Врата богов. Мой верный Конь. Зеркало Пророка. Третья и четвертая книги

В свои за 40 он выглядел отлично. Моложавый, спортивный, подтянутый. Только в волосах появилась заметная седина.

Гостей он пригласил в зал, сопроводив приглашение словами:

– Ни в коме случае не разувайтесь.

– Помнишь меня? – спросил он Раду, когда они сели за стол.

– Не очень, – призналась она, – но я знаю, что вы тот, кто подарил мне куклу.

– Ну хоть это помнишь.

За столом шла непринужденная беседа ни о чем, потом Игнат Валерьевич подал чуть заметный знак, скрестив определенным образом пальцы на левой руке, и родители засобирались домой. Рада тоже встала, но Игнат Валентинович ей сказал:

– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.

– У вас будет серьезный разговор, – пояснил отец.

– Будешь кофе? – спросил Игнат Валентинович, когда они остались одни.

– А я потом усну? – спросила Рада.

– Когда-нибудь точно, – ответил он.

– Тогда давайте.

– Составишь мне компанию на кухне?

– Пойдемте.

– Что надо делать? – спросила она, когда они оказались на месте.

– Садись за стол и жди, когда обслужат.

– Я могу помочь.

– Не надо. Я уже достаточно большой, и не настолько старый, чтобы гости ухаживали за мной в моем же доме.

– Если ты помнишь, я задолжал тебе сказку, – сказал он, когда кофе был разлит в чашки.

– Не опоздали? Я уже выросла из того возраста.

– Это сказки для глубин души. Из них не вырастают. И потом, я должен с нее начать нашу беседу, так что послушай, пожалуйста.

– Только если от этого никак не спастись…

– Никак.

– Тогда рассказывайте.

Когда-то давно жили на краю леса волшебник с молодой дочкой. Жители близлежащих деревень волшебника побаивались, поэтому дочки его тоже сторонились. На всякий случай. Предоставленная сама себе, она росла немного диковатой, зато в лесу ориентировалась не хуже любого зверя. Толкало ее в лес томление души. Казалось, что ждет ее там нечто прекрасное, без чего не стоит жить. Настолько это томление было сильным, что все свободное время проводила она в поисках неизвестно чего. Она считала лес своим домом, и это не нравилось ее отцу.

– Не увлекалась бы ты так лесом, – каждый раз ворчал он, когда она подолгу там пропадала.

– Не смеши, отец. Зря я, что ли дочь волшебника? Я к каждому зверю слово знаю, – отмахивалась она от опасений отца.

– Не зверем лес страшен.

– Людей мне тем более смешно бояться.

– Ты забываешь о Колдуне.

Как говорил когда-то волшебнику отец, живет в их лесу некий Колдун, с чьей магией не сравнится ни одна другая. Живет он очень давно. Отцу про него говорил дед, а тому его дед. Играет Колдун колдовскую музыку, и горе тому, кто ее услышит. Забирает колдун душу того несчастного, и становится он сам не свой, а вскоре умирает в муках.

– Да сказки все это, – отмахивалась дочка.

На этом их спор обычно заканчивался.

Вот только Колдун не был выдумкой, и, гуляя как-то по лесу, вышла дочка волшебника к его дому. Колдун сидел на крыльце и играл на флейте простую и в то же время завораживающую мелодию, возникающую, казалось, в той пустоте, что была до начала времен, и уносившую в пустоту, которая будет после их окончания.

– Так вот как ты крадешь наши души, Колдун, – сказала дочь волшебника, подойдя к музыканту.

– Я не колдун. Колдовство – это бредни ваших дураков. А души… Вы с ними слишком носитесь. У любой травинки душа ничем не отличается от вашей.

– В таком случае кто ты?

– Вы называете нас драконами.

– Так ты все знаешь!

– Опять нет. Наши знания мертвы, как и мы сами. Драконы все знают, во всем уверены, для них нет ничего нового. Мы слишком правильные, слишком разумные и совершенно бездушные. Я отказался от таких знаний.

– Я так надеялась на твою помощь! Меня все время зовет жизнь иная, неведомая, совсем непохожая на нашу. Я не могу жить среди людей. Всю жизнь я ищу, а чего – сама не знаю.

– Это потому, что ты между небом и землей. Когда-то этот зов заставил меня покинуть братьев моих и бродить в лесу. Там я встретил человека, который поразил меня своей музыкой и научил играть на флейте. Он был великим учителем. Драконы не любят музыку. Они презирают ее за бесполезность. Им недоступны искусства. Ты слышала душу дракона, пустую и вечную, как сама смерть. Из самой глубокой бездны льется моя музыка. Когда-нибудь она откроет мне последнюю тайну.

– А ты можешь научить меня музыке?

– Не знаю. У меня был великий учитель, а я все еще ученик. И потом, ты не представляешь себе, насколько мы разные. Мы совсем не похожи.

– Может, попробуешь?

– Я постараюсь познакомить тебя с флейтой, но я не уверен, что у меня это получится.

– Получится. Потому что ты моя последняя надежда.

Она училась легко. И хоть играла не так виртуозно, как он, ее музыка была переполнена жизнью и лилась через край. Часто они играли вместе. Тогда их сердца сливались в одной мелодии.

А однажды она сквозь слезы призналась ему в любви.

– Ты же знаешь, мне незнакомы чувства, – ответил он.

– А мне знакомы! Я люблю тебя! Не понимаешь? Люблю! Я с ума схожу… Вам же нравятся земные женщины? Возьми меня, будь со мной. Не можешь любить?… Моей любви хватит обоим. Я так хочу быть твоей!

– Ты не знаешь, чего просишь. Я отравлю тебя. Ты умрешь очень тяжелой смертью.

– Ну и путь! Мне все равно, что будет потом.

– Ты готова умереть, но ради чего?

– Я люблю тебя! Люблю! Люблю! Люблю!

– Так нельзя. Должен быть другой выход. Дай мне немного подумать.

Несколько дней просидел дракон без движения, ничего не видя и не слыша.

– Нам нужен Сказочник, – сказал он, выйдя из этого оцепенения. – Он самый древний дракон. Говорят, он древнее времени. Драконы считают его чудаком за то, что он хранит бесполезные знания.

Они нашли Сказочника не вершине непреступной скалы, где он наслаждался уединением.

– Извини за вторжение, но нам нужна твоя помощь, – сказал ему дракон, почтительно поздоровавшись

– Нам? С тобой точно что-то не в порядке, – ответил Сказочник.

– Ты не прав, но тебе этого не понять. Она…

– Она умрет раньше, чем я ее замечу, так какое мне до нее дело?

– Тебе никакого, но я… Пойми, Сказочник, все это не случайно. Сначала была музыка, теперь она. Она готова умереть ради любви, а ты и представить себе не можешь, с какой силой они цепляются за свои жизни.

– Скажи прямо, чего ты хочешь, и избавь от прочей болтовни.

– Я хочу научиться любви.

– Ты еще более сумасшедший, чем кажешься.

– Это мой путь. К тому же, ты ведь тоже не такой, как все. Эти твои сказки…

– Я старше всех на целую вечность, и видел слишком многое, чтобы быть похожим на других, а ты и жить-то еще не начал.

– Пойми, сказочник. Это нечто большее, чем мы и они, я чувствую это, а сейчас помоги мне.

– Есть несколько строк:

Открыв однажды тайну смерти,Дракон зароет в землю голос,Откроются врата на небе,И круг порвется на земле.Они найдут свою дорогу,Что между небом и землею,Свой путь найдут они в любви.

– Правда, я сам их до конца не понимаю. В первой строчке говорится, что ты должен стать смертным.

– Как это сделать?

– Ты что, настолько дурак?

– Я буду дураком если откажусь. Мы такие умные, такие правильные, такие вечные. Живые такими не бывают. Мы мертвы, а я хочу жить. Может, со смертью я обрету жизнь? Не зря же ждали меня эти стихи.

– Как стать смертным, я знаю, а вот дальше…

– Дальше я понял.

– Обратной дороги не будет, а ты даже не знаешь, для чего…

– Посмотри на нее. Она за этот день прожила больше, чем я за всю свою жизнь. Ради этого я готов, – сказал дракон, полный решимости обменять вечную жизнь на любовь.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Игнат Валерьевич.

– Прикольно, – ответила Рада, осознавшая только после этого вопроса, насколько сильно изменилось ее состояние.

Ее тело стало каким-то далеким и расслабленным, а еще оно словно бы увеличилось в размерах, покрывшись невидимой оболочкой толщиной от 2 до 5 сантиметров. Оболочка гудела, как трансформатор, и от этого гула Раде было спокойно и хорошо. В голове стало светло и пусто. Мыслей почти не было. Эмоций тоже. Вместо них было состояние ясности и понимания. Зрение тоже изменилось. Рада отчетливо видела лицо Игната Валерьевича, но остальная часть окружающего пространства перестала для нее существовать.

– Теперь ты готова к серьезному разговору, – решил Игнат Валерьевич, оценив глубину транса, в который она погрузилась, пока слушала сказку.

– Не знаю, – сказала она, и ее голос донесся до нее откуда-то издалека.

– Зато я знаю. И еще, в твоем состоянии легко слушать и понимать, но трудно действовать и говорить. Поэтому пока просто послушай. Думаю, ты заметила, с каким уважением ко мне относятся твои родители. Дело в том, что они входят в небольшую группу, которой я руковожу. Я не бог весть какой лидер, но у меня чуть больше необходимых знаний, чем у других. Ты уже, наверно, слышала, что мы используем наш мозг всего лишь на несколько процентов. Однако с древних времен были люди, которым удавалось включить его на полную катушку. Большинство из них не удосужилось поделиться своим секретом с миром, но были и те, кто оставил нам инструкции для достижения этого результата. Некоторые из инструкций могут показаться глупыми. Другие шокируют неподготовленного человека, так как необходимые для их выполнения действия в корне противоречат сегодняшним понятиям о том, что можно, а чего нельзя, хотя и не приносят никому вреда. Используя эти инструкции, мы пытаемся добиться того же, а именно просветления или полной трансформации сознания.

В силу целого рядя причин нам приходится держать свою деятельность в тайне. Поэтому мы тщательно отбираем будущих кандидатов в соратники, и как ты, наверно, уже поняла, одним из таких кандидатов мы видим тебя. Поэтому сегодня тебе предстоит сделать свой выбор.

Я прошу тебя стать моей алой женщиной. Это очень древний, существующий тысячелетия способ приготовления эликсира бессмертия, основой для которого послужит твоя кровь.

– Вы хотите моей крови? – испугалась Рада, но ее испуг был где-то далеко и казался чужим.

– Не бойся этого. Мне нужна лишь та кровь, которая идет у тебя каждый месяц. Надеюсь, тебе ее не жалко?

– Нет, но…

– Но главное то, что я должен ее вкушать непосредственно оттуда.

Для Рады эта мысль была настолько дикой, что будь она в другом состоянии, она бы послала его ко всем чертям и умчалась домой. Тогда же она могла лишь бесстрастно его слушать.

– Поверь, это не извращение, не секс, не любовь. Это настоящая магия, ритуал, согласившись на который, ты окажешь мне большую честь и огромную услугу. Тебе нужно просто сказать «да», и мы перейдем в другую комнату, где совершим это таинство. И тогда я возьму тебя в путешествие к звездам, которые засияют у тебя внутри. А если ты откажешься, ты забудешь этот разговор, и мы больше никогда не увидимся. Так что скажи «да».

– Да, – механически повторила Рада.

– Умница. Давай я тебе помогу.

Тело Рады не слушалось, поэтому Игнат Валерьевич взял ее на руки и отнес в спальню, где положил на застеленную белоснежной, пахнущей свежестью простыней кровать.

– Пожалуй, так мы выпачкаем платье, – решил он.

С платьем пришлось повозиться, так как Рада была не в состоянии ни помогать, ни сопротивляться. Наконец, оно было побеждено и аккуратно положено рядом с девочкой на кровать. Игнат Валентинович снял с нее трусики и положил их рядом с платьем. Затем он стал перед ней на колени, раздвинул ей ноги и начал осторожно слизывать кровь. Рада плохо понимала что происходит, и кроме чуть слышной щекотки не чувствовала ничего.

Процедура заняла минут 10. После чего Игнат Валерьевич одел Раду. Затем быстро провел перед ее лицом несколько раз рукой снизу вверх, в результате она пришла в себя настолько, что смогла сама выйти из квартиры, спуститься по лестнице и сесть в машину. Там она опять поплыла, и Игнату Валерьевичу пришлось чуть ли не на руках нести ее до ее квартиры.

– Ну как она? – спросила открывшая дверь мать.

– Не хочу сглазить, – ответил Игнат Валерьевич.

Оставшихся сил Раде хватило только на то, чтобы дойти до кровати, на которую она и свалилась, как была в одежде и туфлях. Не прошло и секунды, а Рада уже крепко спала. Через пару минут, закрыв за гостем дверь, к ней в комнату вошла мать. Она осторожно, чтобы не разбудить раду, сняла с нее туфли.

– Все хорошо, девочка, – прошептала она, целуя Раду в лоб. – У тебя получится. У тебя все получится.

Проснулась Рада, когда уже начало светать. К этому времени действие транса закончилось, и ее сознание разделилось на 2 половины. Одна из них была в шоке. Она хотела покончить с собой, бежать из дома, подальше от отдавших ее на такое родителей, а еще лучше рассказать все в милиции. Вторая часть была спокойной. Она знала, что произошло лишь то, что должно было произойти, что все нормально, все хорошо, все прекрасно. Что нет повода для беспокойства. И после непродолжительной борьбы вторая часть победила первую. В результате Рада встала с постели, вытерла слезы, разделась, сходила в туалет и вернулась в постель, не забыв поменять марлю в трусах. Специальные гигиенические средства появились в нашей стране во время перестройки.

Уже утром она вела себя так, словно ничего не произошло, и даже сделала вид, что не замечает изучающего взгляда родителей. А когда началась следующая менструация, она почувствовала настолько непреодолимое желание увидеться с Игнатом Валерьевичем, что сама позвонила ему по телефону.

– Конечно, приходи, – ответил он.

На этот раз обошлось без лишней помпезности. Рада пришла в любимых стареньких джинсах и футболке (было начало лета). Игнат Валерьевич встретил ее в спортивном костюме и тапочках.

– Чай? Кофе? – предложил он.

– Потом, – ответила она.

– Я вижу, ты еще не совсем освоилась со своей мистической ролью, – сказал Игнат Валерьевич, видя ее нервозность.

– Вы правы. Поэтому давайте закончим побыстрее.

– Как скажешь.

После этих слов он проводил ее в спальню. Кровать снова была застелена новой белоснежной простыней.

– Я же выпачкаю, – смутилась Рада.

– Выпачкаешь, – согласился он.

– Тогда зачем?

– Это лучшее, что у меня есть, а все лучшее должно быть твоим.

– Как скажете.

Рада сняла кроссовки, не развязывая шнурки; стянула джинсы, трусы и легла на спину, удивляясь тому, с какой легкостью она это делает.

На этот раз каждое прикосновение Игната Валерьевича приносило ей наслаждение, и когда он попытался прекратить процедуру, она схватила его за голову и еще несколько минут прижимала лицом к вагине.

Пока она надевала джинсы, Игнат Валерьевич развязал шнурки на кроссовках. Затем встав перед ней на колени, надел их ей на ноги.

– Я, блин, прямо как принцесса, – смутилась она.

– Привыкай, – сказал он и поцеловал нос кроссовки, заставив Раду покраснеть.

После этого был чай с конфетами «Вечерний звон», которые она обожала с детства.

– Ты должна понимать, – рассказывал он за чаем, – что роль алой женщины накладывает на тебя определенные обязательства. Разумеется, я не берусь указывать тебе, как жить – ты вольна сама принимать решения, но если ты хочешь идти и дальше со мной по мистическому пути, ты должна знать, что отныне между нами существует хрупкая связь, для сохранения которой мы не должны иметь никаких отношений на стороне. Так что отныне ты либо всецело моя, а я всецело твой, либо мы расстаемся. Третьего не дано.

И еще: С сегодняшнего дня тебе предстоит начать работу над собой сразу в нескольких направлениях: Тебе придется работать с телом так, чтобы оно было в наилучшей форме; работать с сознанием, тренируя его и подготавливая к решающей трансформации; работать с энергетикой, что это такое, я скажу в свое время; и работать с намерением, об этом у нас тоже будет отдельный разговор. К следующему разу постарайся освоить упражнение, которое получило название шавасана или мертвая поза.

Они встречались раз в цикл, в один из наиболее кровавых дней. Игнат Валерьевич относился к Раде подчеркнуто почтительно, так как для него в эти дни она была воплощенной божественностью. Первым делом они шли в спальню, где уже ждала застеленная новым дорогим бельем постель. Раду так и подмывало спросить, куда он девает использованные простыни, но она не решалась. Игнат Валерьевич помогал ей раздеться, после чего вкушал свой коктейль, стараясь не вносить в этот ритуал лишний эротизм. Затем он помогал ей одеться, благодарил за оказанную честь, иногда целуя ей почтительно ноги, затем они перебирались на кухню, где он превращался в забавного доброго дядьку, а она – в зашедшую по поручению родителей дочь друзей.

Так продолжалось до тех пор, пока она не выросла из этих отношений, и когда ее терпение лопнуло, она пришла к нему в «неурочный» день, позвонив предварительно по телефону.

Игнат Валентинович пригласил ее на кухню, налил кофе и только после этого спросил:

– Так о чем ты хотела поговорить?

– О том, что мне это все надоело. Я не хочу… не могу больше так, – нервно ответила она.

– Ладно, чего ты хочешь?

– Того же, чего хочет любая нормальная женщина от мужчины.

Выпалив это, Рада покраснела, почувствовав себя дурой.

– Тебе же всего 18, а мне… – растерялся Игнат Валерьевич. Видя волнение Рады, он решил, что у нее, или у ее родителей серьезные проблемы, и совсем не ожидал такого развития событий.

– Ты прав, – они были на «ты», – мне почти 19. Я не ребенок, а если учесть, что ты со мной вытворяешь, я давно уже не невинный ребенок. Так что давай быть честными друг с другом. Я хочу нормальных отношений. И если я не получу их с тобой, я найду другого. Обещаю, – выдала она, стараясь говорить, «как взрослая», и оттого чувствуя себя еще глупее.

– Ладно. Пусть будет по-твоему, – ответил он, а потом взял ее прямо на кухонном столе, практически не причинив боли.

С того дня они начали встречаться, как любовники, два раза в неделю, а когда наступали «те дни» ритуальное вкушение эликсира начиналось сразу после совокупления, так как в состав полноценного эликсира входила не только кровь, но и детородное семя.

– Кровь и плоть… – сказал он как-то за кофе. – Знали бы они, что вкушают.

– А ты не думал, что это ритуализированное извращение вроде содомии тамплиеров? – спросила Рада, которая к тому времени уже прекрасно разбиралась в истории магии и тайных обществ.

– Эликсир стыда слишком древний для этого. Ему более двух с половиной тысяч лет. К тому же это мощнейшая смесь гормонов и энергий. Поэтому его еще прозвали эликсиром вечной жизни. Думаю, именно отсюда растут корни историй про вампиров, которых стыдливая мораль заставила убивать свои жертвы, вкушая кровь из вен на шее.

После первого секса, который принес Раде, скорее, моральное, чем физическое удовлетворение, (Игнат Валерьевич больше думал о боли, чем об удовольствии), он сказал с серьезным видом, едва они оделись и привели себя в порядок:

– Теперь мне надо с тобой серьезно поговорить.

– О чем? – спросила она, улыбнувшись улыбкой победительницы.

– То, что мы с тобой сделали, подразумевает, что ты достаточно повзрослела для следующего этапа посвящения.

– Не думаю, что я готова к этому прямо сейчас.

– Любое действие имеет свои последствия, которые надо уметь принимать.

– Тогда давай побыстрее. Мне еще уроки учить.

– Знаешь анекдот про Леху?

– Про какого?

– Комиссия в интернате для несовершеннолетних дураков. Поймали одного из пациентов и спрашивают:

«Как тебя звать?»

Он:

«Не знаю».

«А сколько тебе лет?»

Он:

«Не знаю».

И так на все их вопросы.

«Это почему вы так плохо работаете, что ваши пациенты ничего не знают? – набросились проверяющие на главного врача. – Через месяц приедем – чтобы знал все ответы».

Приехали они через месяц. Нашли того самого дурака и спрашивают:

«Мальчик, как тебя зовут?»

Он:

«Леха!».

«А кем ты хочешь быть?»

«Летчиком!».

«Кем-кем?»

«Леха!».

– Самое смешное здесь то, – продолжил Игнат Валерьевич, когда они отсмеялись, – что большинство родителей сами превращают своих детей в таких Лех. У кого ни спроси, все хотят быть летчиками, моряками или еще кем-то в том же духе. Окружающие умиляются: Какой чудесный ребенок! Вот только ничего чудесного в этом нет, так как, когда приходит время выбирать настоящую профессию, эти еще пять минут назад летчики, почувствовав себя Лехами, выбирают первую попавшуюся на глаза профессию. Наиболее сообразительные из них со временем переучиваются, а остальные так и остаются на всю жизнь сидящими на чужих стульях неудачниками. При этом выигрывают все, кроме самих Лех. Государство получает работников там, где они наиболее необходимы; умиляющиеся взрослые, которые тоже когда-то хотели быть летчиками или аналогами таковых, не чувствуют себя идиотами. А Лехи находят таких же жен и плодят таких же детей, которые до последнего тоже будут мечтать стать летчиками.

– А как же летчики? – спросила Рада.

– Какие летчики? – сбился с мысли Игнат Валерьевич.

– Ну те, которые действительно летчики.

– А… с теми летчиками все в порядке, так как они не Лехи, а люди, которые шли к реальной цели.

Другой способ превратить нас в удобных в эксплуатации болванов, (а обществу, что бы ни писали на транспарантах, нужны именно такие болваны), заключается в том, чтобы заставить нас с детства подспудно воспринимать себя бесплатным приложением к чему-то гораздо более важному, чем мы и наши интересы.

Используют для этого, казалось бы, безобидные вопросы: Для чего ты живешь? Какова цель твоей жизни? И хоть ты не настолько глупая, чтобы жить ради победы коммунизма или еще какой такой же ерунды, сама эта постановка вопроса превращает тебя в довесок к цели, а твоя ценность определяется даже не столько самой целью, сколько тем, насколько ты полезна для ее достижения. Остается добавить контрольный выстрел в виде взгляда на жизнь в масштабе общества… Вот что ты можешь изменить на уровне планеты? Страны? Да даже родного города? В результате у тебя появляется стойкое отношение к себе, как к неспособной ни на что козявке, которая может лишь делать свое маленькое дело, будучи одной из множества таких же безликих козявок.

Такое отношение к роли человека приветствуется и всячески культивируется обществом потому, что оно не только усредняет людей, но и превращает их в безропотные, удобные в эксплуатации механизмы… В трамваи, задача которых заключается в движении по проложенным обществом рельсам с остановками «Детский сад», «Школа», «Институт», «Работа», «Семья», «Пенсия», «Кладбище».

Большинство движется по этим рельсам поколение за поколением, но есть и те, кто догадывается, что достаточно изменить направление взгляда на мир, и весь мир насилья оказывается для тебя разрушенным, а ты из никого превращаешься во все. Для этого достаточно сделать себя центром своей вселенной или той печкой, от которой стоит начинать любой танец.

Ты – главная фигура своей вселенной, вершина пирамиды собственного бытия. В этом случае ты сама себе царица, так как можешь в рамках дозволенного, (а дозволено все, что не наказуемо), творить, что пожелаешь. Ты можешь выстраивать свою жизнь, отталкиваясь от своих нужд и желаний. Конечно, совсем вольной птицей тебе не стать, но превращение из трамвая в машину – это уже серьезный шаг к свободе. Дальше идут близкие к тебе люди. Те, кто действительно тебе важен. Для них ты тоже можешь сделать многое. А если учесть, что все мы живем не на планете Земля, не в СССР и даже не в Ростове, а там, где мы реально бываем; и окружает нас не советский народ и даже не все население Ростова, а только те люди, кого мы впускаем в свою жизнь, то все те, на чью судьбу ты уже никак повлиять не можешь, находятся фактически за границей твоего мира. И чем больше ты будешь уделять внимание тому, что тебе действительно важно, и на что ты можешь серьезно повлиять, чем меньше будешь отвлекаться на все прочее, тем эффективней ты будешь в своем поведении. Тем быстрее ты будешь получать свое, тем ближе будет твоя цель.

При этом единственной стратегической целью будешь сама ты. В результате из безликого довеска ты превратишься в ту, для кого существует все остальное, включая твою жизнь. Теперь это твое имущество, твоя собственность, твое богатство. И именно тебе надлежит решать, для чего ты ее используешь. То есть теперь ты становишься фигурой, а твоя жизнь превращается в инструмент или средство. Ты можешь использовать ее для наиболее полного обретения себя с последующим растворением в существовании, которое чаще всего называют просветлением; можешь обрести более земные радости жизни; а можешь все тупо просрать – решать тебе, так как только ты в этом случае являешься хозяйкой своей жизни, а все остальные имеют право лишь на совещательный голос.