самим себе, но мужчина хлопнул его по плечу и вопросил:

– Эй, чувак, ты правда думаешь, что можешь вот так пристраиваться, если парень отошел в туалет, и отползать, как только он вернется?

Джек поставил на стол бокал красного лагера «Каноэ» и попросил дать ему минутку. Мужчина очень смутился, потому что Джек действительно задумался – он на полном серьезе взвешивал варианты, решая, что же ему делать. Затем он кончил взвешивать и отделал того мужика. Позже в машине Винн со смехом перефразировал Уильямса:

«Столь многое зависитОтБокала красногоКаноэВ глазури от пивнойПены,Когда поблизости белыйПетух»

И вот теперь, когда Джек снова произнес свое «дай мне минутку», Винн почувствовал, как все его внутренности сжались.

– Тебе когда-нибудь казалось, что ты просто спишь и видишь всратый сон? – наконец подал голос Джек.

– Ну типа, всегда, когда я зависаю с тобой?

– Знаешь, будь ты здесь, наверху, шутить бы в момент передумал.

– Настолько плохо?

– Ну, – Джек раздраженно сплюнул вниз, по другую сторону дерева от Винна, поплотнее уперся ногами в ветку, – Шлейф дыма движется прямо на юг. Может, самую малость забирая к востоку. Почему-…

– Почему им не пахнет?

– Да, и на самом деле это даже не шлейф, здоровяк. Я бы предложил тебе залезть сюда и взглянуть самому, но какая польза от того, что кошмары будут сниться нам обоим?

– Мне тоже так кажется.

– Это хреново облако дыма. Похоже на здоровенную грозовую тучу. И оно приближается. Может, уже на четверть или треть ближе, чем было той ночью. Я даже вижу гребаное пламя. Такая оторочка перед сплошной дымовой стеной.

– Сколько до него, по-твоему?

Тишина.

– Джек, сколько до него?

– Не знаю. Может, миль двадцать[10].

Молчание.

– Той ночью мы насчитали примерно двадцать пять или тридцать, – сказал Винн, – Выходит, за пару дней он продвинулся миль на пять-десять.

– Ага, вроде того.

– Холодает.

– Подожди.

Он начал спускаться, переползая с ветки на ветку, добравшись до нижней оттолкнулся от ствола и спрыгнул с высоты в пять футов на усыпанный хрустящими иголками настил.

– Так о чем ты?

– Я говорю, быстро холодает. Может, это замедлит пламя.

– Да, возможно, – Джек отряхивал рубашку от кусочков коры. Согласился он не слишком убедительно. Он поднял глаза, в упор глядя на своего друга, – Знаешь, мне доводилось видеть несколько лесных пожаров, Винн…

Винн содрогнулся. Джек практически никогда не звал его по имени. Для него это было предвестником серьезного, грандиозного дерьма, как когда мать затягивала угрожающе: «Винн Питер Брелсфорд…» Ничего хорошего это не сулило. Он терпеливо подсказал:

– Ты видел много лесных пожаров и?..

– А, ну да. Тут у нас самый здоровенный ублюдок из всех, что я видел. Как амбар для сена, выросший в миллион раз.

– Дней через восемь или десять река станет шире. По крайней мере на сотню ярдов. Ну, я предполагаю.

Джек приподнял бровь, достал из кармана рубашки жестянку с табаком и предложил угоститься Винну. Тот отрицательно покачал головой.

– Эта хрень, – выразительно начал Джек, и затянулся табаком, прижав банку к нижней губе, – Даже не заметит. Она перемахнет реку с легкостью полуприцепа, столкнувшегося с бурундуком.

– Да, но если мы будем держаться на середине реки…

Джек пожал плечами.

– Всякое бывает. Знаешь, воздух перегревается. Так возникает штука под названием огненный шторм. Клубы дыма на самом деле являются скоплением газа, и если ветер будет попутным, а он воспламенится, то вспышка испечет все на расстоянии в четверть мили.

– Но становится холоднее, верно?

Джек тяжело вздохнул.

– Но нам-то холод не на руку, а? Когда начнутся пороги, я имею в виду. И снег тоже. В самом деле, забавно.

– Ничего смешного не вижу.

– Мне интересно, что сталось с теми людьми.

* * *

Они вернулись к лодке. В молчании застегивали спасательные жилеты и проверяли надежность поясных ремней. Их использовали, чтобы сплавляться по бегущей воде. Легкие, облегающие спасательные жилеты для гребли. На озерах они обходились без страховки, исключая дни сильного шторма, но теперь надели их. Даже при равномерно быстром течении резкий поворот мог опрокинуть каноэ. Оба думали о том, что через десять минут жребий будет брошен. Каноэ войдет в течение и отправится вниз по реке, а вероятность найти ту парочку, кем бы они ни были, и вызвать транспорт с их спутникового телефона исчезнет. Сейчас почти все брали с собой телефон. Кроме таких, как они. Кроме упрямцев, ностальгирующих по эпохе настоящих путешествий. И один, и второй погрузились в молчание. Они приняли свое решение, свою нерешительность; другого выхода не было. Только грести усерднее, чем когда-либо раньше, и совершать более продолжительные переходы. Добраться до Вапака так быстро, как только получится. Попытаться перегнать огонь.

Все так же не произнося ни слова, Винн прошел на корму, вытащил ремни и принялся закреплять бочки с едой и одеждой. Пристегнул и запасной спасательный жилет. На некоторых реках он бывал не лишним, и это вошло в привычку. Он продел ремень через водонепроницаемый мягкий чехол карабина и туго затянул его, прямо под кормой, с правой стороны. Убедился, что раскрывающие чехол застежки в полном порядке и легко поддаются. Без какой-либо особой на то причины. Просто чувствовал себя лучше, зная, что всегда может быстро схватиться за ружье.

Карабин взяли с собой, чтобы стрелять оленей карибу и иметь возможность защититься от медведей в окрестностях залива. Раньше в этом не было необходимости, но зимы становились теплее, и все изменилось. Устоявшийся график затвердевания льдов настигли перемены, что продлило скудный летний сезон белых медведей; люди стали замечать их ранней осенью, голод заставлял животных брести вверх по реке в поисках пищи, иногда преодолевая по пятьдесят и даже шестьдесят миль[11]. Некоторые из них были близки к истощению и ели все, что двигалось. Встречались в окрестностях также волки и черные медведи, хотя ни тех, ни других Джек и Винн не воспринимали в качестве серьезной проблемы. Настоящая и невысказанная причина наличия при себе оружия заключалась в том, что ни один, ни другой не чувствовали себя комфортно в длительном путешествии посреди северной глухомани без такового.

Глава третья

После смерти матери Джека его отец, Шейн, надолго перестал разговаривать. Не то чтобы Джек многое упустил – тот был немногословен, в отличие от своего брата, Ллойда, с соседнего ранчо, который мог бы заболтать до полусмерти и кору с дерева. Несколькими годами позже, когда к отцу вернулся голос, он рассказывал Джеку истории о дяде Ллойде, и всякий раз, когда им случалось проводить время вместе, Джек наглядно убеждался в том, насколько сильно отец к нему привязан. Шейн говорил Джеку, что в детстве болтливость брата его нисколечко не задевала, напротив, вызывала восхищение. Они были «ирландскими близнецами», с разницей в одиннадцать месяцев; из слов Шейна можно было заключить, что нередко в кругу общих знакомых ему доводилось слушать увлеченные россказни Ллойда, которые, как он знал, были сильно приукрашены. Ллойд мог живописать восхождение на Дэвилс-Тамб с их двоюродным братом Зейном, произнося нараспев что-нибудь вроде:

– Ну, Зейн, вы же знаете, какой он долговязый сукин сын, в старшей школе он так быстро вымахал, что приходилось карабкаться ему на спину в поисках места для таблички «задница»…

Все смеялись.

– И вот он едет впереди меня по тропе, оборачивается, чтобы сообщить какую-то хрень, втемяшивается в ветку тополя и вылетает из седла. Может, он и не слишком умный, зато быстрый, как выскакивающая из сапога змея, ухватился за ту ветку и висел на ней, извиваясь, пока я просто не проехал под ним и не подхватил его в седло. И вот мы значит едем вместе, как молодожены, он цепляется за шею Ширли, я обнимаю его за талию и говорю: «Ну, милая, здесь довольно уютно, как тебе этот седельный рожок на ощупь?..»

Снова смех.

Шейн знал, что взаправду дела обстояли не совсем так, но версия Ллойда моменту подобала больше, да и звучала веселее. Одна подмеченная в дядиной манере рассказывать истории вещь особенно нравилась Джеку: Ллойд никогда не преувеличивал детали, касающиеся охоты или рыбалки. Рыба у него никогда не становилась крупнее, а рога лося-самца – шире в размахе. Дюймы, футы, мили, погода – все в его изложении оставалось на удивление точным. Шейн говорил, что по мнению Ллойда всякий хороший рассказчик должен был точно знать, где ложь окажется неуместной.

– Охота и рыбалка сами по себе такие забавные, – говорил он, – Только полному придурку придет в голову что-то про них выдумывать.

И такова, по наблюдениям Джека, была вся история взаимоотношений Ллойда с его отцом – раздел ранчо после смерти родителей, распределение аренды, помощь друг другу в сезон отела скота, отлаживание систем орошения – Шейн доверял своему брату больше, чем кому бы то ни было. Джек знал, что одним своим существованием Ллойд делает жизнь веселее, для него это было так просто, и в то же время он никогда не валял дурака, сталкиваясь с ее убийственно серьезной стороной. Это был человек, с которым можно сплавляться по реке.

Отец Джека, вероятно, онемел из-за того, что чувствовал за собой вину в случившемся, но Джек склонен был считать себя виноватым не меньше. В то утро он настоял на том, чтобы замыкать колонну, как взрослый. Он никогда не делал этого раньше. Его серый жеребец, Герцог, был гораздо более спортивным, чем милая и неуклюжая Минди – окажись он позади отца в момент, когда БиДжей заартачилась, Герцог удержался бы на ногах. Он виноват в том, что захотел казаться старше, чем был на самом деле. Охренительно виноват. По правде говоря, к одиннадцати он и без того уже был довольно скромным по натуре ребенком, а несчастный случай только усилил его нежелание привлекать к себе внимание и выделываться. Ему нравилось хорошо справляться со своей работой – как его наставляли отец и мать; самым важным они почитали относиться к животным и людям порядочно и уважительно, но так, чтобы не обращать на это внимание большого количества людей. Какую пользу, в конце концов, может принести хвастовство? Джек обзавелся несколькими хорошими друзьями, которые его уважали и ради него готовы были на все. Чего ради стараться впечатлить еще кого-то?

Когда пришел конверт с извещением о том, что его приняли в Дартмут, отец не улюлюкал и не закатил в его честь праздничный ужин в таверне «Табернаш»; он только взглянул на него со странным выражением, отчасти печальным, отчасти гордым, и проговорил: «Твоя мать запрыгнула бы на Луну от счастья». Запрыгнула на Луну от счастья. Она запрыгнула на Луну от счастья. Практически так он и думал о ней все последние несколько лет. Когда холодной ночью останавливался на полпути до конюшни и стоял на замерзшем дворе, наблюдая, как восходит над Овечьей горой луна, он иногда шептал: «Привет, мам». Понятия не имел зачем, просто казалось, что если где-то она все еще есть, то уж непременно там. Может дело в том, что его любимой детской книгой было «Спокойной ночи, Луна»[12]. Мать читала ее вслух снова и снова, а когда она утонула, Джек стал хранить потрепанный экземпляр на маленькой полочке в изголовье своей кровати, иногда листая его перед сном и трогая потертые уголки.

И именно в книгах он находил утешение. Он погружался в них, когда не был занят на ранчо, не катался верхом и не рыбачил. Командные виды спорта его не привлекали – соревнующиеся напоминали ему кучку выпендривающихся детей, свое пристрастие к литературе он держал при себе. Даже учителя не ведали о глубинах его возрастающей эрудиции, но школьная библиотекарша знала, и еще Энни Босворт в Публичной Библиотеке Грэнби. Они знали. Им также было известно про его безотчетную скромность и застенчивость, поэтому они поощряли его наставлениями, но никогда не акцентировали внимания на его необычайной жадности до новых книг или пестроте ассортимента. Они просто оставляли его посреди книг.

Этим они с Винном были похожи – литературным взглядом на мир. Или, по крайней мере, любовью к книгам, поэзии, художественной литературе и отчетам об экспедициях. Винн специализировался на искусстве и прослушал множество курсов сравнительного литературоведения, в особенности французского. Джек был инженером и превосходно понимал язык математики, но на остальных курсах хватался за все, что имело отношение к поэзии или романам, и с самого начала особенно обожал американскую литературу. Они познакомились еще до начала учебы – во время ознакомительной поездки для первокурсников, четырехдневного пешего похода по Белым Горам. Вдвоем они опередили группу и всю дорогу без остановки разговаривали о каноэ, реках и скалолазании, а также о том, как Торо стирал белье на берегу пруда во владениях Эмерсона, и о том, каким ужасным пьяницей и бабником был Фолкнер, и можно ли считать «Весну и все такое» столь же хорошей и важной, как «Пустошь». Джек был поражен. Ему никогда не доводилось вести подобных бесед с другим ребенком, он и представить не мог, что кто-то из его ровесников способен любить читать столь же сильно – в особенности такой парень, который держался вполне себе уверенно посреди дикого леса. С первого же дня знакомства они стали лучшими друзьями, и чем бы впоследствии ни занимались, никогда не прекращали надолго обмениваться впечатлениями о книгах.

Одной из тем, которую они долго обсуждали в том самом первом походе, было творчество Луиса Л’Амура[13]. Едва обнаружив друг в друге заядлых читателей и преодолев свою застенчивость по этому поводу, они принялись перечислять авторов и названия книг, рассуждать, что в них было хорошо, а что плохо, делиться тем, что им нравилось. Дискуссия захватывала дух, и не только потому что они тащили задницы вниз по северному склону горы Мэдисон. В конце концов оба с облегчением поняли, что не имеют дела с литературным снобизмом. Классические произведения и столпы литературы это одно, но иногда и дрянные ни на что не претендующие байки столь же хороши. Ну или хотя бы забавны. Эта схожесть мнений позволила им признать, что оба прочли, вероятно, все дошедшие до современников криминальные вестерны Луиса Л’Амура, даже те, которые таинственным образом появились спустя годы после его смерти. Винн читал его рассказы, потому что осиновые леса, полынные луга и песчаные каньоны Запада в них были именно такими экзотическими и заманчивыми, как он себе и представлял. Еще потому, что герои скакали верхом по этим изумительным ландшафтам, плескались в обледеневших ручьях, пробирались сквозь стада лосей и успокаивали своих дрожащих лошадей, когда те чуяли запах льва или кровавый след его добычи. Герои разбивали свои лагеря в папоротниках у ручьев, сбегающих с заснеженных вершин, и растирали своих лошадей половинками пырея, а костры разводили маленькие и «бездымные», чтобы не насторожить врагов. Джек зачитывался ими, потому что все в них выглядело знакомым, но блестящим и облагороженным, похожим скорее не на ту жизнь, которую он знал, а на то, каким все должно быть. В особенности те части, где речь шла об убийстве всех плохих парней и заполучении девушки.

В тот день они так много разговаривали и так быстро шли, не замечая тяжести своих рюкзаков, что опередили группу на несколько миль. Добравшись до ручья, они расстегнули поясные ремни, сняли с плеч рюкзаки и прислонили их к стеблям болиголова. В бутылке Винна был фильтр, они налили туда холодной воды из ручья, выпили все и заполнили ее снова.

– Взгляни, – указал Винн, – Эта штука немного освежает.

Он склонился над корнями бальзамической пихты, вокруг которых росла похожая на клевер кислица. Нарвав пучок, он протянул половину Джеку, скомкал, что осталось, закинул в рот. И тут же сморщился. Джек, поколебавшись, последовал его примеру.

– Кислятина, – прокомментировал он.

– Вроде как должно утолять жажду.

– Похоже на то.

Они сидели на замшелых валунах, любуясь низким водопадом, который низвергался в наполненный пузырьками темный бассейн. Джек никогда раньше не бывал в смешанных лиственных лесах Востока, однако, хоть они и были ему чужды, он чувствовал себя в них комфортно. Ритм горных хребтов и ручьев был другим, более мягким, с меньшим рельефом на подъемах и спусках, без скал, и более защищенным от ветра – густые леса покрывали долины и доходили почти до вершин гор – но как только он пообвыкся, ему здесь понравилось. Небольшая клаустрофобия, но и она вскоре пройдет.

– Там палии, да? – заметил Джек.

– Будь у нас крючок, мы, может, сумели бы поймать их на кусок рубашки. Точнее, того клетчатого пледа, что на тебе надет.

– Лови на свою.

Джек рассмеялся, достал пачку со смесью орехов, изюма и M amp;M’s, вскрыл ее и протянул Винну.

– Терпеть не могу людей, которые съедают

M amp;M’s и оставляют все остальное, – проникновенно сказал тот.

– Это именно то, чего тебе хочется, а я угощаю.

Они взглянули друг на друга и рассмеялись.

Так они обнаружили, что, ко всему прочему, оба любят рыбалку. Совпадение, снова. Они решили развести небольшой костер и вскипятить воды для чая. Почему бы и нет? К тому моменту, как остальная часть маленькой группы догнала их, оба растянулись у тлеющих углей, попивая горячий Липтон из пластиковых стаканчиков. Руководитель похода, еще совсем молодой, только головой покачал. Так у них начала появляться определенная репутация.

* * *

Теперь, когда они застегнули свои спасательные жилеты, спустили каноэ на воду и запрыгнули в него; когда гребли к середине бухты, что сужалась к северу, наполнялась течением и превращалась в широкую V, все набирающую скорость и скользящую вниз между зарослями елей; когда посмотрели вперед, увидели линию горизонта, обозначающую первый порог, зарылись носом в воду и изо всех сил гребли к правому берегу – когда они действительно начали плыть по реке, они не думали ни о чем, кроме того, как бы попасть в широкую воронку бассейна вдоль правого берега, чтобы разведать водопады. Однако все прочитанные ими истории о реках ярко пылали в воображении, что немало прибавляло энергии и упорства, поскольку по крайней мере у половины этих историй не было счастливого конца.

Глава четвертая

Спускающееся под уклон течение, увлекавшее их в рябь низких волн, выровнялось, и они оказались между низкими берегами, поросшими лиственницей и соснами, с вкраплениями расставленных в шахматном порядке белых стволов берез – не то указателей, не то маркеров, сигнализирующих о чем-то непостижимом. Справа промелькнуло наполовину погруженное в воду упавшее бревно, его черная голова качалась в потоке безжизненно и размеренно, как у мертвеца. Джек поспешно отвел взгляд. Чрезмерная осторожность вынуждала их продолжать держаться правого берега. По реке сплавлялись неоднократно и очень подробно описали все подводные камни, но делалось это не каждый год, и никто в Пикл Лейк не слышал, чтобы нынешним летом какая-нибудь группа взяла на себя труд обновить информацию о маршруте. Самыми важными из предстоящих им задач были, пожалуй, обязательные пешие переходы и аккуратное преодоление порогов. Порой участки берега, к которым требовалось причалить, оказывались совсем крохотными и располагались прямо над кромкой водопада. Пространство реки могло разительно меняться из года в год, зачастую так и происходило, и по возможности следовало заранее подмечать такие вещи как упавшее дерево, блокирующее путь к нужной бухте, или эрозия почвы, размывшая пляж в месте высадки. Если вовремя заметить и обойти помеху не удастся, реагировать придется быстро, и полезно для таких случаев держать в голове какой-нибудь запасной план. На одной из рек штата Мэн Джек вынужден был прыгать в воду, предварительно обмотавшись тросом от каноэ, и цепляться за торчащую у берега корягу, чтобы их не смыло в водопад. Отчаянные, опасные и глупые крайние меры, к которым им не хотелось бы прибегать снова.